Сохор А.Н. Бородин А.П

Подождите немного. Документ загружается.

Н. А. Римский-Кор-

саков

(I, 235). «Как он только выпутается из финансовых

затруднений — не знаю,— пишет Бородин несколько

ранее.— Кажется, если б можно было, так бы и по-

мог ему, именно материально помог» (I, 159).

В борьбе музыкальных партий роль Бородина не

ограничивается дружеской моральной поддержкой

Балакирева. Он участвует в музыкально-обществен-

ной жизни этих лет и как композитор.

Исполняются публично некоторые из его ранее

написанных произведений. Так, 25 апреля 1869 года

А- Н. Пургольд исполнила «Спящую княжну» на

музыкально-литературном вечере в зале Петербург-

ского собрания художников, а 30 апреля 1870 года

певица А. А. Хвостова спела в своем концерте «От-

равой полны мои песни». Появляются их первые

нотные издания. Через посредство Балакирева Бо-

родин передает московскому нотоиздателю П. И. Юр-

генсону романсы «Спящая княжна», «Отравой полны

Мои песни», «Фальшивая нота», которые выходят

А. II. Бороди!

209

в свет в 1870 году (а позднее —

«Море»), Через

3 года петербургский издатель В. В. Бессель выпу-

скает также «Песню темного леса», «Морскую ца-

ревну» и «Из Гейне» («Из слез моих...»). Наконец

в 1875 году в издании Бесселя выходит Первая сим-

фония в переложении для фортепиано в 4 руки.

Эти издания находят отклик в печати. В част-

ности, Кюи публикует отзыв о трех романсах, из-

данных Юргенсоном, отмечая «богатство и зрелость

мыслей» и «изящество внешней отделки» в «Спя-

щей княжне», «красоту и изящество» в «Фальшивой

ноте» (с ее «прелестной музыкой в шумановском

роде») и, наконец, сильнейшее впечатление, которое

производит «на чуткого слушателя» романс «Отра-

вой полны мои песни» — «вдохновенная вспышка,

чрезвычайно страстная и чрезвычайно талантли-

вая».'® Через 5 лет он в этой же газете дает высо-

кую, хотя и одностороннюю, оценку Первой симфо-

нии в связи с выходом ее 4-ручного переложения.

Повторяя в основном сказанное ранее им же в ре-

цензии на исполнение этой симфонии в 1869 году,

Кюи снова подчеркивает, что она «поражает своей

яркой .талантливостью», и высказывает сожаление,

что «Русское музыкальное общество не обратит на

нее надлежащего внимания и не исполнит ее

вновь».'''

Но не одни лишь хвалебные отклики о своей

музыке приходится читать в эти годы Бородину

в газетах. Борьба в печати вокруг его творчества,

начатая в 1869 году полемикой Серова и Кюи по

поводу Первой симфонии, продолжается. Теперь

основным противником Бородина выступает

Г.

А. Ла-

рош. Строки его о романсах Бородина в заключи-

тельной статье из серии «Русская музыкальная ком-

позиция наших дней» — одни из остроумнейших

в наследии критика. И вместе с тем — это одно из

самых ярких свидетельств ограниченности и консер-

ватизма его воззрений, его вражды к музыкальному

новаторству. Признавая, что автор романсов «не ли-

шен композиторского таланта», Ларош в то же время

объявляет Бородина «врагом и гонителем музыки»

