Лотман Ю.М. Сборник работ (Ю.М. Лотман и тартусско-московская семиотическая школа)

Подождите немного. Документ загружается.

Часть II. Тартуско-московская семиотическая школа 351

пантеизма, когда ни про одну тему и ни про один момент нель-

зя было бы сказать, что в нём не присутствовало бы творчество,

пусть скрыто; оно и дало тот заряд, который действует и по сю

пору (и, будем надеяться, не превращается в сварливый стар-

ческий задор).

Поскольку в жанре меморий позволено говорить о себе и да-

же называть себя л, а не

мы>

то я и говорю, что для меня тар-

туское время слилось в один сияющий клубок, из которого изв-

лекаются воспоминания, как ни странно, скорее дурацкие (вро-

де песни про ету Петрову), или лирические, или подобные. Это

то,

что выделяется в дискретное. И вместе с этим есть чувство и

убеждение, что главное из приобретённого и накопленного в

Тарту отложилось в виде недискретного, и основной опыт состо-

ял в сохранившейся на всю жизнь потребности постоянного ду-

ховного напряжения, постоянной деятельности, которая по су-

ти дела и является научной работой. Я бы говорила (по край-

ней мере для себя) о школе в прямом смысле, о локусе уче-

ния, ученичества и учительства. Должна ли понимаемая так

школа означать и единое направление? Мне кажется, нет, хотя

она не может не заключать в себе внутреннего единства, общ-

ности по духу, что обязательно предполагает и различия, в том

числе и полемику, вплоть до неприятия, — но всё это происхо-

дит внутри, в границах нашего.

Может быть, поэтому при чтении этого «текста воспомина-

ний» у меня создавалось ощущение, что они пишутся не столь-

ко вовне, «для истории», сколько ad usum internum, для каждо-

го из нас, объединённых нашей школой. В самом деле, наиме-

нование «московско-тартуская школа» давно уже отлилось в

некое непреложное понятие, которое принимается абсолютно.

Принадлежность к московско-тартуской школе — не просто

метка, но своего рода знак отличия, и никому не придёт в го-

лову ставить его под сомнение. И не для такого беспристрастно-

го разбора, поисков истины, поставления точек над i возникли

и стали множиться воспоминания. Их вызвала потребность в

обращении к своему прошлому, и она стала особенно настоя-

тельной потому, что это было блаженное время.

Москва, октябрь 1992 г.

Часть III

Ю.М.Лотман

Избранные статьи (1992-1993 гг.)

Ю.

М. Лотман

Изъявление Господне или азартная игра?

(Закономерное и случайное в историческом процессе)

Историк, занимающийся исследованием конкретного матери-

ала, обычно склонен удовлетворяться формулой Ранке: цель ис-

тории — восстановить прошлое. Однако при всей наивной ясно-

сти этой задачи, выполнение её оказывается весьма трудным,

если вообще возможным. Понятие «восстановить прошлое»

подразумевает осуществление процедуры, общей для всех наук:

выяснение и сбор фактов и установление закономерных связей

между ними. Факты предполагаются при этом как нечто пер-

вичное, существующее вне историка и до его анализа. Это дан-

ность. В каком же положении оказывается историк?

Историк обречён иметь дело с текстами. Между событием

«как Оно есть» и историком стоит текст, и это коренным обра-

зом меняет научную ситуацию. Текст всегда* кем-то создан и

представляет собой происшедшее событие, переведённое на ка-

кой-то язык. Одна и та же реальность, кодированная разными

способами, даст различные — иногда противоположные — тек-

сты.

Извлечение из текста факта, из рассказа о событии — со-

бытия представляет собой операцию дешифровки. Таким обра-

зом, сознавая это или нет, историк начинает с семиотических

манипуляций со своим исходным материалом — текстом. При

этом, если эти операции производятся им неосознанно и иссле-

дователь, удостоверившись в подлинности документа, считает,

что знание языка и интуитивное чувство достоверности, воспи-

таннее опытом работы, достаточны для понимания текста, то,

как правило, происходит подстгшовка на место исторической

аудитории того «естественного сознания», которое на поверку

оказывается сознанием самого историка со всеми его культур-

но-историческими предрассудками.

