Бердников Г.П. (глав.ред). История всемирной литературы в 9 томах, Том 1

Подождите немного. Документ загружается.

что, «когда житницы полны, люди знают, что

такое совесть и честь».

Следующий шаг в развитии этой системы

идей связывается с именем Шэнь Бу-хая (ум. в

337 г. до н. э.), министра в царстве Чжэн — не-

большом владении, вынужденном лавировать

между двумя могучими соседями — царствами

Цинь и Цзинь. Главную роль в поддержании

царства Чжэн сыграл, как считается, именно

Шэнь Бу-хай. Он был, как передает традиция,

автором каких-то сочинений, от которых до нас

дошли лишь фрагменты. Видимо, все-таки

именно ему принадлежит установление поня-

тия «закона» (фа) в смысле закона государст-

венного, т. е. категории строго юридической,

правовой, а не морально-общественной, как не

раз упоминавшаяся выше норма (ли); и тем бо-

лее не как закона природы, естественного (так-

же ли, но другое, чем первое). Управлять госу-

дарством, по мнению Шэнь Бу-хая, надлежит

именно такими законами — указами и декрета-

ми, исходящими от правителя — верховной вла-

сти. Тем самым именно политическая власть и

становилась единственным источником право-

вых норм в государственной и общественной

жизни. Вместе с тем Шэнь Бу-хай установил и

второй принцип управления. Он обозначил его

словом «искусство» (шу), разумея под этим

поведение самого правителя именно как прави-

теля. Любопытно отметить, что главное в этом

искусстве он видел в «недеянии», в том самом

«недеянии», которое предписывалось учением

JIao-цзы. Видимо, в данном случае это понима-

лось как создание «естественности» всего хода

жизни государства, т. е. полная отрегулирован-

ность этого хода всей совокупностью «законов».

Между прочим, такое состояние рассматрива-

лось как «соответствие имен вещей их сущно-

сти».

Следующий шаг сделал Шан Ян (ум. в 338 г.

до н. э.), уже упомянутый выше государствен-

ный деятель Циньского царства,— тот самый,

который провел в своем государстве известную

земельную реформу: ликвидировал остатки

прежнего общинного земледелия и землеполь-

зования и передал землю в руки собственников.

Ему же приписывается введение системы «пя-

тидворок», т. е. круговой поруки пяти соседст-

вующих земельных хозяйств. Он считается ос-

новоположником учения «физиократов», пропо-

ведовавших принцип «земледелие — основа

всех основ».

Ввиду того что основной идеей этой школы

было понятие «закона», государственного зако-

на, которое по-китайски обозначалось словом

фа, все представители этого направления обще-

ственной мысли именовались фацзя — «закон-

ники», «легисты». Последним законником и

вместе с тем завершителем всего учения был

Хань Фэй, с именем которого связано произве-

дение, именуемое «Хань Фэй-цзы».

Отправным пунктом всех рассуждений Хань

Фэя в этом произведении было положение

Сюнь-цзы о прирожденном зле человеческой

природы, об эгоизме как основном регулирую-

щем начале всего поведения человека. Хань

Фэй считает, что даже вполне как будто естест-

венная любовь к родителям — только следствие

человеческого эгоизма: ребенок заинтересован

в их заботах о нем. Исходя из этого, Хань Фэй

полагал, что управление людьми может осуще-

ствляться лишь двумя средствами: поощрением

и устрашением. Используя эгоистическую при-

роду человека, можно заставить его делать, что

требуется, «наградами», т. е. предоставлением

ему некоторых благ; не допускать нежелатель-

ного почему-либо проявления этой же природы

можно «наказаниями». Но такой способ управ-

ления требует создания «законов» — норм, обя-

зательных для каждого, и аппарата чиновни-

ков, следящих за исполнением законов и регу-

лирующих это исполнение. Поэтому необходим

отбор людей, подходящих к этой роли, способ-

ных и искусных, которые были бы притом не-

укоснительными исполнителями воли верхов-

ного законодателя — верховной власти. Нетруд-

но увидеть, что такие теории были проповедью

деспотии, действующей с помощью бюрократи-

ческого аппарата.

