Асмус В.Ф. Античная философия

Подождите немного. Документ загружается.

Уже в аристотелевской «диалектике» показывается,

каким

образом ум может подготовляться — посредством

отбрасывания заблуждений, ложных мнений — к досто-

верному созерцанию основных положений науки. Спе-

циальным

методом подготовки к усмотрению

общего

—

через частное —• должна быть, по Аристотелю,

«индук-

ция»

(екауауц). Применение этого слова стало техни-

ческим термином логики, по-видимому, впервые у Ари-

стотеля. Первоначально термин мог означать способ

перехода от одних знаний, которыми ученики уже владе-

ли,

к новым. Аристотелевская «индукция» уже есть

путь от единичных случаев к общим положениям. Разъ-

яснение

термина в этом смысле дано в «Топике». Но

«Аналитике»

в качестве отправного пункта индукции

указано вместо «единичного»

«частное»,

а индукция как

метод противопоставлена дедукции, отправляющейся от

всеобщего.

Вся. небольшая глава 1-й книги «Второй Аналитики»

доказывает, что общее знание невозможно без индукции,

а индукция •—без

чувственно.го

восприятия.

Если нет

чувственного восприятия,

рассуждает

Аристотель, «то

необходимо

будет

отсутствовать и какое-нибудь знание,

которое невозможно [в таком

случае]

приобрести, по-

скольку мы научаемся [чему-нибудь] либо через индук-

цию,

либо посредством доказательства» [5, I, 18, 81 а —

81 в]. Хотя доказательство исходит из общего, а индук-

ция—из

частного, однако и общее «нельзя^рассматри-

вать без посредства индукции, ибо и так называемое

отвлеченное познается посредством индукции, [именно],

если кто-либо

хочет

показать- что некоторые [признаки]...

присущи каждому

роду...

Но индукция невозможна без

чувственного восприятия, так как чувственным восприя-

тием [познаются] отдельные [вещи], ибо [иначе] полу-

чить о них знание невозможно» [там же]. Таким обра-

зом,

«как знание, [приобретаемое] из общего, невозмож-

но

без индукции, так и [знание] посредством индукции

невозможно без чувственного восприятия» [там же, 81в].

«Индуктивные» умозаключения, как их понимает

Аристотель, не составляют еще науку в собственном

смысле, но образуют (наподобие аристотелевских

«диа-

лектических» аргументов) только подготовление к ней,

или

преддверие к ним.

Характерно, что как на своего предшественника в

обосновании

метода науки Аристотель указывает не на

331

Платона,

с которым он в этой связи полемизирует, а на

Сократа. Но тут же он подчеркивает, что

даже

у Сокра-

та речь шла не о самой науке, а -только о «начале зна-

ния»:

«...две

вещи надо было бы отнести на счет Сокра-

та— индуктивные рассуждения и образование общих

определений: в обоих этих случаях дело идет о начале

знания» [7, XIII,

4,1078

в 27 и ел.]. Напротив, платонов-

ская

«диалектика» как учение об

«идеях»,

приписавшее

общим сторонам вещей обособленное существование, не

может быть истинным методом науки.

Аристотель находит, что «диалектический» (в его,

аристотелевском,

смысле) силлогизм и «индукция» опре-

деляют формальный характер

двух

видов вывода, кото-

рые он назвал «энтимемои» и «примером» \

Исходной точкой «энтимемы» Ари-

стотель считает предположение не-

которого общего положения, которому должны -быть

подчинены

частные случаи. Например: если война— при-

чина

бедствий, от которых мы страдаем, то мы можем

исправить свое состояние только посредством мира [см.

13,

I, 23]. Рассуждение предполагает здесь

вероятность

не

только для некоторых частных случаев, но и общего

значения.

Эта вероятность касается результатов войны

мира, которые

могут

быть сопоставлены. Но «энтиме-

ма», может иметь исходной точкой и

другое,

принятое

качестве общего или обычного, отношение «признака».

Посредством такого умозаключения не получается

объяснение,

а только удостоверяется или отвергается

существование. Оно не может ответить ни на вопрос

«почему»,

ни на вопрос

«что

есть».

Сходна познавательная функция и «примера». Но

то время как «энтимема» только

предполагает

общий

принцип,

на котором в ней основывается умозаклю-

чение,

«пример»

указывает его обоснование. Рассмотрим

образец аристотелевского «примера». Дано некоторое

общее

утверждение: если первое должностное лицо

госу-

дарства

требует

лично для себя стражи, то это признак

его тайного стремления к тирании. Таков случай с Пи-

систратом. С этим случаем сопоставляется другой: Дио-

нисий

Сиракузский тоже

требует

для себя стражи, Сле-

«Энтимема»,

«пример»

другие

термины логики Аристотеля

рассматриваются в этой

главе

не по

существу

своего логического со-

держания, а лишь в своей теоретико-познавательной функции.

