организмами, ибо второй организм реагирует не прямо на эти стимулы, а
посредством реакций первого, выражающих и несовместимость стимулов и
одинаковость их действия. Для него-то, второго индивида, это реагирование
первого внешняя картина, а не собственное внутреннее состояние. Он-то может
совместить отдифференцированные в мозгу первого индивида звук и
предметное действие, слово и вещь и адресовать такой сдвоенный сигнал
обратно первому (или кому-либо). И тот испытает потрясение.
Конечно, все это лишь рабочая схема, но, кажется, она близка к реальности.
Во всяком случае дальше мы уже будем оперировать только с выведенным
сейчас совершенно новым явлением и понятием, которое окрестим
"дипластией", и с его развитием. Полустершимся следом для демонстрации
природы дипластии могли бы послужить метафоры, еще более речевые
обороты заклинаний. Дипластия это неврологический, или психический,
присущий только человеку феномен отождествления двух элементов, которые
одновременно абсолютно исключают друг друга. На языке физиологии высшей
нервной деятельности это затянутая, стабилизированная ситуация "сшибки"
двух противоположных нервных процессов, т. е. возбуждения и торможения.
При "сшибке" у животных они, после нервного срыва, обязательно снова
разводятся, а здесь остаются как бы внутри скобок суггестивного акта. Оба
элемента тождественны в том отношении, что тождественно их совместное
суггестивное действие, а их противоположность друг другу способствует их
суггестивному действию. Дипластия единственная адекватная форма
суггестивного раздражителя центральной нервной системы: как выше
подчеркивалось, незачем внушать человеку то действие или представление,
которое порождают его собственные ощущения и импульсы, но, мало того,
чтобы временно парализовать последние, внушающий фактор должен лежать
вне норм и механизмов первой сигнальной системы. Этот фактор в лице
дипластии биологически "бессмыслен", "невозможен" и вызывает реакцию на
таком же самом уровне как бы невротическом, но не мимолетном, а постоянном
для сферы общения. То, что у животных катастрофа, здесь, в антропогенезе,
используется как фундамент новой системы. Следовательно, то, что у
животных физиологи традиционно, хотя и навряд ли верно, рассматривают как
патологию высшей нервной деятельности
68
, в генезисе второй сигнальной
системы преобразуется в устойчивую норму.
Правда, нет никаких логических или физиологических препятствий для
представления о затяжном характере ультрапарадоксальной "фазы". Разве
какие-либо эксперименты над животными доказали, что она может длиться не
более какого-то количества минут или часов? Напротив, экспериментальные
неврозы у животных оказались в ряде случаев довольно стойкими, трудно
устранимыми. Но то, что сложилось в речевой деятельности человека, не идет
ни в какое сравнение. Ультрапарадоксальная "фаза" для человека в отношении
высшей нервной деятельности на уровне второй сигнальной системы стала
пожизненной, может быть, лишь несколько отступая в пожилом возрасте (что
воспринимается как умудренность). Но это справедливо не только для жизни
индивида, а и для совокупной всемирной истории человеческого рода.
Однако, с другой стороны, в поступательном ходе всемирной истории
происходили одни за другими качественные сдвиги в отношениях между
словами и вещами. Контрсуггестия побеждала суггестию, вещи побеждали
слова. Это принадлежит к очень глубоким чертам истории как цельного
процесса. Сдвиги начались вместе с ранними стадиями развития труда и
производства, но они становятся особенно отчетливыми с утратой трудом и
материальной жизнью своей традиционности и квазинеподвижпости
69
.