Сохор А.Н. Бородин А.П

Подождите немного. Документ загружается.

ские брошюры, «Paroles d'un croyant» Lamennais

[«Слова верующего» Ламеннэ] и кое-что из запре-

щенных русских изданий, вышедших за границей.

Все это, конечно, способствовало развитию в нас

интереса к политике и к социальным вопросам, но

интерес этот был чисто теоретический».'®

В этом рассказе нет фамилий; не упомянут здесь

и Бородин. Но, по указанию М. Р. ГЦиглева, и для

Бородина любимым чтением в 17—18-летнем возра-

сте (т. е. во время его учения в академии) были со-

чинения Пушкина, Лермонтова, Гоголя, статьи Бе-

линского, философские статьи в журналах.

Уже в эти годы определилось место обществен-

но-политических интересов в жизни Бородина.

Поглощенный наукой и музыкой, он никогда не

увлекался политикой и был далек от какой-либо

активной деятельности в этой области, хотя обще-

ственные проблемы всегда живо волновали его. Тут

можно установить полное сходство с тем, что пишет

А. Синицын о своем академическом кружке. Но не-

сомненно и другое: интерес к философским и соци-

альным вопросам в годы молодости у Бородина

проявился явным образом. И думается, что именно

с этим обстоятельством можно связать очень важ-

ное событие, совершившееся в академии: Бородин

еще на студенческой скамье окончательно избирает

профессию ученого-естественника.

С первого же года пребывания в МХА Бородин

продолжил домашние занятия химией. От «алхи-

мии» — фокусов и самоделок — молодой экспери-'

ментатор перешел к собственно химии, то есть

к серьезным научным опытам, к добыванию слож-

ных веществ. Впоследствии он хранил и с гор-

достью показывал друзьям и ученикам гликолевую

кислоту, которую сумел синтезировать в эти годы

в примитивных условиях маленькой домашней ла-

боратории.

Так приблизилось время, когда своих сил и зна-

ний стало не хватать и для дальнейших химиче-

ских занятий был уже необходим опытный руково-

дитель. Бородин мечтал о Н. Н, Зинине, но сохра-

нившаяся с детства застенчивость долгое время не

позволяла ему обратиться к маститому профессору.

Только будучи на III курсе, Бородин решился зая-

вить Зинину, что хочет работать под его руковод-

ством в академической лаборатории. С такой прось-

бой студента-медика Зинин столкнулся впервые и

поэтому отнесся к ней недоверчиво и даже насмеш-

ливо. Вскоре, однако, он убедился, что Бородин

обладает уже и некоторыми теоретическими зна-

ниями по химии, и определенными практическими

навыками. С этого момента новый ученик стал про-

водить в лаборатории целые дни.

В то время условия для химических исследова-

ний в академии были чрезвычайно тяжелыми. «Но-

вая лаборатория, в которой теперь работал Алек-

сандр Порфирьевич,— рассказывает А. П. Дианин,—

не многим отличалась от его домашней квазилабо-

ратории: тот же недостаток в посуде, материалах и

приборах постоянно тормозил занятия». Кафедре

химии отпускались мизерные средства: от 30 до 60

рублей в год. Лаборатория ютилась в двух грязных

комнатах с мрачными сводами и каменным полом.

Не было даже тяговых шкафов, и некоторые ра-

боты, связанные с испарением веш;еств, приходи-

лось круглый год, не исключая зимы, проводить

на дворе.

Но и в этих обстоятельствах находились энту-

зиасты, упорно занимавшиеся здесь под руковод-

ством Зинина (а нередко — и на его средства). Это

были только что окончившие врачи, химики (на-

пример, знаменитый в будуш;ем Н. Н. Бекетов),

естествоиспытатели других специальностей, прихо-

дившие из университета. Академии наук и т. д.

К ним присоединился и студент Бородин. И с этого

момента определилась его профессия: он твердо ре-

шил стать химиком.

Это был смелый для того времени шаг. Химия

еш;е не пользовалась популярностью даже в куль-

турных общественных кругах. «Воззрения образо-

ванного обш;ества на естественные науки недалеко

ушли от воззрений грибоедовских и герценовских

А. П. Бородин и М. В. Готовцева. 1856.

