
370
ГЛАВА 6
рена. Иными словами, зритель, гарант наказания, мог превратиться в мя
тежника и бросить вызов карающей власти72. Именно здесь, словно бы в
карнавальной инверсии социальных ролей, в осмеянии авторитета и в
превращении преступника в героя73, и находит Фуко связь между неза
конностью, спонтанно сложившейся солидарностью целого сегмента на
селения (бродяги, бедняки, нищие и т. д.) и бунтом. Подобная спонтан
ность поведения собравшейся вместе толпы является не контролируемой
и неподчиняющейся никому альтернативой осуществлению суверенной
власти. Сопротивление контролю из центра указывает на наличие все еще
неповрежденной локальной автономии, культурных традиций и нравст
венных ресурсов для создания коллективных идентичностей и солидар
ностей, противоположных планам суверена, направленным на монопо
лизацию власти. Эти солидарности, берущие свое начало в народной сре
де, прославлялись в листовках и памфлетах предназначенных разрущить
их74: образуя пространство для народных проявлений незаконности, ко
торые прерывистая форма суверенной власти оставляла открытыми, они
стали объектом новой, современной модальности дисциплины и надзора.
Описание суверенной власти, предложенное Фуко, удивительно напо
минает выполненный Хабермасом анализ добуржуазной reprasentative
Oentlichkeit. Оба автора сосредотачивают свое внимание на пубой де
монстрации пышности и моши, на демонстративном аспекте эксцессов
верховной власти, на публичном проявлении силы, репрезентирующей
власть, и на кодификации сувереном его монополии на власть. Но в рабо
те Хабермаса невозмоо найти анализа оборотной стороны «публичной
власти»
при старом режиме, проявлений
«незакоости» И распростране
ния листовок среди народных классов, взаимосвязи между репрезентатив
ной публичностью и публичностью, доступной народа. Это его главное
упущее. Вместо этого Хабермас, исследует два дополнительных аспекта
публичности в рамках абсолютистского общества, которым, как ни стран
но, бьшо уделено недостаточно внимания у Фуко: появление государствен
ного административного аппарата, обозначеого термином «государст
венное учреждее», и развитие в ПI столетии «буржуазной публичной
сферы» в кафе, салонах, литературных клубах, газетах и т. д.15. В исследова
нии Хабермаса, как мы уже вели, эти явления представляют собой про
образ в аспектов публиой свободы в современном обществе, по
скольку в них берет свое начало современный принп демократической
легитимности и концепция государственного учреждения как государст
венной службы, предусмаивающей подотчетность.
Фуко, безусловно, осведомлен о процессах становления государства
при старом режиме, но при этом он делает совершенно другой, чем Ха
бермас, акцент76. Фуко указывает, что именно нарождающийся центра
лизованный аппарат государственной администрации начал сбор «по-
ГЕНЕА
ЛОГИЧЕСКАЯ КРИТИКА: МИШЕЛЬ ФУКО
371
лезной»
информации (демографических данных о рождениях, смертях,
здоровье, престугшениях, бедности, благосостоянии и т.д.) среди все бо
лее нивелирующегося (с государственной точки зрения) населения, пре
вращая субъектов суверенной власти в объекты познания и власти. Зна
ние такого рода теснейшим образом было связано с HOB формой дис
циплинарной власти «<биовластью»), зарождавшейся в государственных
административных органах параллельно с юридическими дискурсами
суверенности и легитимности.
Тем не менее Фуко снова и снова настаивает на том, что новые техно
логии власти не MO быть постигнуты ни с помощью юридических по
нятий (как отношение между сувереном и его поанными), ни в катего
риях оппозиции государства и общества. Ведь государство не является ни
их основанием, ни основным источником. Скорее, они постепенно фор
мировались в рамках самых различных институтов (в монастырях, армии,
лечебницах, школах, фабриках, тюрьмах) параллельно с явной борьбой
суверенитетов в эпоху абсолютизма. Фуко воспринимает эти процессы
как зарождение современного общества в лоне старого. Соответственно,
нет прямой необходимости особо выделять новую форму государства как
иерархию публичных учреждений, или упоминать о параллельном явле
нии - новых формах буржуазной публичности, возникающих внутри
гражданского общества, с их особыми проектами либерализации и демо
кратизации. Публичный, внеличностный, связанный множеством пра
вил характер государственных бюрократий не сделает ничего для того,
чтобы уменьшить ограничить размах или пределы административной
власти, напротив, он делает ее еще более эффективной. И, предполагает
ся, что требования к буржуазной публичной сфере в достаточной мере
учитываются в рамках реформаторского дискурса. С нашей точки зрения,
это ошибка, чреватая последствиями, поскольку именно новые формы
публичности, ассоциаций и прав, появившиеся на почве современного
граждЩIСКОГО общества, станут главным оружием в руках коллективных
акторов, стремящихся ограничить сферу влияния государства и других
социетальных форм дисциплинарной власти.
Решив теоретически ограничить понятие суверенности как формы
власти старым ремом, Фуко фактически соглашается с теми реформа
торами, которые сосредотачивают свое внимание исключительно на ее
юридических аспектах (на нежащем месте власти и на ее легальности и
легитимности), лишь для того, чтобы заявить об анахроничности всего
дискурса. Обсуение прав, договора, народной суверенности и подоб
ных тем, соответственно, - не более чем поверхностное перевертывание
или приписывание
«народу»
монарших прерогатив. Вместо репрезента
тивной публичности королевской власти, публичность, - та, что рефор
маторы требовали народа, - является всего лишь выражением их но-