Коэн Д.Л., Арато Э. Гражданское общество и политическая теория
Подождите немного. Документ загружается.
400 ГЛ 6
ти И контрвласти в рамках гражданского общества современной эпохи. Гр аждан
ские, политические и социальные права - не просто выражение индивидуализи
рующих мастных техник; они создают социальную область, территорию, на ко
торой частые лица могут собираться вместе, объединяться, общаться и публично
выражать свои взгляды в печати, в искусстве или в дискуссиях. Публичная сфе
ра, которая позже должна превратиться в место разногласий между конфликту
ющими группами и проектами, должна рассматриваться по меньшей мере дуали
стично.
Если Хабермас заблуждается, сосредоточивая все свое внимание на становле
нии, дискурсе и структуре буржуазной публичной сферы, отрицая ее противоре
чивое отношение к плебейским, пролетарским и женским формам ассоциации и
публичности, то Фуко заблуждается, упуская из виду всю категорию публичной
сферы и вместе с ней все формы автономной добровольной ассоциации.
11
8
Foucau1t,
Discipline and Punish, 207.
11
9
С
м.
:
Fo ucau1t, Po wer/Knowledge, 106.
12
0
Foucau1t, Discipline and Pu nish, 216.
12
1
lbid.,
168.
m Ibid.; и Foucault, Po wer/Kn owledge, 208.
1
23
По поводу анализа, утверждающего что критика остается в плену у фило-
софии субъекта, см.: Habeгmas, Ph ilosophical Discourse о/ Modei, chaps. 9, 10.
124
Foucau1t,
Po wer/Kn owledge, 142.
125
С
м.
:
McCaгthy, Th e Critique о/ [т риге Reason.
126
Heгbert
Marcuse, Eros and Civilization (Boston: Веасоп Pгess, 1955). Ранее Фу
ко придерживался этой стратегии, но затем отказался от нее в «Безумии и циви
лизации».
l27
Хабермас уже задавал те же самые вопросы в связи с его критикой Фуко
(Phi/osophical Discourse о/ Modei, 284).
12
8
Foucault, His tory о/ Sexuality, 157. Наше исследование основано на наблю
дении за ходом мысли Фуко на протяжении этого текста. Некоторые заявляют,
что еще один сдвиг в его мышлении заметен во втором и третьем томах его исто
рии сексуальности: Miche1 FOllcau1t, Th e Us es о/ PleasU (New Yo rk: Random
House, 1990) и Th e Саге o/ the Se (New Yo rk: Random House, 1988). В этих текстах
Фуко якобы отказывается от своего одностороннего представления о личности и
субъекте, смягчает понятие всепроникающей власти и предлагает зачатки новой
концепции социального. Возможно, это так, но это едва ли может повлиять на
наш общий анализ его представления о гражданском обществе. Ни одна из вы
шеперечисленных работ не обращена к эпохе современности. Первая посвящена
Гр еции, вторая - Риму. Эти работы сосредоточены на процессах самоформиро
вания и концепциях телесных удовольствий и сексуальности, которые отнюдь не
создают герменевтический, вожделеющий субъект сексуальности, которого Фу
ко жестко критикует в первом томе. Хотя в этих книгах немало весьма интерес
ных интуиций, Фуко умер, не успев развить новые направления мысли, которые
ГЕН
ОГ
И
Ч
ЕСК
А
Я
КРИТИ:
М
И
Ш
ЕЛ
Ь
ФУ
КО
401
они предвещали. Мы убеждены, что его характеристика гражданского общества
как карцерного была бы полностью пересмотрена, если бы его новому понима
нию личности, субъективности и социального удось бы развиться. Критичес
кий обзор см.: McCaгthy, Th e Critique о/ Jmpure Reason и Peter Dewes, Th e Retu о/
the Subject in the Late Fo ucault, Radical Phi/osophy 51 (Spring 1989) .•
12
9
С
м.
. 9.
•
13
0
Тау
1
о
г
, Fo ucault оп Fre edom and Truth, 82-83.
13
1
М
ы также утвераем, что социальные движения оказывают власти сопро-
тивление ради определения норм, коллективных индивидуальностей и т.д. Об
суждение данной логики коллективного действия см. в разделе о Турене в гл . 10.
132
Обсуждение двух сторон, характерных для институтов гражданского об
щества, и отношения социальных движений к этому дуализму см. в гл. 9.
1
33
Fo ucau1t, Po wer/Kn owledge, 96.
134
Ibid., 107. Мы предполагаем, что у Фуко все исследование
«юридического»
имеет смысл только в связи с французской концепцией права, ведущей свое про
исхождение от Руссо. Право выражает общую волю и защищает индивида от про
извола исполнительной масти. Та кая позиция не требует различения меу пра
вами личности перед лицом государства и законом. Фуко никогда серьезно не
рассматривал такое различие.
1
35
Ibid., 108.
136
Ibid.
7
Критика с по
з
иций системного подхода:
Ниас Луман
Понятие «гражданское
общество» унаследовано нами из двух источни
ков - из истории понятий И теорий и из самосознания социальных дви
жений. Если верить идеологам социальных движений, то богатая тради
ция истолкован ий этого понятия еще не исчерпана; данное понятие
остается подходящей основой для символической ориентации сегодняш
них социальных акторов. Этот довод приходит на ум в ответ на истори -
цистские утверждения Риделя, Козеллека, Арендт и раннего Хабермаса,
согласно которым - хорошо это или плохо - родившееся в раннесовре
менную эпоху понятие гражданского общества всецело принадлежит
XVII-XIX вв. Однако опровержением подобных утверждений служит
тот повышенный интерес, который испытывают к данному понятию са
ми эти теоретики - интерес, который уже успел сыграть определенную
роль в его возрождении. И все же с их критикой нельзя не считаться, по
скольку мысль о том, что само понятие гражданского общества является
анахронизмом, опирается на представление, согласно которому совре
менное нам общество характеризуется слиянием различн сфер (в осо
бенности, относящихся к государству и обществу), различавшихся в эпоху
раннего либерализма. Для того чтобы что-то противопоставить данному
утверждению, важно не ограничиваться одним лишь герменевтическим
подходом к рассматриваемому понятию.
