Поэтика барокко: завершение риторической эпохи
135
бы», какой может и должна она быть, людьми той эпохи, в том числе и
самим протопопом Аввакумом!
Эта «судьба» неразрывно сплетена со всей стихией истолкования,
со всем тем, что понимается и истолковывается,— и «я», и облик созда-
ваемых литературных произведений, и т. д. и т. п.
В «Видениях» Мошероша герой оказывается при дворе древнего
короля Ариовиста, и тут ему устраивают форменный допрос. Он держит
ответ перед своими судьями, и в ответе на третий вопрос с волнением и
с большой точностью передает обстоятельства беспокойной жизни свое-
го автора: «1. Мое имя — Филандер. 2. Я немец по рождению, из Зит-
тевальдта. 3. Я, правда, и сам не знаю, что я такое вообще: я — то,
чего хотят. В эти бедственные времена мне пришлось приноровляться
ко всяких людей головам: словно шутовской колпак, меня мяли, крути-
ли,
вертели, жали, давили, тянули и топтали. Пришлось много страдать,
много видеть, много слышать и ни к чему не привыкать,— смеяться,
когда не смешно на сердце, отвечать добрым словом тем, что творили
мне зло и пользовались мною, как холодным жарким: я и амтманн, а
после того, как безумцы несколько раз подряд чистили и грабили, и
пугали, и жгли, и пытали, и гнали и выселяли меня, я и гофмейстер, и
счетовод, и рентмейстер, и адвокат, я то охотник, и мажордом, и коню-
ший,
то опять амтман, строитель, староста, судебный исполнитель и ко-
нюх, и пастух, и стрелок, и солдат, и крестьянин. И часто должен был
исполнять такую работу, какой постеснялись бы и постыдились и ста-
роста, и судебный исполнитель, и конюх с пастухом, и стрелок, и солдат,
и крестьянин» [Мошерош, 1986, с. 111
—112].
Ко всему тексту на поля
вынесен тезис: «Война и бедствия чему только не научат» (Der Krieg und
die Trangsalen lehren wunderliche Dinge). В немецком тексте приведенного
отрывка лишь трижды — в самом начале — встречается «я»: все ос-
тальное — один период, разделенный разными знаками препинания,
где в духе тогдашнего языка писатель избегает этого личного место-
имения, зато тем самым особенно отчетливо рисует, как это «я» теряет-
ся во всем том, чем ему пришлось быть: я есть то, чего хотят, и это
«я» не знает, что оно такое сверх того, чем оно было бы («was ich sonst
bin»).
Все, чем занимался герой (и сам Мошерош), — это и вынужден-
ное,
и накинутое на него со стороны (тоже маскарад). А «я» только дает
отчет в своем бытии другими.
Быть другим, вынужденным быть другим — это судьба, и судьба
общая для всех людей. В пределах риторической системы эта судьба —
не быть самим собою — осознается как проблема имени, в эпоху же
барокко эта проблема по всей вероятности приобретает напряженно-
экзистенциальный смысл. Как призвание, предназначение индивида
теряется в навязываемых ему занятиях-масках, так ученое обыгрыва-
ние и переиначивание своего имени позволяет знаменательным обра-