Кузовков Ю.В. Мировая история коррупции
Подождите немного. Документ загружается.
551
«проворонила» эти две доктрины в момент их появления, не придав им особого значения
и сочтя вполне безобидными, но именно с этих доктрин, то есть уже в середине XIX века,
началась трансформация внешней политики США в сторону империалистической.
Хотя часть правящих кругов США еще до гражданской войны 1861-1865 гг.
начала вынашивать и даже пыталась осуществить планы захвата соседних государств,
однако вплоть до конца столетия этим планам не суждено было сбыться, в основном из-за
противодействия демократической общественности страны, протестовавшей против таких
захватов. Поэтому внешнюю политику США как государства (а не как его отдельных
представителей) в середине XIX в. еще нельзя назвать империалистической. Даже войну с
Мексикой 1847-1848 гг., в результате которой США присоединили к себе Техас, вряд ли
можно рассматривать как таковую. Ведь как минимум половина из 80-тысячного
населения Техаса были североамериканцами и желали воссоединиться с США. К тому же
Техас еще до начала войны отделился от Мексики, образовав собственное государство -
Техасскую республику. Тем не менее, некоторые американские политические деятели,
такие как экс-президент Д.Адамс и будущий президент А.Линкольн, выступили против
войны США с Мексикой из-за Техаса, называя эту войну «агрессией» и «аморальной»
войной, «угрожающей национальным республиканским ценностям» ([41] с.204-205).
В дальнейшем противостояние реакционной верхушки США (олигархии) и
демократической общественности все более усиливалось. Первая предпринимала все
новые попытки захвата государств и территорий в Западном полушарии, продолжая при
этом ссылаться на указанные доктрины и на «полезность» этих захватов для страны, но
они встречали сопротивление со стороны второй, что почти всегда срывало
захватнические планы. Так, демократической общественностью США был рассекречен и
сорван секретный план аннексии Кубы, подготовленный администрацией президента
Ф.Пирса (1853-1857 гг.), ставленника рабовладельческой верхушки южных штатов. Новая
попытка аннексии Кубы, а также Гаити была предпринята президентом У.Грантом (1869-
1877 гг.), ставленником крупного частного капитала. Однако ему не удалось получить на
это согласие Конгресса, и он был вынужден от него отказаться. Еще одна попытка
аннексии Гаити была предпринята администрацией президента Б.Гаррисона (1889-1893
гг.), но она была также заблокирована демократической оппозицией в Конгрессе США
([41] с.215, 260, 193).
Тем не менее, реакционная верхушка страны продолжала вынашивать все новые и
новые планы захвата иностранных государств и территорий. Планы по захвату Кубы и
Гаити еще до гражданской войны 1861-1865 гг. лелеяла «рабократия» южных штатов. Но
ее поражение в гражданской войне ничего не изменило – как видим, реакционные круги в
США в течение всей второй половины XIX века не переставали мечтать об аннексии
Кубы и Гаити и предпринимать соответствующие попытки. Существовали и более
грандиозные планы по превращению США в империю. Так, государственный секретарь
США У.Сьюард (1861-1869 гг.) строил планы захвата Мексики и предсказывал в 1868 г.,
что «через тридцать лет город Мехико-сити будет столицей Соединенных Штатов» ([42]
с.118-119). Планировалась и аннексия британской Канады: в 1867 г. Конгресс США даже
принял резолюцию о том, что существование британского доминиона Канада в Западном
полушарии противоречит доктрине Монро. Администрация президента Б.Гаррисона
(1889-1893 гг.) предъявляла претензии на острова Самоа в Тихом океане, но встретила
противодействие Великобритании и Германии, и сделала в 1893 г. попытку аннексии
Гавайских островов, которая была дезавуирована президентом Г.Кливлендом (1893-1897
гг.), восстановившим на них статус-кво ([41] с.254, 293-294).
Как видим, вплоть до конца XIX века империалистическим кругам в США не
сопутствовала удача. Единственная территория, которую им удалось захватить (не считая
Техаса) – это коралловые острова Мидуэй в Тихом океане, аннексированные в 1867 г. при
552
непосредственном участии госсекретаря Сьюарда
1
. Другим планам аннексии иностранных
территорий и государств мешала либо демократическая общественность, либо
складывающиеся обстоятельства. Но за это время правящей верхушке страны удалось
добиться коренного перелома в идеологии американского общества, что и
предопределило переход США с конца XIX века к явно империалистической политике.
Надо отметить, что в США в течение всего XIX века были очень сильны
антиимпериалистические настроения, именно благодаря им в основном и срывались
планы по захвату соседних государств и территорий. Антиимпериалисты много раз
выступали по тем и иным вопросам в статьях и дискуссиях, поэтому идеология
антиимпериализма была в США так же хорошо сформулирована, как и идеология их
противников. Например, один из идеологов антиимпериализма, К.Шурц, писал в 1893 г.