Убеждение в том, что даже критическая герменевтикаl имеет свои ог
раничения, заставляет нас дополнять ее анализом понятия гражданского
общества с точки зрения научно обоснованной социальной теории, даю
щей хотя бы надежду на достение объективности2. Хотя и у социальной
теории есть свои внутренние струуры интерпретаций и предпочтений,
эти последние все же отличаются той степенью объективации современ-
КРИ С ПОЗИ
Ц
ИЙ СИСНОГО ПО
О
:
НИК
С Л
3
ных общественных явлений, которой не хотят и не могут достичь ни ис
торики, ни теоретики движений. Та ким образом, напрашивается мысль
о том, чтобы сопоставить стремящиеся к самоидентификации наррати
вы с описательными и объяснительными материалами.
Еще важнее то обстоятельство, что, поскольку соврем�нная общест
венная наука заняла полемическую позицию в отношении категорий
традиционной политической философии, именно в таком контексте
можно отыскать самые веские аргументы против применения современ
ного нам понятия гражданского общества. Таким образом, соотнесение
с результатами, полученными социальной наукой, является важнейшим
испытанием для тех, кто стремится сохранить или возродить это ассиче
ское понятие. И мы убеждены, что это испытание может быть пройдено
только в том случае, если в расчет будут приняты теоретические постро
ения в свете современного развития, предлагаемые системной теорией
общества.
Из-за шлейфа нормативных представлений, давно сопровождавших
рассматриваемое понятие, трудно найти среди системных теоретиков тех,
кто занимаются потием гражданского общества. К примеру, в много
численных объемистых трудах Макса Вебера этот термин или какой-либо
распознаваемый его аналог едва ли упоминается. Важное исключение
здесь представляют То лко Парсонс и Никлас Луман3. Мы уже предста
вили парсонсовскую концепцию социетального сообщества как пытку
перевода на язык современных понятий гегелевской категории граждан
cKoгo общества, обогащенной дюркгеймовским понятием
«социальное».
Луман, однако, прав, когда замечает, что, делая этот шаг, Парсонс без
каких -либо общетеоретических оснований порьшает со своими собствен
HыMи системно-теоретическими посылками. Здесь и разгадка неожидан
ного интереса, проявленного Луманом к проблемам гражданского обще
ства4. Несомненно, его интерес коренится в убеждении, что социологи,
такие, как Дюркгейм, Парсонс (его основной предшественник)5 и Хабер
мас (его наиболее важный соперник), все еще пребывают во власти этого
основополагающего понятия
«староевропейской» практической филосо
фии. Выступая против понятия гражданского общества и его отражений
в социальной теории, Луман следует страТеГИИ их отождествления с тра
диционным понятием societas civilis и затем демонстрации его непригод
ности для изучения современных условий.
Парадоксально, но в своей собственной изощренной теории диффе
ренциации, разработанной в совершенно ином контексте, Луман
заменяет шмидтовские представления о слиянии прежде дифференци
рованных сфер сложнейшей картиной взаимозависимых отношений
между этими сферами. В этом плане он нас очень важен, поскольку
открывает возможность возвращения к одному из аспектов понятия
404
ГЛАВА 7
гражданского общества. Однако он решительно отвергает мысль о том,
что какая-то из этих дифференцированных сфер может быть понята как
эквивалент гражданского общества или социальной или нормативной
интеграции. И даже право, последнее значимое вместилище «норматив
ного стиля ожиданий»,
не играет в его теории роли такого эквивалента.
Общество в его анализе означает только общество целиком, а в каких-то
вариантах - даже «глобальное общество»
6
.
Конечно, Луман «реконструирует» В рамках теории систем многие из
понятий, принадлежащих ранним представлениям о гражданском обще
стве, сложившимся в начале современной эпохи. Однако каждый раз
такая реконструкция означает решительный разрыв с значениями, вкла
дывавшимися тогда в эти понятия. Позитивное право рассматривается
им как безнормативное в своих глубочайших основаниях, ассоциацию
он понимает как бюрократическую организацию, а общественное мне
ние сводит к манипуляции коммуникационными темами. Характерно,
что демократия отоествляется с общей социально-кибернетической
функцией «значения», т. е. с поддержанием низкого уровня сложности.
Все, что остается от традиционного понятия гражданского общества в
системной теории, - это голый факт самой дифференциации
7
. И в этом
Луман также представляет для нас большой интерес, поскольку разраба
тывает на уровне социальной системной теории всестороннюю концеп
цию,
q
ротивостоящую всей традиции употребления понятия граждан
ского общества.
Учитывая характер теоретических посылок и интересов Лумана,
внимание, уделяемое им проблемам гражданского общества, поистине
удивительно. Сделанное им в рамках социологии истории понятий при
надлежит к лучшему, чт.е. в этой области. По его идее, выражение poli
tike koinonia, переводимое как «политическое общество»,
сначала
использовалось как понятие, описывающее и объясняющее возникно
вение определенной стадии человеческой эволюции - установления
политического господства, устранившего или сильно урезавшего значе
ние архаических родовых объединений и власть религии и заменившего
их отношениями прямого подчинения и командования 8. Институты
политических должностей и политических процедур послужили средст
вом преобразования общества, главным результатом которого было
появление «возможности урегулирования конфликтов путем принятия
обязывающих
решений». Политическая форма правления, конечно же,
означала эмансипацию людей в качестве индивидов. Но это также озна
чало их плотную интеграцию в общественное устройство, основанное
на политических началах.
Луман не вполне четко объясняет причины того, почему этот про
цесс обрел
«самотематизацию»
только В греческом городе-государстве, а
КРИ
С ПО
З
И
Ц
ИЙ СИСНО
Г
О ПО
О: НИКЛАС Л
АН
405
именно в демократическом афинском nолисе9. Большую ясность, чем
его рассуждения на эту тему, привносит сделанное им как бы мимохо
дом добавление принципа гражданства в описание полиса как разновид
ности политически организованного господстваl
Q
. Он не замечает, что
политическое господство как таковое нуждается в самотеатизаuии и
способно к нему и только тогда, когда те, в чьих руках находятся инст
рументы властвования (в данном случае патриархи-деспоты oikos 'a ), об
разуют общественность. Сам он делает ударение на господстве, а не на
общественном аспекте действий. Настоящее господство в любом поли
тическом обществе - это господство части (в греческих республиках -
граждан) над целым. К такому положению вещей и сводятся некоторые
лумановские парадоксы, связанные с понятием politike koinonia. Согласно
и своей лингвистической форме, и своему противопоставлению поня
тию oikos, politike koinonia понимается только как одна из разновидностей
koinonia. При этом речь идет о всеохватывающей социальной системе, о
полисе. Та ким образом, целое парадоксальным образом мыслится как
своя собственная частыl •. Либо же: целое имеет части (а именно oikos),
которые находятся вне Herol2. И Луман приходит к очевидному для се
бя заключению: общество, которое осознало себя как политическое
общество, совершило ошибку. Это была всего лишь социальная систе
ма, в которой функuиональное первенство принадлежало только что
вьщелившейся политической подсистемеl
3
.
