Вульфиус П. Франц Шуберт. Очерки жизни и творчества

Подождите немного. Документ загружается.

из своих произведений, он ей ответил: „К чему же? Ведь и

так все посвящается вам!"»

Конечно, композитор вполне отдавал себе отчет в невоз-

можности помышлять о какой-либо взаимности со стороны

молодой аристократки, относившейся к нему, как видно из

свидетельства Шёнштейна, с явно выраженной дружеской

симпатией. Но может быть именно это обстоятельство при-

дало его чувству ту возвышенность, которая, способствуя

преодолению горячности, страстности, превращала его в

стойкую опору его духовной жизни. Не это ли имел в виду

сам Шуберт, когда писал брату Фердинанду: «Думают, что

на том месте, где когда-то был более счастлив, и находится

счастье, между тем оно ведь только внутри нас. Хотя благо-

даря этому я был введен в неприятное заблуждение и вновь

пережил здесь то же, что и в Штейре, я более чем тогда

способен найти счастье и покой в себе самом. Доказатель-

ством этого Тебе послужат уже сочиненные мною большая

соната и вариации на собственную тему, и те и другие в 4

руки»

. Сходную мысль высказывает Бауэрнфельд: «Но

борьба между бурным наслаждением жизнью и неустан-

ным духовным творчеством всегда изнурительна, если в

душе не создается равновесия. К счастью, у нашего друга

посреднически-умиротворяюще действовала идеальная лю-

бовь. И графиню Каролину можно считать его музой-

покровительницей...»

Необходимо обратить внимание и

на то, что Шуберт вполне определенно указывает на при-

чинно-следственную связь между умением владеть собой и

оптимистическим характером своих творческих замыслов.

Оба произведения, на которые он ссылается в письме к

брату, особенно соната или «Большой дуэт» C-dur, поро-

ждены стремлением утвердиться в широком, полнокровном,

трезвом восприятии окружающей действительности. Нет

сомнения, что соната имеет все основания быть причислен-

ной к тем произведениям (двум струнным квартетам и окте-

ту), которыми, по словам самого композитора, он хотел

«проложить себе путь к большой симфонии»

Письмо к брату Фердинанду было отправлено Шубертом

из Желиза, куда он выехал с семьей графа Эстергази в мае

1824 года. В отличие от первого пребывания в графском

имении, Шуберту на этот раз предоставили комнату в особ-

няке, а не в помещении для челяди. Он обедал за графским

столом. Все это свидетельствовало о возросшем уважении к

нему как к человеку и как к художнику. Тем не менее он

чувствовал себя не

своей тарелке. В письме к Шоберу от 21

Леопольд Зонлейтнер

Портрет

маслом работы неизвестного художника

сентября 1824 года он жалуется на то, что сидит «один в

глуши венгерской земли, куда(...) дал себя завлечь вторич-

но, и нет со мной даже одного человека, с которым я мог бы

обменяться разумным словом»

. Между тем пребывание в

Желизе позволило ему завоевать еще одного верного

поклонника. Он познакомился с одним из лучших впослед-

ствии исполнителей своих песен Карлом фон Шёнштейном.

Любопытно, что Шёнштейн принадлежал к числу убежден-

ных приверженцев итальянской оперы. Сумев привлечь его

на свою сторону, Шуберт, можно сказать, одержал важную

моральную победу. Шёнштейна покорил цикл «Прекрасная

мельничиха», в котором особенно рельефно проступает

национальная направленность музыки Шуберта. Шёнштейну

мы обязаны сообщением об использовании композитором в

«Венгерском дивертисменте» подлинной венгерской песни,

которую пела служанка на кухне у Эстергази. «Мы долгое

время прислушивались к ее пению, Шуберту она, очевидно,

понравилась, он еще долго напевал ее про себя (...) и вот

следующей зимой она появилась как тема вышеупомянутого

ор. 54, одной из его прекраснейших фортепианных пьес»

Несмотря на охватывавшие Шуберта в Желизе приступы

меланхолии, он вернулся в Вену окрепшим и физически и

духовно. «Шуберт здесь здоров и божественно легкомы-

слен, снова помолодел от восторгов, страданий и веселой

жизни»

, — пишет Шоберу Швинд.

В эти годы, когда старые друзья композитора — Шпаун,

Шобер, Купельвизер — находились за пределами Вены,

общение с молодым, жизнерадостным, энергичным Мори-

цем Швиндом доставляло Шуберту большое удовлетворе-

ние. Швинд также привязался к Шуберту. «Я хотел бы рисо-

вать так, как он сочиняет! — думал он [Швинд] в глубине

души. И результат не замедлил сказаться. Юношеская

работа „Свадьба Фигаро" —

ряд прелестных рисунков, пол-

ных богатой изобретательности, — могла быть создана

только музыкальным художником...»

