227
Границы абсолютной и относительной бедности не совпадают. В обществе может быть
ликвидирована абсолютная бедность, но всегда сохранится относительная. Поскольку нера-
венство — неизменный спутник сложных обществ, постольку бедность сохраняется даже
тогда, когда стандарты жизни всех слоев общества повысились. Важно, что относительно
бедные независимо от величины дохода чувствуют и ведут себя как бедные.
Проблема бедности имеет особое значение для криминологии. Со времени зарождения
криминологии, от А. Кетле и теории «множественности факторов» до К. Маркса и «радикальной»
криминологии, считалось, что главными причинами преступности являются бедность и
невежество масс. По теории факторов низкий уровень материального благосостояния, образования
населения и т. д. — факторы, продуцирующие преступность. Следовательно, повышение этого
уровня должно способствовать снижению преступности. Но анализ статистических данных о
преступности во Франции за 50 лет, проведенный Г. Тардом, показал, что дело обстоит прямо
противоположным образом: благосостояние и довольство распространились и прогрессировали
одновременно с эпидемией убийств. Причем в более бедных департаментах страны преступность
ниже, чем в богатых.
Объяснить парадокс параллельного роста благосостояния и преступности попытался
американский социолог и криминолог Р. Мертон в своей теории аномии. Он развил положения
теории аномии Э. Дюркгейма, рассматривая аномию и как состояние дезорганизации общества, и
как состояние деморализации личности.
Общие истоки преступности Р. Мертон видит в противоречии между культурой и социальной
структурой общества, а именно между целями и идеалами, определяемыми культурой, и закон-
ными средствами достижения этих целей, которые предоставляются социальной структурой
общества. Степень противоречия зависит в первую очередь от социальной структуры: насколько
она предоставляет или ограничивает законные средства. Но дело не только в структуре. В более
бедных (традиционных) обществах социальная структура даже более жесткая, там больше огра-
ничений. Но там нет общих идеалов, целей, и символы успеха свои для каждого класса (граф и
должен жить во дворце, а крестьянин — в хижине), и поэтому состояния аномии не возника-
228
ет. Когда же декларируются общие социальные идеалы (идеал равенства: чистильщик сапог может
стать президентом, кухарка — управлять государством) и существуют общие для всего населения
цели (материальный успех), то даже меньшие структурные ограничения вызывают аномию и
способствуют преступному поведению.
Преступное поведение имеет место тогда, когда культура превозносит превыше всего
определенные символы успеха, общие для населения в целом, а социальная структура
ограничивает (или вообще устраняет) доступ к законным средствам достижения целей для
значительной части населения.
Теория аномии, как бы отвечая на вопрос Г. Тарда, почему рост благосостояния не ведет к
снижению преступности, говорит, что дело не в абсолютном росте материального достатка.
Мотивирующую роль играет не уровень бедности как таковой (это величина относительная), а
неблагоприятное соотношение между растущими потребностями и реальными средствами их
удовлетворения: рабочему не хватает заработка, капиталисту — прибылей. Как замечал русский
криминолог М.П. Чубинский, с этой точки зрения одинаково нуждающимися окажутся и бедняк, у
которого мало пищи и одежды, и богач, которому его доходов не хватает на шампанское, рысаков
и гаванские сигары. Дело не в содержании «нехватки», а в самом ее факте. Если голод может
подтолкнуть бедняка к краже колбасы из универсама, то желание заиметь рысаков заставляет
богача подделывать векселя, уклоняться от уплаты налогов и т. д. Г. Тард отмечал также, что с
ростом благосостояния французского общества заметно уменьшилось число краж хлеба и
пропорционально возросло количество краж драгоценностей. Позднее Э. Дюркгейм обратил
внимание на то, что если биологические потребности имеют естественные пределы в свойствах
организма, то социальные таковых не имеют, и рост материального благосостояния общества
всегда будет отставать от роста потребностей своих членов.
Таким образом, рост благосостояния сам по себе ведет не к снижению преступности, а к
изменению ее форм: если раньше крали галоши и часы, то теперь — компьютеры и пластиковые
карточки. Если XIX в. был веком преступности бедных («синих воротничков», как выражаются в
американской криминологии), то XX в. породил новый феномен — невиданный рост «белово-
ротничковой» преступности (этот термин ввел Э. Сатерленд),