С точки зрения разных культур, различных жанров и даже в

пределах одной культуры одно и то же реальное событие может

выступать как достойное письменного закрепления, превраще-

ния в текст или недостойное этого. Так, например, в сканди-

12-26

354 Изъявление Господне или азартная игра?

навских средневековых хрониках и в русских летописях фик-

;

сировались военные столкновения, распри, кровавые проис-

шествия. А если ничего подобного не совершалось, то счита-

\ лось, что вообще событий не было. В исландских сагах в таких

случаях говорилось: «всё было спокойно», в русских летописях

летописец, вписывая в летопись год, оставлял пустое место или

писал «мирно бысть». Представление о том, что является исто-

рическим событием, произвол но от типа культуры и само явля-

ется важным типологическим показателем. Поэтому, беря в ру-

ки текст, историк вынужден различать, что — в тексте — яв-

ляется событием, с точки зрения его, историка, и что было со-

бытием, достойным упоминания с точки зрения автора текста

и его современников.

Таким образом, историк с самого начала попадает в странное

положение: в других науках исследователь начинает с фактов,

историк получает факты как итог определённого анализа, а не

в качестве его исходной точки. Однако ещё сложнее обстоит де-

ло с выяснением закономерностей.

То,

что отправной точкой исторического исследования явля-

ется текст, влечёт за собой многообразные последствия, самым

непосредственным образом влияющие на то, как мы представ-

ляем себе исторические связи событий. Всякий текст, прежде

всего, — высказывание на естественном языке (о понятии «ес-

тественный язык* см. в словарях семиотики) и, следовательно,

неизбежно организован по законам структур данного языка.

Однако ещё Роман Якобсон в работе «В поисках сущности язы-

ка» (1965), подчёркивая элементы иконизма в естественном

языке, отмечал, что существует тенденция слушателей воспри-

нимать формальные связи как содержательные и, следователь-

но,

переносить структуру языка на структуру объекта.

Ещё более существенны законы текстового построения на

сверхфразовом уровне, т.е. — законы риторики. Построение пра-

вильного текста, как только мы выходим за пределы фразы в

более обширные его единицы, подразумевает сюжетность. Сюжет

же имеет свои логические законы. Для того, чтобы рассказать о

каком-либо событии, необходимо его организовать по законам

этой логики, т.е. выстроить эпизоды в определённой сюжетной

последовательности, внести во внетекстовую реальность сюжет,

перестроить одновременные и, возможно, не связанные между

собой события в последовательную и связанную цепочку.

Часть III. Ю.М. Лотман. Избранные статьи 355

И, наконец, на высшем уровне текст кодируется идеологи-

чески. Законы политического, религиозного, философского по-

рядка, жанровые коды, этикетные соображения, которые исто-

рику приходится реконструировать на основе тех же текстов,

порой попадая в логически порочный круг, — всё это приводит

к добавочному кодированию. Разница в уровнях сознания и

целях деятельности между автором текста и читающим текст

историком создаёт высший порог декодирования.

Стремление преодолеть перечисленные выше трудности исто-

рической науки обусловлено, в определённой мере, возникнове-

нием того направления во французской историографии послед-

них пятидесяти лет, которое в настоящее время оформилось

как школа Новой истории или Истории большой длительности

— «долгого дыхания», как ещё называют это направление.

Непосредственным импульсом к возникновению научных по-

исков в новом направлении явился очевидный кризис «полити-

ческой истории» позитивисткого толка, переживавшей уже во

второй половине XIX века компиляторство и теоретическую

нищету. Стремление избавить историю от «деяний правителей»

и «жизнеописания великих людей» породило интерес к жизни

масс и анонимным процессам. Перечисляя предшественников

такого взгляда на историю, Жак Ле Гофф вспоминает Вольте-

ра, Шатобриана, Гизо и Мишле. Мы же, со своей стороны, до-

бавили бы к списку Льва Толстого, настойчиво повторявшего,

что подлинная история совершается в частной жизни и в мас-

совых бессознательных движениях, и не устававшего высмеи-

вать апологии «великих людей».

