Марченя П.П., Разин С.Ю. и др. (ред.) Народ и власть в российской смуте. Вып. 1

Подождите немного. Документ загружается.

181

В. П. Антонова-Саратовского его соратник М. И. Васильев-

Южин характеризуется «прямолинейным и ядовитым»,

дружеских отношений практически ни с кем не имеющий»,

а левый эсер А. А. Мишин гордо рисуется автором как гроза

классовых врагов, так как в деле он «упорный до

жестокости»

. Непохожесть и отличие от других

проявлялась в твердости характера, бескомпромиссности,

решительности и умении принимать твердые непопулярные

решения, чаще всего карательного свойства. Руководитель

ЧК, присланный из Нижнего Новгорода в Симбирск,

К. Хахарев характеризовался как «строгий к самому себе

и окружающим при исполнении обязанностей, но

справедливый»

и только «самоотверженная кипучая

деятельность К. Хахарева снискала ему всеобщее уважение

и любовь»

Иногда описание обходилось без личных

характеристик, но и в этом случае подчеркивалась эта самая

необычность человека. Приведем пример небольшого

типичного текста начала 20-х годов: «Крестьянин-бедняк, —

он при первых отзвуках Октября вступил на путь

общественной работы. Пятилетняя работа с 1920 года

выковала из крестьянского парня — тип работника

массовика-общественника. Годичная учеба

в губернской

партшколе окончательно оформила его марксистское

мировоззрение, дав уменье правильно разбираться в вопросах

революции»

. Это строки из некролога о П. Кононове —

замполитпросвета нижегородского горкома комсомола,

показывают маркеры формирования текстов о лидерах.

Данный отрывок использует для создания образа лишь один

социально-идеологический контекст. Акценты делаются на

социальном происхождении (крестьянин-бедняк, отклике на

революцию, то есть самоидентификации с важнейшим моментом

в жизни страны (при первых отзвуках

Октября вступил…),

партийной/революционной/подпольной/ общественной работе и

учебе как моменте перерождения и перехода в новое качество

(годичная учеба в губернской партшколе окончательно оформила

его марксистское мировоззрение) внутри (что очень важно для

182

образа — он наш) социальной группы, и признании/

приписывании просветительской миссии (уменье правильно

разбираться в вопросах революции). Или просто в воспоминаниях

появлялись «ставшие обязательными» атрибуты руководителя.

Важные аксессуары в виде портупеи, планшета, гранаты и т. д.

стали родовой принадлежностью красноармейца, комиссара.

Красноармеец Ф. И. Четверкин в письме в «Крестьянскую

газету» дала такое

описание командира: «На выходе из

комнаты, в дверях встретились мы с командиром отряда, он

был коммунист с 1905 года, волосы у него длинные,

зачесанные назад, глаза его черные, в кожаном костюме, через

плечи ремни, к которым прикрепленные шашка и револьвер, на

широком ременном поясе висели де ручные гранаты»

Отдельным предмет гордости/зависти других стали

автомобили. Руководство при первой же возможности

старалось обзавестись автомобилем. Так, симбирский шофер

П. Винокуров сообщает, что в 1918 г. М. Тухачевский ездил на

автомобиле «Паккард», а мятежник Муравьев сгрузил

с парохода «Панар-Левассор»

На деле за этими кусочками выпячиваемой мозаики

картина была вполне обычной — вновь образовавшаяся

номенклатура буквально с первых месяцев установления

власти оказалась в роли дорвавшихся до социальных благ

людьми и «использовала момент» далеко не

в революционных целях. Это доказывают многочисленные

примеры. Так, по обвинению в хищении казенного

имущества было заведено «дело»

на командира 7-й

кавалерийской дивизии прославленного Г. Гая. Закрытию

«дела» способствовало вмешательство командующего

фронтом Тухачевского, который сам в свою очередь был

далеко не бескорыстным в своих революционных

устремлениях. При первой же возможности он возвратил

себе бывшее отцовское имение в Смоленской губернии, где

поселил свою родню (мать с сестрами)

. Если появлялась

возможность, то члены семьи занимали разные должности,

что в условиях голода 1921—1922 гг. обеспечивало

продовольственный паек. Руководитель Симбирского

183

губкома И. Варейкис перевез в Симбирск своих братьев,

которые заняли посты в руководстве местного комсомола

Смутные времена создают наиболее благоприятную

почву для фрагментарного усвоения событий, так как

надежда на торжество правды и справедливости, вера в то,

что есть на свете бесстрашные защитники обездоленных —

это та нить, на которую нанизываются бусинки фактов,

образующих ожерелье хроники смутного времени. Если

бусинка не вписывается в общий узор, ее откладывают

в сторону; ведь дальнейшее функционирование нового

руководства ставит перед ним задачи удержания власти

и сохранения доверия общества. А это уже требовало

систематической работы по созданию нового «героического

иконостаса» путем дирижирования процессом усвоения

цельного образа лидера. Постановление 27 апреля 1924 г.