Другая трудность, стоящая перед Луманом в связи с использованием
классического понятия politike koinonia, состоит в попытке рассматривать
общество как действие. Он считал это возможным, поскольку политиче
ская система, предположительно ориентированная на правильное, спра
ведливое и нравственное действие, отождествлялась со всем обществом в
целом. Столь же важным было понимание политического общества как
комплекса, как корпоративного единства, способного осуществлять дей
ствие
l4
. В. подобном контексте относительная неразвитость дифференци
рованных и специализированных организаций и их не очень значитель
ное воздействие на общество позволили слоться представлению о
политческом обществе в целом как об организации, об организованном
целом. Конечно же, действия и цели этого гипотетического целого бьmи
на самом деле действиями и целями его правящей части; только эта часть
и бьmа организацией.
Согласно Луману, в понятии politike koinonia и позднее в понятии
гражданского общества во всех его вариантах тематизировалось пред
ставление об интеграции этой организации правителей и ориентации
индивидуальных акторов в плане нормативных категорий морали и пра
ва (в последнем случае - морализованного права). Политическое обще
ство стабилизировалось посредством институционализации «относи-
6
ГЛ 7
тельно универсальных ... правил уважения людей друг к другу и взаимно
го при знания» 15. Иными словами, «генерализированная мораль» поли
тических обществ служила основой легитимации политического авто
ритета. И все же Луман настаивает на том, что необходимость пони мать
политическое общество в нормативных терминах проистекает из функ
циональных (а не из логических) СООбражениЙl6. Может быть, он имеет
в виду то обстоятельство, что, хотя власть в качестве посредника уже за
няла место обычной языковой коммуникации как средства трансляции
решений, ее недостаточное развитие или отсутствие других «средств ге
нерализированной коммуникации»
сделали неизбежным продолжаю
щееся использование более ранних прямых языковых моделей коман
дования и подчинения. Пdследние, однако, не могут функционировать
без нормативных форм обоснования. Более вероятно, что эта его мысль
связана с его представление м о том, что власть как посредник нуждает
ся для своего функционирования в нормативно выстроенном языковом
кодеl7. Двоичный код правомерного и неправомерного, в принципе
позволяющий схематизировать все решения, не есть власть в ее реаль
ном действии; поэтому нормативный язык не обязателен для описания
политически организованного общества. И акторы такого общества не
нуждаются в этом языке для ориентации в системе власти. Но до тех пор
пока право не стало позитивным, этот морально-правовой язык требу
ется для того, чтобы действия власти и политического общества могли
быть представлены своему социальному окружению, которое еще не об
рело иных функционально взаимозаменимых средств связи с политиче
ской подсистемой.
Таким образом, в принятой Луманом терминологии институциона
лизация власти как посредника позволяет произвести ваую, но непол
ную замену ожиданий нормативного стиля на ожидания когнитивного
стиля. Те м не менее, хотя на уровне самосознания общества секулярная
мораль теперь стала играть центральную роль в социальной интеграции,
в действительности становление власти как первого «символически
генерализированного средства коммуникации» 18 впервые наделило ко
лоссальной важностью, можно сказать функциональным приоритетом,
подсистему, основывающуюся не на нормативном, а на когнитивном
отношении к самим социальным нормам. Эта подсистема сопряжена с
такой структурой правил, которая, даже не будучи больше связанной с
непосредственным взаимодействием, способна обеспечивать редукцию
случайного характера действия только за счет генерализации и универса
лизации ориентаций и взаимных ожиданий, остающихся нормативными
в том смысле, что их придерживаются
«контрфактическИ»,
несмотря на
все эмпирические «разочарования». Такая сопряженность функциональ
но необходима, по крайней мере до появления функциональных эквива-
КРИ
1И С
поз
и
ц
и
й
СИС
н
ого по
о
: н
и
К
Л
7
лентов, ибо она освобождает систему власти от некоторых интеграцион
ных задач и тем самым предохраняет ее (и общество?) от чрезмерного
разрастания или «инфляции».
В таком понимании антная практическая философия, наш первый
источник, из которого почерпнуто понятие гражданск
�
rо общества,
была теоретической тематизацией как приоритета. политики, так и ее
морализации. Согласно Луману, ее ошибки состояли в смешении части
(политики) и целого (общества), действия и системы, власти (как по
средника) и морали (связанной с обычным языковым общением), мора
ли как общественной реальности и морали моралистовl9.
Теория буржуазного общества повинна в аналогичных, хотя и не
столь многочисленных ошибках. Biier/iche Gesellschajt, по мнению Лу
мана, представляет собой поверхностную переработку старого понятия
societas civilis, вопреки этимологии, производящей первую категорию из
второй. В действительности, как указывает предложенный альтернатив
ный термин «экономическое
общество»,
brgerliche Gesellschajt имеет в
виду тоnос не тождественный, а параллельный «политическому общест-
,
w
ву».
Эти два понятия тае оказываются и структурно различными . С
другой стороны, Луман начинает с самоосознания экономического об
щества, в классическом виде представленного в марксистской теории
общества. Здесь экономическое общество понимается как новый тип об
щества, в котором производство или, словами Лумана, «основанная на
метаболизме система потребностей», замещает политику в качестве глав
ного общественного процесса21. Под другим углом зрения, также харак
терным для марксизма, буржуазное общество означает, что политически
определенная управляющая
«часть»
(например, Brger в смысле citoyen)
заменяется теперь в качестве господствующего слоя собственниками
(BiirgerB смысле bourgeois). И лумановские сомнения относительно марк
систской (равно как и буржуазной) теории экономического общества па
раллельны его критике аристотелевской политической философии как
теории политического общества. В обеих теориях совершается вполне
понятная ошибка принятия части за целое, отождествления одной из
подсистем с обществом как целым. Ошибка, понятная ввиду драматиче
ского характера возникновения каждой из подсистем и их (временной)
функциональной первичности по отношению к другим сферам общест
ва22. Тем не менее именно функциональную первичность следовало бы
зафиксировать, говоря об экономике, а вовсе не сведение к экономике
всех сторон жизни. То лько представление о функциональной пер
вичности экономики совместимо с эмпирической реальностью капита
листической эпохи, на всем протяжении которой политическая подсис
тема продолжала расти, расширяться и внутренне усложняться23. Ибо
функциональное первенство означает лишь, что ведущая подсистема об-
408
ГЛА
В
А 7
ладает наибольшей внутренней сложностью и что для новой стадии раз
вития общества характерны цели и проблемы, рождающиеся преимуще
ственно в данной области.
