Вульфиус П. Франц Шуберт. Очерки жизни и творчества

Подождите немного. Документ загружается.

гениях, но ничего, кроме разочарования, не испытал. Любо-

пытно, что отказ этот, огорчивший друзей Шуберта, не уди-

вил его самого; он счел его естественным. Все же после

долгих уговоров Фогль как-то появился у Шуберта.

Начало встречи не предвещало ничего хорошего. Певец

«взял близлежащий лист, содержащий стихи Майрхофера

„Песнь о глазах", хорошенькую мелодичную, но незначи-

тельную песню. Фогль скорее напевал, чем пел, и потом

сказал немного холодно: „Неплохо

; когда после этого ему

проаккомпанировали другие песни (...), которые все он пел

только вполголоса, он становился все приветливее; но он

распрощался, не обещав еще раз приехать. Уходя, он похло-

пал Шуберта по плечу и сказал ему: „В вас что-то есть, но

вы слишком мало комедиант, слишком мало шарлатан, вы

расточаете ваши красивые мысли, не развивая их

. Это

парадоксальное высказывание означало в устах Фогля ком-

плимент. В разговоре с другими Фогль высказывался о

Шуберте значительно более благоприятно, чем

разговоре с

ним самим

его близкими друзьями.

Прошло немного времени, и Фогль стал горячим

поклонником Шуберта, оказав ему неоценимую услугу

вдохновенного исполнителя его произведений. Но и Шуберт

не остался в долгу у певца. Он заставил его отказаться от

мысли бросить музыку, открыл ему путь ко второй молодо-

сти, которая, несмотря на заметно слабевшие с годами

вокальные возможности Фогля, продлилась, в сущности, до

его смерти, последовавшей в 1840 году. Имеется свидетель-

ство Шпауна об исполнении Фоглем за год до кончины

всего «Зимнего пути» с таким мастерством, что «все обще-

ство было глубоко захвачено музыкой»

. В это время

Фоглю шел семьдесят второй год. Возможно, что не все в

трактовке Фогля согласовывалось с замыслом композитора,

особенно в более поздние годы, но при жизни Шуберта

певец и композитор легко находили общий язык. «Манера, в

которой Фогль поет, а я аккомпанирую так, что кажется,

будто мы одно целое, является для этих людей совершенно

новой и неслыханной»

, —писал Шуберт.

С каждым днем все острее ощущал Шуберт гнет кабаль-

ного труда учителя начальной школы. Поэтому он охотно

принял предложение графа Эстергази фон Таланта сопро-

вождать его семью летом в качестве домашнего учителя

музыки. Посредником между графом и Шубертом выступил

отец знаменитой впоследствии певицы, тогда еще совсем

юной Каролины Унгер. Возможно, что замолвил словечко

за Шуберта и Фогль. В имении Эстергази Желиз, располо-

женном в Венгрии, Шуберту надлежало давать уроки пения

и фортепиано двум маленьким дочерям графа. Франц

Шуберт-старший предоставил сыну отпуск на год, и

7 июля 1818 года композитор выехал сроком на пять

месяцев в Венгрию. Это, казалось бы, не столь уже значи-

тельное событие имело для Шуберта далеко идущие послед-

ствия.

Впервые Шуберт оказался совершенно свободным от

каких бы то ни было оков; считать таковыми уроки с девоч-

ками не приходилось. «Здесь я свободен от каких бы то ни

было забот, — пишет он друзьям. (...) Наконец-то я чув-

ствую, что живу: слава богу, пора уже, иначе я погиб бы как

музыкант»

. Именно в Желизе зреет в нем решение ни при

каких обстоятельствах не возвращаться

прерванной работе

в школе. Это обстоятельство позволяет считать пять месяцев

пребывания в имении Эстергази переломными в жизни ком-

позитора. В какой-то мере они являются рубежными и

его

творчестве. Правда, границы переходного периода здесь

шире. Они охватывают не месяцы, а годы 1817—1820.