«О порядке воспроизведения, распространения бюстов,

барельефов, картин и т. д. с изображением

В.И. Ленина»

впервые заговорили о контроле над изобразительным

материалом, касающегося высшего руководства. Так как

отсутствие единообразия «создает опасность усвоения

широкими слоями населения искаженного образа "Ульянова-

Ленина"». Запрещалось без разрешения особой комиссии

распространение любых изображений кроме

фотографических

. Вслед за этим постановлением спустя

два года последовал секретный циркуляр ОГПУ 1926 г.

подписью Г. Ягоды

. Согласно этому документу

запрещалось фотографировать руководителей (членов

правительства, ЦК и некоторых других) без разрешения,

полученного редакцией. Фактически этот документ

ликвидировал деятельность «папарацци» под угрозой ареста

фотографа и штрафа редакции, (местные руководители

поспешили оградить и себя, отдавая подобные

распоряжения, чаще устного характера).

То, что в жизни не совпадало с требованием

«иконы

», просто изымалось из официальной биографии.

Разумеется, приемы перевода сложных жизненных судеб

в спрямленную официальную биографию — такие, как

184

использование особых речевых конструкций, полное или

частичное умолчание о тех или иных поступках и качествах

лидера, — оставались за кадром творимой легенды.

Обществу постфактум предъявлялся не живой человек (тем

более, что часть из борцов были действительно к этом

времени уже не живыми, а о мертвых, как известно, «или

хорошо или ничего») с

душевными метаниями

и сомнениями, а бестелесная командирская машина,

наделенная определенными характеристиками — отношения

героя с социальной средой или стремление к знаниям

и справедливости. Однако в целом такого рода «одежда»

героя на «иконе» скорее служила ему родовым атрибутом

и определяла его место в иерархии ему подобных, а не его

индивидуальность.

Библиография

Исследование выполнено при финансовой поддержке

РГНФ, в рамках научно-исследовательского проекта «Эволюция

властных мифов российской провинции в переломную эпоху:

советское руководство в 1917—1929 гг. (на примере Поволжья)»,

проект № 07-01-21102а/В. — [Прим. авт.].

Антонов-Саратовский В. П. Под стягом пролетарской

борьбы. — М., 1925. — С. 125.

Молодая рать. — 1925. — 25 января (Рубрика «Шевели

мозгой», головоломку составил фотохудожник Иванов).

Вихавайнен Т. Внутренний враг. Борьба с мещанством как

моральная миссия русской интеллигенции. — СПб., 2004. — С. 84.

ГАСПИ СО (Государственный архив социально-

политической истории Самарской области). Ф. 3500. Оп. 1. Д. 199. Л. 4

Там же. Д. 252. Л. 3.

Антонов-Саратовский В. П. Указ. соч. — С. 125.

Горьковская правда. — 1967. — 19 сентября.

Забелин А. Председатель губчека // Ульяновский

комсомолец. — 1967. — 20 декабря.

Молодая Рать. — Нижний Новгород. — 1925. —

6 января.

185

Цит по: Голос народа. Письма и отклики рядовых

советских граждан о событиях 1918—32 гг. — М., 1998. — С. 38.

ЦХДНИ УО (Центр хранения документации новейшей

истории Ульяновской области). Ф. 57а. Оп. 2. Д. 11. Л. 1.

Минаков С. Т. Советская военная элита в политической

борьбе 20–30-х годов. // Кадровая политика. — 2003. — № 13.

Кузнецов В. Н. «Из огня да в полымя». Симбирская

губерния в годы гражданской войны. — Ульяновск, 2000. — С. 16.

Культура и власть от Сталина до Горбачева. Цензура

в Советском Союзе 1917—1991. Документы. — М., 2004. — С. 79.

Там же. — С. 79

Там же — С. 102.

