Коэн Д.Л., Арато Э. Гражданское общество и политическая теория

Подождите немного. Документ загружается.

380

ГЛАВА 6

(Маркс), оказывается теперь не чем иным, как эффектом властных отно

шений. Гр ажданское общество, иными словами, эквивалентно совокуп

ности его негативных проявлений.

Однако в этой концепции упущено из виду четкое понятие социаль

HOrOl09. Это и есть истинная причина того, почему Фуко предлагает нам

чрезвычайно одностороннее исследование прав и демократииllО. Необ

ходимо взглянуть еще раз на оценку, данную Фуко каждому из этих ю

чевых компонентов современного граанского общества, прежде чем

определить собственную позицию.

Мы уже видели, что, с точки зрения Фуко, юридический субъект - не

больше, чем опора дисциплинарной власти. Современное юридическое

лицо, наделенное правами,  это один из аспектов современной индивиду

альности, который отнюдь не являясь признаком автономии, выполняет

определенную функцию по отношению к дисциплинарному контролю,

и даже оказывается его продуктом. Путем наблюдения, постоянного

надзора, сортировки, разделения, классификации, испытания, обучения

и оценки дисциплина создает материальный эквивалент юридического

субъекта, окружая его властными отношениями.

Но генеалогия современного индивида у Фуко не ограничивается вы

явлением оборотной стороны «правовой

фикции»

юридического субъек

та; она простирается до нападок на современную рефлексируюшую

субъективность как таковуюlll. Дисциплинарные практики объективи

зируют субъект и создают ры дихотомий, каждый из которых является

эффектом власти: сумасшедший / нормальный, больной / здоровый, пре

ступник / законопослушный гражданин, аномальный / нормальный. То ,

что Гегель считал двумя важнейшими достижениями современного граж

данского общества - абстрактные права юридического лица и принцип

субъективной свободы морального субъекта, намерения и воля которого

должны быть приняты во внимание в любом суждении о действии

l2, -

в руках Фуко превращается в продукт властных отношений. Моральный

субъект представляет собой результат нормализующего суждения, осу

ществляемого посредством надзора и испытания с помощью объективи

зирующих наук о человеке: криминологии, социологии, медицины, пси

хологии, психиатрии, статистики, демоафии и т.д. Более того, «ложное

сознание» морального субъекта создается отнюдь не путем «интернали

зации»

ценностей и норм, и такой субъект не может быть эмансипирован

с помощью развития

«истинного» сознания. Власть не кончается там, е

начинаются знание и самоанализ. Скорее, знание, истина, субъектив

ность и рефлекотивное сознание представляют собой продукт объективи

зирующих дисциплин и действуют в одном направлении с последними.

Они создают, наряду с нормализующим оком, стража, врача и учителя,

субъекта в качестве подчиненного объекта власти-знания.

ГЕНЕОГИЧЕСКАЯ

КРИТИКА: МИШЕЛЬ ФУКО

381

То же самое справедливо и по отношению к душе или психике. По

следние суть продукты не эмансипационного процесса самопознания, а

«пастырской

власти»,

чьи технологии самонадзора, самовопрошания,

исповеди и как следствие самоустроения и самодисциплины, иницииро

ванные церковью, стали секулярными и вошли в употребение в совре

менной культуре и обществе. Та ким образом, политическая ось индиви

дуализации опрокинулась вместе с переходом от феодального общества

к современному. Восходящая индивидуализация, отражающая власть,

привилегии и социальный статус семьи или группы, сменяется нисходя

щей индивидуализацией, которая увеличивает явленность и своеобразие

тех, кто подчинен и порабощен дисциплинарными технологиями. Дру_

гими словами, коа власть становится более анонимной и более функ

циональной, те, на кого она направлена, проявляют тенденцию большей

индивидуализированности и оказываются явленными, зримымиll

. Со

временный индивид представляет собой суммарный резулат воздейст

вия дисциплинарной и пастырской власти, этО контролирующий себя

субъект, выполняющий функции воина и жреца для самого себя.

Данная теория индивидуализации влечет за собой очевидные послед

ствия  значения и роли новой формы публичности, характерной для

современного гражданского общества. Как только дисциплинарные тех

ники становятся деинституционализированными и начинают свободно

распространяться в обществеl

, именно «сумятица событий, действий,

поведения и мнений - "все, что

происходит"»

становится очевидной,

публичной для вездесущего ока безликой власти

5. В самом деле, подоб

но процессу индивидуализации, отношения публичности и приватности

перевертываются вместе с развитием современного общества. Вместо

зрелища публичной репрезентации суверенной власти, явленным для

«публичного»

взгляда становится само население, в то время как власть

отступает на задний ан. Это и есть ключевой момент метафоры «паноп

тикона».

,Сдвиг в публичности от наказания к судебному процессу не оз

начает соблюдения принципов достоинства и нравственной свободы.

Скорее, речь идет о том, что правосудие больше не берет на себя публич

ной о),ветственности за насилие, сопряженное с его практикоЙ. Это озна

чает тае, что в обществе каждый субститутивно (посредством публич

ности) или же непосредственно пsринимает на себя роль судьи и участву

ет в вынесении приговора. Даже после того как тюрьма и наказание ста

ли доступны для общественного контроля, общество остается соучастни

ком технологии наказания, а это по определению означает подчинение

наблюдающему и контролирующему взгляду. Ведь «благодаря дисципли

не становится возможным действие властных отношений, которые под

держивают себя, посредством собственного механизма и заменяют зрели

щe публичных событий на непрерывную игру просчитанных

ВЗЯДОВ»

382

ГЛАВА б

Вместо суверена, демонстрирующего свою власть, мы имеем теперь об

щество карцерного типа, демонстрирующее своих дисциплинированных

поанных анонимному зрителю. Таким образом, если индивид, создан

ныйдисциплинарно-пастырской властью, приблизительно соответствует

воину-жрецу, то общественность, перед которой демонстрируют осуще

ствление власти, немногим отличается от полицииll7.

Соответственно, демократизация, или контроль общественности за

работой администрации, никоим образом не ограничивает власть, как

это считают либералы, и не создает иной тип власти, не похожий на ад

министративный контроль: она просто обеспечивает ее надлежащее

функционирование. Демократический

«контроль»

за дисциплинарными

механизмами посредством публичности влечет за собой возможность до

ступа к крупнейшим трибуналам мира. По мнению Фуко, это означает

лишь, что любой может прийти и лично наблюдать за работой школ,

больниц, заводов и тюремl18. Современная публичность не обеспечивает

альтернативы и ограничения дисциплинарной и пастырской власти, она

не ставит ее под сомнение.

Пл юральносmь, третий элемент современного граанского общества,

столь приветствуемый его сторонниками, Фуко также не щадит. Она про

сто сводится к многочисленности очагов властных отношений и стратегий

и к множественности атомизированных иивидов, уже являющихся про

дуктом отношений знания/власти. Дискурс этих индивидов, их «консен

сус» ,

представляет собой в равной степени как инструмент властных отно

шений, так и дискурс современных наук: он нормализует и норматирует,

удерживая объект власти в подчинении и допуская его в качестве потенци

aльHoгo актора только в чисто стратегическом смысле. Та ким образом,

контролировать власть не под силу ни публичности, ни плюральности.