времен на химика и ботаника,— рассказывает

о 1850-х годах младший современник Бородина

К. А. Тимирязев.— Хорошо припоминаю, что, когда

мой старший брат стал заниматься химией, это вы-

звало недоумение всей семьи — семьи, замечу,

вообще, и особенно в политическом отношении, сто-

явшей значительно выше окружающей среды. ,,На

что ему химия, говорили, разве он готовит себя

в аптекаря? Уж если на то пошло, стал бы учиться

медицине. Может, вышел бы из него второй Пи-

рогов"».'^

Но передовая русская молодежь шла в науку,

в естествознание, сознавая его огромное и все воз-

раставшее значение для прогресса страны. Мысль

об общественной роли естествознания, о его особой

важности для России выдвигалась и широко пропа-

гандировалась русскими просветителями — револю-

ционёрами-демократами середины века. Еще в 1845

году Герцен в «Письмах об изучении природы»

(а они, по свидетельству А. Синицына, читались

студентами МХА) и в статье «Публичные чтения

г-на профессора Рулье» выступил с горячей пропо-

ведью естественных наук и призывом распростра-

нять материалистические знания о природе. «Одна

из главных потребностей нашего времени — обоб-

ш;ение истинных, дельных сведений об естествозна-

нии,— так начинает Герцен свою статью.— Их

много в науке — их мало в обществе; надобно втолк-

нуть их в поток общественного сознания, надобно

их сделать доступными. . . Нам кажется почти не-

возможным без естествоведения воспитать действи-

тельное, мощное умственное развитие. . .»

Несколько позднее эту проповедь продолжили и

развили Чернышевский, Добролюбов, Писарев. Про-

паганду естествознания они прямо связали с зада-

чами общественной борьбы. Познание законов при-

роды, по их мысли, должно было содействовать

преобразованию общества на разумных, научных

началах. «Говорят, что открытия, сделанные Копер-

ником в астрономии, произвели перемену в образе

человеческих мыслей о предметах, по-видимому

очень далеких от астрономии,— писал о революцио-

низирующей роли науки Чернышевский.— Точно

такую же перемену и точно в том же направле-

нии, только в гораздо обширнейшем размере, произ-

водят ныне химические и физиологические откры-

тия: от них изменяется образ мыслей о предметах,

по-видимому очень далеких от химии

* Об отношении молодых людей этой эпохи к химии

как науке, проблемы которой стоят в одном ряду с об-

щественными, можно судить и по письму Мусоргского Ба-

лакиреву. «Я окружен здесь весьма приличными лично-

стями, все бывшие студенты, малые живые и дельные,—

писал он из Москвы в январе 1861 г. — По вечерам все

ставим на ноги —и историю, и администрацию, и химию,

и ^

Нельзя, конечно, забывать и о том, что поворот

к естествознанию настоятельно диктовался потреб-

ностями экономического роста России, переходив-

шей на путь капиталистического развития.

В результате, конец 50-х и начало 60-х годов

стали временем стремительного подъема и расцвета

естественных наук в России. Он был осуществлен

главным образом новыми, молодыми научными си-

лами— «целой плеядой талантливых деятелей, на-

чальное развитие которых должно быть отнесено

к концу сороковых и первой половине пятидеся-

тых годов».^'

Вот в эту плеяду и вошел молодой Бородин.

Перед его глазами был живой пример нового учи-

теля — Зинина, ученого-гражданина. Спустя много

лет, уже после смерти Зинина, подводя итоги его

деятельности, Бородин так охарактеризовал его в

воспоминаниях: «Горячий патриот, глубоко и раз-

умно любивший Россию, понимавший и принимав-

ший к сердцу ее интересы...», проводник «живых

и высоких начал строгой науки, прогресса и само-

деятельности. ..». И Зинин вывел своего ученика

на путь служения прогрессу, обществу, России.

В те годы Зинин был любимцем передовой мо-

лодежи. На его лекциях в МХА аудитория была

всегда переполнена. Сюда приходили не только

студенты, но и любители химии со всего Петер-

бурга. Их притягивал прежде всего высокий автори-

тет ученого, открывшего новые пути органической

химии и определившего направление ее развития на

несколько десятилетий вперед (в частности, Зинин

первым в мире осуществил синтез анилина — основ-

ного исходного материала для получения искус-

ственных красителей).^^ «Слово его с кафедры,—

пишет Бородин,— не только было верною передачею

современного состояния, но и трибуною нового на-

правления в науке... Он не скупился на идеи, бро-

сал их направо и налево и не раз развивал на лек-

циях многое такое, о чем несколько лет спустя

приходилось слышать как о новом открытии или

новой мысли в науке».