186

Д. В. Лисейцев

РОССИЙСКИЕ «ЧИНОВНИКИ»

НАЧАЛА XVII ВЕКА

В СОБЫТИЯХ СМУТЫ

Период российской истории начала XVII в. получил

от современников меткое название «Смутного времени»

Страна находилась в состоянии глубокого социально-

экономического и политического кризиса, вылившегося

в итоге в первую в отечественной истории гражданскую

войну. Сложившейся ситуацией незамедлительно

воспользовались сопредельные государства. Некоторые из

них, как, например, Англия, не пошли далее создания

проектов установления «протектората» над наиболее

привлекательными в экономическом плане регионами

России. Кочевые государственные образования

на южных

рубежах (Крымское ханство и Ногайская орда) использовали

момент для безнаказанных грабежей без официального

объявления войны, в то время как западные соседи России

(Швеция и Речь Посполита) приступили к открытой

вооруженной интервенции.

В дальнейшем, вплоть до дней сегодняшних,

«Смутой» называли самые разные периоды отечественной

истории, в том числе и

дела совсем недавно минувших лет.

И если мы продолжаем настаивать на прагматическом

смысле существования истории как науки в качестве

«наставника жизни», то обращение к опыту прошедших

веков представляется оправданным. В силу этого

представляется интересным анализ причин, позволивших

Российской державе 400 лет назад выстоять в чрезвычайно

тяжелых условиях.

В этой статье анализу

подвергнут лишь один из

аспектов этой сложной и многогранной темы. Речь пойдет

о роли и позиции в событиях Смуты представителей

центрального аппарата управления Московского царства,

которых мы, используя модернизированную терминологию,

187

часто называем «чиновниками» или «бюрократией»,

а современники именовали приказными людьми.

Россия XVI—XVII вв. не знала разделения власти на

исполнительную, законодательную и судебную. Впрочем,

такого разделения не знала тогда, в сущности, ни одна из

существовавших держав, а сама идея разделения властей,

сформулированная в конце XVII — первой половине XVIII вв.,

долго еще оставалась в большинстве стран

не реалией,

а умозрительным идеалом. В силу этого представляется более

оправданным классифицировать властные структуры

Московской Руси иначе, разделяя их на органы верховной (царь

и Боярская дума), центральной (приказы) и местной (воеводы,

органы земского самоуправления) власти. В центре нашего

внимания — приказы, которые мы определяем как центральные

органы власти Московского государства XVI — начала

XVIII вв., действовавшие в тесном взаимодействии с верховной

властью, наделенные законодательными, исполнительными,

судебными функциями, руководствовавшиеся в своей

деятельности принципом прецедента, опиравшиеся на штат

профессиональных делопроизводителей (дьяков и подьячих).

Как отреагировали властные структуры Московского

царства на потрясения Смутного времени? Мнения

историков по этому вопросу расходятся.

Одни склоняются к точке зрения, высказанной

начале XX века Н. П. Павловым-Сильванским: «Смутное

время не внесло новых начал в государственную жизнь.

Правительство Михаила Феодоровича восстанавливает

[здесь и далее курсив мой. — Д. Л.], утверждает и развивает

основы государственного строя, заложенные в предыдущем

столетии. Московское государство времени царя Алексея

Михайловича по главным началам своего строя не

отличается от

государства времен Иоанна Грозного»

Иначе на этот вопрос ответил С. Ф. Платонов,

писавший: «Во всех своих мероприятиях новая московская

власть стремилась к тому, чтобы вернуться к старому

порядку, "как при прежних великих государях бывало". Она

пока не чувствовала, что Смута уже навсегда опрокинула

188

этот старый порядок и что грядущая жизнь должна

строиться заново, на сочетании старых основ с новыми

элементами»

При всех расхождениях между приведенными

мнениями, они сходятся в одном: констатируется факт

разрушения в ходе Смуты структур государственной власти,

которые новой царской династии Романовых пришлось

восстанавливать, подражая, в большей или меньшей

степени, образцам, оставленным угасшей династией

Рюриковичей.