Если бы книга «Хань Фэй-цзы» состояла

только из изложения учения «легистов», она

оставалась бы в пределах, так сказать, «дело-

вой» литературы, между тем ее высоко оцени-

вают и как литературное произведение. Чем

она это заслужила? Прежде всего тем, что она

насквозь публицистична; автор ее не просто

рассуждает, а горячится, негодует, жалуется,

обвиняет, ропщет. За всем этим скрывается та

же горечь, которой пропитаны стихи Цюй

Юаня, горечь человека непризнанного, отверг-

нутого. Вот отрывок из этой книги: «Житель

царства Чу по имени Хэ добыл в горах кусок

нефрита и поднес его царю Ли-вану. Царь по-

велел своему ювелиру определить, что это за

камень. Тот доложил царю, что это — не не-

фрит, а самый простой камень. Царь, увидев в

Хэ обманщика, приказал отрубить ему левую

ногу.

После смерти Ли-вана на престол вступил

У-ван. Хэ поднес свой нефрит ему. Тот также

приказал ювелиру определить камень, и тот

опять сказал, что это — самый простой камень.

У-ван также счел, что Хэ — обманщик, и при-

казал отрубить ему правую ногу.

После смерти У-вана на престол вступил

Вэнь-ван. Хэ, прижимая к груди свой нефрит,

188

КЛАССИЧЕСКИЕ ЛИТЕРАТУРЫ ДРЕВНЕГО МИРА

горько плакал. Выплакав в течение трех дней

и ночей все свои слезы, он стал плакать уже

кровавыми слезами. Услышав об этом, Вэнь-ван

послал к нему человека спросить, почему он так

плачет: «Ведь безногих в стране много, почему

же ты так убиваешься?»

Хэ на это ответил: «Я горюю не о ногах, а о

том, что драгоценный нефрит определяют как

простой камень и называют обманщиком не-

винного человека. Вот почему я горюю». Царь

приказал тогда ювелиру отделать добытый Хэ

камень и, когда обнаружилась его ценность, на-

звал его «драгоценностью Хэ».

Государи нуждаются в жемчуге и нефрите.

Хэ представил нефрит неотделанным, и ои по-

казался поэтому некрасивым, но беды для госу-

дарства от этого ие было никакой. Но ему при-

шлось ценою двух своих ног добиться, чтобы

этот камень был признан драгоценностью. Вот

как трудно добиться признания драгоценности»

(гл.4).

Отрывок этот взят из главы «Ропот одиноко-

го», и не звучат ли в этом «ропоте одипокого»

те же нотки, которые звучали и в «Лисао»

Цюй Юаня?

Цюй Юань и Хань Фэй — оба погибли. Но

вовсе не потому, что они шли вразрез с ходом

событий, что они отстаивали уходящее, обречен-

ное на слом, старую систему городов-госу-

дарств, отдельных царств (лего). Они хотели

как раз обратного — создания единого мощного

государства. Но каждый из пих имел своего

кандидата на роль такого объединителя: Цюй

Юань хотел возвеличения своего царства Чу;

Хань Фэй сначала думал о своем родном царст-

ве, но затем понял, что нужно действовать с

помощью Ципьского царства. Первый погиб по-

тому, что противился Циньскому царству в его

борьбе за захват власти во всей стране; второй

погиб потому, что его убрал соперник в самом

Циньском царстве.

Империя вырастала среди борьбы, убийств,

жестокостей, и жертвами этого роста были ие

только противники ее, но и те, кто были ее

идеологи.