Та ким образом, «политическое» и
«экономическое»
общества обна
руживают не только параллельность процессов дифференциации наряду
с параллельными формами самоосознания, но и представляют собой по
следовательные эволюционные стадии. Различные уровни сложности
соотносятся Луманом с тремя структурными различиями между более
ранним политическим обществом и более поздним усложнившимся эко
номическим обществом: (1) преобразованием значения первичности;
(2) заменой (в основном или частично) нормативного стиля ожиданий
когнитивным; и (3) потерей ведущей подсистемой как целым (не говоря
уж о социальной системе) способности к действию. Рассмотрим по оче
реди каждое из них.
Во-первых, при обсуждении отношений между экономической и
другими подсистемами первичнось не может больше толковаться в тер
минах авторитета или господства, а только лишь в смысле особой важ
ности проблем, с которыми имеет дело экономика. Это следует из лума
новского различения структур власти и денег как коммуникативных
средств, при том что деньги играют роль средства, вокруг которого вы
страивается дифференцированная экономическая подсистема. Что
касается власти, то здесь субъекту предлагается решение относительно
некоего выбора, тот соглашается с ним,
«принимает» решение, при этом
мотивацией ему служат специальный код, а также перспектива негатив
ных санкций. Что касается денег, то здесь решение каждый субъект при
нимает за себя, при этом его партнер принимает свое собственное -
комплементарное, но, как правило, особое - решение, и мотивацией
ему служит возможное вознаграждение или позитивные санкции24. В
первом случае спускаются решения, во втором - только подлежащие
разрешению проблемы. По этой причине уровень социальной диффе
ренциации, допускаемый функциональным первенством экономичес
кой подсистемы, гораздо выше уровня дифференциации, возможного в
«политическом обществе». Эта способность первоначально осмысливает
ся в терминах «ложной
дихотомии»
государства и общества - проблема,
к которой мы еще вернемся.
Во-вторых, при первенстве экономической подсистемы для интег
рации общества уже не требуется генерализированной морали. «Созда
ется впечатление, что постоянство во времени поддерживаемой всем
обществом морали может быть заменено постоянством во времени чи
сто экономических условиЙ»25. В то время как политика все еще требо
вала (только в эпоху своего первенства?) «своего рода морьного
"прикрытия" или
легитимации»26,
экономическая подсистема ни
КРИ
К
А
С ПОЗИЦИЙ СИСНО
ГО
ПОО: НИК
ЛА
С
ЛА
Н
409
«функционально» , ни «логически»,
ни на уровне своей репрезентации,
ни для своего действования в этом не нуждается. Это так, поскольку
возникновение экономической подсистемы предполагает «переключе
ние с нормативных на когнитивные установки. Нормативные ожида
ния, Т.е. ожидания контрфактические и не способные адаптироваться к
меняющимся условиям, замещаются ожиданиями, открытыми позна
нию и способными адаптироваться к переменам»27. Моральная интегра
ция экономической жизни и потребность всего общества в интеграции
такого типа ослабевают по мере обособления экономической подсисте
мы. Общество, в котором эта подсистема получила преимущественное
развитие, может поэтому (вопреки мнениям Дюркгейма и Парсонса)
постепенно отказаться от нормативности или ограничить ее отдель
ной подсистемой права, основания которой тоже становятся когни
тивными.
Наконец, исчезновение генерализированной морали как формы со
циьной интеграции свидетельствует о потере обществом способности
к единому действию (а отчасти является следствием такой потери). При
господстве рыночной экономики социальное целое не представимо в ви
де сплоченной общности. «Никто не может претендовать на роль полно
мочного представителя экономики»28. Экономическая система не явля
ется коллективом. Нельзя таковым представить и общество, в котором
ей принадлежит первостепенное значение. Любая попытка обнаружить
единый орган или субъект, представительствующий от такого общества,
является всего лишь неправомерным переносом на него возможностей,
частично реализуемых в политическом обществе, и неизбежно ведет к
концептуальной мифологии. Столь же важен тот стимул, который в эко
номическом обществе получает дифференцирование организаций от ос
тального общества и друг от друга. Результатом этого процесса является
то, что само общество теперь не может даже казаться выполняющим тре
бования,.предъявляемые к организации, организованному целому. Мно
жество входящих в общество организаций интегрируются не с помощью
какой-либо верховной организации, а через действие системных посред
ников, каковыми являются власть и деньги. Та ким образом (если оста
вить в стороне понятия интеракции и интерсубъективности), для Лума
на переход к функциональному первенству экономической подсистемы
означает неизбежную замену социьной интеграции интеграцией сис
темной, а действия как теоретической парадигмы - системой. Та кие по
нятия как «гражданское
общество»
и «социетальное сообщество» стано
вятся теоретическими жертвами такого перехода. К этому вопросу мы
также еще вернемся.
Луман считает устаревшими не только понятия политического и
гражданского общества, но и то, что пришло им на смену. Экономичес-
410
ГЛА
В
А 7
кое общество или даже первичность экономической подсистемы сего
дня уже дело прошлого. Эта первичность привела к побочным эффек
там в виде дисфункций в различных граничащих с этой подсистемой
«средах»,
а она не может быть устранена только посредством экономи
ческих мер29. В одной из версий подобных рассуждений Лумана утрата
экономической подсистемой функционально первичной роли ведет к
тому, что ни одна из подсистем больше не может быть доминирующей
или хотя бы выстать от имени целого. В ранней версии предполага
лась возможность подчинения экономики и политики осознанному на
учному контролю или координации. Но такое подчинение могло бы
представлять собой след
�
ющую стадию развития только в том случае,
если бы сохранялась целостность экономической подсистемы, как до
этого сохранялась целостность политической, и если бы наряду с этим
усилил ась дифференциация общества. Первичной на этой стадии стала
бы подсистема науки30, а не политики, как это имело место в обществах
советского типа. В таком обществе наиболее подходящим выражением
ложного самосознания было бы понятие societas scientica, хотя уровень
рефлексии, присущий подсистеме науки, может обеспечить и более
адекватную (т.е. системно-теоретическую) тематизацию новой формы
функционального первенства, избегающую ложного гипостазирования
pars рго toto*3
1
.