по поводу планов аннексии Мексики и других государств Центральной Америки
Соединенными Штатами: «Представьте себе, как пятнадцать, двадцать, а то и больше
штатов, населенных людьми, столь основательно отличающихся от нас по
происхождению, обычаям и привычкам, традициям, языку, морали, стремлениям, образу
мыслей, т.е. отличающимися практически во всем, что формирует общественную и
политическую жизнь… представьте себе, что большое число таких штатов составят часть
нашего Союза и через десятки своих сенаторов и представителей в конгрессе и
посредством миллионов голосов на президентских выборах будут участвовать в создании
наших законов, в занятии чиновничьих постов в правительстве и влиять на весь дух нашей
политической жизни». Таким образом, делает вывод Шурц, «включение американских
тропиков в нашу государственную систему… чревато не поддающимися оценкам
опасностями, грозящими жизнеспособности наших демократических институтов» ([42]
с.122-123). Аналогичны его взгляды по поводу планируемой аннексии Гавайских
островов: «Аннексия Гавайских островов, скорее всего, вызовет аналогичные
возражения… Они будут связаны с нашей республикой не общностью интересов или
национальными чувствами, а всего лишь предоставляемой им защитой от иностранной
агрессии и определенными коммерческими выгодами. Ни один честный американец
никогда даже не подумает превращать подобную группу островов с таким, как сейчас, или
таким, каким оно скорее всего станет, населением в штат нашего Союза. Острова навсегда
останутся для нашей республики всего лишь зависимой территорией, зарубежным
владением, подлежащим управлению именно в таком качестве» ([42] с.123).
Вместе с тем, взгляды Шурца в отношении возможности присоединения Канады
были совсем иными: «Если народ Канады выразит однажды желание войти в Союз, с
учетом особенностей этой страны и ее населения не возникнет никаких сомнений в
приемлемости и даже желательности такого объединения… В своей основной массе народ
Канады – того же происхождения, что и наш, и родствен нам по традициям, своему
представлению о законности и морали, по своим интересам и привычкам… Их
присоединение увеличит размеры нашего национального дома, но не изменит серьезно его
характера» ([42] с.120).
Итак, мы видим, что идеология антиимпериализма есть не что иное, как идеология
построения нации. Согласно этой идеологии, объединяться должны близкие и
родственные народы, только такое объединение укрепляет нацию, всякое другое ее
ослабляет – и, следовательно, играет на руку ее врагам (олигархии). Здесь можно провести
прямую параллель с другими историческими примерами национального строительства.
Например, князья и цари Московской Руси от Ивана Калиты до Ивана Грозного собирали
русские земли и строили национальное русское государство, объединяя родственные
славянские народы (см.: [60] главы VI-VII). А начиная с Петра I русские цари начали
захватывать инородные земли с совершенно иной культурой (Прибалтику, Западную
Украину, Польшу, Среднюю Азию), превратив русское национальное государство в
1
Не считая приобретения двух малонаселенных территорий за деньги: долины р. Хила у Мексики в 1853 г. и
Аляски у России в 1867 г.
553
империю. К концу XX века оказалось, что не только все эти деяния «великих» царей-
империалистов (Петра I, Екатерины II и Александра II), а также жертвы русского народа в
завоевании и удержании этих земель, оказались напрасными, поскольку территория
России вернулась к тем границам, что были при Иване Грозном. Но многие из государств,
возникших на обломках Российской империи и СССР, к тому же, превратились во врагов
России. Как показывает история, это – закономерный результат всякого имперского
строительства.
В этой связи возникает вопрос – каким образом все-таки реакционным кругам в
США удалось одержать верх над демократической общественностью и навязать ей
идеологию империализма, противоречащую идеологии построения единой нации? По-
видимому, одна из причин состояла в том, что американская нация как таковая еще не
сложилась, большинство ее составляли иммигранты первого и второго поколения,
которые еще не до конца себя связывали со своей новой родиной и плохо чувствовали
свою общность. Поэтому ее легко можно было убедить в выгодности новых
территориальных приобретений, как только в конце XIX века такие выгоды стали
очевидными, и эти материальные выгоды заслонили собой все остальное.