210

и обрушивает град насмешек на его сочинения, на-

ходя в них главным образом «болезненные и урод-

ливые причуды»."^

Видимо, Ларошу, боровшемуся с Могучей куч-

кой, музыка Бородина казалась особенно чудовиш;-

ной по своей дерзости, так как он склонен даже вы-

делять Бородина среди всех кучкистов, делая его

имя нарицательным для обозначения музыкального

«нигилиста». Так, выступая против недооценки вто-

ростепенных и весьма «умеренных» немецких ком-

позиторов Фолькмана и Раффа, он пишет: «Бывает

так, что мы отвергаем Фолькмана, а признаем г. Бо-

родина. Мы в новейшей немецкой музыке видим

упадок искусства, а между тем преклоняемся перед

самою крайнею и грубою формою этого упадка».'®

Вокруг музыки Бородина возникают и устные

споры. «Бессель сообш;ил мне между прочим,— рас-

сказывает композитор,— что Фиф

принес в одно

общество мои романсы с намерением ужасать пуб-

лику безобразием новой музыки и начал глумиться

над ними. В обществе был пианист Гартвигсон, уче-

ник Листа, солист датского короля. Тот пришел

в ужасный восторг от романсов, начал горячо защи-

щать их и сел играть, говоря, что из них можно и

нужно сделать фортепианные вещи и что вещи эти

будут очень хороши» (II, 50—51).

В результате известность Бородина-композитора,

в глазах одних — скандальная, других — почетная,

постепенно растет. И Бородин имеет немало слу-

чаев убедиться в этом. Приехав в Казань, он видит,

что его уже знают в этом городе как музыканта.

«Вечером сегодня я приглашен на музыкальный ве-

чер, где специально интересуются мною как музы-

кантом»,— пишет он жене, а через несколько дней

добавляет: «Я нашел здесь поклонников себе по всем

частям, даже по музыке. Мне устроили два музы-

кальных вечера квартетных... Есть даже поклон-

ник нашего кружка, который знает все наши

* Шуточное прозвище реакционного критика Феофила

Толстого.

'4* 211

произведения...» (II, 39—40). «Петербургское собра-

ние художников», неожиданно для Бородина, при-

глашает его в 1870 году к себе, «желая почтить в нем

одного из даровитейших представителей современ-

ного искусства». А еще раньше, осенью 1869 года, од

рассказывал Екатерине Сергеевне об отношении

к нему музыкальных деятелей: «Директора [РМО]

все пристают ко мне, чтобы я дал им что-нибудь

хоть для квартетных вечеров, квартетов, романсов

и пр. Бессель, новый нотный торговец, пристает ко

м.не, чтобы я отдал ему мои романсы для печати

и пр.» (I, 154). Понятно, что все это укрепляет

в скромнейшем Бородине веру в свои силы, вооду-

шевляет на занятия музыкой.

В 70-х годах он продолжает изредка музициро-

вать дома, по старой памяти берется за виолончель

и разыгрывает камерные ансамбли вместе с Екате-

риной Сергеевной и друзьями-музыкантами. Но те-

перь это бывает лишь летом, на даче. Зимой же

Бородин «производит» чужие музыкальные произ-

ведения только в академии, главным образом в ка-

честве дирижера студенческого хора. Хор под его

управлением выступает в благотворительных кон-

цертах и на музыкальных вечерах, которые Боро-

дин устраивает в МХА, и пользуется таким успе-

хом, что его концертные выступления находят

освещение в петербургских газетах.

Не ограничиваясь этим, Бородин использует лю-

бые возможности, чтобы «помузыканить» со студен-

тами, привлечь их к серьезной музыке, обнаружить

и поддержать музыкально-даровитых людей. А та-

ких людей, увлеченных к тому же новой русской

музыкой, здесь, по-видимому, немало. Показательно,

например, что среди слушателей МХА нашла горя-

чий отклик «Псковитянка» Римского-Корсакова, и,

по рассказу ее автора, «студенты-медики, говорят,

орали в коридорах академии песню вольницы

всласть».'^ (Конечно, большое значение имело и

свободолюбивое содержание этой песни, пришед-

шееся по сердцу «академической вольнице».) Таким

образом, усилия Бородина находили благодарную

212

jjo4By. A эту почву подготовил в большой мере

он сам.