332

довательно, таково заключение — не приходится сомне-

ваться, что и он, подобно Писистрату, замышляет

тиранию.

В этом умозаключении частные случаи не подводятся

под общее, но вывод опирается на аналогию — сходство,

или

подобие некоторых частных случаев: по словам

Аристотеля, «пример» «не показывает отношения ни

части к целому, ни целого к части, но отношение части

части, когда они обе подходят под один и тот же

[термин],

но одна [из них] известна» [4, II, 24, 69 а].

Отличие «примера» от «индукции» в том, что индук-

ция

дает более дифференцированное рассмотрение част-

ных случаев, а сходство в том, что и «пример»" и «индук-

ция»—

выводы по

аналогии.

Индукция

отправляется от единичных опытов и есть

нечто, наилучшим образом известное, но лишь с точки

зрения

восприятия.

Восприятие, или ощущение,— способ бытия и соот-

ветственно познания, общий у человека со всеми живыми

существами: все они обладают прирожденной способ-

ностью «разбираться». При этом у одних существ

от чувственно воспринятого остается нечто, у

других

—

ничего не остается. Те, у кого ничего не остается, не

могут

иметь познания вне чувственного восприятия. Но

есть и такие живые существа, которые, когда они чувст-

венно

воспринимают, удерживают в

душе

что-то из вос-

принятого.

Если таких восприятий накапливается много,

то между испытавшими восприятия возникают различия:

у одних из воспринятого возникает некоторое

понимание,

других

же не возникает. Способность удерживать

часть воспринятого есть память. Из часто повторяюще-

гося воспоминания об одном- и том же возникает

опыт.

Из

опыта же, т. е. из всего общего, сохраняющегося

душе,

берут

свое начало навыки'п наука. Навыки воз-

никают,

когда происходит процесс создания вещей; нау-

ка—

«если дело касается существующего"» [5, II; .19,

100 а]. Все эти способности познания «не обособлены

возникают не из

других

способностей, более "извест-

ных, а из чувственного восприятия» [там же].

Способ их возникновения Аристотель сравнивает

с тем, что бывает в сражении, когда строй "обращается

бегство:

«...когда

один останавливается, останавлива-

ется другой, а затем и третий — пока [все] не придет в

первоначальный порядок». Нечто" подобное может испы-

333

тать и душа. Как только из не отличающихся между

собой вещей нечто удержится в памяти, впервые возни-

кает в

душе

общее. Происходит это так: ощущаться мо-

жет только единичное, но восприятие, если оно уже

возникло,

всегда

«есть

[восприятие] общего, например,

человека, а не [единичного] человека Каллия». Затем

на

достигнутом результате задерживаются, «пока не

удержитсй [нечто] неделимое и общее» [там же].

Отсюда Аристотель заключает, что первичное мы

должны «необходимо познавать посредством индукции,

ибо [именно] таким образом восприятие порождает об-

щее»

[там же].

Не

следует

недооценивать это утверждение Аристо-

теля. Если бы Ф.

Бэкон

внимательно прочитал 19-ю гла-

ву 2-й книги «Второй Аналитики», он вряд ли смог бы

так

односторонне характеризовать, как он это сделал,

логику и теорию познания Аристотеля в качестве чисто

дедуктивной. Аристотель не только признавал необходи-

мость индукции для науки. Он даже полагал, как это

верно отметил Робэн, что чем выше уровень науки, чем

он

более всеобщ и доказателен, тем больше наука испы-

тывает

нужду

в опоре на индукцию [72, с. 67], И в «Фи-

зике» и в «Метафизике» Аристотель нередко говорит об

очевидности,

которая есть результат именно индукции

(примеры

отмечены в «Индексе»

Боница).

все же «индукция» Аристотеля ниже порога науки.

Ни

один из видов индукции Аристотель не рассматри-

вает как метод науки в точном смысле понятия. «Индук-

ция» Аристотеля, как хорошо показал тот же Робэн,

не

есть метод для познания законов природы. Поскольку

Аристотель сопоставляет дедукцию с индукцией, он

подчеркивает, что только дедукция может возвысить

знание

до сферы науки, ставши

доказательством.

На-

против,

индукция не может вести дальше от вопроса

факте

или о

существовании.

Только определение спо-

собно превратить простое свидетельство о факте в рас-

крытие

сущности.

И только

доказательство

способно

превратить утверждение или отрицание существования

причинное

объяснение.