Кроме того, американская олигархия для пропаганды идеологии империализма
прибегла к приемам, превзошедшим в своей изощренности даже то, к чему в свое время
прибегала британская правящая верхушка (использовавшая идею британского величия и
мессианскую идею привнесения цивилизации «варварским народам»). Мы видели выше,
что в США империалистическая пропаганда задействовала тезис о божественном
предначертании, согласно которому Соединенные Штаты должны были установить свою
власть над Новым Светом, а затем и над другими территориями земного шара - так как с
конца XIX в. идеологи американского империализма стали постепенно расширять зону
влияния США за пределы Западного полушария. Именно таков смысл теории
предопределенной судьбы. Таким образом, американская правящая верхушка взяла на
вооружение религиозную мессианскую идею. Фактически она повторила то, что в XVI-
XVII вв. делали испанские католические монархи, стремившиеся к господству над миром
или то, что в XI-XIII вв. делали римские папы, отправлявшие крестоносцев на завоевание
сначала мусульманского Ближнего Востока, а затем православной Византии и Руси. При
этом и первые, истреблявшие христиан-протестантов, и вторые, истреблявшие
православных христиан, утверждали, что совершают богоугодное дело, с благословления
папы – «наместника» Бога на земле.
Во-вторых, наряду с религиозной мессианской идеей, заимствованной у
католических монархов и папства, американская правящая верхушка заимствовала также
терминологию идеологов национального строительства, которая, как указывалось выше, в
Америке была очень популярна. И все захваты новых стран стали обосновываться не чем
иным, как «американскими национальными интересами». Хотя в действительности, как
следует из идеологии национального строительства, которую разделяли и американские
патриоты (см. выше), такие захваты как раз противоречат национальным интересам, так
как ведут к размыванию нации. Но дело не в сути, а в форме – вместо того, чтобы спорить
и доказывать что-то по существу, американские империалисты просто заимствовали
термины своих противников, тем самым опошлили и обессмыслили эти термины, внеся
смятение в умы простых американцев.
Наконец, в третьих, американская олигархия заимствовала язык демократического
строительства – и заявила (еще в середине XIX века), что путем захватов иностранных
государств США несут этим государствам свободу и демократию. От такого лицемерия,
пожалуй, возмутился бы и прах отцов-основателей американского государства. Но расчет
был на то, что большинство американцев плохо себе представляет, как живут другие
страны, и поэтому вполне может поверить в такую утопию. Как писал К.Шурц, у многих
американцев в XIX веке еще существовал «юношеский оптимизм», заставлявший их
верить в то что «наша республика, которой предназначено нести знамя свободы по всему
554
цивилизованному миру, сможет трансформировать любую страну, населенную любым
народом, в нечто похожее на нее саму, просто распространив на нее магическое
очарование своих политических институтов» ([42] с.118).
Судя по всему, незрелость американской нации и массовые иллюзии,
пропагандировавшиеся в течение многих десятилетий: о божественном характере
американской власти, о национальных интересах применительно к внешним завоеваниям
и о необходимости распространять свободу и демократию, - и привели ее к концу XIX в. в
объятия империалистической идеологии. Поэтому в американской политике конца XIX –
начала XX в. (да и в более позднее время) мы видим такой парадокс – те же общественные
силы и персоналии, которые выступают за прогрессивные социальные реформы во
внутренней жизни США, придерживаются ярых империалистических взглядов во всем,
что касается внешней политики. Примером может служить Прогрессистская партия США,
сформировавшаяся в 1910-е годы. Ее программа включала установление строгого
контроля над деятельностью монополий, введение права голоса для женщин, запрещение
детского труда, а также, например, лишение права голоса продажных политиков и другие
действительно прогрессивные и демократические пункты. Более того, лидер партии экс-
президент Теодор Рузвельт уже прославился к тому времени как «разрушитель трестов»
(см. выше). Однако при всем при этом и сам Теодор Рузвельт, и его ближайшие соратники
придерживались ярко выраженных империалистических взглядов. Например, Альберт
Беверидж, один из основателей Прогрессистской партии, был одним из идеологов
американского империализма. И в своей речи в сентябре 1898 г. он говорил:
«Должен ли американский народ продолжать свой марш к торговому господству
над миром? Должны ли свободные институты расширять свое благословенное
царствование, по мере того как дети свободы обретают силу, пока система наших
принципов не овладеет сердцами всего человечества?
Разве у нас нет миссии, которую следует выполнить, разве нет долга перед нашими
собратьями, который следует исполнить? Разве Бог наделил нас дарами за пределами
наших пустынь и отметил нас как народ, пользующийся его особым благоволением, лишь
для того, чтобы мы загнивали в нашем собственном эгоизме… Будем ли мы пожинать
плоды, ожидающие нас по выполнении нами наших высоких обязанностей? Будем ли мы
завоевывать новые рынки для продукции, взращиваемой нашими фермерами,
производимой нашими фабриками, продаваемой нашими коммерсантами, да и, с Божьей
помощью, новые рынки для всего того, что будут нести в своих трюмах наши суда?