Но как обстоит дело с третьим членом нашего уравнения, социальной

сферой? Ранее мы говорили о том, что Фуко в своем исследовании со

временного общества упускает из виду понятие социального. Строго го

воря, это не совсем так. Скорее он ставит знак равенства между поняти

ем социального и структурой стратегических властных отношений, опи

санных выше. Как уже отмечал ось, общество - это поле деятельности

аппаратов и институтов с самыми многообразными формами подчине

ния. Для Фуко

«нормативным»

аспектом общества, столь важным для

понимания социальной интеграции У Дюркгейма и Парсонса, является,

как известно, обычная нормализация. Социальные связи трактуются во

все не как моральное обязательство или нормативный консенсус, со

зданный через посредничество языка, традиции и/или рефлексивно

дискурсивного отношения к элементам традиции. Они предстают как

система взаимосвязанных и укрепляющих друг друга стратегий 119. И дей

ствительно, Фуко может рассматривать плюральность, публичность и

ГЕНЕОГ

ИЧЕСЯ

КРИТИ:

МИШЕЛЬ

ФУКО

383

индивидуальность в чисто стратегических и функциональных категори

ях, поскольку сама его концепция современного общества представляет

собой концепцию поля стратегий, заполненного административными

технологиями. Эти технологии выравнивают, индивидуализируют и нор

мализуют, но также распределяют и классифицируют индивидов и груп

пы населения, выстраивая иерархию, которая допускает общение лишь

через посредника - третий элемент, а именно через неравноправные

властные отношения. Это новый вид стратификации, который заменяет

горизонтальное автономное социальное взаимодействие.

Мы уже показывали, как солидарности внутри народа становятся ми

шенью дисциплинарной власти. В сумевшем уничтоть их современ

ном обществе «основными элементами отныне являются не общность и

общественная жизнь, а частные лица, с одной стороны, и государство -

другоЙ»12О.

Подобный образ современного общества исключает любое

другое наполнение понятия социальности, кроме как координации

«сверху»

(с помощью административных технологий) и/или стратегичес

кого взаимодействия. Исключается тае и существование в современ

ности любых пространств для появления новых форм солидарности и

ассоциаций. В самом деле, так как Фуко утверждает, что дисциплинар

ная/пастырская власть распространяется за пределы замкнутого институ

та и становится полной, непротиворечивой и тотальной с целью эффек

тивного и экономичес целесообразного продуцирования здоровья, зна

ния и полезных индивидов, ничто другое, по всей видимости, невозможно.

Дисциплинарная организац социального просанства умножает ком

муникации и контакты, но лишь в раах стратегий и аппаратов, которые

уже разведали территорию и конолируют ее. Напоминая представление

Маркса о сотрудничестве внуи капиталистического производства, совре

менное общество в актовке Фуко исходно схематизировано под взядом

стратега: «Классическая эпоха видела рождение грандиозной экономиче

ской и щ)енной стратегии, из-за которой сталкивались экономические и

демографические сы наций. Но видела она тае и рождение педан

тичных военных и политических тактик, благодаря которым контроль за

телами и индивидуальными силами осуществлялся внутри

государств»

21.

Соответственно, современное гражданское общество состоит лишь из

индивидуализированных стратегов, втянутых в борьбу каждого против

всех, борьбу пропитанную властью и политикой, пони маемую как та же

война, но ведомая другими средствами 122.

Как мы заявляли вначале, исследование негативной стороны граж

данского общества и специфически современных форм господства и

стратификации является важным компонентом любой критической тео

рии. Можно, конечно, утверждать, что Фуко и не претендует на большее

и что несправедливо обвинять его в создании общей модели общества.

384

ГЛАВА 6

Коротко говоря, можно было бы заявить, что Фуко исследовал логику и

программу современных форм властных отношений - негативную сто

рону гражданского общества, а не все гражданское общество в целом.

Возможно. Но, остается вероятность того, что Фуко сам был пойман в

ловушку стратегического разума, против которого выступает

23• Ведь

исходя из своей теоретической схемы он не может предложить никакой

другой категории действия, никакого другого модуса интеграции и взаи

модействия, которые могли бы стать основой анализа разновидностей

борьбы против дисциплинарной власти, или, другими словами, «пози

тивной стороны» современности, если таковая имеется.

Фуко настаивает, что «ластных отношений не существует без сопро

тивления им, причем это сопротивление тем более реально и эффектив

но, что формируется именно там, где осушествляются властные отноше

ния» 12

Но Фуко отождествляет законность и нормативность с норми

зацией, субъективность с подчинением, саморефлексию, моральность,

самосознание и душу с продуктами дисциплинарно-пастырской власти,

дискурс и истину с административными стратегиями контроля, а гумани

тарные науки с дисциплинами, которые служат власти или скорее явля

ются ее частью. Та ким образом, у Фуко не остается понятийных средств

для описания сопротивления в других терминах, нежели контрстратегия

власти. Мы, соответственно, остаемся в недоумении относительно прак

тического пафоса генеалогической стратегии исследован, которую Фу

ко тем не менее постулирует как форму политического занятия.

Ясно одно: Фуко - не сторонник упрощенного пересмотра ценнос

тей. Ге неалогический анализ открывает стратегии власти, участвующие

в создании новых объектов и идентичностей (гомосексуализм, женская

истерика, извращенец, правонарушение, умопомешательство, сексу

альность), а также связанные с ними уничижительные коннотации. Но

цель данного анализа - не новый взгляд, при котором гомосексуаль

ность, извращения, преступность, умопомешательство и сексуальность

высвобождаются, начинают восприниматься как естественные и бес

препятственно заявляют о себе. Подобная стратегия не в состоянии

подвергнуть сомнению первостепенное положение факторов и меха

низмов, которые удерживают в тисках власти тела, удовольствия и фор

мы знания или подорвать их позиции. Вместо этого генеалогия

выступает как вызов не только моральным оценкам нормального и из

вращенного, но также и самой тенденции нормализации, связанной с

требованием самопознания через сексуальность, как будто такое само

познание может сказать, кто мы такие.

Возможно, что критический пафос генеалогии заключается всего

лишь в раскрытии стратегий власти, задействованных в возникновении

режимов власти/знания, с целью поколебать унитарную глобальную

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКАЯ КРИТИКА: МИШЕЛЬ ФУКО

385

форму, которую они принимают, и обнаружить их исторический и, сле

довательно, условный характер. Подобная зача подводит Фуко вплот

ную к критической теории Франкфуртской школыI25. По-видимому, эта

стратегия действительно могла бы выявить линии фронта и создать пред

посылки для контрнаступления. В самом деле, можно было бы даже ин

терпретировать преимущественное внимание к социальному генезису и

множественным очагам господства как попытку обращения к ориенти

рованной на граанское общество стратегии сопротивления как против

локальных властных структур внутри гражданского общества, так и про

тив их глобализации/колонизации государством.