Так или иначе, но априорные утверждения о том, что

российская государственность была полностью

разрушена

в эпоху Смуты, стали «общим местом» в исследованиях по

российской истории XVII в. Однако комплексный анализ

сохранившихся до наших дней документов позволяет

прийти к принципиально иным выводам

Исследование состояния приказного аппарата

управления Российской державы конца XVI — начала

XVII вв. позволяет сделать ряд выводов, опровергающих

традиционное представление о крушении системы

государственных органов в эпоху Смуты. Центральные

властные органы Московского царства — приказы,

в течение всего Смутного времени функционировали

исправно и бесперебойно. В рассматриваемое время

в столице действовало примерно два с половиной

десятка

самостоятельных приказных учреждений. В массе своей они

благополучно пережили Смуту. Было упразднено (за счет

слияния с однородными ведомствами) четыре приказа:

Судный Рязанский и Судный Дмитровский приказы, слились

с Судным Владимирским и Судным Московским;

Нижегородская четверть была включена в состав

Новгородской четверти; Старый и Новый Земский дворы

были объединены в

одно ведомство, называвшееся Земским

двором. Перечисленные трансформации имели место на

начальном этапе Смуты, еще до падения правительства

Василия Шуйского. На исходе Смуты, в самом начале

царствования Михаила Федоровича, было создано два новых

189

приказа — Казачий и Кабацкий. Создание последнего

в условиях Смуты могло бы вызвать иронию, если бы не тот

огромный вклад, который это учреждение внесло в дело

оздоровления государственного бюджета. Таким образом,

государственная система Московской Руси оказалась

достаточно прочной, чтобы вынести без существенных

потерь все потрясения гражданской войны

Не в последнюю очередь причиной тому стала

грамотная кадровая политика, проводившаяся в приказах

высшим руководством страны. За 15 лет Смуты (1604—

1619 гг.) выявлены имена 182 дьяков, проходивших службу

в центральных ведомствах Московского государства (дьяки,

несшие службу в городах, но не привлекавшиеся

в означенный период к столичной службе, в расчет не

берутся). Суммировав разрозненные

данные сохранившихся

источников, можно с относительной полнотой

реконструировать их служебные биографии и составить

списки руководителей центральных административных

учреждений начала XVII в. Как удалось установить,

одновременно в приказах рассматриваемого периода несло

службу не более полусотни дьяков. Вместе с подьячими,

чиновниками более низкого ранга, их насчитывалось около

600 человек, то есть на одного «крупного

управленца» в

центральных органах власти приходилось по 10—12

подчиненных. Учитывая, что все население страны в начале

XVII в. вряд ли было более 6–7 млн человек, мы увидим, что

один «чиновник» в то время приходился на 10 тысяч

жителей страны (цифра, как кажется, ничтожная, если

сравнивать ее с нынешним состоянием дел).

Мы не имеем оснований

утверждать, что события

Смутного времени повлияли на численное состояние штата

московских приказов. В приказах начала XVII в., тем не

менее, наблюдались довольно заметные персональные

изменения. Однако объяснять их исключительно влиянием

Смуты также нет оснований. Периоды наиболее

радикальных перемен в персонале московских приказов

пришлись на время, предшествующее Смуте (царствование

190

Бориса Годунова), а также на период соправления царя

Михаила с патриархом Филаретом (то есть уже по выходе

страны из Смуты). Борис Годунов обновил состав

московского дьячества, по нашим подсчетам,

приблизительно на 40%. Из приказов тогда выбывали по

разным причинам опытные руководители, тогда как их

место занимали люди, не имевшие административного

опыта, но

зато обязанные своим возвышением новой

династии.

Разумеется, подобная кадровая политика не

вызывала восторга у опытных приказных дельцов. Думается,

именно их позицию огласил в своем «Временнике» дьяк

Иван Тимофеев, писавший: «…Он [Борис Годунов. — Д. Л.],

а еще более такие же, после него бывшие, превратили в

ничто должности начальников, …действительных дьяков,

…без всякой награды отказывая им, а на их место на долгий

срок назначили поставленных за взятки. Эти не привыкли

и не знали совершенно того, что в достаточной мере

и самостоятельно постигли наученные долгим опытом

изрядные дьяки, опытные в управлении и в постепенном

движении текущих дел. Те же едва только немного

и несовершенно умели каждый при начертании своего

имени пером на бумаге криво, как бы не свою, трясущуюся

протащить руку и ничего более. На прочее же, что было

свойственно подобным чинам, они были никак не способны,

разве только на явное и тайное совершение зла»

Представляется, что в тревожных условиях стремительно

развивавшегося социально-экономического и политического

кризиса подобный подход к опытным административным

кадрам вряд ли был правильным.

Вторая волна активных кадровых перемен имела

место уже после выхода страны из Смуты. Эти перемены

исследователи традиционно связывают с именем

вернувшегося в 1619 г. из польского плена патриарха

Филарета

Никитича, фактически возглавившего российское

правительство при слабом монархе — царе Михаиле

Романове, являвшемся к тому же родным сыном патриарху.