С этим связан известный лозунг: «история человека без чело-

века». Требование изучать безличные, коллективные истори-

ческие импульсы, которые направляют действия масс, не осоз-

нающих воздействующих на них сил, определяет новаторскую

тематику этой школы, выводящую историка далеко за пределы

привычных рутинных тем исследования. Это направление

внесло в историческую науку свежий воздух и обогатило её ря-

дом исследований, ставших уже классическими. И всё же не

все принципы этой школы можно принять без возражений.

История не есть только сознательный процесс, но она и не

только бессознательный процесс. Она есть взаимное напряже-

ние того и другого. Если «политическая история» пренебрегла

одной стороной двуединого исторического процесса, то «новая

история» делает то же самое относительно другой. Любой дина-

12*

356 Изъявление Господне или азартная игра?

мический процесс, совершающийся с участием человека, колеб-

лется между полюсом непрерывных медленных изменений (на

них сознание и воля человека не оказывают влияния, они час-

то вообще не заметны для современников, поскольку их перио-

дичность более длительная, чем жизнь поколения) и полюсом

сознательной человеческой деятельности, совершаемой в ре-

зультате личных волевых и интеллектуальных усилий. Отор-

вать одну сторону от другой невозможно, как север от юга. Их

противопоставление есть условие их существования. И как в

гениальной индивидуальности Байрона можно выделить блоки

анонимных массовых процессов, так и в творчестве и личности

любого деятеля «массовой культуры» европейского байронизма

начала XIX века можно найти элементы творческой неповтори-

мости. Всё, что делается людьми и с участием людей, не может

в той или иной мере не принадлежать анонимным процессам

истории и не может не принадлежать в той или иной мере лич-

ному началу. Это определено самой сущностью отношения че-

ловека к культуре — одновременной изоморфностью её универ-

суму и необходимостью быть только её частью.

Разная степень участия сознательных человеческих усилий в

различных уровнях единого исторического процесса одновре-

менно касается и различий в оценке случайности, с одной сто-

роны, и творческих возможностей личности, с другой. Задача

«освободить историю от великих людей» может обернуться ис-

торией без творчества и историей без мысли и свободы. Свободы

мысли, свободы воли, т.е. возможности выбора путей. И на

этой стезе, полные антиподы во всех других отношениях, Ге-

гель и историки «новой школы» неожиданно сближаются. Ис-

ториософия Гегеля строится на представлении о движении к

свободе как цели исторического процесса. Но ведь уже искон-

ная предначертанность цели снимает вопрос о свободе, и это яс-

но следует из рассуждений немецкого философа. Не случайно

убеждение Гегеля в том, что «мир разумности и самосознатель-

ной воли не предоставлен случаю». Для Гегеля дух реализует

себя через великих деятелей, для «новой истории» главенству-

ющие в историческом развитии анонимные силы реализуют се-

бя через бессознательные массовые проявления. В обоих случа-

ях историческое действие есть действие, лишённое выбора.

За методологией этой школы просматривается та вековая на-

учная психология, которая строилась на убеждении, что там,

где кончается детерминированность, кончается наука. От пре-

Часть III. Ю.М. Лотман. Избранные статьи 357

словутого «демона Лапласа» до утверждения Эйнштейна, что

«Господь в кости не играет», пролегает стремление избавить

мир от случайности или, по крайней мере, вывести её за преде-

лы науки.

Мы уже видели, какой деформации подвергается внетексто-

вая реальность, превращаясь в текст-источник для историка.

Видели мы и то, по каким путям историки пытаются уйти от

этой опасности. Другой источник деформации реальности со-

здаётся уже не под рукой автора документа-источника, а в ре-

зультате действий его интерпретатора-историка.

История развивается по вектору (стреле) времени. Направле-

ние её определено движением из прошлого в настоящее. Исто-

рик же смотрит на изучаемые тексты из настоящего в прош-

лое.

Представлялось, что сущность цепочки событий не меняет-

ся от того, смотрим ли мы на них в направлении стрелы време-

ни или с противоположной точки зрения.

Марк Блок, симметрично озаглавив две главы своей итоговой

книги — «Понять настоящее с помощью прошлого» и «Понять

прошлое с помощью настоящего», — как бы подчёркивал тем

самым симметричность направления времени для историка. Бо-

лее того, он считал, что ретроспективный взгляд позволяет ис-

торику отличить существенные взгляды от случайных. Сравни-

вая восстанавливаемое историком прошлое с кинофильмом,

М.Блок использует метафору: «В фильме, который он (историк.