Такая интерпретация, однако, не разрешает трудностей, созданных

беспощадной критикой власти у Фуко, поскольку тот не в состоянии

сформулировать «инаковость» или формы действия, которые избежали

бы логики неэгалитарных стратегических отношений власти. С одной

стороны, он уменьшает возможности критики, в том числе своей собст

венной, считая, что дискурс, рефлексия и истина идентичны властным

отношениям. С другой стороны, он не может говорить от лица жертв, как

поступал Вальтер Беньямин, или предлагать натуралистическое пред

ставление о том, что именно было подавлено дисциплинарной властью,

как Ге рберт Маркузеl26, потому что жертва, так же, как и ее психика, уже

представляют собой продукты власти и потому что Фуко отверг идею

«подавления,) применительно к властным отношениям. В самом деле,

если сопротивление - всего лишь контрстратегия того, кто сам является

порождением власти, Т. е. современного индивида, зачем тогда сопротив

ление поерживать? Какой вообще в этом интерес? Что оно способно

изменить?127 Очевидно, что единственным следствием, успешного со

противления будет замена одной стратегии власти на другую.

Коротко говоря, в работе Фуко отсутствует основание, которое позво

лило бы отличить сопротивление от других стратегических форм действия

или стратегий контроля. Он не обращается к нормам, сформулированным

коллективными субъектами действия, поскольку любое обращение к нор

мам либо воспроизводит дискурс власти (и тогда нормализация засасыва

ет участника сопротивления), либо создает другую стратегию власти. В са

мом деле, Фуко рассматривает координацию действия через нормы как в

сущности стратегическую. Не может он и следовать за Хабермасом, опре

деляющим коммуникативное взаимодействие как стержень эмансипаци

онной практики, которая подразумевает осмысление и критику норм, ин

ститутов и практик ради альтернативных норм и институтов (более спра

ведливых, более демократичных, более либеральных). Причина в том, что

для Фуко коммуникация - всего лишь средство  передачи информа

ции и (путем вынесения претеующих на истину суждений) контроля за

оппонентами, а тае лишения их полномочий. Те оретическая стратегия

. Заказ NQ

386

ГЛАВА

открытых для рефлексии норм закрыта для теоретика, рассматривающего

рефлексию лишь как стратегию. Другими словами, основываясь на систе

ме категорий Фуко, решительно невозмоо понять, какие цели 

принципы, способные служить обоснованием нашу солидарность, могли

бы предложить те, кто сопротивляются дисциплинарной власти. Единст

венная подсказка, которую он нам дает, заключается в нескольких кратких

заявлениях в том духе, что «не секс-желание, но тела и удовольствия долж

ны быть опорным пунктом для контратаки против сексуальности в ее ны

нешней роли» 1

8. Однако, как демонстрирует сам Фуко во втором и треть

ем томах «Истории сексуальности», ни тела, ни удовольствия не могут

быть поводом я голой фактичности. И те и другие конструиртся с по

мощью символов как объекты знания и идентичности, хотя и различными

способами в различных обществах. Та ким образом, обращение к телу и его

удовольствиям как способ порвать с режимом секса-желания, представля

ется нам идеей по меньшей мере неопределенной. Без этого основания у

Фуко остается один лишь факт сопротивления власти, но это простой

факт не имеет нормативного значения, потому что он легко может стать

добычей циниого генеалогического подхода и разоблачен как еще одна

стратегия власти.

Но прежде чем отвечать на вопрос касательно причин приверженнос

ти идее сопротивления, необходимо рассмотреть более ваый вопрос:

как вообще возможно, с позиций исследования Фуко, сопротивление на

коллективном уровне? Подобное сопротивление может быть расценено

либо как защитная реакция со стороны групп, идентичности и солидарно

сти которых еще не порабощены дисциплинарными аппаратами, либо как

контрстратегии на локальных уровнях, проводимые индивидами, которые

уже являются  продуктами и, как следствие, представляют собой само

контролируемые, чисто стратегические субъекты действия. В первом слу

чае мы столкнемся с досовременными солидарностями, занимающими

исключительно оборонительную позицию; а во втором - с современны

ми мятежниками, лишенными каких бы то ни было норм, институтов,

принципов или дискурсов, К котором моо бьmо бы апеллировать, по

скольку последние уже представляют собой механизмы кооптации. Дан

ные механизмы могут лишь взывать - словами, ло жестами - к абст

рактной инаковости и различиям рег se. Ведь в теории Фуко остается не

вясненым, каким образом индивиды, желающие оказать сопротивление,

мои бы объединиться, образовав соларные автономные группы, ассо

циации и коллективные идентичности, которые яяются непременным

условием коллективного действия. Тело может оказать некоторое сопро

тивление муштре,

«субъект» может уклониться от надзора, а индивид -

бороться против манипуляций биовласти, но даже если бы Фуко желал по

стулировать «иного субъекта» разума и дискурса в его изначальной жизне-

ГЕНОГИЧЕСКАЯ КРИТИ: МИШЕЛЬ ФУКО

387

способности (к чему он явно не стремится), этого вряд ли будет достаточ

но для объяснения коективных акторов, оспаривающих современные

формы господств,  зарождения, солидарности, ресурсов, коллективных

идентичностей и проектова. Исследование Фуко лишает современного

мятежника институциональных, нормативных и личных источников

утверждения себя в иных категориях, кроме тех, что' уже доступны ему с

помощью контролирующих его сил. Традиции, солидарности, простран

ства для самостоятельных действий, оставленные открытыми неэффек

тивной прерывистой модальностью власти при старом режиме, так и не

обрели в работе Фуко современных эквивалентов. Причиной тому - не

столько намерение автора сделать объектом своего исследования нечто

другое, сколько само генеалогическое описание современных властных

отношений. Оно превращает понятие автономной добровольной ассоциа

ции в анахронизм общества типа карцерного. При этом автономия - ил

люзия философии субъекта, добровольное согласие - часть обманчивого

юридического дискурса, а ассоциация (являющая собой, на наш взгляд,

подлинно современный аспект социальности) вообще невозможна в об

ществе, представленном как стратегическое поле, созданное посредством

своего рода Gleichschaltun всех организаций с помощью дисциплинарных

административных аппаратов. Перед нами, таким образом, - такая кри

тика власти, которая заявляет, что сопротивление существует, но она не

может объяснить как именно оно возмоо, в чем его цели, и почему, соб

ственно, оно заслуживает нашей поддерж.