Таковы последние слова литературы класси-

ческого периода китайской Древности,— слова,

исполненные горечи и скорби. И поистине тра-

гическим финалом был зажженный в 212 г. до

н. э.— уже после образования Империи — в ее

столице огромный костер: сожжение всех не-

угодных книг. Кара обрушилась прежде всего

на книги конфуциапскис. Но пострадали не

только книги: самих конфуцианцев, которых

еще недавно чтили как мудрецов и учителей,

хватали и закапывали живыми в землю. Так на-

чалась Империя.

3. ПОЗДНЯЯ ДРЕВНОСТЬ

Период Империи... Как было сказано выше, на-

чалом его является 221 г. до н. э., когда под уда-

рами Цинь пало последнее сохранявшее свою

самостоятельность царство Ци — то самое, в

столице которого существовала одно время упо-

мянутая выше «наука Цзися», делавшая эту сто-

лицу центром культурной и научной жизни сво-

его времени — своего рода «китайскими Афина-

ми». Но как греческие Афины принуждены

были склониться перед силой совсем не блещу-

щей своей образованностью «периферийной»

Македонии, так и Ци подпало под власть столь

же неяркого по своей культуре «окраинного»

царства Цинь.

Правитель объединенной страны пе счел воз-

можным пользоваться обычным местоимением

1-го лица у, он присвоил себе особое, уже ие

употреблявшееся в обиходе местоимение чжэпь,

тем самым он оказывался единственным во всей

стране. Он установил для себя и новый титул

—

хуанди, соединив в нем слова хуан и ди, кото-

рыми обозначались древние правители-мудре-

цы, боги-первопредки; тем самым он противо-

поставил себя ванам, как себя называли прави-

тели начиная с чжоуских времен. Он, наконец,

отверг для себя, как правителя, PI личное имя:

назвал себя просто «Первым» — Ципь Ши-ху-

анди, или «Первый циньский император». Его

преемник, следовательно, должен был стать

Эрши, Вторым императором, и так до беско-

нечности, как бесконечен ряд чисел. Было от-

вергнуто, далее, представление, что тот поря-

док, которым живет страна, есть проявление

какого-то мин — «воли», «промысла»; нет, по-

рядок этот есть просто «установление» (чжи),

созданное императорским указом (чжао), а «за-

кон» — просто способ, которым управляют госу-

дарством: именно «способ» и значит само слово

фа, которым обозначались государственные за-

коны. Знаком верховной власти в царстве

Чжоу был символршеский треножник, знаком

верховной власти теперь стала личная печать

императора.

На искоренение прежних порядков было на-

правлено и административное устройство госу-

дарства: не должно быть никаких царств, долж-

ны существовать только территориально-адми-

нистративные единицы — области (цзюнь) и

уезды (сянь). Для управления ими был создай

аппарат, как центральный, так и местный. Он

был создан в соответствии с существовавшими

тогда представлениями о трех видах государст-

венной власти: административной, военной и

контрольной.

Единство управления было связано с единст-

вом ценностей: были введены единые меры дли-

ДРЕВНЕКИТАЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

15")

ны, веса, площади и т. д.; единые денежные

знаки. Наконец, была введена и единообразная

система письма: установлены определенные

формы иероглифов — письменных знаков. Сле-

дует добавить, что единообразная система

письма в какой-то мере создавала и некото-

рое единство языка, по крайней мере письмен-

ного.

Для реального объединения страны началось

обширное строительство путей сообщения — до-

рог и каналов, необходимых и для управления,

и для военных целей, и для развития торговли.

Чрезвычайно широко велось строительство в го-

родах, особенно в новой столице Империи, ко-

торой стала столица Циньского царства Сяньян.

Возводились роскошные дворцы. Армия строи-

телей, во всяком случае ее «рядовой состав»,

состояла в основном из рабов: эпоха Империи

в Китае — так же, как и эпоха Импери*1 в Рим-

ском государстве,— время расширения рабовла-

дения, а вместе с тем — в ее поздней стадии —

и время кризиса рабовладельческих отношений.