Какую бы из этих версий мы ни избрали (а недавнее появление
представлений об автопойетических системах явно указывает на пер
вую), три последствия первичности экономической подсистемы все
еще будут сохранять отношение к лумановскому пониманию современ
Hoгo общества. По его представлениям, возросшая дифференциация,
упадок нормативной интеграции и утрата обществом (или даже какой
либо представляющей общество частью) способности к действию не
позволяют сколько-нибудь оправданно рассматривать современное об
щество или хотя бы одну из его дифференцированных подсистем как
политическое или гражданское общество. Однако в свете развиваемых
нами в этой книге представлений, не связанных с какой-либо утопией
(где общество предстает как единый деятель, субъект или организа
ция), и в противовес рассуждениям о слиянии, вьщвигаемым мыслите
лями от Шмидта и Арендт до Хабермаса и Оффе, лумановская теория
дифференциации позволяет оживить некий важный аспект утрачиваю
щего свои позиции понятия гражданского общества. Но, хотя на самом
абтрактном уровне он и предлагает альтернативу тезису о слиянии,
понятие гражданского общества, по крайней мере в рамках его собст
венной модели, от этого не выигрывает. И происходит это, как пред-
• Ча
с
т
и
в
мес
то ц
е
лого (лат.).
КРИТИ
С ПОЗИЦИЙ СИСНОГО ПОО
:
НИКС
ЛА
Н
411
ставляется, потому, что он считает ложной дихотомию государство
гражданское общество и заменяет ее моделью с совершенно другими
линиями дифференциации, но даже в этой развернутой модели диффе
ренциации он не находит места для специальной сферы, сосредоточен
ной на социальной интеграции, достигаемой как посредством норм,
так и через участие в ассоциациях.
Доводы в пользу слияния государства и общества всегда страдали
одним основным противоречием. Многие (особенно неомарксистские)
сторонники этого тезиса прибегают к нему, когда один и тот же период
описывают и как время реполитизации экономики и общества, и как
время перехода государства от полной зависимости от (капиталистиче
ской) экономики, или «позитивной
субординации»,
к «относительной
автономии», или «негативной
субординации» 2.
Таким образом, они
одновременно утверждают, что имеют место и дифференциация, и де
дифференциация. Эта головоломка отсутствует в ранней, технократи
ческой версии Лумана, равно как и в его более поздней, либеральной
версии. В первом случае говорится о переходе от одного функциональ
ного приоритета к другому, от первенства экономики к первенству на
учного планирования, и о расширении дифференциации между сфера
ми или, точнее сказать, подсистемами. Во втором случае он пишет о
возрастающей дифференциации, которая порождает все более слож
ные подсистемы и сама по рождается ими, поскольку связь факторов на
входах и выходах этих подсистем становится все более интенсивной,
что и создает впечатление слияния. Как он замечает, автономия поли
тической системы никогда не означала ее изоляции. События в эконо
мике, например, способствуют формированию проблем и мотиваций в
политике, хотя автономная политическая система должна выдавать со
ответствующие
решения, руководствуясь своими собственными крите
риями. В итоге межсистемная коммуникация не ослабевает, а становит
ся более.интенсивноЙ. «Вместе с независимостью политической сферы
возрастает ее зависимость от
общества»33.
Вместо слияния Луман дает
нам убедительную модель роста как дифференциации, так и взаимозави
симости, как выделения самостоятельных систем, так и их открытости
другим системам. «Взаимная зависимость и независимость подсистем
возрастают одновременно. В принципе, это оказывается возможным
ввиду умножения обстоятельств, в которых можно быть зависимым и
независимым»34.
Согласно Луману, все споры вокруг отделения государства от общест
ва связаны с непониманием этого явления возрастающей дифференциа
ции наряду с возрастанием взаимозависимости. В духе такого пони мания
можно говорить о том, что представления о слиянии суть не что иное,
как отчасти ложная самотематизация эволюционной эпохи, идущей на
412
ГЛАВА
7
смену периоду приоритеТОГО положения экономической под системы и
обладающей более высокой степенью слоости внутрисоциальных свя
зей. Однако, не в пользу привычному дихотомическому противопостав
лению государства и гражданского общества, лумановская критика
представлений о слиянии не отменяет его же взгляда на указанное про
тивопоставление как на еще одну форму «ложного сознания» ,
свойст
венную новому уровню дифференциации, характерному для экономиче
ского общества»JS. Критика одного из проявлений ложного сознания не
может придать нового звучания какому бы то ни было прежнему его про
явлению.
Какие же доводы выдвигает Луман, говоря о ложности дихотомии го
сударства и общества? Первый, и, возможно, наименее важный, его до
вод связан со слищком расплывчатым характером категории «государст
во», означающей все что угодно, - от правительства до бюрократии, от
части политической системы до политической системы в целомJ6. Сов
сем не очевидно, однако, как подобная критика может быть отнесена к
таким достаточно строгим определениям государства, как те, что даны
Максом ВеберомJ7. Эти определения могли быть использованы и дейст
вительно часто использовались в политической науке при формулирова
нии оппозиции общества и государства. Возможно, Луман на это ответил
бы, что всеобъемлющее определение государства как политической ор
ганизации, монополизирующей с помощью своего административного
аппарата легитимное употребление на данной территории средств наси
лия, нарущает внутреннюю организационную дифференциацию поли
тической системы или сводит политическую систему к одной из ее соб
ственных сторонЗ8.
Следующий, и второй по важности, довод Лумана состоит в том, что
он отвергает гипотетический вывод из этой дихотомии, будто и государ
ство и общество (или гражданское общество) состоят из множества кон
кретных индивидов, всей своей жизнью отделенных один от другогоЗ9.