Гавайи стали нашими; Пуэрто-Рико будет нашим; молитвами ее народа Куба в
конечном счете будет нашей; острова Востока вплоть до врат в Азию будут, по меньшей
мере, нашими угольными базами…
Мы не можем уклониться от выполнения нашего долга перед миром; мы должны
исполнить повеление судьбы… нашим долгом является спасти эту землю для свободы и
цивилизации» ([42] с.150, 153).
Как видим, в этой речи видного политического деятеля США идея американской
«божественной миссии», миссии распространения по всему миру свободы и демократии,
доведена до абсурда. Потому что совершенно ясно, что нельзя одновременно и в тех же
самых странах «распространять свободу и демократию», с одной стороны, и «завоевывать
новые рынки» для американских товаров и «угольные базы» для США, с другой стороны.
А Беверидж между этими понятиями фактически ставит знак равенства. Это противоречит
элементарной логике. Это противоречит также всему, чему учили самих американцев
отцы-основатели Америки и последующие поколения американских патриотов,
предостерегая свою нацию от иностранного влияния и от тирании иностранных
государств в навязывании системы свободной торговли (см. выше). Это противоречит
также и тем целям, за которые сражались сами американцы сначала в войне за
независимость, а затем в гражданской войне - защита от наплыва британских товаров и от
опеки Британии, которая также возлагала на себя «цивилизаторскую миссию» - в
555
отношении самой Америки. Кроме того, непонятно, при чем здесь ссылки на Бога, на
«повеление судьбы», на «долг перед миром», на «Божью помощь», на необходимость
«расширять благословенное царствование» и т.д., которыми изобилует данная речь и
которые делают ее похожей на речь католических епископов перед толпой крестоносцев
накануне захвата и разграбления Константинополя в 1204 г. Вместе с тем, данный пример
весьма характерен, так как с тех пор и по настоящее время пропагандистский лозунг о
«божественной миссии США в распространении по всему миру свободы и демократии»
станет основным элементом той дымовой завесы, которой будет окутана американская
империалистическая политика.
Приведенный отрывок интересен также тем, что мы здесь сталкиваемся с
любопытным пропагандистским приемом. Речь Бевериджа абсурдна и нелогична, она
противоречит здравому смыслу. Но в этом и состоит суть приема: если демократическую
общественность нельзя убедить путем логических доводов (что империалисты пытались
безуспешно сделать в течение всего XIX века), то надо ее убедить путем абсурда, путем
навязывания ей нелогичных и нелепых доводов. Главное – произносить эти абсурдные
речи и аргументы с полной уверенностью в своей непогрешимости. Тогда большинство
избирателей растеряется – какой стороне или партии верить, если каждая уверяет в
непогрешимости своей логики? К тому же, посредством опошления и обессмысливания
терминов, используемых истинными демократами и патриотами, вносится разброд и
смятение в умы простых людей. А в этом, собственно говоря, и состоит цель олигархии –
в нейтрализации и оглуплении населения; ведь после того как эта цель достигнута, можно
обделывать свои дела уже без оглядки на растерявшееся и дезориентированное общество.
Так в борьбе с уже сложившейся в Америке демократией олигархия создала невиданную
ранее (как по своей мощи, так и по своему абсурду) пропагандистскую машину. И так в
этой борьбе родилась невиданная ранее по своему лицемерию олигархия и невиданная по
своему лицемерию империалистическая идеология - идеология, которая использует
антиимпериалистические понятия и лозунги (нация, свобода, демократия и т.д.), но только
вывернутые наизнанку.
Результаты не заставили себя ждать. В итоге американо-испанской войны 1898 г.
США аннексировали у Испании Филиппины, Гуам и Пуэрто-Рико, установили контроль
над Кубой. А делегаты предвыборного съезда Республиканской партии в 1900 г. назвали
ее войной «за свободу и права человека» ([41] с.307). В 1899 г. США захватили часть
островов Самоа и в том же году вместе с рядом европейских государств осуществили
военную интервенцию в Китай для подавления так называемого «боксерского восстания»
- восстания китайского населения против иностранных колонизаторов. А в самих США
эта военная интервенция преподносилась как «марш свободы и демократии».