Уже в этом выска-

зывании Бауэрнфельда ощущается стремление сблизить

творческие натуры Шуберта и Швинда. В другом месте Бау-

эрнфельд прямо говорит о Швинде как о «рисующем

Шуберте»

Однако оснований для подобного уподобления Швинда

Шуберту нет. Их отличает масштаб дарования. Шуберт —

гениальный художник, Швинд — талант, талант безусловно

своеобразный, но и достаточно ограниченный в своих воз-

можностях. Тем не менее в лучших своих произведениях —

к ним относится прежде всего рисунок «Шубертиада у

Й. Шпауна», затем автопортрет, некоторые из набросков

1822 года, фиксирующих эпизоды из жизни композитора и

его друзей, наконец, цикл из более чем ста зарисовок

«Свадьба Фигаро» — Швинду удалось воссоздать ту атмо-

сферу одухотворенности, увлечения значительным и пре-

красным, которая господствовала в ближайшем окружении

Шуберта.

С октября 1824 года по февраль 1825 года Шуберт

прожил у отца в Россау. Затем он переехал в предместье

Альт-Виден, где нашел комнату неподалеку от жилья Швин-

да. «Мы видимся ежедневно, и по возможности я делюсь с

ним всем», — сообщал Швинд Шоберу.

Вскоре Шуберт обрел еще одного друга, Эдуарда Бау-

эрнфельда, в будущем видного драматурга и сатирика. Вот

как, со слов Бауэрнфельда, состоялось это знакомство: «Так

и в феврале 1825 года однажды вечером я сидел в моей

Анна Фрелих

Рисунок мелком Ф. Генриха

келье, когда мой друг детства Швинд привел ко мне

Шуберта, ставшего за это время уже знаменитым или, по

крайней мере, известным. Мы вскоре сблизились. По требо-

ванию Швинда я должен был прочитать несколько сумас-

шедших юношеских стихов, потом сели за фортепиано.

Шуберт пел, мы играли в четыре руки, потом пошли в

гостиницу, где оставались до глубокой ночи. Союз был

заключен, с этого дня трое друзей стали неразлучными (...).

Как часто мы бродили втроем до самого утра, провожали

друг друга домой и — так как были не в состоянии расстать-

ся — часто вместе ночевали то у одного, то у другого.

С удобствами мы при этом не очень-то считались. Друг Мо-

риц нередко ложился на голом полу, закутанный только ко-

жаным плащом; однажды из шубертовского футляра для

очков он смастерил для меня трубку

которой мне тогда не

доставало. В вопросах собственности у нас господствовал

коммунистический образ мышления; общественной соб-

Комната Шуберта

Рисунок пером М. Швинда

ственностью были шляпы, ботинки, галстуки,

также сюрту-

ки и известный род одежды, если только его можно было

как-то приспособить; но потом благодаря многократному

использованию и возникновению в связи с этим некоторого

пристрастия к какому-либо предмету они постепенно перехо-

дили в неоспоримую личную частную собственность. У кого

были деньги, тот и платил за о д

о г о или за

с е х про-

чих. Но иногда бывало, что у двоих не было денег

у треть-

его никаких! Естественно, что Шуберт играл среди нас

троих роль Креза, и время от времени он купался в серебре,

когда ему удавалось пристроить несколько песен или даже

целый цикл (как, например, песни из „Вальтера Скотта", за

которые он получил от Артариа или Диабелли 500 флори-

нов по венскому номиналу гонорар (...) . Словом, прилив

сменялся отливом. Благодаря одному из таких приливов я

слушал Паганини. Пять гульденов, которые требо-

вал этот пират-концертант, были для меня недосягаемыми;

само собой разумелось, что Шуберт должен был его послу-

шать; но он ни за что не хотел слушать его вновь без меня;

он был серьезно зол, когда я отказался принять от него би-

лет. „Чепуха! — воскликнул он, —

его уже раз слушал и

злился, что тебя со мной не было! Говорю тебе, такого пария

больше не будет! У меня сейчас денег, как у Хекерлинга, —

идем же!" И с этими словами он меня увел (...). Это было

время прилива! Но зато в другой раз я зашел в послеобе-

денный час в кафе у театра Кернтнертор, заказал кофе с

молоком и уплел при этом полдюжины, булочек. Вскоре

явился и Шуберт и сделал то же самое. Мы взаимно удиви-

лись нашему хорошему аппетиту, который появился так

быстро после обеда. „Это потому, что я, собственно, еще

ничего не ел", — объяснил мне друг немного смущенно. „И

я тоже!" — ответил я смеясь. (...) Это было во время

обоюдного полнейшего отлива»

Живой рассказ Бауэрнфельда правдиво воссоздает кар-

тину отмеченного лишениями и вместе с тем по-юношески

беззаботного существования молодых художников. Конеч-

но, ореол воспоминания смягчает острые углы прошлого.