Пребывание в Желизе

принесло*

Шуберту новые впечат-

ления, связанные прежде всего с природой и с трудовой

жизнью крестьянства. В письмах он обнаруживает острую

наблюдательность, способность метко, а если нужно и зло

характеризовать окружающих его людей. Яркий свет на его

отношение к тупому, косному духовенству проливает,

например, его письмо к Фердинанду, Игнацу и Терезе

Шуберт: «Это такие ханжи, такие скотины, каких ты и пред-

ставить себе не можешь; глупы как старые ослы, грубы как

буйволы. Ты бы послушал их проповеди! (...) С церковной

кафедры здесь так

сыплются слова ,,лодыри", „сволочи" и

т.

п., так что

диву даешься. Принесут череп покойника, пока-

жут и говорят: „Эй вы, рябые рожи, когда-нибудь и вы

будете так же выглядеть!"»

Бодрствует и слух композитора, охотно откликающийся

на оригинальные венгерские народные мелодии; пройдет

немного времени, и они обогатят язык Шуберта и в плане

сочных жанровых зарисовок, и в плане создания образов

'героического прошлого.

И все же, несмотря на льготы, которыми одарила его

жизнь в Желизе, Шуберта тянет в Вену. Ему недостает

общества близких, разбирающихся в искусстве людей.

В конце ноября Шуберт возвращается в Вену. Жить в доме

отца, получившего, кстати сказать, повышение и переехав-

шего в Россау, он не хотел, а после отказа вернуться на

работу в школу —

не мог. Пристанище он нашел у Майр-

хофера, в комнате, которую в 1813 году занимал поэт

Теодор Кернер, прославившийся во время освободитель-

ной войны против Наполеона своими патриотическими сти-

хами.

Трудно было представить себе более противоположных

по характеру людей, чем угрюмый, молчаливый Майрхофер

и живой, общительный Шуберт. Связывала их безграничная

любовь к искусству, стремление поставить его на службу

высоким гуманистическим идеалам. Конечно, каждый осу-

ществлял эту цель в меру отпущенных ему способностей. Но

несмотря на то, что стихи Майрхофера по художественным

достоинствам уступали музыке Шуберта, композитор обна-

руживал в них необходимые ему качества: величавость,

суровость содержания, философскую направленность замы-

сла. В своих стихах Майрхофер чутко улавливал, что нужно

для их музыкального воплощения. «Стихи Майрхофера все-

гда подобны тексту к некоей мелодии»

, — сказал Гриль-

парцер. Неудивительно, что различие в характерах поме-

шало композитору провести бок о бок с поэтом два года.

Майрхофер, в свою очередь, был покорен музыкой

Шуберта. Нельзя не вспомнить и о том, что Майрхофер

отличался прекрасным знанием древних языков и ли-

тературы и несомненно повлиял на воспитание вкуса Шу-

берта, который стал гораздо разборчивее в отношении по-

эзии.

Судьба Майрхофера оказалась трагичной. Демократиче-

ские убеждения, доходившие, как об этом повествует Бау-

эрнфельд в своем «Поэтическом дневнике», до резких анти-

правительственных выпадов, он совмещал с беспощадным

вмешательством в чужие рукописи в качестве чиновника

цензурного управления. Долго такое двойственное суще-

ствование длиться не могло. Возраставшая с годами мелан-

холия довела Майрхофера до самоубийства. Произошло это

через восемь лет после смерти Шуберта, когда пора заду-

шевных бесед, пылких споров, взаимной поддержки в тяже-

лую минуту стала для друзей композитора уже достоянием

прошлого.

Пока же ничто, кроме, может быть, замкнутости поэта,

не предвещало такой развязки. Аскетизм Майрхофера

удачно сочетался с трудолюбием Шуберта. Шуберт «еже-

дневно в шесть часов утра садился за письменный стол и

сочинял беспрерывно до часа дня»

, — сообщает А. Хют-

Йозеф фон Шпаун

Портрет

маслом работы Л. Купельвизера

тенбреннер. Иначе и невозможно себе представить, где бы

композитор нашел время, чтобы следовать пером за неукро-

тимым полетом фантазии. Мелодии рождались у него безо-

становочно, среди них — вереница песен на слова Майрхо-

фера: «Мемнон», «Песня моряка Диоскурам», «Добро-

вольное погружение», «Одиночество», «Растворение» и

другие.