Но разве не очевидно, что дисциплинарная власть в современном

обществе направлена против новых солидарностей, ассоциаций и движе

ний, которые возникают на территории самого современного граждан

ского общества? И разве не ясно, что коллективные акторы должны фор

мулировать отчетливые проекты, новые коллективные идентичности и

говорить от имени особых ценностей и норм, если они действительно

хотят стать коллективными акторами и вообще действовать? Более того,

поступая таким образом, они обращаются именно к тем новым трици

ям (или дискурсам), нормам и институтам, которые берут свое начало от

демократических революций III и XIX столетий, астроумно развен

чиваемых Фуко: свободе, правосудию, солидарности, демократии и, бо

лее конкретно, парламентам, выборам, ассоциациям, правам и т.д. Без

анализа двусторонности этих институтов1

9, не говоря уже о современ

ных формах индивидуализации и саморефлексии, идея о том, что совре

менные социальные движения постоянно возникают и бросают вызов

дисциплинарной власти, была бы совершенно непонятноЙ. Чарлз Тей

лор сходным образом трактует традицию гражданского гуманизма, дви-

* нивелировка, уравнивани

(н

м.).

З*

388

ЛАВА 6

жения, для которых он послужил стимулом, и свободные институты, со

зданные во имя него. Те йлор верно подмечает, что коллективные дис

циплины могут функционировать двумя различныIии способами: как

структуры господства и как основы для равноправного коллективного

действия. Такие дисциплины, конечно, могут изменять функцию, плав

но переходя от эгалитарной политики к служению интересам господст

ва. Но у Фуко в исследовании современной власти эти процессы затем

няются, и на виду остаетсн лишь негативнан сторона современности.

Та ким образом, он выступает как «страшный упрощатель» 130.

Наш тезис заключается в том, что именно условием возможности

возникновения современных общественных движений, с их автономны

ми солидарностнми, вновь созданными идентичностнми и стратегичес

кими ресурсами дифференцированнан структура современного граждан

ского обществаI3I: законность, публичность, права (право на собрания,

ассоциации и коммуникативные взаимодействия, свободные от контро

лн извне) и принципы демократической легитимности - нвляется. Мы

настаиваем, что современнан концепцин фундаментальных прав в этом

смысле не менее важна, чем традицин гражданского гуманизма, на кото

рую ссылаетсн Те йлор. Как еще можно объяснить рабочее движение,

движение за граанские права, женские движенин, экологические дви

жения, региональную борьбу за автономию, любое другое социальное

движение или, если уж на то пошло, выступающие против них силы? И

если не замечать по крайней мере двойственность прав и законности, то

тогда остаетсн лишь сделать вывод об ошибочности, а также о неумест

ности и анахроничности принципов и нелепости планов, выражаемых

коллективными акторами, которые, в свою очередь, апеллируют к пр а

вам, пересматривают ключевые нормы современного гражданского об

щества с учетом требований большей автономии, большей демократич

ности, публичного признания их в качестве индивидов и членов групп,

KOTopь�e отличаются друг от друга, но заслуживают одинакового интере

са и уваженинi32. И поскольку Фуко отвергает единственную мыслимую

альтернативу, проект всеобщей революции, он загоннет себя в порочный

круг: либо нормы и проекты социальных движений представлнют собой

стратегии контрвласти и как таковые обладают не большими норматив

ными притязанинми, чем нормы и проекты остальных искателей власти,

либо они просто воспроизводят существующие дискурсы власти. Для

критической теории, прониутой пафосом противостояния, а теория

Фуко, несомненно, нвляется таковой, это серьезный недостаток.

Это говорит о том, что Фуко не в состоянии последовательно обосно

вать свою позицию, как минимум в отношении норм и прав. Хотн он и низ

водит нормативность до нормализац, он тем не менее всегда рассуждает

о современных властных отношенинх как о неэгалитарных, подразумеван,

ГЕНЕАЛО

ИЧЕСКАЯ КРИТИ

МИШЕЛЬ ФУКО

389

что эгалитарные отношенин бьmи бы предпочтительнее. Он неизменно

описывает эти последние в образах нивелированного стратегического поля

власти. Однако совершенно очевидно, что весь его анализ паразитирует на

норме равенства, как бы автор не пытался дискредитировать нормы. Сход

HыM образом, он настаивает на том, что права до раССfатриваться не

в категоринх видов легитимности, которые необходимо утвердить, а в кате

горинх методов подчиненин, которые они провоцируют\33. Отчасти это

объясняетсн тем, что права в наше время бьmи преобразованы, постольку

поскольку оказались полностью подчинены процедурам нормализации,

подчинившим себе право и, таким образом, сделавшим вопрос легитимно

сти неактуальным134. Фуко даже замечает тенденцию к возроен дис

курса о правах и легитимности со стороны тех, кто стремится противосто

нть дисциплинам, а тае всем последствинм власти и знанин. Он, однако,

расценает это как , поскольку «последств дисциплинарной вла

сти не могут быть ограничены путем мобилизации суверенности против

дисциплины»!35. В двадцатом столетии дискурсы социальных прав дейст

вуют на территории нормализованного, обращенного в подчиненное

состояние закона, в то время как более раие дискурсы граждансх и по

литических прав выядят анахронизмами.

Тем не менее, даже Фуко вынужден вернуться к языку прав, когда он

пытаетсн рассуждать о борьбе против дисциплинарной власти:

«Если искать недисциплинарную форму власти или, скорее, бороться против

дисциплин и дисциплинарной власти, то следует обращаться не к старому праву

суверенности, а к возможности существования новой формы пра

, которая дейст

вительно должна быть антидисциплинарной, но в то же самое время свободной

от принципа суверенности»

. (Курсив наш)

То , что он оставляет этот вопрос без продолжения, неудивительно.

Фуко не может сказать ничего позитивного об этой «новой форме

прав»

потому, что он отвергает саму категорию прав и/или закона во всей ее

многомерности. Конечно, закон может выполннть функцию посредника

господства и контролн, а некоторые права могут и лишить полномочий

носителей прав. Но это не весь рассказ, даже не его основнан часть. Как

мы отмечали раньше, Фуко упускает из виду аспекты нормативности и

полномочий закона и прав, поскольку, подобно Марксу, он буквально

трактует либеральную идеологию прав и лишь длн того чтобы отвергнуть

ее. По этой причине дискурс прав - это дискурс суверенности-догово

ра-легитимности, перенесенный с монарха на народ и понимаемый на

этот раз как прямая противоположность политической сфере, государст

ву и власти. Та кая форма дискурса субъективных прав, безусловно,

является идеологической и неприемлемоЙ. Но существует и иное значе-

390

ГЛА 6

ние

концепции правовых притязаний и их последствий: в современном

граанском обществе права не только означают моральные обязаннос

ти, но дают их обладателям полномочия. Права не только иивидуали

зируют, но и служат посредником при общении, создании ассоциаций и

формирование

солидарностеЙ. Они не

обязательно

деполитизируют,

они тае могут установить живую связь между частными индивидами и

новыми публичными и политическими сферами в обществе и государстве.

Нельзя сказать, что вопросы правосудия и легитимности оказываются

анахро

ничными в современном дисциплинарном

обществе. И правосу

дие, и легитимность сохраняют свое значение в любом обществе, какие

бы формы ни принимала в нем власть.