Испытания, выпавшие на долю композитора, перено-

сились с каждым годом все труднее, а радости казались

быстротечнее, что, впрочем, не лишало его способности

наслаждаться тем, чем ему было дано насладиться. К таким

впечатлениям безусловно следует отнести письмо, получен-

ное им из Берлина от Анны Мильдер. В своем послании она

не только признавалась в глубочайшем восхищении его пес-

нями и сообщала об успехе, сопровождающем их исполне-

ние, но и просила сочинить музыку на стихотворение Лейт-

нера «Юноша и ночная бабочка». Мильдер интересовалась

также операми Шуберта и предлагала, если он сочтет это

нужным, похлопотать за него перед дирекцией берлинской

оперы

Шуберт не выполнил просьбы Мильдер. Оставил без

внимания и высказанное певицей в ее втором письме к нему

желание увидеть положенным на музыку стихотворение Гё-

те «Различные переживания на одном месте»

. Лишь неза-

долго до смерти он написал песню для голоса с сопровожде-

нием фортепиано и кларнета «Пастух на скале», в которой в

какой-то мере пошел навстречу пожеланиям певицы. В свою

очередь Мильдер не сумела продвинуть на берлинскую сцену

оперу «Альфонсо и Эстрелла». «Здесь привыкли

большой,

трагической опере или к французской комической опере, —

писала она Шуберту. — Узнав из вышеизложенного о здеш-

них вкусах, Вы сами поймите, что опера „Альфонсо и Эст-

релла" ни в коем случае не смогла бы иметь здесь успех»

Однако она отнюдь не сомневалась в способности компози-

тора создать оперу, о чем свидетельствуют содержащиеся в

этом же письме советы, какой избрать сюжет, на сколько ак-

тов и действующих лиц рассчитывать, если Шуберт надума-

ет писать новое музыкально-сценическое произведение.

Больше того, она недвусмысленно выражала готовность

исполнить в будущей опере главную партию. Шуберт никак

не откликнулся на предложение певицы. Но некоторые дан-

ные позволяют думать, что оно запало ему в душу. Ведь

именно в этом году он обращается к Бауэрнфельду с

просьбой о новом либретто, которым и стал «Граф фон

Глейхен». Также и Верле утверждает, что в неоконченной

опере композитор во многом пошел навстречу требованиям

Мильдер

Много приятного принесла Шуберту его поездка с Фог-

лем в Верхнюю. Австрию летом 1825 года. На этот раз она

продолжалась около пяти месяцев и изобиловала как встре-

чами с настоящими ценителями его искусства, так

захваты-

вающими красотами природы, особенно горных пейзажей.

Благоприятные обстоятельства этого путешествия позво-

лили Шуберту относительно легко перенести неудачу его

второй попытки привлечь

своему искусству Гёте.

Первую остановку Фогль и Шуберт сделали в Штейре,

где встретились со старыми друзьями — Паумгартнером,

Шельманом, Коллером. Затем они отправились в Гмунден,

где провели шесть недель в доме Ф. Травегера, большого

почитателя композитора. Из воспоминаний сына хозяина

дома Э. Травегера мы узнаем, какое сильное впечатление

оставляло исполнение Фогля и Шуберта: «...Когда песня

кончалась, нередко случалось, что люди бросались друг другу

в объятия и избыток чувств находил себе выход

слезах»

100

Шуберт покорял знавших его людей не только своим даро-

ванием, но и присущими ему непритязательностью и сердеч-

ностью.