Оценка

индукции не может быть изменена в силу

указания,

что посредством индукции

могут

быть обнару-

жены в опыте если це всеобщие, то по крайней мере

устойчивые, стабильные свойства. Такое указание также

не

может дать научн&гй объяснения. Факт вам по

себе

•

3,34

не

может, по Аристотелю, стать предметом науки. Мысль

эту он выражает очень резко. Даже созерцание воочию

действия

причины неспособно, отдельно взятое, доста-

вить научное объяснение причины. Если бы даже, пере-

несенные

на

Луну,

мы увидели, что Земля проходит

между

Луной и Солнцем, это доставило бы нам только

удостоверение факта, но не дало бы никакого

познания

причины

лунного затмения. «Ибо мы, [правда],

чувст-

венно

воспринимали бы, что в данное время затмение

[Луны] происходит, но мы не знали бы, почему оно

вообще происходит, так как чувственное восприятие не

есть [восприятие]

общего»

[5, I, 31, 87 в]. Только из

наблюдения, что так бывает часто, мы, получили бы

доказательство. «Ибо из многократности отдельного

становится очевидным

общее»

[там же]. Общее же

ценно

потому, что оно раскрывает причину.

Напротив,

индукция лишь направляет мысль к сущ-

ности.

Однако раскрыть эту сущность может только

определение,

для того же, чтобы выяснить связь сущно-

сти с ее действиями, требуется

доказательство.

Аристотель противопоставляет то, что в умозаключе-

нии

более первично и ясно по

существу,

тому,

что явля-

ется таким для нас, т. е. лишь в порядке развития и

хода

нашего

опыта, в порядке оказавшегося возможным

для нас подхода к познанию порядка самой природы.

«По

существу,—

разъясняет Аристотель,— более первич-

ным

и более известным является умозаключение, полу-

чаемое посредством среднего [термина]. Но для нас

более ясным является умозаключение, получаемое по-

средством индукции» [4, II, 23, 68 в].

«Аналитиках»

рассматриваются

Научная база логики обобщенные ' и в известной мере

АристотеГя"

ИЯ

формализованные виды умозаклю-

чения

и доказательства. Характер

этой

формализации, ее значение, сильные и слабые сто-

роны

выясняются новейшими исследованиями, среди

которых видное место принадлежит превосходной рабо-

те Яна Лукасевича [см. 32].

Но

логика Аристотеля возникла не в безвоздушном

пространстве логических абстракций. Она возникла как

попытка

логического исследования тех форм и видов

логического мышления, которые

действуют

в умозаклю-

чениях и доказательствах науки. Она не предписывает

науке ничего, что не было бы выведено из бытующих

самой

науке

форм, методов, приемов мысли. Для Ари-

стотеля такой

подход

к нахождению форм логического

мышления

естествен: ведь сам Аристотель был не

только крупнейшим

философом

своего века, но и его

крупнейшим

ученым

поразительно широкого творческого

охвата.

Но именно эта широта и «универсальность», от-

меченные как характерная черта Аристотеля Энгельсом

[см.

1, т. 20, с. 19], выдвигает важный вопрос: на каких

именно

науках основывался Аристотель в своих

логиче-

ских исследованиях? Из каких научных форм умозаклю-

чения

и доказательства, из каких наук черпал он

образцы, обобщением и формализацией которых оказа-

лись выведенные и объясненные Аристотелем

логиче-

ские

формы мышления?

В историко-философской и логической литературе

выдвигалось предположение,

будто

научной базой логи-

ки

Аристотеля были его наблюдения и исследования,

посвященные

вопросам

морфологии

физиологии

животных.

Само собой, по-видимому, напрашивается

соображение, что именно биология, в частности зоология,

представляла в глазах Аристотеля образец систематики,

классификации

предметов на роды и виды. Отсюда

столь же естествен вывод, что различение биологиче-

ского рода и вида, выступающее в зоологической клас-

сификации,

логическом

плане основывается на опера-

ции

определения,

на котором, в свою очередь, основы-

вается в том же

логическом

плане

доказательство.

В этой связи, по-видимому, не случайным представля-

ется тот факт, что пример, иллюстрирующий форму

индуктивного

умозаключения, Аристотель взял именно

из

области зоологии (вывод о связи

между

долголетием

некоторых животных "и отсутствием у них желчи).

все же, как ни естественно предположение о том,

что «материальной» основой для логических анализов

логических

схем

Аристотеля стали формы научного

мышления,

встречающиеся в

биологии,

имеются серьез-

ные

соображения и

даже

прямые данные, говорящие о

том, что такой «материальной» основой для Аристотеля

оказалась не столько современная ему биология, сколь-

ко

математика.