Наряду с песнями все большую популярность приобре-

тали и некоторые фортепианные произведения Шуберта, в

первую очередь, разумеется, рассчитанные на домашнее

музицирование: марши, танцы и другие сочинения для фор-

тепиано в четыре руки. Превосходным исполнителем этих

сочинений был постоянный партнер Шуберта Йозеф фон

Гахи. «Часы, проведенные мною в совместной игре с

Шубертом, — писал он, — принадлежат к счастливейшим

часам моей жизни,

я не могу вспоминать о том времени, не

растрагиваясь до глубины души. В таких случаях я не

только знакомился со многими новыми сочинениями —

чистая беглая игра, свобода трактовки, то нежное, то

пламенное, энергичное исполнение моего маленького

полного партнера доставляли мне большую радость»

Гахи остался верен увлечению музыкой Шуберта до самой

смерти. Когда паралич лишил его возможности пользо-

ваться третьим и четвертым пальцем правой руки, он, чтобы

не отказываться от исполнения, переложил ряд произведе-

ний Шуберта для фортепиано

четыре руки.

Растущая известность композитора ничего не меняла в

его материальном положении. Ему все так же приходилось

перебиваться с хлеба на воду и полагаться на щедрость

своих друзей, особенно Фогля. Летом 1819 года Фогль при-

гласил Шуберта посетить с ним вместе Верхнюю Австрию,

в частности город Штейр, где родился певец. Поездка эта

благотворнейшим образом сказалась на самочувствии ком-

позитора. Перед ним открылись привлекательные картины

природы, вдохновившие Шуберта на создание Фортепиан-

ного квинтета A-dur, одного из наиболее жизнерадостных

его произведений.

Не меньшее значение имел и сердечный прием, оказан-

ный ему местной интеллигенцией. Штейр в дни пребывания

там Шуберта и Фогля стал центром встреч всех, кто хотел

соприкоснуться с их искусством. Здесь, вдали от модных сто-

личных соблазнов, музыка Шуберта с особой силой поко-

ряла слушателей. Наибольшее внимание Шуберт и Фогль

встретили со стороны Сильвестра Паумгартнрра, замести-

теля директора рудничного управления. Именно по его

заказу был сочинен Квинтет (Паумгартнер мечтал получить

от Шуберта произведение, подобное популярному

то время

Фортепианному септету Гуммеля). Паумгартнер был в вос-

торге от созданной еще в 1816 году песни «Форель». Это

побудило композитора включить вариации на тему песни в

Квинтет.

Вторым местом, где чествовали Фогля и Шуберта, был

дом торговца Йосифа фон Коллера. Именно здесь была

исполнена кантата Шуберта, сочиненная в честь дня рожде-

ния Фогля. Дочери Коллера, Жозефине, хорошо владевшей

фортепиано, композитор посвятил одну из первых зрелых

сонат A-dur, op. 120. «Своеобразное впечатление оставила

(...) попытка (понятно только в нашей среде) исполнения

„Лесного царя'

втроем; Шуберт пел отца, Фогль — лесного

царя, Жозефина — ребенка,

играл»

По возвращении в Вену Шуберт взялся за сочинение

оперы на либретто Майрхофера «Адраст». Это был уже

восьмой опыт композитора в оперном жанре и третий,

оставленный неоконченным. При всех привлекательных

чертах, свойственных музыке сценических произведе-

ний Шуберта, ему так и не удалось уловить надлежащее со-

отношение лирического и действенно-драматического на-

чала.

При содействии Фогля зингшпиль Шуберта «Братья-

близнецы» был поставлен 14 июня 1820 года в Кернтнер-

тор-театре. Главные роли — братьев-близнецов — испол-

нял Фогль. Пресса была в целом благожелательной, хотя и

отмечала ряд существенных недостатков. Основной из них

кратко и точно сформулировал в путевом дневнике

Фр. К. В. Моцарт, младший сын великого композитора:

«В сочинении есть очень красивые вещи, но оно немного

слишком серьезно...»