Но это было только начало целой серии военных интервенций. В 1903 г. (во время
администрации Теодора Рузвельта) США отторгли у Колумбии с применением военной
силы часть ее территории, где образовали марионеточное государство Панама,
предоставившее США в бессрочную аренду Панамский перешеек для строительства
Панамского канала. Причина же американской военной интервенции состояла в том, что
правительство Колумбии не хотело уступать Панамский перешеек США по дешевке и
пыталось устроить тендер на строительство канала с привлечением разных стран и
иностранных компаний – то есть пыталось с выгодой для своей страны и своего народа
использовать свои права на свою законную территорию. В этом праве ему было отказано,
и эта территория была попросту захвачена американцами. Во время администрации
президента У.Тафта (1909-1913 гг.) Соединенные Штаты приняли участие в гражданской
войне в Никарагуа и, по словам историка А.Линка, «увековечили там реакционный и
непопулярный режим» [306]. А во время администрации президента В.Вильсона (1913-
1921 гг.) США вмешались в революционные события в Мексике в 1914 г. и при помощи
военной силы также утвердили там ту власть, которая им была выгодна. В 1915 г. США
осуществили военную интервенцию на Гаити; а в 1916 г. оккупировали Доминиканскую
556
республику. Всего же в период с 1900 по 1920 г. Соединенные Штаты осуществили
военные интервенции в шесть стран Западного полушария ([41] с.320, 340).
Карта американских военных интервенций в Латинской Америке в 1895-1930 гг.
Источник: http://wicknet.org/history/jvanatta/maps
Важный вклад в теорию и практику империализма внес и лично президент Теодор
Рузвельт (1901-1909), который не только санкционировал военную интервенцию против
Колумбии с отторжением Панамского перешейка, но ему также принадлежит известное
выражение, ставшее вершиной внешнеполитического лицемерия: «Когда держишь в руках
большую дубинку, надо говорить тихо». Так дипломатия большой дубинки с легкой руки
Т.Рузвельта вошла в теорию и практику международных отношений. Президент
В.Вильсон (1913-1921 гг.) также обогатил копилку американских внешнеполитических
«перлов»: он утверждал, что США применяет военную силу «во имя интересов
человечества» ([41] с.340). И даже участие США в Первой мировой войне в 1917 г. было
им объявлено как сражение «за демократию» и «за справедливость» ([42] с.185-186).
Однако специальная комиссия Конгресса США, созданная при президенте Франклине
Рузвельте в 1934 г., пришла к выводу на основании расследования, что Америка вступила
в эту войну не ради спасения демократии в мире, и не ради защиты своих национальных
интересов, а вследствие интриг крупных промышленников и финансистов, получавших
баснословные прибыли от военных поставок и стремившихся эти прибыли увеличить; и
обвинила Вильсона в обмане американского общественного мнения ([232] pp.217-218).
17.5. Кризис коррупции в США накануне Великой депрессии
В предыдущих главах и разделах книги было показано, что на всем протяжении
истории цивилизаций имели место периодически повторявшиеся социально-
экономические кризисы, которые были названы кризисами коррупции. Все они были
результатом одного и того же явления - захвата относительно небольшой группой людей
(классом олигархии) доминирующих позиций в экономике, что перекрывало остальному
557
населению возможности нормального существования, и всему обществу – возможности
дальнейшего развития. Проявления кризиса коррупции во все эпохи были очень схожими:
массовая безработица, сокращение производства, снижение жизненного уровня основной
массы населения, демографический кризис, падение нравов, рост коррупции, увеличение
социальной нестабильности, часто результатом кризиса становились революции и
гражданские войны, иногда все это заканчивалось уничтожением государства и даже
самой нации.
Судя по всему, первый кризис коррупции в США имел место накануне и во время
гражданской войны 1861-1865 гг. Об этом свидетельствует, например, рост безработицы и
резкая активизация различных протестных социальных движений (аболиционистов,
нейтивистов
1
и других), а также обострение противоречий между двумя основными
регионами страны, что в конечном счете привело к гражданской войне, которая также
является одним из признаков кризиса коррупции. Причины гражданской войны и
предшествовавшего ей социально-экономического кризиса выше были названы. На Юге
доминирующие позиции в экономике захватила «рабократия», составлявшая менее 1%
населения. Она же распространяла режим рабства и рабовладельческих латифундий на
вновь образующиеся штаты на западе страны, что сужало возможности применения своих
сил и способностей как для жителей Севера, так и для массы вновь прибывавших в страну
иммигрантов. Безработица усиливалась большим наплывом импортных (в основном
британских) товаров, чему способствовали низкие импортные тарифы накануне
гражданской войны (около 20%) – самые низкие за всю историю США с начала XIX в. по
середину XX в. ([153] p.141)
В результате гражданской войны были устранены обе причины, которые вызвали
породивший ее социально-экономический кризис - низкие импортные пошлины и система
рабства. Устранение этих причин привело к необычайно бурному экономическому росту и
процветанию, которые начались после 1865 г. на Севере и Западе страны. Что касается
Юга, то там ситуация была совсем иной. Хотя рабство было отменено, но основная масса
земель была по-прежнему сконцентрирована в руках небольшого числа плантаторов.