И хотя это возражение справедливо в отнощении многих версий поле
мического противопоставления общества и государства (особенно тех,
что распространены в социальных движениях), даже беглое знакомство
с рассматриваемыми здесь более тонкими концепциями должно его
снять. У Гегеля, например, члены «сословий»
И «государственные слу
жащие»
встречаются и в гражданском обществе, и в государстве, пусть и
в различных «ролях» И «функциональных»
взаимоотнощениях. Впро
чем, Луман мог бы ответить на это, что дифференцированные полити
ческие роли должны быть противопоставлены множеству социальных
ролей, чему до сих пор мещает деление людей на две главные роли: ли
бо на публичную и частную, citoyen и boueois, либо - на граанина и
просто человека.
КРИТИК
А
С ПОЗИЦИЙ СИСТЕМНОГО ПОО: НИК
ЛА
С
Л
413
Этот довод базируется на последнем и самом важном возражении Лу
мана. Он указывает на характерную расплывчатость понятия общества в
его противопоставлении понятию государства. Допустив, что нам извест
но значение термина
«государство»
(а для Лумана оно, в лучщем случае
означает «политическую систему»!),
мы видим, как tepm
«общество»
теряет очертания, вбирая в себя все окружение государства4О. В то время
как античное политическое общество, понимающее себя как всеобъем
лющую целостность, вовсе не признавало никакого окружения, понятие
государства отражает точку зрения политической системы, способной
увидеть себя как часть дифференцированного целого. Такое развитие
предполагает политическую нейтрализацию религиозных, кулурных и
родственных ролей и смысловых комплексов41. Такой уровень самотема
тизации в свою очередь предполагает, по крайней мере в основной версии
этих рассений, институционализацию функциональной первичности
экономики, допускающую новый уровень социальной дифференциации.
Все-таки даже экономическая подсистема не является представителем
всей среды политической подсистемы. Действительно, обособление пра
вовой подсистемы открыло путь дифференциации
«государства» от рели
гии (через конституционное право) и экономики (через частное право) 42.
И лищь как о немногим менее важной для обособления политической
подсистемы можно говорить об институционализации в том же историче
ском контексте подсистем семьи, науки и культуры или искусства. Все
эти подсистемы, которые не могут быть сведены к какой-то единой «ор
ганизации», или единому «коллективу», или «сфере» , или «логике», или,
менее всего, «системе», образуют внутренне динамичное и дифференци
рованное социальное окружение политической системы, имеющей от
дельные точки входа и выхода для каждой из этих подсистем. Более того,
эти подсистемы сами связаны друг с другом через собственные точки вхо
да и выхода. Они не образуют по отнощению к политической системе
каКОЙ-Т9 связной целостности (по Луману, системы). Таким образом, эта
модель дифференциации скорее разлагает, нежели сохраняет понятие
гражданского общества4J.
Но какое представление о гражданском обществе разлагается подоб
ным образом? Конечно же, лумановской критики не вьщервают либе
ральные или марксистские дихотомические модели. Гегелевская теория,
напротив, несмотря на то что она не включает искусство, науку или се
мью, была внутренне высоко дифференцированной. На возражения о
том, что она не в большей степени, чем ее марксистская наследница,
дифференцировала экономическую подсистему от права, ассоциаций и
Т. П., вполне достаточным представляется ответ Грамщи, в котором прово
дится дифференциация экономики и гражданского общества. Потенци
альные возмоости такого подхода с наибольщей ясностью проявились
414
ГЛА
В
А 7
у Парсонса с его дифференциацией культурной и экономической систем
от политической системы и от социетального сообщества, понимаемого
как интегративная подсистема общества. Именно эту послещпою сферу
общества, состоящую из нормативно-правовых компонентов и принци
пов ассоциации, мы и считаем наиболее актуальной реконструкцией по
нятия гражданского общества, предлагаемой академической социальной
наукой. Луман разделяет взгляды Парсонса, но под любым предлогом
старается изгнать из системной теории общества именно эту сферу.
Здесь Луман придерживается двойной стратегии. Во-первых, при оп
ределении политической подсистемы он проводит разграничительные
линии таким образом, чтобы в эту подсистему попадали все политичес
ки релевантные объединения и общественные группы. Соответственно,
институты, соотносимые другими теоретиками с гражданским общест
вом и рассматривавшиеся как посредники между ним и государством,
оказались включенными в собственно политическую систему. Однако
тем самым Луман разрывает связь этих институтов с рациональной ком
муникацией и даже с парсонсовским «посредником» влияния, завися
щим от этих процессов. Во-вторых, он толкует функцию законодательст
ва и прав в дифференциации общества как относящуюся только лишь К
(само)ограничению политической системы, а не к институционализа
ции некой специальной сферы, удовлетворяющей потребность в защите
/
от административного вторжения. Открыто отвергая идею о том, что
права могут защищать также и от экономических поползновений к де
дифференциации, он делает упор на классическом либеральном пред
ставлении о защите частных сфер жизни от вмешательства государства.
На первый взгляд такая модель права отводит какое-то место норматив
ности. Но, к сожалению, с точки зрения лумановской теории, правовую
подсистему, которая не получила подкрепления со стороны посредника
(в рамках модели «власть или
деньги»),
не легко удержать в заданных гра
ницах перед лицом ожиданий когнитивного типа или, более конкретно,
перед лицом ад министративной подсистемы политической системы. В
оставшейся части этой главы мы подробнее займемся лумановским ана
лизом отношений меу политической системой и гражданским обще
ством, а также между граанским обществом и правовой системой.
1. На первый взгляд дифференциация политической системы на ад
министрацию, партии и группы общественности является общей для
Парсонса и Лумана. По сути же концепция Парсонса сильно отличается
от разработок Лумана. У Парсонса партии и общественные группы,
понимаемые как институты, играют роль в «системе поддержки» сферы
политики, поскольку они принаежат социетальному сообществу. Ви
димое противоречие, которое встречается в различных парсонсовских
КРИ С ПОЗИЦИЙ СИСНОГО ПОО: НИК
ЛА
С
ЛА
Н
415
текстах в связи с местоположением этих институтов - в политической
системе или же в социетальном сообществе, - на самом деле есть квази
гегельянский теоретический ход, подразумевающий опосредованность
влияния в смысле необходимости сочетания дифференциации со взаи
мопроникновением как факторами, обеспечивающими ·устоЙчивость
этой дифференциации44. Если с точки зрения политической системы
функцией действующих в публичной сфере общественных групп и пар
тий является достижение соасия и лояльности по отношению к обязы
вающим решениям, то с точки зрения социетального сообщества их роль
состоит, во-первых, в создании социальной интеграции и, во-вторых, в
установлении общественного контроля над государством. Соотносимая
прежде всего с социетальным сообществом45 общественность способна
обеспечивать поержку политической системы только в той мере, в ка
кой она может черпать ресурсы солидарности, создаваемые автономны
ми, а не бюрократическими ассоциациями гражданского общества46.
