Марченя П.П., Разин С.Ю. и др. (ред.) Народ и власть в российской смуте. Вып. 1

Подождите немного. Документ загружается.

151

прежних привилегий после взятия Москвы и ликвидации

большевиков. В худшем — пополняла свои карманы

преступными способами. Эффективность ее работы была

крайне низкой. А взяточничество и казнокрадство быстро

росли. Особенно большие масштабы бюрократизм,

волокита, злоупотребления и произвол приняли в

учреждениях, причастных ко всякой хозяйственной

деятельности, к поставкам на армию, а также промтоваров и

продуктов питания в города

Вступивший в апреле 1920 г. в командование ВСЮР

[Вооруженных сил Юга России — (Прим. ред.)], когда их

остатки отошли в Крым, генерал П.Н. Врангель был

исполнен решимости упростить и удешевить аппарат

управления, избавиться от массы чиновников, содержание

которых было непосильно для тощей казны. За апрель-май он

отдал приказы о

расформировании более пятисот тыловых

военных и гражданских учреждений, намереваясь сократить

расходы, и отправить чиновников на фронт. Однако эта

кавалерийская атака на чиновничество успеха не имела.

Проведенное в апреле упразднение и слияние центральных

управлений уже в июне обернулось их воссозданием,

возвращением к старой, деникинской, системе. Начальники

центральных управлений и других учреждений стремились

не

сокращать, а расширять подчиненные им аппараты, поскольку

это увеличивало бюджетное финансирование. Поэтому вместо

упраздненных скоро возникали новые учреждения, множилось

число управлений, а внутри них — число структурных

подразделений. Чиновники перекочевывали из упраздненных

учреждений во вновь открывавшиеся, которые являлись

продолжением старых — под новой вывеской, но под

руководством тех же начальников. В

итоге «тыловая армия»

чиновников уменьшилась крайне незначительно

Весной и летом 1920 г., во врангелевской Таврии,

жалованье чиновников со всеми растущими

дополнительными выплатами покрывало от 5 до 25%

семейного прожиточного минимума. В сентябре оклады

были удвоены, но уже за октябрь инфляция «съела» эту

152

прибавку, и жалованье стало покрывать всего 5—10%

прожиточного минимума. Положение чиновничьих семей

усугублялось еще и тем, что за зиму и весну 1920 г., голодая,

многие продали последнее «лишнее» имущество и этот

источник повышения реальных доходов иссяк. Поэтому

чиновникам, испытывавшим непосильную нужду, ничего не

оставалось, как брать и вымогать взятки, присваивать

казенные суммы. На

казнокрадство и взяточничество

чиновников подталкивало и тягостное ощущение

недолговечности своего «правящего» положения. О скором

взятии Москвы больше не мечтали. В победу армии

Врангеля, даже в прочность положения белого Крыма не

верили. Практически все стали смотреть на занимаемую

должность исключительно как на источник доходов

Почву для коррупционной «смычки» между

«голодными» чиновниками и «разоренными»

предпринимателями создало бюрократическое регулирование

экономики, которую проводили правительства Деникина

и Врангеля. Прежде всего — регулирование внешней торговли.

Поскольку в условиях гиперинфляции производство

не давало «нормальной» прибыли, предприниматели

направили свои капиталы во внешнюю торговлю, стремясь

за счет вывоза сырья компенсировать себя за все

убытки,

понесенные от хозяйничанья большевиков и войны. Во

внешнеторговые операции были направлены и те кредиты,

которые предпринимателям удавалось выбить из

правительства для развития производства продукции,

в которой нуждалась армия. Забыв о налаживании

производства, не думая о необходимости обеспечить

занятость рабочих и хотя бы на «голодном» уровне

заплатить им зарплату, они

добивались от правительств

Деникина и Врангеля полной свободы торговли. По сути —

полной свободы разграбления сырьевых богатств России.

Между тем в течение всего 1919 г. правительство

Деникина пыталось найти оптимальный механизм

государственного регулирования внешней торговли, чтобы

использовать для экспорта сырья и импорта нужных

153

промтоваров «частный торговый аппарат» и к обоюдной

выгоде сочетать интересы торговцев и казны. Методы

менялись, но суть правительственного регулирования

внешней торговли оставалась неизменной.

Во-первых, торговец обязывался заключить договор

с правительством и при этом предоставить имущественные

гарантии его выполнения (недвижимость, деньги на банковских

счетах).

Во-вторых, в обмен на вывоз строго

ограниченного

количества сырья торговец обязывался ввезти на

территорию юга России иностранные промтовары,

необходимые армии и населению, то есть осуществить

«обратный полезный импорт».

В-третьих, торговец должен был уплатить в казну

отчисления в валюте (10—20% валовой продажной

стоимости), то есть «поделиться» с казной частью прибыли.

