знак, написал тем же карандашом и синими чернилами: «т. Крестинский предлагает иное:
въезд в Россию в перспективе, а не сейчас. А сейчас лекционная работа. Предлагаю
принять предложение Крест[инского]. Л. Троцкий». Не получив других мнений
опрашиваемых, Молотов решил перенести вопрос на заседание Политбюро, пометив
карандашом в конце письма: «отложить до 13/III». Однако, накануне заседания, 12 марта
1922 г., ответственный секретарь ЦК РКП(б) все же посчитал, что двух голосов вполне
достаточно, и наложил еще одну карандашную помету, подводящую итог опроса:
«Сообщить т. Кр[естинско]му: (далее зачеркнуто: что это. — С.П.) Ваше предложение о
Львове принято. Молотов. 12/III». При этом Молотов внес в первое предложение своей
первой пометы уточнение, что опрошены были только два человека: «Опросом 2-х
чл[енов] п[олит]б[юро] (в круговую)».
Как видим, постановление о Львове действительно было принято голосованием опросом,
который проводился, правда, не 11 марта, а в период с 9 по 12 марта 1922 г., причем
голосовали только двое человек: Молотов и Троцкий. Возможно, именно столь
немногочисленное представительство членов и кандидатов в члены Политбюро и вызвало
желание Молотова обсудить проблему непосредственно на заседании высшего
партийного органа. Однако от этой идеи Молотов почему-то отказался, посчитав
постановление принятым. Наверное, здесь сыграла свою роль помета Троцкого, в которой
ответственному секретарю ЦК РКП(б) разъяснялось, что Крестинский не просил
разрешения на въезд Львова в Россию, т.е. в положении бывшего обер-прокурора ничего в
общем не меняется и он остается в Германии.
На самом деле в своем письме Крестинский, как и заметил Троцкий, просил адресатов
дать согласие на подготовку Львовым в течение двух месяцев нескольких («три — четыре
— пять») тем для будущего лекционного турне по России. В Россию же Львов должен
был вернуться, по Крестинскому, после окончания этой работы, если предложение
полпреда найдет поддержку в Москве. В случае же отказа, Крестинский считал
необходимым дать визу Львову на въезд в Россию немедленно, т. к. иначе будет «ничем,
ни перед кем нельзя мотивировать того, что мы не пускаем в Россию человека таких
настроений к[а]к Львов», тем более, что в Германии «зимой, без определенных занятий,
без близких людей,
[85]
Львов, при его безпомощности, конечно погибнет». К этому предложению полпред
пришел в результате советов с «бывшими сменовеховскими друзьями» Львова. С точки
зрения автора письма, у его подопечного для успешной лекционной работы в России были
вполне серьезные заделы: три тома воспоминаний, «охватывающих весь период
революции», и брошюра «Советская власть в борьбе за русскую государственность»,
которую Крестинский послал в Москву «прошлой почтой» и приложил еще раз к письму.
Именно эту брошюру, кстати, и ждали, согласно декабрьскому 1921 г. постановлению
Политбюро о Львове, в ЦК партии. Окупить содержание голодающего Львова берлинским
полпредством в течение трех прошедших и двух предстоящих месяцев его глава
собирался за счет выручки от продажи книги воспоминаний. «Поэтому думаю, —
подводил итог всему изложенному Крестинский, — что лучшим выходом является
принятие моего предложения».
Помимо дела с «подлинным» протоколом экземпляры письма Крестинского отложились в
деле с «хранилищным» протоколом в РГАСПИ и в тематическом деле АПРФ о
сменовеховцах[102]. Данные экземпляры являются машинописными копиями с копий,
сделанными одновременно с текстами постановлений, к которым они оказались
приложенными. При их изготовлении бланк берлинского полпредства РСФСР в Германии
с датой письма был опущен, поэтому по настоящим копиям с копий узнать дату
написания Крестинским своего послания невозможно. Имеющиеся на подлиннике пометы