— Ю.Л.) смотрит, целым остался только последний кадр. Что-

бы восстановить стёршиеся черты остальных кадров, следует

сперва раскручивать пленку в направлении, обратном тому, в

котором шла съёмка.» (Марк Блок. Апология истории, или ре-

месло историка, М., 1986, с. 29).

Можно было бы сразу заметить, что в этом фильме все кад-

ры,

кроме последнего, окажутся полностью предсказуемыми и,

следовательно, совершенно излишними. Но дело даже не в

этом.

Важнее отметить, что искажается сама сущность истори-

ческого процесса. История — асимметричный, необратимый

процесс. Если пользоваться образом Марка Блока, то это такой

странный кинофильм, который, будучи запущен в обратном

направлении, не приведёт нас к исходному кадру. Здесь корень

наших разногласий. По Блоку — и это естественное следствие

ретроспективного взгляда — события прошлого историк дол-

жен рассматривать как не только наиболее вероятное, но и

единственно возможное. Если же исходить из представления о

358 Изъявление Господне или азартная игра?

том, что историческое событие — всегда результат осуществле-

ния одной из альтернатив и чтр в истории одни и те же усло-

вия ещё не означают однозначных последствий, то потребуются

иные приёмы подхода к материалу. Потребуется и другой на-

вык исторического подхода: реализованные пути предстанут в

окружении пучков нереализованных возможностей.

Представим себе кинофильм, демонстрирующий жизнь чело-

века от рождения до старости. Просматривая его ретроспектив-

но,

мы скажем: у этого человека всегда была только одна воз-

можность и он с железной закономерностью кончил тем, чем

должен был кончить. Ошибочность такого взгляда станет оче-

видной при перспективном просмотре кадров: тогда фильм ста-

нет рассказом об упущенных возможностях и для глубокого

раскрытия сущности жизни потребует ряда параллельных аль-

тернативных съёмок. И возможно, что в одном варианте герой

погибнет в 16 лет на баррикаде, а в другом — в 60 лет будет

писать доносы на соседей в органы госбезопасности.

Французский философ-просветитель Мари Жан Антуан Кон-

дорсе, поставленный вне закона, за несколько недель до самоу-

бийства, прячась от якобинского трибунала, работал над кни-

гой об историческом прогрессе, воплотившей весь оптимизм

Просвещения. Марк Блок, находившийся в сходном положе-

нии: борец антифашистского подполья, которому расстрел по-

мешал закончить цитируемый труд, полностью обходит вопрос

о личной активности и ответственности как исторических кате-

гориях. Это ещё доказательство того, что идеи имеют устойчи-

вость и тенденцию к саморазвитию. Они консервативнее лично-

го поведения и медленнее изменяются под влиянием обстоя-

тельств.

Итак, история представляет собой необратимый (неравновес-

ный) процесс. Для рассмотрения сущности подобных процессов

и понимания, что они означают применительно к истории, ис-

ключительно важно учесть анализ этих явлений, произведён-

ный в работах И.Пригожина, изучавшего динамические про-

цессы на химическом, физическом и биологическом уровнях.

Работы эти имеют глубокий революционизирующий смысл для

научного мышления в целом: они вводят случайные явления в

круг интересов науки и, более того, раскрывают их функцио-

нальное место в общей динамике мира.

Динамические процессы, протекающие в равновесных усло-

виях, совершаются по детерминированным кривым. Однако по

Часть III. Ю.М. Лотман. Избранные статьи 359

мере удаления от энтропийных точек равновесия движение

приближается к критическим точкам, в которых предсказуемое

течение процессов нарушается. (Пригожий называет их точка-

ми бифуркации — от лат. bifurcus — двузубый, раздвоенный, в

знак того, что эта точка даст альтернативные продолжения

кривой.) В этих точках процесс достигает момента, когда од-

нозначное предсказание будущего становится невозможным.