Для участия в музыкальных вечерах академии

Бородин привлекал композиторов и лучших арти-

стов (в частности, с приглашения на один из таких

вечеров началась его дружба с С. И. Танеевым).

Нередко, пользуясь соседством своей квартиры

с академическими аудиториями, он выкатывал в ко-

ридор свой рояль, выносил обеденный стол, служив-

ший эстрадой, и начинался импровизированный

концерт. «Бородин аккомпанировал, а любители-сту-

денты, взлезая на стол, пели,— рассказывает Алек-

сандр Павлович Молас.— Между ними особенно от-

личался своим талантливым исполнением Владимир

Никанорович Ильинский, очень недурной баритон,

немного поучившийся пению у оперного певца того

времени Комиссаржевского... Бородин привел Иль-

инского к нам, и он более не пропускал вокальных

вторников».

Благодаря Бородину Ильинский познакомился со

всеми кучкистами и стал непременным участником

их собраний, первым исполнителем баритоновых

партий из опер Римского-Корсакова, Мусоргского и

Бородина; выступал он также с Мусоргским в кон-

цертах для учащейся молодежи, пропагандируя его

произведения. По воспоминаниям М. М. Ипполитова-

Иванова, Бородин бывал иногда у Ильинского дома,

заглядывая после какого-нибудь заседания «попить

чайку и побеседовать об „Игоре"».

Музицирование в академии под руководством

Бородина помогло выдвинуться и другим певцам-

любителям из числа студентов и врачей. Один из

них, тенор В. В. Васильев, также сблизился с Могу-

чей кучкой, пел на ее собраниях Дон-Жуана в «Ка-

менном госте» Даргомыжского, Матуту и Тучу

в «Псковитянке» Римского-Корсакова. В. Стасов

рассказывал Б. Асафьеву еще об одном певце из

среды медиков или химиков, фамилию которого он

Забыл; по словам Стасова, для этого своего знако-

мого Бородин сочинил арию Кончака. Так музы-

кально-просветительская деятельность смыкалась

213

с творчеством.. .* Больше всего, однако, Бородин

втягивался в круг музыкальных интересов, когда

общался с балакиревцами и их окружением — с той

обширной творческой средой, которая стала для него

близкой и родной еш;е в 60-х годах.

1869—1877 годы явились для композиторов Мо-

гучей кучки временем огромных творческих успе-

хов. Были завершены и поставлены на сцене такие

программные произведения, как «Псковитянка» и

«Борис Годунов», появились многие романсы Рим-

ского-Корсакова и Мусоргского, «Исламей» Балаки-

рева, «Анджело» Кюи, шла работа над «Хованш;и-

ной». Бородин знакомился с этими сочинениями за-

долго до их завершения на музыкальных собраниях

Балакиревского кружка, которые происходили по-

прежнему то у отдельных кучкистов (в частности,

у Бородина), то у Л. И. Шестаковой, Д. В. Стасова,

в доме Пургольдов или художника К. Е. Маковского.

Круг музыкантов — участников этих собраний

еш;е более расширился. Наряду с прежними стали

бывать и принимать участие в исполнении музыки

новые знакомые балакиревцев: певицы Ю. Ф. Пла-

тонова, Л. И. Кармалина, А. А. Хвостова, певцы-лю-

бители Васильев и Ильинский, позднее — совсем мо-

лодые композиторы А. К. Лядов и М. М. Ипполитов-

Иванов, певица В. М. Зарудная и др. Несколько из-

менился и репертуар музицирования. В 60-х годах

балакиревцы, собираясь вместе, уделяли много вре-

мени ознакомлению с классической и современной

музыкальной литературой и ее разбору. Теперь,

когда у них уже были накоплены и знания, и соб-

* Ипполитов-Иванов утверждает, что Бородина подтал-

кивали к творчеству также студенты, которые просили

у него новинок для академических благотворительных кон-

цертов. Трудно сказать, что именно написал Бородин в от-

вет на эти просьбы. Но три произведения для мужского

хора, сохранившиеся в эскизах, могут быть названы пред-

положительно: это хор «Слава Кириллу! Слава Мефодию!».