Фуко прав, утверая, что современное граанское общество отнюдь

не сводится к своим принпам, как то: свобода, равенство, демократия,

правосудие, права, автономия и солидарность. Но оно тае и не сводится

исключительно к стратегиям доминирования и контроля. Доктор Менгель

представляет не истинное медицинское знание и практику, а их извраще

ние; использование психиаическ больниц для наказания политичес

ких диссентов - не истина психиатрии или психоанализа, а злоупо

еблее ими. Институционализированные нормы (в форме закона, прав

и обычаев) не только нормализуют, но тае наделяют полномочиями и

позволяют занять определенную позицию и дают пространство  крити

ки и возражения против ряда институциональных структур, а тае 

созд

ания новых личных и коективных идентичностеЙ.

Ведь символиче

ский аспект дискурса не может быть оаничен его «реальными» функция

ми. Институциональное формирование гражданского общества обеспечи

вает современную форму социального, представляющую собой нечто

иное - и нечто большее, - чем дисциинарные аппараты, исследуемые

Фуко. И то и другое сочетается, принет современности, но никак не

может считаться тождествеым друг друг Лишь аналитическая схема,

доста

точно широкая  того, чтобы оатить и теме, и светлые сторо

ны современности, может объяснить условия появления многочисленных

и ваых социальных движений или

«сопротивлений»,

которые оживля

ют современное аанское общество и усиливают его динамику. И лишь

в рамках этой схемы моо правильно оценить одотворную, хотя и

опасно одностороннюю работу Фуко.

римечания

Подробное исследование сильных и слабых сторон марксистской крити

гражданского общества см. Jean L. Cohen, Class and Civil So cie: Th e Liтits о/

Maian Critical Theo (Amherst: University of Massachusetts Press, 1982).

ГЕНЕАЛОГИЧЕСЯ КРИТИКА: МИШЕЛЬ ФУКО

391

Как один из лучших студентов Луи Альтюссера, Фуко, конечно, хорошо раз

бирается в марксизме. Однако он отвергает и гуманистическое, и струуралисти

ческое толкование теории и рассматривает марксизм не как решительный разрыв

с современной (XIX века) мыслью, но как ее составную часть. Как он утверждает

в Поряд

е ве

й (New Yo rk: Random House, 1970): «Марксизм чувc



вует себя в де

вятнадцатом веке как рыба в воде - т.е. может дышать только там» (262).

3 Michel Foucault, Po wer/Kn owledge (New Yo rk: Pantheon, 1972), 89.

См.: Foucault, Th e Order o/ Things, 250-263, 367-387 по поводу критики уто

пического мышления. Раздел «Человек и его двойни» содерт важную крити

ку философской традиции, начатой Декартом, который подошел к так называе

мой «философии

субъекта».

Как считает Фуко, марксистская теория не избежала

антиномий, типичных для этой философской традиции, несмотря на ее револю

ционное самопонимание. Действительно, в марксизме теория о революционном

макросубъекте (пролетариате) содержит положение о господстве, типичное для

всех версий философии субъекта, и по этой причине является довольно опасным.

5 Foucault, Po wer/Kn owledge, 81, 145.

6 См.: Cohen, Class and Civil So cie, 23-52.

7 По поводу обсуждения марксистского тезиса относительно того, что анато

мия гражданского общества должна быть помещена в контекст экономичесх

отношений и категории труда, см.: Cohen, Class and Civil Socie, 53-82. Блестящую

критику Маркса в отношении анализа права см.: Claude Lefort, Po liti and Нuтаn

Rights в Th e Po litical Fo s о/ Modeгn So cie (Cambridge: MIТ Press, 1986), 239-272.

Michel Foucau1t, Discipline and Punish (New Yo rk: Pantheon, 1977), 222.

9 Foucault, Po wer/Knowledge, 95.

Ibid.

11 Фуко утверждает, что, даже для абсолютизма, политико-юридическая кон



цепция власти не была в состоянии адекватно описать способы, с помощью

которых осуществлялась власть. Те м не менее она была кодом, в соответствии с

которым власть презентировала себя.

Michel

Foucault, Th e sto о/ Sexuali, уоl. 1 (New Yo rk: Pantheon, 1978), 85.

13 Ibid., 136.

4 Foucauit, Po wer/Kn owledge, 104- 105.

Foucault, Нisto о/ Sexuali, 89.

16 Foucault,

Po wer/Kn owledge, 105.

17 Foucault, Нisto о/ Sexuali, 88.

Ibid.,

88-89.

19 Foucault, Po wer/Kn owledge, 105.

Ibid.,

106.

1 Обсуждение этого момента см.: Jiirgen Habermas, Th e Philosophica/ Discourse

о/ Modei (Cambridge: MIТ Press, 1987), 286-293.

Ibid.

290.

3 Foucault, Th e Нistoгy о/ Sexuali, 144.

392

ГЛАВА

4 Foucault, Power/Kn ow/edge, 96.

5 Ibid., 107.

6 Foucault, Нistory о[ Sexua/i, 144. Фуко яв�о имеет в виду право вое развитие

в рамках государства всеобщего благосостояния, связанное с регулированием,

контролем и увеличением благосостояния и безопасности жизни.

7 Ibid., 86.

8 Относительно нормативных неопределенностей в работе Фуко см.: Nancy

Fraser, Иn ги/у Pra ctices (Minneapolis: University of Minnesota Press, 1989)

9 Foucault, Нistory о[ Sexuali, 89

Foucault, Po wer/Knowledge, 98.

31 Относительно крити гипостазирования у Фуко понятия власти, см.:

Bernard Рlупп, Fo ucault and the Body РоМс, Маn and Wo rld 20 (1987), 65-84.

Foucault, Power/Kn owledge, 142, и Нistory о[ Sexuali, 92-93.

Foucault, Нistory о[ Sexuali,

93.

34 Ibid., 94-95.

35 СМ. . 3 и 7.

36 Foucault, Нistory о[ Sexuali, 139.

37 Foucault, Discipline and Punish, 221.

38 Foucault, Нistory о[ Sexuali, 47.

39 Ibid., 47-48

«Эта реальная бестелесная душа не является субстанцией; это элемент, в

котором нашли свое выражение следствия определенного типа власти и объект

определенного типа знания, механизм, с помощью которого власть дает начало

определенной системе знаний ... На этой исходной картине реальности выстрое

ны многие концепции и определены области анализа: душа, субъективность,

персональность, сознание и т.д. На ней построены также научные техники и дис

курсы, а также моральные требования гуманизма,) (Discipline and Punish, 29-30).

См

также: Fraser, Un ruly Practices, 35-53.

41 Discipline and Punish, 27.

Foucault, Нistory о[ Sexuali, 60-61. Этой властью, конечно, можем быть и

мы сами.

43 Ibid., 60.

См. Fraser, Un ruly Practices, 42-43.

45 Habermas, Philosophical Discourse о[ Mo deity, 270.

.Fraser, Un ruly Practices, 17-54.