Поэтому изменилось не слишком многое. Негры продолжали обрабатывать земли
латифундистов, но уже не в качестве рабов, а в качестве арендаторов или батраков, на тех
же условиях работали на этих землях и безземельные белые южане. По имеющимся
данным, 40% белых и 80% чернокожих фермеров Юга США после гражданской войны не
имели своей земли, а арендовали землю у крупных землевладельцев ([41] с.265). Все
экономические и политические рычаги по-прежнему оставались в руках небольшой кучки
плантаторов. Таким образом, основная причина кризиса коррупции (доминирование
крупных земельных собственников) в южных штатах устранена не была, и здесь мы
видим в последующие десятилетия продолжение кризиса коррупции.
Как пишет историк Д.Дональд, в течение 30 лет, прошедших после гражданской
войны, Юг превратился в бедный и отсталый регион, который заметно отставал от других
регионов страны по уровню жизни и доходов на душу населения, здоровью и
продолжительности жизни, уровню образования. Южными штатами по-прежнему
правили плантаторы и представители крупного бизнеса, которых называли «Бурбонами»
ввиду того, что «как и французская королевская фамилия, они не усвоили ничего нового и
не забыли ничего старого в ходе той революции, которую пережили» [306]. Эти
правительства, - пишет историк, - «резко сократили или даже упразднили социальные
программы штатов (которые были приняты после гражданской войны – Ю.К.),
направленные на поддержку неимущих слоев населения. Система школьного обучения
1
Нейтивисты выступали против иммиграции в Америку негров, католиков (ирландцев, итальянцев,
испанцев и т.д.), а также за ограничение прав любых иммигрантов по отношению к урожденным
американцам. Накануне гражданской войны они пользовались огромной популярностью и стали второй по
численности партией в США, установив свою власть в 8 штатах и проведя 90 своих представителей в
Конгресс ([41] с.200).
558
хронически недофинансировалась; в 1890 г. расходы на образование на душу населения
составляли лишь 0,97 доллара против 2,27 долл. в среднем по стране. Обращение с
заключенными в тюрьмах было безобразным; проблемы слепых также игнорировались; а
меры по развитию здравоохранения отвергались». Промышленность развивалась слабо,
сельское хозяйство находилось в упадке, а мелкие фермеры страдали от «доминирования
плантаторов». «В то же время, - продолжает Д.Дональд, - эти консервативные режимы
были поразительно коррумпированы», и злоупотребления со стороны чиновников были
даже сильнее, чем до гражданской войны [306].
По-прежнему сохранялась на Юге и социальная напряженность. Процветала тайная
террористическая организация Ку-клукс-клан и другие подобные ей тайные объединения:
«Рыцари белой камелии», «Общество белой розы», «Белое братство», «Бледнолицые»,
«Гвардия Конституционного союза» и другие. Повсеместно свирепствовал варварский суд
Линча в отношении негритянского населения. Так, в период с 1889 по 1899 гг. в среднем
раз в два дня на Юге линчевали очередную жертву [306]. Между тем, как пишет Э.Иванян,
объектами преследования Ку-клукс-клана были «не только негры, но и католики и евреи,
а также все без исключения иммигранты» ([41] с.335).
С наступлением эры трестов и монополий (конец XIX - начало XX в.) уже не
только на Юге, но и в других регионах страны появились признаки кризиса коррупции.
Необходимо оговориться: в течение XIX в. США пережили целый ряд экономических
кризисов: один из них, например, случился в 1873 г. Но все они были кратковременными,
продолжаясь, как правило, не более года или двух, после чего экономический рост
возобновлялся. Такие кризисы, которые иногда называют «кризисами перепроизводства»,
не несут с собой ничего страшного или катастрофического. Чаще всего в их ходе
происходит «коррекция экономики» - устраняются лишние или неконкурентоспособные
производства, а на оставшихся внедряются новшества, повышающие их эффективность.
Кризис коррупции не имеет с этими кризисами ничего общего. Он носит, как правило,
длительный характер, может углубляться, даже несмотря на продолжающийся
экономический рост, и, что самое главное, он не может быть преодолен автоматически
самой рыночной экономикой, как кризисы перепроизводства. Как мы видели выше, для
его преодоления всегда требовались очень мучительные мероприятия (в том числе по
разрушению монополизма и уничтожению крупной частной собственности), которые
иногда были возможны лишь в результате революции и даже гражданской войны.
Есть все основания полагать, что именно с таким кризисом США столкнулись в
первой половине XX века, и Великая депрессия 1929-1939 гг. стала его кульминацией. Но
серьезные признаки этого кризиса, который уже не ограничивался Югом страны, а принял
общенациональный характер, появились намного раньше Великой депрессии.