приуроченный, возможно, к 1000-летию смерти Мефодия

(1885), песня «Вперед, друзья», от которой, кроме чернови-

ков, сохранилась чистовая партия 2-го тенора, и хор «На за-

бытом поле битвы» (см. стр. 704).

314

ственный богатый творческий опыт, программы му-

зыкальных собраний стали составляться почти

исключительно из сочинений кучкистов, главным

образом — из новинок.

Естественно, что возможность показать свое но-

вое произведение еще во время работы над ним и

узнать мнение товарищей по кружку должно было

очень привлекать композиторов и стимулировать их

творчество. Это в полной мере относилось и к Бо-

родину, старавшемуся, несмотря на всю занятость,

не пропускать музыкальные встречи с друзьями.

Его, несомненно, воодушевляли похвалы его про-

изведениям, раздававшиеся на этих встречах: он не

без гордости сообщает Екатерине Сергеевне о том,

например, что его романсы, исполненные в один из

вечеров у Маковских, «произвели громаднейший

эффект» (I, 225), или о горячем приеме кучкистами

показанных им фрагментов новой. Второй симфонии.

Не могли не влиять на него и упреки в композитор-

ском «безделье», часто раздававшиеся на таких со-

браниях. При всей своей невозмутимости Бородин

все же нв оставался совершенно равнодушным

к этим упрекам, и когда основания для них исче-

зали,— например после лета 1875 года,— он был рад

поведать об этом жене: «В этом году никто не бра-

нит меня за бездеятельность по музыкальной части»

(И, 99). И вряд ли следует сомневаться, что обще-

ние с товарищами по Балакиревскому кружку спо-

собствовало появлению на свет многого из того, что

создано Бородиным в 70-х годах. Это можно сказать

не только о коллективной работе (опера «Млада»)

и не только о произведении, написанном специально

для собраний кружка, каким явилась шуточная «Се-

ренада четырех кавалеров одной даме», посвящен-

ная Н. Н. Пургольд и исполнявшаяся Бородиным,

Мусоргским, Римским-Корсаковым и Стасовым, но

и о Второй симфонии, и о «Князе Игоре».

Когда же в 1872 году Балакирев, пережив глу-

бокий идейно-художественный кризис, отошел от

Могучей кучки и начался ее постепенный рас-

пад как единого творческого организма, трезвый

215

М. п. Мусоргский

* С

рациональный взгляд ученого позволил Бородину

увидеть объективные причины этого процесса. Как

известно, распад кружка воспринимался и пережи-

вался кучкистами по-разному. Мусоргскому, напри-

мер, казалось, что, когда «разжалась железная рука-

вица Балакирева», его соратники «поставили слав-

ную боевую хоругвь в укромное место,

поприпрятали

ее тщательно и приперли семью замками за семью

дверьми... Могучая кучка выродилась в бездушных

изменников».2° Правда, Бородина он не относил

к «отрекшимся», но возмуш;ался его спокойствием.

Между тем Бородин сумел еще в 1871 году, до пол-

ного разрыва Балакирева с «кучкой», разглядеть

симптомы назревающего разлада и установить его

истоки: «Он такой деспот по натуре, что требует

себе полного подчинения, до мелочей самых ни-

чтожных. Он никак не может понять и признать

свободы и равноправности. Малейшее сопротивление

216

его вкусам и даже просто капризам для него невы-

носимо. На всех и на все он хочет наложить свое

ярмо. Между тем он сам сознает, что мы все уже

выросли, стоим крепко на своих ногах и в помочах

не нуждаемся» (I, 311).