В-четвертых, условия договоров, разработанных

чиновниками, были

рассчитаны так, чтобы торговец получил

«добросовестную предпринимательскую прибыль» в 12—30%.

В-пятых, на основании заключенного договора

торговцу выдавалось экспортное свидетельство: какое

количество конкретного вида сырья он должен вывезти,

а также в какой срок, сколько и каких «полезных»

промтоваров должен ввезти обратно.

В-шестых, вывозимые товары адресовались не

торговцам, а агентам (представителям

) ведомства торговли

и промышленности в иностранных портах

Предприниматели, мало озабоченные интересами

казны и белых войск, считали такое регулирование

проявлением традиционного для российских властей

намерения «ободрать купца как липку», а потому всеми

способами сопротивлялись ему. И быстро нашли самый

эффективный способ: раздача взяток чиновникам,

причастным к внешней торговле. Торговцы стали щедры на

взятки как никогда. С другой стороны,

мздоимство среди

чиновников приобрело небывалые масштабы: за выдачу

торговым фирмам разрешений на вывоз сырья с юга России

154

они требовали взятки, размер которых доходил до 50%

ожидаемой прибыли. За взятки чиновники разрешали

частным торговцам вывозить партии сырья большие, чем

это предусматривалось договором. Закрывали глаза на то,

что обратный ввоз не соответствовал условиям договора

(вместо промтоваров военного назначения и массового

спроса импортировали запрещенные предметы роскоши и

спиртные напитки) и не

столько удовлетворял потребности

армии, сколько приумножал прибыли торговцев и т. д.

Коррупция поразила ведомство торговли

и промышленности, контрразведку, управления портами

и особенно сильно — чиновников таможни, откуда

большие партии товаров попросту исчезали без каких-либо

документальных следов

Из провала «похода на Москву» предприниматели

сделали один вывод: белые обречены и надо поскорее вывезти

как можно больше сырья, уже не рассчитывая на «обратный

полезный импорт». Поэтому в 1920 г. еще большее

распространение получили представление фиктивных

имущественных гарантий от банков и нотариусов, подделка

экспортных свидетельств, вывоз без разрешения, уклонение от

уплаты

валютных отчислений и «обратного полезного

импорта», а также самая банальная контрабанда. Все эти

махинации щедро «подмазывались», а потому проходили

удачно. Взятки чиновникам торгово-промышленного

ведомства и таможенникам приняли массовый характер

и небывалые размеры. При этом торговцы громко выражали

свое недовольство «стеснениями» торговли, обязательством

обратного ввоза, волокитой и вымогательством, стремлением

властей «ободрать

купца в пользу казны». Именуя

государственное регулирование внешней торговли

«социалистическим экспериментом», они требовали полной

свободы ввоза и вывоза

. По сути (повторимся), полной

свободы разграбления России.

В итоге, сколько ни меняли правительства Деникина

и Врангеля систему регулирования внешней торговли, она

каждый раз, именно в силу небывалого расцвета коррупции,

155

быстро превращалась в решето, через которое валюта, минуя

казну, сыпалась в карманы торговцев

Деникин и Врангель пытались бороться со

взяточниками и казнокрадами, «подрывающими устои

разрушенной русской государственности», принимали

законы, карающие мздоимцев и спекулянтов конфискацией

имущества, каторгой и смертной казнью. Официозные

газеты взывали к патриотическим чувствам чиновников:

«Брать сейчас взятку — значит торговать Россией!» Все это

подкреплялось морализаторством некоторых журналистов

по поводу того, что «ничтожное

жалованье, дороговизна,

семьи — все это не оправдание» для мздоимства

. Однако

взяточники ни этих угроз не испугались, ни высокопарное

морализаторство на них не подействовало. И в итоге

коррупционная «смычка» чиновников и торговцев

фактически сорвала государственное регулирование

внешней торговли, не позволила пополнить казну валютой,

обеспечить должное снабжение войск и населения.

Кончилось тем, что в июле 1920 г., ради получения

валюты от экспорта

сырья с целью покупки за границей

крайне необходимых для армии военных и горюче-смазочных

материалов, Врангель пошел на крайнюю меру: он ввел

государственную монополию экспорта зерна. Эта мера

вызвала сильнейшее недовольство массы торговых фирм,

которые оказались отстранены от самых выгодных экспортно-

импортных операций. На правительство посыпались

обвинения в «стеснении торговли», в

«удушении частной

инициативы». Но чем жестче становились регулирование и

мелочнее регламентация внешней торговли, тем

изобретательнее и циничнее становились предприниматели,

тем активнее они искали возможность за взятку преодолеть

все «стеснения» очередного «социалистического

эксперимента» правительства. Кроме всего прочего, они

организовали, путем жалоб и доносов, массированную,

озлобленную кампанию по дискредитации руководителей

ведомства торговли

и промышленности, которых ложно

обвиняли в мздоимстве

156

Таким образом, в условиях смуты на Белом юге

бюрократия выродилась в корпорацию «торговцев Россией».