В Гмундене Шуберт сочинил песни девушки из романа

Вальтера Скотта «Дева с озера», среди них ставшая столь

популярной «Ave Maria». К этому же времени относится,

видимо, и создание остальных песен этого цикла, из кото-

рых сам композитор больше всего ценил «Песню Норман-

на». Параллельно Шуберт работал над крупными инстру-

ментальными произведениями. Существует предположение,

что к ним относилась и Большая симфония C-dur, правда,

Эдуард фон Бауэрнфельд

Гравюра Ф. Штеиера по рисунку М. Даффингера

датированная самим композитором 1828 годом

101

. Долгое

время считалось, что эта симфония, получившая в литера-

туре название Гмунден-Гаштейнской, потеряна

102

Успех произведений Шуберта, их повсеместная распро-

страненность, избавление — пусть временное! — от каждо-

дневных материальных забот, общение с близкими по духу

людьми, умиротворяющее воздействие величественной

природы — все это способствовало большей уравновешен-

ности мировосприятия композитора, преобладанию в его

произведениях светлой, мужественной направленности.

В этом смысле Большая симфония C-dur действительно от-

вечает его строю чувств и мыслей в те счастливые летние

месяцы 1825 года.

В письме к отцу и мачехе Шуберт сообщает дальнейший

маршрут путешествия: «Мы останемся (в Штейре) только на

10—14 дней, а потом поедем в Гаштейн, один из знаменитых

курортов... Эта поездка меня чрезвычайно радует, потому

Каролина Эстергази

Портрет

маслом работы неизвестного художника

что я увижу красивейшие местности, а на обратном пути мы

посетим Зальцбург, славящийся своим чудесным местополо-

жением и окрестностями. Так как мы вернемся из поездки

только в середине сентября, а потом обещали еще раз

заехать в Гмунден, Линц, Штейраг и Флориан, то я вряд ли

прибуду в Вену раньше конца октября»

103

. Из писем

Шуберта к брату Фердинанду известно, какое сильное

впечатление произвела на него природа около Зальцбурга и

Гаштейна. Несмотря на то, что описание путешествия, по

его собственному признанию, его измучило, он дал подроб-

ную и яркую характеристику панорамы Зальцбурга, горных

пейзажей на пути оттуда в Гаштейн.

В письмах Шуберта проглядывает стремление обеспечить

себе более упорядоченную, «оседлую» (если так можно

выразиться) жизнь. При всей любви к друзьям и потребно-

сти в постоянном общении с ними его не устраивает жизнь

сообща. Конечно, при свойственной ему деликатности он не

признается в этом прямо, но он настойчиво повторяет прось-

бу сохранить за ним комнату на Видене. «Что касается квар-

тиры в доме Фюрвирта, то я намерен ее сохранить за со-

бой, — пишет Шуберт Бауэрнфельду из Штейра 18 или 19

сентября 1825 года. — (...) Что касается нашей совместной

жизни, то хотя это и было бы мне очень приятно, но так как

я уже знаком с подобными холостяцкими и студенческими

планами, то я бы не хотел в конце концов оказаться между

двух стульев»

104

Вполне возможно, что желание композитора обрести

независимость было связано с пересмотром отношения к

постоянной работе, которая избавила бы его от чередования

приливов и отливов материального благополучия. Твердый

бюджет мог сделать его менее уязвимым и для издателей.

Как бы там ни было, но весной 1826 года он решился на

шаг, которого до этого времени всячески избегал: подал

прошение на имя императора о предоставлении ему вакант-

ной —

связи с переводом на пенсию Сальери

марте 1824

года — должности придворного вице-капельмейстера. К

заявлению Шуберт приложил свидетельство Сальери,

составленное еще в 1819 году. Нет сомнений, что компози-

тор рассчитывал получить поддержку советника по делам

музыки при дворе графа Морица Дитрихштейна, который

покровительствовал композитору. Однако через месяц после

поступления прошения Дитрихштейн ушел с этого поста.

Его заменил граф Харрах, который ради экономии государ-

ственных средств предложил поручить выполнение обязан-

ностей вице-капельмейстера находившемуся уже в отставке

Йозефу Вейглю. Таким путем расчетливый граф предпола-

гал сэкономить на пенсии Вейгля 1000 флоринов. Импера-

тор принял предложение Харраха, о чем было доведено до

его сведения 24 января 1827 года.

По свидетельству Фердинанда Шуберта, Франц, узнав о

постигшей его неудаче, сказал: «Раз им [вице-капельмей-

стером] стал такой достойный человек, как Вейгль, мне не

остается ничего другого, как примириться с этим»

105

. Так

закончилась еще одна попытка Шуберта изменить столь

упорно оберегавшейся им свободе.

Впрочем, намереваясь выполнять некие служебные обя-

занности, композитор отнюдь не собирался поступиться

творческой независимостью. Об этом можно судить по его

беседе с почитателем его музыки Й. Хауэром: «Недавно я

принес придворному капельмейстеру Эйблеру мессу для

исполнения в Придворной капелле, — поведал Шуберт Хау-