Монополизм в ряде отраслей американской промышленности уже в начале 1900-х годов
стал настолько всем очевиден и вызывал такое раздражение в обществе, что даже Теодор
Рузвельт, вращавшийся в кругу богатейших людей Америки и являвшийся почетным
членом закрытых элитных частных клубов
1
, был вынужден раздробить несколько
крупных монополий (см. выше). Разумеется, это не могло быть сделано без ущемления
интересов их владельцев, в том числе хозяина Standard Oil Рокфеллера и других
американских миллиардеров. Однако дроблению подверглись лишь несколько компаний.
А в последующие годы монополизм в американской промышленности продолжал
усиливаться, о чем далее будет сказано.
Одновременно с ростом монополизма произошла и резкая концентрация частной
собственности – поскольку система трестов и монополий являлась прекрасным
механизмом перекачки общественного богатства в карманы небольшого круга
«избранных». Так, в 1893 г. 71% национального богатства принадлежал 9% американцев;
а 10 лет спустя, в 1903 г., уже 87% богатства страны принадлежали лишь 1%
1
Например, Гарвардскому клубу он подарил множество своих охотничьих трофеев, привезенных из
Африки, которые до сих пор украшают стены этого клуба в Нью-Йорке.
559
американского населения ([41] с.317). Таким образом, всего за 10 лет усиленного
строительства трестов и монополий концентрация частной собственности в стране
выросла на порядок – 1% завладели бóльшим богатством, чем ранее принадлежало 9%
самых богатых американцев. Америка из страны среднего класса и равных возможностей
с поразительной быстротой превращалась в страну миллиардеров и нищих. «В Америке
началась новая эра, - писал американский социалист Моррис Хилквит, - эра
архимиллионеров и денежных королей неслыханной роскоши и великолепия и в то же
время эра ужасающей бедности и суровой нищеты» ([41] с.280).
На этом фоне расцвела коррупция местных органов власти. То в одном месте, то в
другом власть захватывали беспринципные дельцы, думавшие лишь о собственном
кармане и нередко поощрявшие деятельность на подвластной им территории преступных
группировок. Вот что писала в ту эпоху нью-йоркская газета «Сан» о положении дел в
районе Ист-Сайда на Манхэттене (который в то время считался кварталом для бедных):
«…Представьте себе, если можете, часть городской территории, полностью
находящуюся под властью одного лица, без разрешения которого нельзя вести никакое
законное или незаконное дело; где незаконные дела всячески поощряются, а законные
преследуются; где по вечерам почтенные граждане вынуждены закрывать наглухо окна и
двери своих жилищ и задыхаться от жары в душных комнатах, боясь выйти на крылечко
дома, хотя только там и можно глотнуть свежего воздуха. Вообразите себе район города,
где голые женщины пляшут по ночам на улице, а бесполые мужчины, как хищники,
рыщут в темноте в поисках жертв своей профессии…; где воспитание младенцев
начинается с того, что их знакомят с проституцией, и девочек с самого юного возраста
обучают искусству Фрины; где американские девушки, взращенные в духе строгих правил
американской семейной жизни и вывезенные из маленьких городков в штатах Нью-Йорк,
Массачусетс, Коннектикут и Нью-Джерси, содержатся совсем как в тюрьме, пока они не
утратят всякого подобия женственности; где мальчуганов с малолетства обучают
приводить «гостей» в публичные дома; где существует общество молодых мужчин,
единственным занятием которых является совращение юных девушек и помещение их в
дома терпимости; где человеку, идущему по улице со своей женой, бросают в лицо
оскорбления; где в больницах и диспансерах лечатся главным образом дети, зараженные
недетскими болезнями; где убийства, изнасилования, грабеж и воровство – как правило, а
не как исключение, - остаются безнаказанными, - короче говоря, где политические
воротилы извлекают прибыли из самых ужасающих форм порока» [108].
Все эти явления не могли не вызвать протестов демократической общественности,
и тому подтверждение – эта статья в газете «Сан» и памфлет Марка Твена, в котором она
была частично воспроизведена с собственными комментариями известного писателя.