47 Habermas, Philosophical Discourse о[ Modei, 270.

48 Ibid.

49 Ibid., 276. См. также: Charles Taylor, Foucault оп Freedoт and Tr uth в David

Couzens Ноу, ed., Fo ucault: А Critical Reader (Oxford: Вlackwell, 1986), 69-102;

Thomas McCaгthy, The Critique о[ /тр иге Reason: Fo ucault and the Frank[u rt School в:

Jdeals and Jllusions: Оп Reconstruction and Deconstruction in Conteтporary СгШса/

Th eory (Cambridge: MIТ Press, 1991), 43-75

ГЕНЕОГИЧЕС

АЯ

КРИКА

: МИШЕЛЬ фу

393

50 Flynn, Foucault and the Body Po litic критикует Фуко за позитивистский под

ход к властным отношениям.

51 Habermas, Philosophica/ Discourse o[ Modei, 286-293. См. также: McCaгthy,

The Critique о[ /т риге Reason.

Ta ylor, Foucault оп Freedoт and Tru th, 94.

53 Ibid., 90-91.

54 Foucault, Power/Know/edge, 61.

Концепция субъеа - один из основных объектов крити исследования

Фуко. Дилеммы и ловуш современной теории субъективности формируют центр

Поря дка вещей. Относительно исследования крити у Фуко современной теории

субъеа и сравнения с теориями Адорно и Хораймера см.: Peter Dewes, Logics о[

Disintegration (London: Ve rson, 1987), 144-171. См. тае главы, посвященные Фуко,

в Ахеl Honneth, Th e Critique о[ Po wer (Cambrige: MIT Press, 1991), и Habermas, Th e

Philosophica/ Discourse о[ Modei, 238-266.

56 Ф

уко уже рассматривал связь между дискурсом и практиками, знанием и

властью в работе: Madness and Civilization [1961] (New Yo rk: Random House, 1965).

Ограничение свободы и постоянный надзор, изоляция, индивидуализация,

регулирование и манипулирование заключенными образуют новые социаль

ные технологии (практики), теснейшим образом связанные с возникновением

дисциплин гуманитарных наук (психологии, педагогики, социологии, пеноло

гии и т.д.); которые, в свою очередь, подчиняют объект наблюдения контроли

рующему взгляду специалиста. Обсуждение ограничения, надзора и усовер

шенствованного дифференцирования заключенных, характерные для вновь

появившихся тотальных общественных институтов (в первую очередь для

таких, как психиатрические больницы и клиники, а затем и для казарм, школ,

тюрем и промышленных предприятий) базировалось вначале на такой

концепции практик, которая подразумевала насильственное ДИСЦИПЛИНИРО

вание некоторых людей другими. Но в Рождении клиники (The Вirth o[ the Clinic

[1963], New Yo rk: Random House, 1973) Фуко отказался от герменевтического

подхода  заменил его структуралистским анализом дискурсов, удерживающим

от поиска доступа к исключенным и репрессированным. Археология знания (The

Archaeology о[ Kn owledge [1969], New Yo rk: Нагрег & Row, 1972) представляет

собой методологическое объяснение, которое Фуко дает этому изменению

ориентации. Однако базовая концепция власти была выделена и сформули

рована лишь в Дисциплине и наказании (Discip/ine and Punish). Подобным обра

зом и эпохальные разделения, свойственные развитию современной пенитен

циарной системы, сходны с описанными в ранней работе Фуко Безумие и ци

вилизация.

57 В его ранних работах, таких, как Безумие и цивилизация и Рождение ини

ки, особенно выделяются четыре эпохи: Высокое средневековье, Ренессанс,

классицизм и современность. Мы используем определения двух последних, ко

торые Фуко дает в Дисциплине и наказании.

394

ГЛд

дб

58 Foucault, Discipline and Punish, 298; см. также 299-308. Идея Фуко заклю

чается в том, что дисциплинарная власть и технологии надзора и контроля по

явились в непенитенциарных институтах (общественная поержка сирот, ис

правительные заведения для несовершеннолетних, школы, благотворительные

общества, цеха, больницы и т.д.) И теперь формируют постоянный процесс нор

мализации - постоянный в своем проникновении в социетальные институты,

постоянный в своих критериях и технологиях, постоянный в причислении к

разряду аномалий не только преступлений, но и малейших отклонений от нор

мы. Сама тюрьма как закрытый институт может перейти в разряд анахронизмов,

поскольку дисциплинарные структуры захватывают юридические функции

нормализирующего правосуия и берут на себя значительную долю надзора и

осуждения.

59 Как уже указывалось выше, эти эпохи соотносятся со стандартными моде

лями истории культуры и социума. Конечно, сама инициатива Фуко по созданию

генеалогической историографии претендует на новый способ изучения истории.

В нашей работе концептуальным и методологичесм инновациям и вопросам

генеалогии не принадлежит центральное место, но они, однако, близ нам с точ

ки зрения проблематики и заслуживают кратного комментария. В Порядке вещей

и Археологии знания Фуко уже рассматривал «дискурсивные структуры,) И «практи

КИ», характерные для новых гуманитарных наук и современной философии со

знания, начало которой ложил Кант. Он утверждал, что «воля К истине,) типич

на для непреклонного стремления этого современного существа, когнитивного

субъекта, к неосуществимой цели власти над собой и внешним миром. Науки о

человеке (криминология, педагогика, психиатрия, медицина, психология и т.д.)

проникают в этот проект с помощью создания подчиненного индивида и контро

ля над ним посредством особых социальных технологий, которые находят свое

воплощение в релевантных институтах (тюрьмы, школы, клиники, госпитали) и

создают таким образом связь между властью и знанием. Обращение к генеалоги

ческой историографии уделяет власти ключевое место не только в современной

дискурсивной структуре или в разных типах притязаний на истину со стороны гу

манитарных наук, но во всех без исключения дискурсах любого общества. Те рмин

принадлежит Ницше, см.: Michel Foucault, Nietche, Genealo, Нisto в: Language,

Counter-Meтory, Practice: Selected Essays and Jnteiews (

haca: Соrnеll University

Press, 1977), 139-164, а также введение в Th e Archaeology о/ Kn owledge, 3-17, взаи

мопроникновение власти и знания в современную эпоху - всего лишь одна из

многих исторически ОТ'lетливых форм «воли К власти», у каждой из которых явно

есть собственный вариант притязаний на знание/истину. Ге неалогия разоблачает

эти отношения, раскрывает связи между появлением, формированием и сменой

дискурсивных структур, а также зарождением, технологиями и переходами от

одного взаимодействия сил к другому. Эту мысль иллюстрирует Ди сциплина и

наказание. Эта работа отвечает на ранее неразрешимый вопрос о том, насколько

соотносятся научные дискурсы и практики. Ге неалогическое исследование де-

ЕНЕ



ЕСК

Я КРИТИ:

Ш



КО

395

монстрирует продуктивность властных технологий, которые не только инстру

ментализируют дискурсы, но и являются их основными предпосылками. (Впро

чем, как подчеркивает Хабермас, этот вопрос можно было решить лишь путем

обращения к новому ряду проблем, и не в последнюю очередь - к вопросу о «дву

смысленном» использовании в книге Фуко самого понятия власт�.) Ге неалогичес

кая историография, наряду со всеобъемлющей, но так до конца и не определенной

концепцией власти, формируют теоретический и методологический универсум,

внутри которого становится возможным определять социальные отношения,

притязания на истину, виды знания и социальные политические проекты лишь

как разновидности, формы выражения или стратегии власти.

