Очевидно, что сказанное применимо не только к фактам о реликтовом
гоминоиде.
Подойдем к проблеме с другой стороны.
Для любого "обществоведа", а тем более для такого "универсалиста", как
Поршнев, имеет ключевое значение одно фундаментальное отличие
общественных наук от естественных. Если физик или химик не может
объяснить, почему его гениальное открытие обществом отторгается, то факт
такого непонимания не ставит под сомнение его профессиональную
компетенцию. Если обществовед не понимает - значит он плохой обществовед,
ибо вопрос о механизмах восприимчивости общества (населения, научной и
политической элиты и т.п.) к различным новациям прямо входит в предмет его
науки.
Понимал ли Поршнев проблему "внедрения"? Безусловно.
Ведь именно он и никто другой исследовал механизмы защиты от суггестии
(контрсуггестия) и способы слома такой защиты (контрконтрсуггестия). Он как
высококлассный профессионал не мог не видеть, какие формы контрсуггестии
применяются для защиты от его аргументов, но не нашел подходящих форм
контрконтрсуггестии. Ситуация - в чем-то схожая с З. Фрейдом, который в
каждом возражении против результатов своих исследований обнаруживал один
из исследованных им "комплексов". Точно так же и Поршнев отчетливо видел в
реакции на изложение результатов своих исследований проанализированные им
самим способы защиты от воздействия словом.
Почему же он не нашел подходящих форм контрконтрсуггестии?
Разумеется, человек не всесилен, и даже в самом интеллектуально развитом
сообществе никогда не отключается абсолютно возможность рецидивов
наиболее примитивных форм контрсуггестии, которые оказываются особо
эффективными против тех, кто не может позволить себе опуститься на тот же
уровень.
Однако представляется, что дело не только в этом, и даже главным образом - не
в этом. Выскажу гипотезу, что именно в оценке подходящих форм
контрконтрсуггестии Поршнев серьезно ошибся.
Поршнев, безусловно, страдал, так сказать, профессиональной болезнью
всякого "диахронического универсалиста" - очевидной для большинства
современников переоценкой уровня прогрессивности той ступени развития, в
которой он сам жил. Именно в этом справедливо обвиняли Гегеля.
Можно с уверенностью предположить, что Поршнев догадывался об угрозе,
которую таит эта болезнь и для него лично. Приведу очень характерное его
рассуждение о Гегеле: "Мы нигде не находим у Гегеля прямого утверждения,
что прусская монархия в ее реальном состоянии того времени уже является
достигнутым идеалом [...]. Субъективно Гегель рисовал, скорее, утопию
дальнейшей эволюции прусского государства, предъявляя ему свои требования
и векселя, хотя и сопровождаемые бесчисленными восхвалениями и
церемонными поклонами"
60
.
То же самое можно сказать и о самом Поршневе. Он и рисовал "утопию
дальнейшего развития" СССР (и "социалистического лагеря" в целом), и
"предъявлял ему свои требования и векселя", не избегая ни "восхвалений", ни
"церемонных поклонов". Однако, даже учтя все это (воспроизведем
поршневскую логику анализа "основной социологической проблемы"),
придется констатировать: остается слишком многое, что он писал об
окружающей социалистической действительности безусловно искренне, но