Покорял также лекторский талант Зинина. Он

говорил живо, образно, умея сделать любой вопрос

и ясным и увлекательным. Наконец, нельзя было

не преклоняться перед смелостью и блеском, с ка-

кими отстаивал он свои убеждения. Предоставим

вновь слово Бородину: «Сталкиваясь в своей дея-

тельности с административными и общественными

элементами, личные симпатии или интересы кото-

рых шли вразрез с его направлением, он волею-

неволею должен был вступать в борьбу за дорогие

для него принципы... Щедро одаренный природны-

ми качествами — живым, светлым умом, находчи-

востью, быстрым соображением, страстностью и

энергией, во всеоружии знания, опытности и бле-

стящей диалектики, он представлял всегда опасного

противника...»

До начала занятий у Зинина Бородин знал его

только по лекциям. Теперь, в академической лабо-

ратории, он смог оценить достоинства Зинина и

как научного руководителя, воспитателя молодежи.

Здесь царила необыкновенно теплая, дружеская,

чуть ли не семейная обстановка. Учитель и уче-

ники постоянно делились мыслями и предложе-

ниями, вместе обсуждали работы каждого. «Лабо-

ратория,— по словам Бородина,— превращалась в

миниатюрный химический клуб, в импровизиро-

ванное заседание химического общества, где жизнь

молодой русской химии кипела ключом, где велись

горячие споры, где хозяин, увлекаясь сам и увлекая

своих гостей, громко, высоким тенором, с жаром

развивал новые идеи и, за неимением мела и доски,

писал пальцем на пыльном столе уравнения тех

реакций, которым впоследствии было отведено по-

четное место в химической литературе... Мне жи-

во помнятся его веселые, чисто товарищеские и

большею частью всегда поучительные беседы со

студентами...» Вот где — прообраз тех непринуж-

денных дружеских отношений, какие установились

10—15 лет спустя с учениками у самого Бородина!

Зинин всей душой привязался к новому ученику

и искренне полюбил его. С этого времени профессор

химии стал для Бородина не только руководите-

лем в научных занятиях, но и старшим другом.

Бородин бывал у него дома, работал в его домаш-

ней лаборатории, которую очень живо описал впо-

следствии в воспоминаниях о Николае Николаевиче.

Бесценную пользу приносили молодому студенту-

ученому «понедельники» в доме Зинина, на кото-

рые его приглашал хозяин. Это была для него

школа не только науки, но и культуры в самом

широком смысле. Здесь, как вспоминал Бородин,

собиралось «небольшое, но интересное по составу

обш;ество, крупные представители интеллигенции и

науки и т. д. В маленьком кабинете радушного хо-

зяина происходили самые оживленные беседы по

всевозможным текуш;им вопросам науки и жизни.

В этих беседах во всем блеске проявлялись интел-

лектуальные силы покойного: обширные знания,

начитанность, изумительная память, светлый ори-

гинальный ум, страстная горячая речь, полная

остроумия и своеобразного юмора».

Общение с Зининым имело для молодого Бо-

родина исключительное значение. Выросший в за-

мкнутой домашней обстановке, мало знавший отца

и рано его потерявший, занимавшийся дома с учи-

телями, из которых ни один не мог стать его ду-

ховным наставником,— он теперь встретился с че-

ловеком, замечательным во всех отношениях и

ставшим для него подлинным учителем жизни.

Влияние Зинина, несомненно, сильнейшим образом

сказалось на личности Бородина, его убеждениях,

интересах и даже характере. Оно проявилось преж-

де всего в понимании им своего жизненного при-

звания и обш;ественной миссии. Зинин стал для него

образцом человека высоких устремлений и стойких

принципов, видящего в служении своему делу долг

перед народом.

Именно эти качества в первую очередь оттеняет

Бородин в воспоминаниях о Зинине. А современ-

ный читатель за его описанием видит черты самого

автора воспоминаний, ставшего достойным последо-

вателем своего учителя.

Не в меньшей степени повлиял на Бородина

Зинин как человек энциклопедических знаний и

исключительных душевных качеств. Об этих его

особенностях Бородин отзывается с искренним вос-

хищением,— и снова в портрете учителя угады-

вается ученик: «При массе обязательного дела он

находил всегда время читать и следить, не говоря

уже о своей специальности, за движением самых

разнородных отраслей знания, текуш;ей литературы,

обш;ественной жизни и т. д., и сверх того успевал

еще уделять время всякому, кто в нем нуждался.