Прежде всего заметим: не

следует

основывать реше-

ние

вопроса о научной базе логики Аристотеля на тож-

дестве

терминов

«род»

«вид»

в биологии и в логике.

Биологическая

систематика и классификация представ-

S33

ляют опыт распределения живых существ по группам —

распределения, в основе которого лежат эмпирические

сходства

и аналогии, почерпнутые из

наблюдения,

т, е.

из

фактов, пассивно воспринятых чувственностью.

Однако,

по воззрению Аристотеля, уже нам известно-

му, хотя эмпирические знания

ведут

к познанию все-

общего, это всеобщее может быть дано

только

возмож-

ности.

определении,

приводящем к различению

рода

вида,

речь идет не об эмпирической группировке фак-

тов или предметов опыта, а об определении

умопостига-

емой

сущности.

Именно в ней различается как ее мате-

риальная

часть ее род и как ее

формальная

часть —•

ее видоопределяющее различие. Для понимания ло-

гической функции определения единственно возможной

наукой,

в которой оно было уже реализовано и обо-

сновывало ее доказательства, могла стать только

мате*

матика, точнее

геометрия.

Ко времени Аристотеля в гео-

метрии уже сложились условия для возможности систе-

матического построения и изложения. «Начала Евклида»

предполагают задолго до них начавшуюся — в матема-

тических

кругах

последователей Платона — работу по

изложению результатов, достигнутых в математике с

ее дисциплинами — арифметикой, геометрией, теорией

гармонии

и астрономией. «Началам Евклида» предшест-

вовали не дошедшие до нас, но, по всей видимости, по-

добные им своды математического

знания:

«Начала»

Гиппократа, Леонта и Февдия, упоминаемые в каталоге

Прокла

'. Близость Евклида к Аристотелю по времени

явствует из того, что Евклид родился меньше чем де-

сятью годами позже смерти Аристотеля: при жизни Ари-

стотеля работы по созданию сводов математических

знаний

шли уже полным ходом.

Но

кроме этих общих исторических соображений

есть данные, относящиеся к

существу

вопроса, Имеется

важный факт, состоящий в том, что в логических трак-

татах

Аристотеля почти все иллюстрации, необходимые

для обоснования и разъяснения логики, почерпнуты из

геометрии.

действительно, предметы математики, по Аристо-

телю, имеют несомненное преимущество сравнительно

Прекрасный историчоскпй очерк развития этой традиции в исто-

рии

греческой науки написал известный алгебраист и историк древ>

ней

науки Ван дер Верден [см. 18, гл. VI, с 205—275, особенна

269 и ел.].

22 Заказ 666 337

с органическими существами, известными из опыта.

Объекты математики —

результат

абстракции

от

чувст-

венных предметов опыта.

Согласно разъяснению самого Аристотеля, «предме-

том... [изучения] математических наук являются

поня-

тия,

а не какая-либо [материальная] основа Ибо если

геометрия и рассматривает некоторую [материальную]

основу, то не как

таковую»

[5, I, 13, 79а]. А в

другом

месте он добавляет, что наука, «не имеющая дело с [ма-

териальной] основой, точнее и выше науки, имеющей

с ней дело, как арифметика по сравнению с гармонией»

[там же, I, 27, 87а]. Правда, основа этой науки и ее

понятий

— физическая реальность. , Это тот

материали-

стический

базис математических абстракций, который

отметил и высоко оценил в Аристотеле Ленин. Однако

непосредственная

реальность математических объектов

для науки, как ее понимает Аристотель, уже не в их

физической,

а только, если можно так выразиться, в

их

логической

материи: это

умопостигаемое,

а не

чувст-

венно

постигаемое единство рода и видоопределяющего

признака.

Именно это единство лежит в основе

дедук-

ции

произвольных свойств математических

объектов.

В связи с этим математические объекты в известном

отношении

Аристотель ставит ниже, чем собственно

«формы», именно потому, что предметы математики —

только абстракции и обладают индивидуальностью не

самой действительности, а только в мысли. Они не

имеют длящегося бытия и воссоздаются всякий раз и

как

угодно часто посредством определения. Напротив,

истинные

«формы» отличаются каждая индивидуальной

субстанциальностью, которая не возникает каждый раз

вновь,

когда дается их определение.