Хотя Парсонс и признает возможность манипулирования со стороны
СМИ и создания ими общественного мнения, все же он верит в то, что эту
возможность пересиливают стремления к независимому выражению мне
ний и кдискуссии47. В концепции Парсонса внутренняя дифференциация
политической системы на подсистемы лерства, администрации, интег
рации и легитимации48 (правительство, бюрократия, законодательная
власть и партии, судебная власть) закрепляет за двумя последними роль
в обеспечении легитимности и мотивационных приверженностей, необ
ходимых для осуществления решений, поставляемых и реализуемых пер
выми двумя подсистемами. Но он не разделяет того, что считает люзи
ей элитарной теории демократии, а именно - взгляда на эти ресурсы как
на по рождаемые исключительно сверху. Не приемлет он и точку зрения
правового позитивизма, согласно которой законодательные решения яв
ляются единственным источником законов или их валидности. Сама
идея «системы поддержки»,
представляющей собой двойной взаимооб
мен между политической системой и социетальным сообществом, пред
полагает важные взаимные приобретения: в рамках одних и тех же ин
ститутов политическая власть и усиливается, и подпадает под настоящий
социальный контроль 49.
Там образом, справедливо будет заключить, что, подобно Ге гелю, хо
тя и менее последовательно, Парсонс представляет институты политичес
ких ассоциаций и гласности в терминах двойного соотнесения, в ре
зультате которого государство и граанское общество предстают и как
дифференцированные, и как взаимосвязанные. Лумана, однако, пред
полагаемая двойная роль политических институтов, на которой Парсонс
строит свою дуалистическую топологическую конструкцию, отражает
лишь различие между официальной, хрестоматийной версией политики и
416
ГЛА
В
А 7
реальностью, постигаемой социальной наукой. Более того, внутренняя
дифференциация политической системы, шаг за шагом повторяющая
дифференциацию ее окружения (Парсонс, Ге гель), серьезным образом уг
рожает автономии этой системы50. Чтобы быть автономной, политическая
система дола располаmть временем, что в свою очередь предполагает
наличие внугренней структуры, которой не полагается немедленно реаги
ровать на входящие сигналы, получаемые из различных сегментов своего
окружения. Но этого нельзя было бы избежать, если бы структуры окруже
ния воспроизводились внугри политической системы или - в качестве
слоев поддержки - напрямую были связаны с подсистемами политичес
кой системы. «Если бы вс подсистемы имели своих легитимных вырази
телей в политической системе, политике постоянно угрожало бы перепро
изводство
возможного»51.
Так Луман в сжатом ве формулирует то, что у
Шмидта предстает как mоnос неуправляемой, неспособной на решения де
мократии. В его концепции, однако, это не означает непременного свой
ства современных политических партий и парламентских институтов. На
против, когда они функционируют правильно, их работа не сводится ни к
традиционной функции моста меУ обществом и государством, ни к сли
яHию этих сфер; они действуют как автономные образования внутри
политической системы, свободной как раз от тех сигналов на входе, Kofo
рые влек за собой проблемы с управляемостью.
Автономия политической системы зависит тае от ее «приемлемос
ти» для различных сегментов окружения. Та ковой приемлемости, однако,
способствует дифференциация окружения, разбивающая его на множест
во различных источников требований. Поэтому она и становится функ
цией прее всего внугренних процессов в политической системе и уже
во вторую очередь - ее обменов с различными сегментами окружения.
Действительно, внугренняя дифференциация политической системы на
общественность, политиков и администрацию благоприятствует крис
таллизации определенных ролей, функцией которых является связыва
ние вместе в приемлемом ве сегментов окружения, но тае и ограни
чение этой связи формами, отделенными от других ролей и BнpeHHe
фрагментированными. Та к, роли клиента, избирателя, члена общества, с
одной стороны, отделяются от ролей члена семьи, работника, професси
онала, а с другой стороны - не сливаются во всеобъемлющую роль граж
данина. Именно такая специализация отдельных политических ролей
ПОРОает ту форму одобрения политических решений, которую Луман
постоянно описывает как квазиавтоматическую и почти немотивирован
ную. Та кое понимание требует переформулирования значений гласности,
партийной политики, выборов и парламентского представительства (вы
ступающего здесь как часть ад министрации) - всего того, что раньше
связывал ось с категорией ГРаЖданского общества, а теперь помещается в
КР С ПОЗИЦИЙ СИСНО
Г
О ПО
НИ
Л
417
рамки политической системы. Может, это просто по-новому проведен
ные линии дифференциации, не меняющие сути? Но то, как Луман пере
определяет демократию, опровергает данное предположение.
Согласно Луману (в данном случае непосредственно в традиции
Шумпетера), любое нормативное определение демократии; основанное
на участии, или на представительстве, или на плюралистической конку
ренции, должно быть отброшено. И одно из соображений, почему это
должно быть сделано, состоит в том, что во всех этих определениях дела
ется попытка наполнить смыслом идею народного самоуправления, что
на деле несовместимо с логикой автономной политической системы,
обособленной от других общественных сфер. Более того, любая схема,
направленная на расширение участия в деле управления, идет ли речь о
роли непосредственного производителя решений или о контроле и над
зоре за теми, кто реально их принимает, может лишь возвести в принцип
постоянную фрустрацию, вызванную нехваткой времени Я участия
ввиду объема и слоости решаемых ПРОблем52.
