повседневной письменности, несравненно более близкая живому разговорному русскому языку, но
имевшая отчетливый канцелярский характер — это был письменный язык официальных деловых
бумаг, переписки и документов.
Ни та, ни другая традиция не могла соответствовать запросам, предъявляемым к языку изящной
словесности. И, осуществляя стилевую реформу, Ломоносов исходил из главного: многовековое
русское двуязычие, функционирование славенского языка древней книжности наряду с живым
русским разговорным языком привело к очень глубокой и органичной ассимиляции большого
количества славянизмов этим последним. Поэтому Ломоносов, обосновывая нормы литературного
стиля новой русской письменности и, следовательно, исходя из данности именно живого
современного ему русского языка, положил в основу своей реформы именно эту,
«славенороссийскую» языковую общность.
Все слова русского языка он разделил на три группы. К первой он отнес слова, «которые у древних
славян и ныне у россиян употребительны, например: бог, слава, рука, ныне, почитаю» (474), то есть
общие для церковно-славянского и русского языков, по содержанию и форме не отличающиеся. Ко
второй — практически ушедшие из разговорного обихода, но обычные в церковно-славянской
письменной традиции. Наконец, в третью группу вошли исконно русские слова, «которых нет в
остатках славенского языка, то есть в церковных книгах, например: говорю, ручей, которой, пока,
лишь» (474). И для этой группы тоже было исключение: «презренные слова, которых ни в каком
штиле употребить не пристойно» (474). Примеров таких слов Ломоносов не приводит, но из
контекста других его работ ясно, что здесь он имеет в виду не столько ненормативную лексику,
сколько грубые просторечные вульгаризмы типа «раскорячиться» или «пупырь».
На основе этого деления лексического состава русского языка на три генетических пласта
Ломоносов и предлагает свою теорию стилей: «высокого, посредственного [среднего или простого]
и низкого», причем перечисляет и жанры, которым тот или иной стиль более всего приличествует.
Высокий стиль предполагает использование славено-российских слов и допускает включение
церковнославянизмов, не утративших своей семантической актуальности. Это стиль героической
поэмы, оды, ораторской речи. Средний стиль формируется на основе славенороссийской лексики,
но допускает включение «речений славенских, в высоком штиле употребительных, однако с
великою осторожностью, чтобы слог не казался надутым» и «низких слов; однако остерегаться,
чтобы не опуститься в подлость» (475). Средний стиль — стиль всех прозаических театральных
пьес, стихотворных посланий, сатир, эклог и элегий, а также научной и художественной прозы.
Низкий стиль основан на исконно русской лексике, из него вообще исключаются
церковнославянизмы, но допустимо употребление слов, общих для церковнославянского и русского
языков; допускается и использование «простонародных низких слов» (475). Это стиль эпиграммы,
песни, комедии, эпистолярной и повествовательной бытовой прозы.
Таким образом, очевидно, что реформа литературного языка осуществлена Ломоносовым с явной
ориентацией на средний стиль: именно слова, общие для русского и церковно-славянского языков и
не имеющие поэтому жесткой закрепленности за высоким или низким стилем, находятся в центре
всей системы: в той или иной пропорции славенороссийская лексика входит во все три стиля.
Отсечение языковых крайностей — безнадежно устаревших славянизмов и грубого вульгарного
просторечия тоже свидетельствует о том, что в теоретическом плане Ломоносов ориентировался
именно на усреднение стилевой нормы нового русского литературного языка, хотя эта ориентация
и пришла в определенное противоречие с его жанрово-стилевой поэтической практикой.
Как литератор и поэт, Ломоносов в своих торжественных одах дал блистательный образец именно
высокого литературного стиля. Его лирика (анакреонтические оды) и сатирико-эпиграмматическая
поэзия не имели такого влияния на последующий литературный процесс. Однако в своей
теоретической ориентации на среднестилевую литературную норму Ломоносов оказался столь же
прозорлив, как и в реформе стихосложения: это в высшей степени продуктивное направление
русского литературного развития.
А.П. Сумароков.
Сам Сумароков считал, что его поэтическая деятельность является служением обществу, формой
активного участия в политической жизни страны.
Основная конкретная поэтика С. – требование простоты, естественности, ясности поэтического
языка, - направлена против ломоносовского «великолепия». Поэзия, построения которой добивается
С., - трезвая, деловитая поэзия. Она должна говорить от лица высшего разума, и она чуждается всего