Дальнейшее развитие осуществляется как реализация одной из

нескольких равновероятных альтернатив. Можно лишь ука-

зать,

в одно из каких состояний возможен переход. В этот мо-

мент решающую роль может оказать случайность, понимая под

случайностью, однако, отнюдь не беспричинность, а лишь явле-

ние из другого причинного ряда. «В сильно неравновесных ус-

ловиях процессы самоорганизации соответствуют такому взаи-

модействию между случайностью и необходимостью, флуктуа-

циями ( от лат. fluctus — бурление, буря; напомним, что Гора-

ций употреблял это слово для обозначения бурь: "О navis,

referent in mare to novi fluctusl". — Ю.Л.) и детерминистически-

ми законами. Мы считаем, что вблизи бифуркаций основную

роль играют флуктуации и случайные элементы, тогда как в

интервалах между бифуркациями доминируют детерминисти-

ческие аспекты» (Илья Пригожий, Изабелла Стенгерс. Порядок

из хаоса, М., 1986, с. 54).

Таким образом, случайное и закономерное перестают быть

несовместимыми, а предстают как два возможных состояния

одного и того же объекта. Двигаясь в детерминированном поле,

он (этот объект) предстаёт точкой в линейном развитии, попа-

дая во флуктуационное пространство — выступает как конти-

нуум потенциальных возможностей со случаем в качестве пус-

кового устройства. Проливая свет на общую теорию динамичес-

ких процессов, идеи И.Пригожина представляются весьма пло-

дотворными и применительно к историческому движению. Они

легко эксплицируются в связи с фактами мировой истории и её

сложным переплетением спонтанных бессознательных и лично-

осознанных движений.

Л.Сциллард ещё в 1929 году опубликовал работу под декла-

ративным названием: «Об уменьшении энтропии в терминоло-

гической системе при вмешательстве мыслящего существа».

Это означает, что в точках бифуркации вступает в действие не

только механизм случайности, но и механизм сознательного

выбора, который становится важнейшим объективным элемен-

360 Изъявление Господне или азартная игра?

том исторического процесса. Понимание этого в новом свете

представляет необходимость исторической семиотики — анали-

за того, как представляет себе мир та человеческая единица,

которой предстоит сделать выбор. В определённом смысле это

близко к тому, что «новая история» именует «менталитетом».

Однако результаты исследований в этой области и сопоставле-

ние того, что достигнуто русскими исследователями В.Н.Топо-

ровым, Б.А.Успенским, Вяч. Вс. Ивановым, А.А.Зализняком,

A.M.Пятигорским, Е.В.Падучевой, М.И.Лекомцевой и многи-

ми другими в реконструкции различных этнокультурных ти-

пов сознания, убеждают в том, что именно историческая семио-

тика культуры является наиболее перспективным путём в дан-

ном направлении.

При рассмотрении исторического процесса в направлении

стрелы времени точки бифуркации оказываются исторически-

ми моментами, когда напряжение противоречивых структур-

ных полюсов достигает наивысшей степени и вся система выхо-

дит из равновесия. В эти моменты поведение отдельных людей,

как и масс, перестаёт быть автоматически предсказуемым, де-

терминация отступает на второй план. Историческое движение

следует в эти моменты мыслить не как траекторию, а в виде

континуума, потенциально способного разрешиться рядом ва-

риантов. Эти узлы с пониженной предсказуемостью являются

моментами революций или резких исторических сдвигов. Вы-

бор того пути, который действительно реализуется, зависит от

комплекса случайных обстоятельств, но, ещё в большей мере,

от самого сознания актантов. Не случайно в такие моменты

слово, речь, пропаганда обретают особенно важное историческое

значение. При этом, если до того, как выбор был сделан, су-

ществовала ситуация неопределённости, то после его осущест-

вления складывается принципиально новая ситуация, для ко-

торой сделанный выбор был уже необходим, ситуация, которая

для дальнейшего движения выступает как данность. Случай-

ный до реализации, он становится детерминированным после.

Ретроспективность усиливает детерминированность. Для

дальнейшего движения выбор — первое звено новой закономер-

ности.

Рассмотрим поведение отдельного человека. Как правило,

оно реализуется по некоторым стереотипам (традиции, законы,

этика и проч.), определяющим •нормальное», предсказуемое

течение его поступков. Однако количество стереотипов, их на-