Вторым заказом, который удалось получить Фоглю для

Шуберта, явилась «феерия с музыкой» «Волшебная арфа»,

типичный образец пьесы, где все сосредоточено на постано-

вочных эффектах. Премьера состоялась

театре Ан дер Вин

19 августа 1820 года. К этой пьесе Шуберт написал увер-

тюру и тринадцать номеров. Критика резко осудила поста-

новку. В отношении музыки Шуберта мнения разошлись.

Если рецензент «Wiener Theaterzeitung» нашел в музыке

«много хороших мыслей, впечатляющих мест, глубокомы-

сленных гармонических фраз, понимание и рассудитель-

ность»

, то его собрат по перу из венской газеты «Sammler»

написал: «Вкус у музыки „Волшебной арфы" часто жидкий,

бесцветный и застоявшийся»

. Наиболее подробный отзыв

о музыке, подчеркивающий ее бесспорные достоинства, опу-

бликовал в венском «Konversationsblatt» верный поклонник

Шуберта Франц фон Шлехта. Следует отметить, что статья

Шлехта содержит

ряд критических замечаний, отчего пози-

тивная оценка им музыки к спектаклю несомненно выигры-

вает. Есть все основания поддержать мнение Шлехта и, как

говорит Гольдшмидт, «серьезно поставить перед собой

вопрос, неужели действительно нет никаких средств пробу-

дить эту вещь от ее более чем столетнего сна?»

Забвения

избежала лишь увертюра «Волшебная арфа». Она была

использована Шубертом в качестве вступления к «Розамун-

де» и в этом качестве опубликована в переложении для

фортепиано

четыре руки. Как известно, она принадлежит

числу наиболее популярных произведений оркестровой

музыки.

1820 год, принесший Шуберту известность за пределами

относительно узкого круга любителей музыки, был и годом,

вплотную столкнувшим композитора с грубым произволом

властей. Еще пока Шуберт находился в Верхней Австрии,

были вынесены печальной известности Карлсбадские поста-

новления. Убийство в марте 1820 года студентом К. JI. Зан-

дом писателя А. Коцебу вызвало усиленные репрессии, в

том числе и в Австрии. Подвергся им и друг Шуберта поэт

Иоганн Зенн. Он был арестован

после четырнадцатимесяч-

ного пребывания в тюрьме выслан в провинцию, где вплоть

до 1849 года находился на положении поднадзорного поли-

ции

лица. Шуберт присутствовал при аресте

был взят на за-

метку. Тяжелая участь не сломила Зенна, она не поколебала

его свободолюбия, его верности прогрессивным идеалам.

Он считал, что кружок, из которого его вырвали,

был

порож-

ден духовным подъемом, вызванным в Австрии немецкими

освободительными войнами, и «после своего роспуска сеял

во всех направлениях семена будущего»

Зенн не ошибался. Встречи друзей продолжались, боль-

шое место было отведено литературе. Трагедии Эсхила,

драмы Шекспира, «Фауст» Гёте читались в лицах. Наряду с

Гомером и «Песней о нибелунгах» декламировались стихи

участников кружка. Обсуждались и злободневные события.

Так, согласно автобиографии Брухмана, речь шла о раз-

броде «в области политики, искусства, науки, религии и в

среде самого бюргерства», «о подрыве церковью патриоти-

ческих чувств», «об абстрактном мудрствовании профессо-

ров и всезнайстве»

. Из «Семейной хроники» Франца фон

Гартмана мы узнаем, что на подобных вечерах затрагива-

лись вопросы «искусства, математики, юриспруденции,

политики и многого другого»

, а в его дневнике 3 марта

1827 года написано: «В „Замке Эйзенштадт" Шпаун,

Шобер, Шуберт, Бауэрнфельд. Говорят о греках, венграх и

Грильпарцере. Здорово разделались»