атировки не похожи на те, что дают другие теории модернизации, да и сам

пафос отличается от марксистского подхода в одном принципиальном аспекте.

То , что другие называют традиционным обществом, Маркс называет «Феодализ

мом», сам он отрицает абсолютистское государство. Пример неомарксистской

попьггки обратиться непосредственно к периоду абсолютизма и вписать его ка

ким-либо образом в марксистскую канву - см.: Per Anderson, Lineages о/ the

Absolutist State (London: New Lert Books, 1974), 15-59.

Классический труд в этой области: Alexis de Tocqueville, Th e Old Regime and

the French Revolution (New Yo rk: Doubleday, 1955). См. также: Robert Nisbet Th e

Quest/or Co ттunity (New Yo rk: Oxford University Press, 1953) и Readings оп Social

Change (Englewood Cliffs , NJ: Prentice-Hall, 1967), а также: Theodor Adoo, Мах

Horkheimer, Dialectic о/ Enlightenтent (New Yo rk: Herder and Herder 1972).

To cquevllle, The Old Reg/тe and the French Revolution.

именно, различие между дискуссиями, обсуениями и дебатами, харак-

терное для законодательных учреждений и бюрократических административных

форм принятия решения. Анализ системных различий между этими формами

«действия,) см . . в: Hannah Arendt, Th e Ни таn Condition (Chicago: University of

Chicago Press, 1958).

Alexis de To cqueville, Deтocracy in Aтerica (New Yo rk: Doubleday, 1969).

5 .: Nisbet, Th e Quest /о г Coттunity. Фуко не предлагает никакой теории

социальной интеграции. Судя по всему, он убежден, что общество может быть

объединено лишь посредством стратегических властных отношений и дисцип

линарных технологий. Поскольку он обходится безо всяких моделей интеграции,

предлагаемых социологической теорией (социальная интеграция посредством

языка, ценностей, норм или взаимопонимания), не обращаясь при этом к теори

ям систем или обмена в качестве альтернативы, он оказывается не в состоянии

объяснить стабилизацию форм взаимодействия или институционализацию вла

сти. См.: Honneth, Th e Critique о/ Po wer и Habermas, «The philosophical Discoue о/

Modei, 287-288.

66 э

то, конечно, помимо отрицательного отношения генеалогии к возможно-

сти общей меры, на основе которой могли бы быть сравнены два различных ре

жима власти-истины. Фуко явно имеет в виду, что асимметричные властные от-

396

ГЛА

А 6

ношения распространиются более широко, являются более агрессивными и бо

лее глубоко проникают в повседневную жизнь людей в современном обществе,

чем это было при старом режиме.

67 Foucault, Discipline and Punish, 48.

Та ково было стандартное определение суверенности в XYIII столетии. См.

у Фуко размышления об историческом понимании концепции суверенности в

Poer/Kn owledge, 92-108.

69 Лишь в своей отдельной и, как ни странно, ранней лекции Фуко утвержда

ет, что суверенность и права - ставка в борьбе враждующих лагерей по поводу

общей системы власти (Power/Kn owledge, 103). Это единственный намек на спор

между сословным обществом и этатистским проектом абсолютной монархии.

70 Foucault, Discipline aniPunish, 47. Интересно сравнить описание у Фуко с

описанием

у Эмиля Дюркгейма: Th e Division о/ Labor in Socie (New Yo rk: Free

Press, 1933). Фуко, похоже, выворачивает наизнанку классический тезис Дюрк

гейма.

Foucault, Discipline and Pu nisll, 82.

72 ibid., 59.

73 Ibid., 91.

74 Соответственно, право суверена появляется как нечто данное свыше. Вы

зов, который бросают праву преступники, активизирует, таким образом, под

держку и солидарность населения. Преступник может стать героем, потому что

предметом спора являетси право другого, а не местного сообщества. В этом слу

чае наказание наполняет сердца людей страхом, но не создает идентичности лю

дей с сувереном и его правом. Напротив, идентичность создается между людьми

и преступником, на которого смотрят как на своего. Эта ситуация мениется с по

явлением притязаний на народный суверенитет и либеральную юриспруденцию,

основанный на идее права, проистекающего от общности в целом, и морального

субъекта как эквивалента юридического лица: преступник тогда превращается во

врага общества.

5 Foucault, Discipline and Punish, 27- 141.

76 Анализ данного различия в пользу Фуко СМ.: John Rajchman, Ha bermas'

Complaint, New Gегmаn Critique, по. 45 (Fall 1988), 163-191. По поводу защиты

взглядов Хабермаса СМ.: Dewes, Logics о/ Disintegration, 144-245.

77 «Рассмотреть проблему в категориях Го сударства означает продолжать рас

сматривать ее в категориях суверена и суверенности, используя термины права.

Если описывать эти феномены власти как зависимые от Го сударственного аппа

рата, то пришлось бы счесть их репрессивными ... Я не хочу сказать, будто Го су

дарство не важно. Я хочу сказать, что властные отношении и, как следствие, ис

следование их выходит за рамки государства ... Го сударство представляет собой

надстройку над целой группой властных инфраструктур телом, господствующих

над сексуальностью, семьей, родством, знанием, технологией и т.д.» (Foucault,

Po wer/Kn owledge, 122).

ЕНЕ

ЛОГ

ЕСК

Я КРИ

1

: МИ

ЕЛЬ

фу

Ко

397

78 Foucau1t, Discipline and Punish, 110.

79 lbid., 63.

Ibid.,

80.

Ibid.,

222.

82 Критику позитивизма и редукционизма Фуко по отношеню к символиче

скому аспекту социальной жизни, которые обнаРУВТСЯ даже в его исследо

вании старого режима, см. в: F1ynn, Fo ucault and the Body Po litic.

83 Foucau1t, Discipline and Pu nish, 81.

Ibid., 85.

85 Ibid.

Ibid.,

87.

87 Foucau1t, HisfOry о/ Sexuali, 6. Но на с. 114 встречается несколько противо-

речивое заявление.

Ibid.,

123.