Но,

признавая

умопостигаемую

реальность объектов

математики, благодаря которой математическое рассуж-

дение—

естественный «материал», в котором раскры-

вается природа

логических

операций и форм, Аристо-

тель борется против платоновского — идеалистического —

взгляда на математику. Имея в виду платоников, и

прежде всего самого Платона, он неодобрительно отме-

чает, что математика

«стала

для теперешних [мыслите-

лей] философией» [7, 991 а 32—33]. В концепции пла-

тонизма Аристотель

осуждает

учение Платона о сре-

динном

положении математики

между

умопостигаемым

миром

«идей»

и чувственно воспринимаемым миром

,338

вещей: чтобы подвести многообразие и изменчивость

чувственных вещей под единство и тождественность ра-

зума, Платон вводит посредствующую функцию мате-

матических объектов. Таким образом, математика ста-

новится

для Платона

средством

или

орудием

знания.

Напротив,

для Аристотеля математика — не «органон»,

не

орудие

знания,

само

знание

в его явлении или

обнаружении. Для Аристотеля «органон» знания — не

математика, а «аналитика», т. е. логика. Не только ма-

тематика, но и всякая наука — знание —есть сфера

применения

«органона».

тому же связи между понятиями науки, как ее

понимает Аристотель,— связи

логические.

Наука направ-

лена на постижение качеств, характеризующих индиви-

дуальное или субстанциальное бытие. Но качества Ари-

стотеля, так же как и его субстанции, в плане науки

являются

логическими

сущностями, между которымч

существуют отношения, или градация,

подчинения.

Меж-

ду всеми этими понятиями должна быть выяснена их

логическая

связь.

В конечном счете действительный мир познания —

это

мир, где действует ум. Ум, по Аристотелю, истин-

нее "даже, чем сама наука. Поэтому ум может иметь

своим предметом

начала

знания. Наука, как и ум, дает

истину, и никакой другой род познания, кроме ума,

«не является более точным, чем наука» [7, 991а 32—33],

«не может быть истиннее» [там же].

Но

всякая наука обосновывается, а начала доказа-

тельств более известны, чем сами доказательства. Так

как

начало доказательства уже не есть доказательст-

во,

то наука не может быть началом науки. Таким нача-

лом может быть только ум — единственный, кроме нау-

ки,

вид истинного познания. Теория познания Аристо-

теля, так же как и его теория «форм», — теория объек-

тивного идеализма.

СИЛЛОГИСТИКА

Деятельность Аристотеля принадлежит не только

истории

философии, но и истории науки В кругу наук,

разработкой и даже бозданием которых занимался Ари-

стотель, первое место принадлежит

логике.

Аристо-

тель—автор оригинальной, чрезвычайно тщательно

разработанной логической системы, оказавшей через

22*

^39

посредство переработки и истолкования ее послеаристо-

телевскими античными логиками, а также логиками

феодального периода огромное влияние на развитие

логической науки.

Поскольку логика —специальная наука об умозаклю-

чении и доказательстве, в настоящей работе, предмет

которой — очерк истории античной философии, — не

может быть предложено сколько-нибудь подробное рас-

смотрение специальных логических учений Аристотеля.

тому же рассмотрение это должно было бы оказаться

непропорционально пространным. В силу ряда исто-

рически сложившихся причин

даже

специалистам-логи-

кам нелегко восстановить точный, отражающий истори-

ческую действительность смысл логических учений Ари-

стотеля, То, что в XIX в.-(а также отчасти в XX в.)

„считалось логикой самого Аристотеля, было результа-

том недостаточно точного отличения этой логики от так

называемой традиционной формальной логики. С дру-

гой стороны, характерный для XIX в. упадок логической

теории, смешение теоретических учений логики с мета-

физическими

спекуляциями идеалистической — чаще все-

го эклектической или позитивистской-—философии

крайне затрудняли верную историческую и теоретиче-

скую оценку великого логического деяния Аристотеля.

Такая оценка может быть исторически обоснованной и

точной только при условии ясного и точного понимания

существа формальной логики. А это понимание возмож-

но

только на основе серьезного знакомства с теориями

учениями новейшей символической (математической)

логики. Именно математическая логика дала возмож-

ность ответить на вопрос, что такое формальная логика,

а следовательно, указала критерий для оценки выдаю-

щихся явлений в

истории

этой науки.

логике Аристотеля сказанное применимо в полной

мере. В сущности, настоящее изучение и понимание

логики Аристотеля только еще начинается. Выдающий-

ся

вклад в это изучение внес польский логик Я. Лука-

севич, особенно в работе «Аристотелевскаясиллогистика

с точки зрения современной формальной логики».

Отправные идеи Важнейшая часть логики Аристо-

теля — теория силлогизма и дока-

зательства. Но очень важно также его учение о понятии

о предложении (суждении). Теории понятия Аристо-

тель не посвятил специального исследования. Данные

340