Надо сказать, что в начавшейся борьбе с коррупцией на уровне городских и местных
властей демократические силы в этот период добились немалых успехов. Как отмечает
А.Линк, с конца XIX века в США началось мощное движение, направленное на то, чтобы
«вырвать контроль над городскими правительствами из рук коррумпированных
политических машин» [306]. В этих целях в 1894 г. была создана Национальная
муниципальная лига, объединившая различные демократические и реформаторские
движения. В результате, - пишет историк, «коррумпированные местные правительства
были свергнуты в Нью-Йорке в 1894 г., в Балтиморе в 1895 г. и Чикаго в 1896-1897 гг. И
далее это продолжалось по всей стране в начале XX века» [306]. Новые городские власти,
указывает далее А.Линк, везде в 1900-х годах выступали с примерно одним и тем же
набором реформ – введение более справедливого (прогрессивного) налогообложения
имущества, проведение жилищной и школьной реформы и увеличение социальной
помощи неимущим слоям населения [306]. Помимо этих мер, сгладить социально-
экономический кризис в стране помогла и начавшаяся Первая мировая война, в которой
США первоначально не участвовали. Она вызвала огромный приток военных заказов со
стороны воюющих стран Антанты, что способствовало, с одной стороны, еще большему
560
обогащению крупных американских корпораций, но, с другой стороны, росту занятости
на американских предприятиях и зарплаты рабочих, и как результат - уменьшению
безработицы и нищеты.
Однако все эти меры и события, хотя и сглаживали остроту кризиса коррупции, но
не устраняли основной его причины – концентрации экономической власти в руках
небольшого круга лиц. Поэтому сразу после Первой мировой войны, когда период
благоприятной военной конъюнктуры для американской промышленности закончился,
кризис коррупции разразился с новой силой. Так, число безработных в стране уже в 1921
г. многократно превысило все прежние рекорды и достигло 5 миллионов человек ([41]
с.361). На этом фоне происходил рост различных социальных протестных движений,
начиная от забастовок и кончая терроризмом. Например, в 1919-1921 гг. в стране
произошла серия взрывов у домов высокопоставленных чиновников, включая министра
юстиции США М.Палмера. Эти события вошли в историю Америки как «красная паника»
- поскольку вину за эти взрывы быстро, не разбираясь, взвалили на коммунистов и по всей
стране прокатились репрессии по отношению ко всем, кто интересовался
коммунистическими идеями. Десятки тысяч человек были арестованы, часть из них была
выслана в Советскую Россию ([41] с.361-362). Наряду с этим, как указывают историки
Ф.Фрейдель и В.О’Нил, в начале 1920-х годов рекордной величины - 5 миллионов человек
- достигло число членов Ку-клукс-клана, и он установил контроль или влияние над
администрациями ряда городов и штатов страны [306]. Поскольку Ку-клукс-клан, как
отмечает Э.Иванян, был террористической организацией ([41] с.263), то можно
констатировать, что лишь в одной этой профашистской организации, не считая других, ей
подобных, в то время участвовала значительная часть американского населения,
считавшая приемлемыми для себя методы террора и насилия в отношении различных
национальных меньшинств.
Вообще 1920-е годы, вошедшие в историю США как «ревущие двадцатые», могут
служить классическим примером периода, в котором присутствуют все признаки кризиса
коррупции. Здесь и дальнейшее усиление имущественного неравенства и монополизма, и
увеличение безработицы, и рост социальных протестов, и взрыв преступности, и падение
нравов, и заметная коррупция среди государственных служащих. В частности, «ревущие
двадцатые» вошли в историю как годы расцвета подпольных полукриминальных
ресторанов и клубов и нелегального производства и торговли спиртными напитками (так
называемого «бутлегерства») – в условиях «сухого закона». А также как годы повальной
коррупции в рядах американской полиции, которая, как правило, закрывала глаза
(разумеется, не бесплатно) на нелегальную торговлю спиртным, а иногда и сама в ней
активно участвовала. Конечно, эти явления можно, хотя бы отчасти, объяснять введением
«сухого закона» в 1920 г. Но сам этот закон был попыткой американского правительства и
законодателей остановить то падение нравов в обществе, в частности, распространение
пьянства, которое уже происходило – попыткой весьма неудачной, так как падение нравов
и рост пьянства после этой меры лишь ускорились.
1920-е годы были также периодом наибольшего, за всю историю США, расцвета
организованной преступности (мафии), с легендарными персоналиями вроде Аль Капоне.
Несмотря на героизацию и романтизацию его личности в ряде американских
художественных фильмов второй половины XX в. («Крестный отец», «Лицо со шрамом» и
т.д.), в самой его деятельности не было ничего «героического» или «романтического».
Например, в Чикаго Аль Капоне контролировал (помимо всего прочего) ассоциацию
прачечных, на долю которой приходилось 60% данного вида услуг в городе. Используя
свое монопольное положение, эта ассоциация, с одной стороны, взимала очень высокие
цены на свои услуги, а с другой стороны, постоянно боролась с независимыми
прачечными, которые не хотели ей подчиняться. Как указывал С.Уилкокс, в Чикаго в этой
отрасли в течение примерно 3 десятилетий (1910-1939 гг.) царил настоящий беспредел.
Людей подвергали избиениям, повреждали грузовики, взрывали прачечные комбинаты,