Предприниматели же, ведомые «патриотизмом своего

кармана» и руководствуясь принципом «Каждый сам за себя,

один Деникин (Врангель) — за всех», продемонстрировали

небывалый расцвет частного и корпоративного эгоизма,

глубокое презрение к национальным интересам России,

невероятную легкость скатывания к преступным способам

коммерции. На этой почве сложился «военно-экономический

союз» бюрократии и буржуазии. Этот коррупционный,

преступный союз ускорил разложение белого тыла в 1919—

1920 гг., усилил смуту, способствовал поражению Белого

движения на юге России.

Библиография

ГАРФ. Ф. 3426. Оп. 1. Д. 2. Л. 12; Соколов К. Н. Правление

генерала Деникина. — София, 1921. — С. 183.

Соколов А. А. Обесценение денег, дороговизна

и перспективы денежного обращения в России. — Екатеринодар,

1920. — С. 94—97.

Соколов К. Н. Указ. соч. — С. 183—185; Калинин И.

Русская Вандея. — М.; Л., 1926. — С. 169.

ГАРФ. Ф. 3426. Оп. 1. Д. 2. Л. 12—12 об.; Соколов К. Н.

Указ. соч.. — С. 185.

Соколов А. А. Указ. соч. — С. 94—97.

Деникин А. И. Очерки русской смуты. — Т. 4. — Берлин,

1925. — С. 218; Врангель П. Н. Записки. — Ч. 1 // Белое дело. —

Кн. V. — Берлин, 1928. — С. 217; Лукомский А. С. Воспоминания. —

Т. II. — Берлин, 1922. — С. 158—159; Калинин И. Указ. соч. —

С. 166; Покровский Г. Деникинщина: Год политики и экономики на

Кубани (1918—1919 гг.). — Берлин, 1923. — С. 107.

Савич Н. В. Воспоминания. — СПб.; Дюссельдорф, 1993. —

С. 292.

Соколов К. Н. Указ. соч. — С. 179; Покровский Г. Указ.

соч. — С. 102—104; Калинин И. Указ. соч. — С. 169; Савич Н. В.

Указ. соч. — С. 292.

157

РГВА. Ф. 109. Оп. 3. Д. 259. Л. 7; Врангель П. Н. Записки. —

Ч. 2 // Белое дело. — Кн. VI. — Берлин, 1928. — С. 116; Немирович-

Данченко Г. В. В Крыму при Врангеле. — Берлин; Мюнхен, 1922. —

С. 24; Оболенский В. Крым при Врангеле. — М.; Л., 1928. — С. 11—

12, 60—61; Валентинов А. А. Крымская эпопея // Архив русской

революции. — Т. V. — Берлин, 1922. — С. 6.

РГВА. Ф. 101. Оп. 1. Д. 174. Л. 27, 204об. —205; Ф. 109.

Оп. 3. Д. 291. Л. 9об.

ГАРФ. Ф. 356. Оп. 1. Д. 15. Л. 33–34; Д. 17. Л. 62об.; Д. 22.

Л. 3; Д. 43. Л. 3.

Documents on British Foreign Policy, 1919—1939. First series.

V. III. — L., 1949. — P. 588; Деникин А. И. Очерки русской смуты. —

Т. 4. — С. 229.

ГАРФ. Ф. 356. Оп. 1. Д. 3. Л. 42; Д. 25. Л. 23; Д. 89. Л. 110;

Д. 94. Л. 30.

Там же. Д. 46. Л. 37; Д. 53. Л. 17, 28; Д. 91. Л. 3.

РГВА. Ф. 109. Оп. 3. Д. 296. Л. 16 об. — 17; Деникин А. И.

Очерки русской смуты. — Т. 5. — Берлин, 1926. — С. 274.

Врангель П. Н. Записки. — Ч. 2. — С. 191; Оболенский В. А.

Указ. соч. — С. 42, 64—65. Савич Н. В. Указ. соч. — С. 369.

158

А. И. Колганов

СМУТА И РЕВОЛЮЦИЯ:

УРОКИ ДЛЯ XXI ВЕКА

Термин «смута», разумеется, далеко не совпадает по

своему значение ни с термином «революция», ни с термином

«революционная ситуация». Смута может не иметь своим

результатом революцию. Революция — равно как

и революционная ситуация — не всегда оформляется

и протекает как смута. Однако смута

может вылиться и в

революцию, и тогда смута становится формой

революционных событий. С этой точки зрения смуту можно

понять как глубокий и затяжной системный кризис,

связанный с высокой степенью массового вовлечения

населения в этот процесс, и высокой степенью

и длительностью внутреннего раскола общества.