А кто только в нем не нуждался? Благодаря об-

ширным сведениям и феноменальной памяти он

был живою ходячею справочной энциклопедиею по

всевозможным отраслям знания... К нему шли за

советом и по житейским вопросам, когда нужно

было выручить бедняка-студента или врача, кото-

рых заедает нужда или над которыми стряслась ка-

кая-нибудь беда,— словом, когда нужна помощь

человеку, нравственная или моральная.

В высшей степени добрый, гуманный, доступный

для всех и каждого, всегда готовый помочь и сло-

вом и делом,—

Н.

Н. никогда никому не отказывал.

Его теплое участие к людям, желание и умение

помочь каждому, принести возможную пользу, его

крайняя простота в обращении, приветливость, ра-

душие скоро сделали его имя одним из самых по-

пулярных в Медико-хирургической академии. Он

удивительно умел внушать доверие, любовь и ува-

жение. ..»

Поразительная, редкая близость взглядов, инте-

ресов и всего духовного строя стала причиной того,

что вскоре отношения между Зининым и Бородиным

вышли далеко за рамки обычной дружбы. А. П. До-

брославин, учившийся у них обоих несколько по-

зднее— в первой половине 60-х годов — и наблю-

давший их в это время, свидетельствует: «Как Зи-

нин считал Бородина своим духовным сыном, так

и Бородин постоянно, говоря о Зинине, считал его

своим вторым отцом. Эти отношения были столь

живые, что при каждой встрече, хотя бы она со-

. ' -

4, . . г—

, :

• О—-

-К». ••• • •

Похвальный лист, выданный Бородину

при окончании МХА в 1856 г.

вершалась в лаборатории, в аудитории, наполнен-

ной студентами, Зинин встречал своего ученика не-

сколькими радостными и теплыми приветствиями

и непременными поцелуями. Эти публичные выра-

жения задушевности отношений не казались нам,

студентам, странными. Наоборот, производили на

нас впечатление глубочайшего уважения к этой

нежно-родственной связи душ, столь сильной, столь

пренебрегающей обычными формами внешних от-

ношений и столь чуждой опасений насмешек или

укоров в оригинальности. Все время жизни с Зи-

ниным покойный Александр Порфирьевич сохранил

к нему те же нежно-родственные отношения. Не

было научной мысли, не было приема в работе, о

которых не поговорили бы и не посоветовались бы

взаимно учитель и ученик». Так было в 60—70-х

годах, так было и раньше, в студенческие годы

Бородина.

Окончил Бородин академию 3 марта 1856 года.

Все годы обучения он занимался отлично и пер-

вым переходил с курса на курс. Впоследствии ака-

демическая конференция (совет профессоров) отме-

тила, что «Александр Бородин в продолжение всего

курса обращал на себя особенное внимание как по

отличным способностям своим, так и по любви к

наукам».. Но золотой медали он не получил.

Испортила дело неудовлетворительная отметка, по-

лученная на одном из младших курсов по «закону

божьему»: какой-то текст из «священного писания»

он изложил своими словами, тогда как требовалась

буквальная передача. Однако остальные оценки

у Бородина были настолько хороши, что он был вы-

пущен с похвальным листом.

Бородин боялся, что его, как бывшего вольно-

слушателя, не оставят при академии. Но в числе

четырех лучших выпускников он был 25 марта

1856 года прикомандирован в качестве ординатора

ко 2-му военно-сухопутному госпиталю, являвше-

муся клинической базой академии. Еще до выпуска

известный терапевт профессор Н. Ф. Здекауэр хо-

датайствовал о прикреплении Бородина как способ-

ного врача к кафедре общей терапии, патологии и

клинической диагностики. И 3 апреля 1856 года Бо-

родин получил извещение, что он назначен также

и ассистентом при диагностической клинике Зде-

кауэра. Ему было поручено заведовать техниче-

скими упражнениями студентов по диагностике.

Бородин с головой погрузился во врачебную

практику. Б госпитале он принял в свое ведение

холерное мужское отделение и, кроме того, боль-

ных еще двух палат, должен был присутствовать

каждый день на утренней перевязке в своих пала-

тах и в трех других.. Много дела выпало на его

долю и в кафедральной клинике.

На новом поприще молодому медику довелось

пережить немало трудных минут. «В первый год

службы брата ординатором госпиталя,— рассказы-

вает Д. С. Александров,— пришлось однажды ему,

как дежурному, вытаскивать занозы из спин про-

гнанных сквозь строй шести крепостных человек

полковника В., которого эти люди, за жестокое об-