89 Ibid., 127.

90 Foucau1t, Discipline and Punish, 213.

91 Ibid., 215.

92 Ibid., 216-217.

93 Foucau1t, Нistory о/ Sexuali, 25.

94 Foucault, Power/Kn owledge, 171.

95 Foucau1t, Нistory о/ Sexuali, 26.

96 Ibid., 143.

97 FOcault, Po wer/Kn owledge, 101.

98 Honneth, Th e Critique о/ Po wer, 157- 175.

99 Dewes, Logics о/ Disintegrafion, 145-146 и везде.

00 Ibid. Именно это и отличает исследование Фуко как от классических так

от неомарксистских либеральных теорий, которые рассматривают интеграцию

государства как относительно недавний феномен. Дьюис использует трехчаст

ную модель, и его интерпретация работы Фуко явно подводит к выводу, что граж

данское �бщество изначально представляет собой сферу, проникнутую властны

ми отношениями и господством.

Foucau1t,

Po wer/Kn owledge, 188.

02 По поводу обсуждении теории Фуко об «оправительствовании государст

ва» см.: Ваггу Smart, Foucaulf, Ma rxism, and Crifique (London: Rout1edge, 1983),

119-122.

Ibid.,

188.

Ibid.,

116-119.

05 Fo ucau1t,

Discipline and Punish, 215.

06 Однако как можно отличить «тоталитарные

режимы»

от современных «ав

торитарных

режимов»,

с точки зрения Фуко, остается неясным.

См. Honneth, Th e Critique о/ Po wer, chap. 5, и Habermas, The Philosophical

Discourse о/ Modei, 266-294. По поводу неомарксистского взгляда СМ.: Smart,

398

ГЛА

А 6

Fo ucault, Maisт, and ilique, 120-122. Небольшое исследование Смарта осве

щает анализ социального и у Фуко, и у его последователя Донзело. По мнению

Фуко и Донзело, «"социальное" означает конкретное историческое событие, а

именно возникновение структуры или смену институтов и функций, посредст

вом которых продуктивная или позитивная власть осуществляется над населени

ем» (122). Появление социального имеет отношение к тем сторонам жизни,

которые следует «защищать,) от последствий экономической нестабильности и

которые требуют определенной меры гарантий. Та ким образом, социальное и со

ответствующие меры и механизмы, направленные на такие стороны жизни насе

ления, как рождаемость, возраст, здоровье, экономическая активность, социаль

ное обеспечение и образование, демонстрируют изменение способа, с помощью

которого власть осуществляется над индивидами, и особую форму сплоченности

в обществе. Первое - это осуществление власти, связанное со знанием, при об

ретенным посредством административных и технократических рецептов соци

ального управления. Вторая, солидарность, - эвфемизм, означающий оказание

помощи путем контроля, что весьма характерно для программ социальной помо

щи. В обоих случаях «социальное,) является не чем-то самостоятельным, но про

дуктом властных технологий и объектом, который буквально создан с помощью

технологий контроля.

08 Остается, однако, неясным, что означает глобализация властных отноше

ний государством и буржуазией. Является ли это теорией дедифференциации го

сударства, общества и экономики? Или это теория государства всеобщего благо

состояния в позднекапиталистическую эпоху? Или цель - увлечь нас прочь от

проектов демократизации государства, общества или экономики и уклониться от

вопросов легитимности с помощью темы отношения сил? Если власть глобали

зирована, то как насчет сопротивления глобальной власти? Похоже, что у Фуко

нет ответа на эти волнующие вопросы.

109

Видимо, Фуко редуцирует социальное до совокупности наборов властных

отношений, в которой действие координируется исключительно посредством

«взаимности,) стратегических расчетов. Но для социологов (начиная по меньшей

мере с критики Дюркгеймом договорной модели общества, предложенной Спен

сером) совершенно очевиден тот факт, что стратегических форм взаимодействия

не хватает для поддержания социальной связи или, выражаясь более современ

ным языком, социальной интеграции. Если все прежние солидарности, традиции

и автономные ассоциации оказываются по сути gleichgestaltet (уравненными

[нем.]), если нормы - это инструмент нормализации, то что же в таком случае

служит социальной связью, кроме власти? Как мы увидим, эта односторонняя

концепция социального является наиболее существенной для теории сопротив

ления у Фуко, поскольку из-за нее он остается без концептуальных средств, не

обходимых для рассмотрения логики или даже возможности коллективного дей

ствия, предполагающего такие формы солидарности, ассоциация и социальной

связи, которые не могут быть сведены к логике стратегического взаимодействия.

ГЕН

ЕСК

Я КРИТИК

А:

ФУ

КО

399

Парадоксально, но «утратой,) государства в исследовании старого режима допол

HяeTcя «потерей» общества при оБСдении режима нового.

110

По поводу (?) в исследовании демократии у Фуко см.: Flупп, «Foucau1t and

the Body Po 1itic»,'65-84.

111

Об этом подходе см.: Dewes, Logics о/ Disintegration, 145-19. Он связан с

критикой философии субъекта.

112

Это очевидная ссылка на исследование этих «завоеваний» современности

у Ге геля. См.: Hege1's Philosophy о/ Right, trans1. Ьу Кnox (Oxford: Oxford University

Press, 1952), 75-104.

113

Foucau1t,

Discipline and Punish, 193.

114

Фуко утверждает, что дисциплинарные техники берут свое начало

от осо



бых закрытых институтов и затем деинституционализируются и начинают сво

бодно циркулировать в обществе (Discipline and Punish, 21 1).

115

Foucau1t,

Discipline and Punish, 213-214.

116

Ibid.,

177.

117

Для Хабермаса, напротив, именно возникновение административного ап

парата государства современной эпохи в рамках старого режима, параллельно и

в противоречии с сословным обществом с его репрезентативной публичностью,

и является специфическим свойством современной эпохи как эпохи историчес

кой. Го сударственная суверенность и возниовение новой формы буржуазной

публичности (частью которой является реформаторский дискурс) создают два

ключевых момента общественной жизни в современную эпоху . Конечно, Хабер

мас понимает, что эти властные отношения развиваются внутри общества и эко

номики в не меньшей степени, чем внутри государства. Более того, он, подобно

Фуко, признает, что мечты реформаторов эпохи Просвещения об обществе, сво

бодном от господства, и о государстве, власть которого четко ограничена и кон

тролируется публичными представителями общества, так никоа и не бьши ре

ализованы. Те м не менее «противоречивая институционализация,) буржуазной

публичной сферы - создание парламентов, Rechtsstaat, прав и публичных прост

ранств в гражданском обществе - является чем-то большим, чем простое при

крытие иЛи носитель новой модальности господства. Обособление государства и

общества, начавшееся при старом режиме в форме процессов государственного

строительства, проявлений недовольства снизу и законного конституционного

формулирования, установило новые пространства для возникновения новых и

автономных солидарностей на территории гражданского общества, теперь уже

специфически современного. Короче говоря, непрерывавшийся дискурс суве

ренности и легитимности в обществе современной эпохи отнюдь не является

анахронизмом. Это доказывают два ключевых институциональных факта: се

ствование централизованной государственной власти, обособленной от общест

ва, а также институционализация некоторых ключевых принципов буржуазной

публичной сферы и индивидуальных прав. Они создают возможность для воз

никновения новых форм ассоциации, публичности, плюральности, солидарнос-