Можно быть уверенным, что беседы эти велись не в

верноподданническом духе. Затрагивались самые последние

новинки поэзии и художественной прозы, б чем свидетель-

ствует еще одна запись Гартмана: «Шобер, который был

отличным чтецом, читал нам „Венки умершим" Цедлица,

„Путевые картины" Гейне, „Михаэля Колхааса", „Маркизу

фон О.",,Дуэль", „Найденыша", „Принца Хофбургского",

„Разбитый кувшин", „Кетхен фон Хейльброн", „Помолвку в

Сант-Доминго" Клейста; „Прометея" Эсхила; сочиненные

Шобером „Палингенезии"; „Вечерние зори" Шлёгеля;

„Фауста" Гёте, новеллы Тика „Картинная галерея", „По-

молвка", „Таинственный", „Война в Севеннах", „Путеше-

ственники", „Войну в Тироле" Иммермана и т. п.»

. Уже

этот далеко не полный перечень дает возможность предста-

вить себе, насколько широк был круг интересов друзей

Шуберта и, конечно же, самого композитора. «Но в литера-

туре он далеко не был профаном, и его способность одухо-

творенно схватывать существо разных поэтических индиви-

дуальностей (...), наполнять их новой жизнью и воплощать

особенности каждого в прекрасных и благородных музы-

кальных образах (...) видимо, достаточно говорит о том,

какой глубины достигало его чувство, какая нежная душа

стояла за этими произведениями. Кто так понимает поэ-

тов, тот сам поэт!»

Кроме вечеров, посвященных ознакомлению с литера-

турными произведениями, на «шубертиадах» непринужден-

ной вереницей чередовались исполнение новых сочинений

композитора, проводились постановки шарад и танцы под

импровизируемую бесконечным потоком музыку Шуберта.

Художник Купельвизер запечатлел на своих акварелях эпи-

зоды таких встреч. На одной изображена загородная про-

гулка в Аценбругг — имение, где дядя Шобера служил

управляющим; на второй — постановка в Аценбругге

шарады «Грехопадение Адама и Евы». Пребыванию в

Аценбругге посвящена и колорированная гравюра Мона,

Швинда и Шобера «Игра в мяч в Аценбругге». Но вернее

всех передал смысл «шубертиад» Швинд, создавший по

памяти в 1868 году рисунок сепией «Шубертиада у Йозефа

Шпауна». Стремясь передать дух этих собраний, безгранич-

ную увлеченность музыкой композитора и почтить всех

активных участников «шубертиад», художник объединил

вокруг Шуберта и Фогля даже тех, кто, подобно Иоган-

ну Зенну, не мог и помышлять о присутствии на таком ве-

чере.

Хотя на «шубертиадах» заметная дань отдавалась развле-

чениям, их истинным стержнем являлось творчество Шубер-

та. Музыка сплачивала вокруг композитора достаточно раз-

ных по складу мышления и по характеру людей. Независимо

от того, принадлежал ли участник «шубертиад» к более или

менее прогрессивному общественному слою, она внушала

ему веру в высокое призвание человека, опровергая тем

самым упорно насаждаемый всеми звеньями правитель-

ственного аппарата идеал бездумной покорности, духовного

порабощения. Не обладая «вещной» определенностью как

выраженная в словах мысль, музыка позволяла слушателю

толковать ее сообразно своему пониманию действительно-

сти. Допустимо предположить, что, будь в основу шубертов-

ского кружка положено содружество на поприще философ-

ской или политической мысли, его состав должен был бы

измениться, сузиться. Муза Шуберта скрадывала противоре-

чия. Она направляла внимание в сторону творческого прояв-

ления, объединяя и вместе с тем углубляя (подчас незаметно

для них самих) перспективу мыслей и чувств, волновавших

друзей и близких знакомых композитора. Для одних она

была источником сердечного тепла, для других —светочем,

указывающим путь к познанию действительности, для тре-

тьих — стимулом творческого вдохновения. Со смертью

Шуберта кружок прекратил существование. Его наиболее

верным друзьям остались на долю лишь воспоминания о

незабываемых временах содружества с великим композито-

ром.