Через несколько лет, когда расхождение бывших

единомышленников стало фактом, Бородин возвра-

тился к этой мысли в письмах к Кармалиной и под-

черкнул закономерность происшедшего: «Пока

все были в положении яиц под наседкою (разумею

под последнею Балакирева), все мы были более или

менее схожи. Как скоро вылупились из яиц птен-

цы— обросли перьями. Перья у всех вышли по

необходимости различные; а когда отросли крылья —

каждый полетел, куда его тянет по натуре его. От-

сутствие сходства в направлении, стремлениях, вку-

сах, характере творчества и проч., по-моему, состав-

ляет хорошую и отнюдь не печальную сторону дела.

Так должно быть, когда художественная индиви-

дуальность сложится, созреет и окрепнет. (Балаки-

рев этого как-то не понимал и не понимает)... Если

думают, что мы разошлись как люди с Балакире-

вым, то это неправда: мы все его горячо любим по-

прежнему и не щадим ни времени, ни усилий, чтобы

поддерживать с ним прежние отношения... Что же

касается до остальных нас, то мы продолжаем

интересоваться каждым проявлением музыкальной

деятельности друг у друга. Если не все у каждого

из нас нравится остальным, то это опять-таки есте-

ственно— в частности вкусы и взгляды непременно

различны. Наконец, у одного и того же в различные

эпохи развития, в различные времена, взгляды и

вкусы в частности меняются. Все это донельзя есте-

ственно» (П, 89, 108).*

Но если Бородин и не видел в поведении бывших

кучкистов ничего «изменнического» и в отчуждении

* Много позже, после смерти Балакирева, Кюи, выска-

зьгвая свое мнение о причинах распада Могучей кучки,

повторил мысль Бородина и даже точно так же сравнил

кучкистов с цыплятами, а главу кружка —с наседкой.2'

217

Балакирева от «кучки» винил лишь Милия Алек-

сеевича, то это не мешало ему отнестись к своему

учителю с большой чуткостью и теплотой. В годы

наибольшего отдаления Балакирева от прежних со-

ратников Бородин остался одним из немногих, кто

продолжал поддерживать с ним связь и старался

вновь привлечь его к кружку. Сердечным участием

и неподдельной доброжелательностью дышит, на-

пример, обращение Бородина к Балакиреву в ян-

варе 1873 года: «Теперь обращаюсь прямо с вопро-

сом: неужели Вы нас навеки покинули? Неужели

никогда к нам не придете? Неужели Вы не знаете

и не хотите знать, что мы Вас горячо любим не как

музыканта только, но как человека? Неужели я

поверю тому, что Вы в самом деле не имеете вре-

мени настолько, чтобы заглянуть к Вашим добрым

друзьям? Найдите время и приходите» (П, 2.3).

Когда же в 1876 году Балакирев возвратился

к музыкальной деятельности — хотя уже не преж-

ним, а иным человеком,— Бородин горячо привет-

ствовал его «воскресение», сообщив об этом Карма-

линой как о «приятной, в высшей степени отрадной

вещи». Сразу после этого возобновились их встречи

и тем самым — ничем не омраченные дружеские от-

ношения.

Таково постоянное петербургское музыкальное

окружение Бородина в эти годы. Расширился и

круг его московских знакомств. Он сближается

с Н. Д. Кашкиным (который позднее осветил свои

встречи и беседы с ним в интересных воспомина-

ниях) и С. И. Танеевым, укрепляет ранее возникшие

связи с Чайковским и Н. Рубинштейном. В част-

ности, вместе с Балакиревым он посещает Чайков-

ского в Москве летом 1869 года, встречается с ним

во время его приездов в Петербург, знакомит его

со своей музыкой. «Торопите Бородина кончить его

превосходную симфонию»,^^—пишет Чайковский Ба-

лакиреву в октябре 1871 года, очевидно, после того

как Бородин ознакомил его с материалами своей

Второй симфонии (это могло произойти летом того

же года, когда Бородин жил под Москвой непода-

218