Выход из смуты не обязательно связан с коренным

переустройством общества и изменением вектора

исторического развития. Смута начала XVII в. привела

в основном лишь к изменению персонального состава

правящей элиты — распад государственности достиг такой

глубины, что стабилизация власти как таковой уже отвечала

интересам большинства. Особенностью смуты конца ХХ в.,

которая серьезно изменила лицо общества, является

длительное сохранение очень высокого уровня

недовольства

происходящими переменами, что оставляет открытой

потенциальную возможность новой вспышки смуты.

Совершенно очевидно, — и тут нет предмета для

спора — что революция немыслима без определенного

уровня массовой мобилизации и союза между частью элиты

(контрэлитой) и массами, а возникновение смуты, как некой

формы протекания революционного процесса, невозможно

без возникновения разрыва между прежней

элитой, прежней

властью и массами. Прежде чем возникнет союз контрэлиты

и масс, назревает разрыв между массами и властью, которая

не решает проблем, затрагивающих насущные интересы тех

159

или иных крупных социальных групп и слоев. Для начала

революции характерна «слепота власти», которая в упор

отказывается видеть наличие насущных проблем, или, по

крайней мере, недооценивает их остроту. Это характерно

и для Смуты XVII в., и для революционных событий начала

и конца XX в.

Для меня главным в этой теме является не

реконструкция

исторических событий и даже не понимание

их причин, а возможность извлечь уроки для настоящего

и будущего. С этой точки зрения наибольший интерес для

нас, конечно, представляют более близкие исторические

события, в первую очередь, конец 80-х — начало 90-х годов

прошлого века, когда произошел распад советской

государственности при почти полном равнодушии населения

к гибели прежних форм государственной власти. В периодах

до Февраля и до Октября 1917 г. мы точно так же можем

найти ответ на вопрос о том, как может произойти полный

разрыв между народом и властью, как раз и ведущий к тому

явлению, которое мы обозначаем словом «смута». Период

после Октября интересен тем

, как развиваются отношения

народа и власти, сумевшей устоять, пройдя сквозь смуту.

Конфликт между народом и властью не является

в истории чем-то из ряда вон выходящим. Но обычно этот

конфликт не ведет к распаду государственности (что

и является одной из характерных черт смуты). Однако он

приобретает фатальный для власти характер

тогда, когда

власть не просто расходится в чем-то с народом, но при этом

не понимает, и не желает понимать, что представляет собой

народ, каковы его реальные нужды и чаяния.

Власть нередко может идти наперекор тем или иным

интересам большинства народа, но эта ситуация не

обязательно является роковой для власти. То

или иное

расхождение власти с народом может быть компенсировано

умелым компромиссом или лавированием в других

вопросах. Однако если власть не только игнорирует нужды

большинства, защищая лишь интересы узкой правящей

группы (класса), но при этом еще и не отдает себе отчет

160

в природе конфликта, в который она вовлекается, и не

предпринимает никаких мер, чтобы смягчить

обостряющийся конфликт, это может создать угрозу

сохранения власти.

Последняя революция (которую некоторые именуют

контрреволюцией) возникла после так называемого застоя,

который характеризовался крайне вялой реакцией власти на

нараставшие проблемы. Уже длительное время, с начала

70-х годов, сделалось

очевидным замедление темпов

экономического роста, отставание в развитии научно-

технического прогресса, обострение дефицита на

потребительском рынке, рост коррупции. Как результат

нарастало недоверия масс к партийно-государственной

бюрократии, не только обособившей себя от масс, но

и обособившейся от проблем общества, загородившейся от

них в своем клановом мирке с обособленной системой

снабжения, с

особыми ценами и т. д.

То же самое можно сказать об эпохе Николая II, то

же самое мы можем говорить о периоде, предшествовавшем

Смуте XVII в. Перед Февралем и перед Октябрем 1917 г. как

раз и складывались ситуации противостояния народа

и власти в России. Монархическая власть закрывала глаза на

то, что, игнорируя интересы

большей части народа, она

доводит ситуацию в народной толще до точки взрыва.

Монархия ухитрилась возбудить ненависть к себе и в

крестьянстве, и среди рабочего класса, вызвать растущее

недовольство буржуазии, и даже чиновничества и армии

(в том числе и генералитета).

В этом сказывалась и природа институтов тогдашней

власти, ее конструкция, и

способ формирования правящей

элиты, определяющий ее состав, и не в последнюю очередь

личные качества лидеров этой элиты. Дворянская сословно-

бюрократическая монархия, на вершине которой

угнездилась дворцовая камарилья, не озабоченная ничем,

и не желавшая считаться ни с чем, кроме сохранения

привычных форм своего господства, выдвигала

и соответствующих лидеров.