Правда, нельзя не отметить, что еще при жизни Шуберта

спаянность кружка оказалась нарушенной. Тому были свои

неизбежные внешние и внутренние причины. Ряд близких

Шуберту людей покинул Вену. В частности, более или менее

длительное время за ее пределами находились Купельвизер,

Шобер, Шпаун, позже — Швинд. Как легко убедиться из их

переписки, они остро переживали потерю возможности

общаться друг с другом. В свою очередь, и Шуберт ощу-

щает пустоту без друзей

Но не только расстояние разделяло участников «шубер-

тиад». Менялось время, менялись люди. Запросы станови-

лись глубже, суждения — строже. На смену юношеской

восторженности пришла требовательность умудренного

опытом, не по годам зрелого человека. Последнее особенно

относится к Шуберту, который чем дальше, тем больше

ценил

собеседниках содержательность.

Некоторым возмещением потерям, испытанным Шубер-

том в общении с особо дорогими ему людьми, могли

служить его ширящиеся связи с прогрессивными представи-

телями австрийской культуры. Среди них следует выделить

поэта М. фон Коллина и писательницу К. Пихлер. Но осо-

бенно непринужденно композитор чувствовал себя в доме

сестер Фрёлих, старшая из которых Анна вела в то время

класс пения в консерватории Общества друзей музыки. Для

семьи Фрёлих Шуберт за короткое время стал своим челове-

ком. По просьбе Анны Фрёлих композитор создал

несколько ансамблей, в том числе и завоевавшую широкую

популярность «Серенаду» на слова Грильпарцера. Это про-

изведение было написано ко дню рождения Луизы Гос-

мар — невесты Л. Зонлейтнера, который ввел Шуберта в

дом Фрёлих. Анна Фрёлих живо описала возникновение

«Серенады». Получив текст от поэта, она обратилась к

Шуберту: «„Вы, Шуберт, должны положить ее для меня на

музыку". Он: „Ну, давайте сюда". Опершись на рояль, он

перечитал ее несколько раз, восклицая время от времени:

„Но как это прекрасно — это прекрасно!" Некоторое время

он смотрел на листок и наконец сказал: „Так, уже готово, я

уже сочинил". И действительно, уже на третий день он при-

нес мне ее законченной, правда, для меццо-сопрано (для

Пепи) и четырех мужских голосов. Тогда я сказала ему:

„Нет, Шуберт, в таком виде я не могу ее использовать, ведь

чествование должно исходить исключительно от подруг Гос-

мар. Вы должны сделать мне хор для женских голосов".

Я еще хорошо помню, как сказала ему это; он сидел тут, на

окне. Вскоре после этого он принес мне ее для голоса Пепи

и женского хора, какой она известна теперь»

. В этом же

рассказе Анна Фрёлих останавливается и на удивившем ее

безразличии Шуберта

судьбе своих произведений; с трудом

удалось ей затащить композитора на исполнение «Серена-

ды» в зале Общества друзей музыки. «Но после исполнения

он был совсем преображенным и сказал мне: „Воистину

не

думал, что это будет так красиво"»

Шуберт умел отдавать должное творчеству своих собра-

тьев по перу. Одним из его кумиров был Моцарт. «Тут было

спето „Platz, platz!" из „Похищения из сераля", — расска-

зывала Анна Фрёлих, — а когда его кончили, он просил

повторить и после того, как его спели еще раз, — снова:

, Jlpomy, спойте же еще раз, это же так прекрасно. Поверьте,

дорогая Анна, я мог бы все время сидеть в углу и слушать

это"»

. Но аналогичное отношение встречали произведения

несравненно менее значительных, чем Моцарт, композито-

ров, если в них сквозило живое искреннее чувство

ощуща-

лась рука опытного музыканта. Шуберт восхищался швед-

скими песнями И. А. Берга, будущего директора консер-

ватории в Стокгольме. Берг бывал у Фрёлих в 1826 году.

«Когда мы приглашали его [Шуберта] заглянуть к нам

вечером, — рассказывает Фрёлих, — он каждый раз спра-

шивал: „Берг придет? — Ну, тогда

тоже обязательно при-

ду". Он садился тогда на стул у двери во второй комнате,

возле дивана (...) против фортепиано (...) и слушал Берга с

очевидным удовольствием. Одна из его песен понравилась