Второе соображение еще более показательно. Любое нормативное
определение грозит перекосом в пользу своей собственной политичес
кой системы (в данном случае, западной системы многопартийности),
ущемляя ее «функциональные эквиваленты» (в особенности, однопар
тийные режимы советского типа). Для Лумана даже шумпетеровские от
голос демократической теории, такие как существование конкуриру
ющих партий или альтернативных выборов, являются второстепенными
признаками в определении демократичности общества. Вместо этого, по
его мнению, следует обратиться к более абстрактным материям и создать
такую концепцию демократии, которая могла бы применяться к больше
му многообразию систем, коль скоро они достигли достаточной степени
сложности53. И Луман дает такое определение. Поскольку процессы
принятия решений подразумевают редукцию сложности, селекцию от
носително небольшого сегмента из потока возможных событий и
отбрасывание всего остального, «демократия означает поержание
сложности вопреки непрерывно идущей работе по принятию решений,
поддержание снова и снова как можно более широкой сферы селектив
ности для будущих разнообразных решений»54.
Луман осознает, что такое определение отождествляет демократию с
выработанным им dferentia sp ecica
*
социальных систем как таковых, а
именно с самим «значением», понимаемым как форма редукции слож
ности, сохраняющая отброшенные варианты в пределах горизонта воз
можностей55. Он не замечает, однако, что такой шаг ведет к присвоению
звания демократических всем обществам; это дает возможность вести
*
Разл
ичи
т
е
ль
ный
п
ризн
ак (
л
ат
.)
.
1
4
. Заказ N. 832.
418
ГЛА
В
А 7
речь только о степени демократичности, которая, как представляется,
соответствует в первую очередь уровню сложности. В самом деле, одно
партийные, идеологически направляемые общества советского образца
то и дело объявляются демократическими, фактически столь же демо
кратическими, как и многопартийные системы, если только идеология
«охраняется от догматизма и используется
оппортунистически» ,
что оз
начает устойчивую возможность смены приоритетов в иерархии много
численных основных ценностей56. Луман все же признает, что при одно
партийном правлении возникает угроза ограничения значимой социаль
ной коммуникации узким кругом политократии и превращения других
общественных сфер во второстепенные функции политической систе
мы, использующей их как·инструмент. Это - путь к дедифференциации,
и он противоположен нарастанию сложности. Характерным для данного
периода своего творчества (1968) образом Луман выдвигает тезис, что
восстановление приоритета дифференцированной экономики представ
ляло бы собой, в контексте однопартийного режима, крупный прорыв в
направлении демократизации57. Он считает освобождение социальных
ожаний и требований, равно как и «общественного мнения», от идео
логии и радикальное расширение элементов зависимого плюрализма не
совместимыми с природой такой системы58. Представляя собой не
идеальный предел, которого может достичь уровень сложности, эти ог
раничения все же не таковы, чтобы помещать общества советского типа
вне того диапазона, где они могут определяться как демократические. И
именно в этом смысле их тае можно считать функционально эквива
лентными нынешним либеральным демократиям. Читателю трудно
освободиться от подозрения, что все это пишется потому, что по отноше
нию к западным многопартийным демократиям Луман занял самую
«разочарованную» И
«реалистическую»
позицию59.
Лумановский реализм можно во многих отношениях приветство
вать. Он, например, помогает увидеть, что, с точки зрения поержания
структурно допустимой слоости, тесное сближение партийных про
грамм друг с другом и систематическое исючение из политической
дискуссии многих разумных предложений сужает диапазон демократи
ческих возможностей. Еще более важно признать наличие напряженно
сти меу открытым горизонтом возможностей действия и опыта и
реалистическим осознанием индивидами, что на деле они «ничего не
могут изменить»60. Однако было бы преждевременным и догматичным
определять этот парадокс как демократию и объявлять такую цель, как
институционализация способности инициировать изменения, чем -то
устаревшим и неактуальным. К тому же Луман неубедителен, когда от
брасывает все попытки реформирования, опирающиеся на расширение
политически значимой коммуникации, ссьшаясь только лишь на возни-
КРИТИ
С ПОЗИЦИЙ СИСТ
НОГО ПОО
: НИКС
Л
419
кающий при этом дефицит времени. Возникает сильное впечатление,
что, на взгляд Лумана, и общества советского типа, по крайней мере те,
что реформировали экономику, и западные многопартийные режимы в
своем нынешнем ве в принципе не поддаются попыткам структурного
преобразования своих политических систем в плане демок.Ратизации6l.
Значит, в том, что касается западных обществ, формы социально-поли
тической интеракции, которые со стороны других авторов подвергают
ся жесткой критике, в особенности, поглощение публичной сферы мас
совой культурой, деполитизация партий, плебисцитарные выбо'ры и
парламентская показуха, - становятся у Лумана элементами зрелой ор
ганизации внутри подлинно автономной дифференцированной поли
тической системы.
Луман, подобно Хабермасу, представляет либеральную модель пуб
личной сферы как исторически ограниченную определенной эпохой, на
что указывает ее привязанность к спорному понятию «общество», при
нятому Просвещением, - еще одному примеру досистемнотеоретичес
кой ошибки типа pars рго 1010. Согласно Луману, все общества - антич
ное, либеральное и современное - являют собой нейтрализацию роле
вых требований, связанных с дифференцированными социальными
сферами. Либеральная версия подразумевала дифференциацию сферы
малых кругов коммуникации, интегрированных посредством публичной
дискуссии, на основе уже существующих современных фунионально
дифференцированных подсистем общества: экономической, политичес
кой, научной, религиозной, семейной. Внутренняя дифференциация
этой новой публичной сферы бьша сегментирована анахроническим об
разом; с внешней стороны это бьша дифференцированная сфера без
конкретной функции. Не обладая функцией, новое общество (часть)
могло (ошибочно) воспринимать себя как общество (целое), но только
лишь на какое-то время - ввиду внутренне при сущей ей нестабильнос
ти. Его рлевая структура не только не обеспечивала ему контроля над
другими сферами общества, но была в полной зависимости от функцио
нальных ролей с их доступам к деньгам, власти и т.62 В отличие от Ха
бермаса Луман тем самым отрицает, что структура рациональной комму
никации, унаследованная от функционально недифференцированной
общественности, может быть сегодня возрождена (как часть программы
демократизации) в виде функционально дифференцированных органи
заций, которые сами с необходимостью основываются на «парцелляри
зации
сознания».
Та ким образом, он утверждает не только необходи
мость структурной трансформации публичной сферы, но и устарелость
ее нормативных предпосьшок.
Луман все же стремится спасти что-то из либеральных представлений,
но только в контексте транспонирования публичной сферы в политичес-
14*