Добавим еще, что в столице были принудитель-

но поселены 120 тысяч богатых семейств. Это

сделано было отчасти для украшения столицы,

поскольку такое население со своими пышными

домами способствовало ее блеску; отчасти же

по соображениям безопасности, поскольку зна-

чительная часть этих богатых семейств принад-

лежала к исконной знати прежних царств. Им-

перия сразу же приняла меры к ограждению

себя от внешних опасностей. На севере китай-

ские земли издавна подвергались нашествиям

различных племен, обитавших по северным и

западным границам Китайской империи. Мест-

ные правители уже давно начали строить сте-

ны, служившие тогда неодолимым препятствием

для кочевых племен. Цинь Ши-хуанди соеди-

нил эти отдельные укрепления в одну большую

сплошную стену — ту самую, которая получила

наименование «Длинной стены в 10 000 ли»

(Вань ли чан чэн), а у европейцев — «Великой

китайской стены». На юго-востоке были проч-

нее закреплены земли по ту сторону Янцзы.

В этой обстановке усиленного установления

новых порядков вполне в стиле действий новой

власти была та форма борьбы с защитниками

старых порядков, да и вообще со всякими кри-

тиками, к которой обратилось правительство:

физическое их истребление и уничтожение их

писаний. Особенно не нравились новой власти

конфуцианцы, поскольку они толковали о ка-

ких-то «принципах управления», о какой-то

«человечности», о «долге», о каких-то «нормах»,

созданных самим обществом. Поэтому нет ниче-

го удивительного в том, что в 212 г. до н. э.

на площади Сяпьяна запылал огромный костер,

в который летели конфуцианские сочинения,

Сосуд в виде фантастического зверя

Бронза. Период Чжаньго (V—III вв. до н. э.).

Пекин. Музей Гугун

да и вообще все неугодные книги, а их сочини-

тели или поклонники зарывались живыми в

землю.

«Первый император», назвав себя так, счи-

тал, что он открывает собою длинную гряду

преемников. Оказалось, однако, что на цифре

«2» все и закончилось: после «Первого цинь-

ского императора» был только «Второй» — Эр-

ши-хуанди. Циньский императорский дом про-

держался у власти всего 15 лет; в 206 г. до н. э.

все для него кончилось.

Здесь мы не можем сколько-нибудь подробно

освещать историю произошедшего в том году

переворота. После смерти Цинь Ши-хуанди в

209 г. до н. э. сразу же началась война, и при-

том не столько с домом Цинь, сколько между

новыми претендентами на общеимперагорскую

власть. В последней фазе этой борьбы наиболее

сильными из этих претендентов были Сян Юй,

происходивший из рода правителей царства Чу,

и Лю Ван — по происхождению простолюдин,

сумевший сколотить крупную армию. Сначала,

в 206 г., власть была захвачена первым, но в

202 г. он был разбит войсками Лю Вана, кото-

рый и стал новым императором, положив нача-

ло новой — Ханьской династии, названной так

по названию реки, район которой был основной

базой Лю Вана. Следует учесть, что в победе

Лю Вана некоторую роль сыграл и чисто пле-

менной момент: как-никак страна Чу была в

какой-то степени получужой, базой же Лю Вана

были исконные китайские земли. В рамках Р1м-

перии произошла племенная консолидация —

образование народности, и народность эта стала

называться ханьской. Так до сих пор китайцы

190

КЛАССИЧЕСКИЕ ЛИТЕРАТУРЫ ДРЕВНЕГО МИРА

называют себя, в то время как в русском языке

слово «Китай» и соответственно «китайцы» вос-

ходят к имени народа «кидань», завоевавшего

Китай в X—XI вв. н. э.

Все же и после воцарения Лю Вана, называе-

мого в китайской историографии, как и все про-

чие императоры, своим посмертным династий-

ным именем Гао-цзу (букв. «Высокий родона-

чальник»), новая империя прошла через поло-

су и внешних войн — с гуннами,— и внутрен-

них смут: в 154 г. до н. э. вспыхнуло восстание,

охватившее обширный район — земли «семи

царств», как говорит старая историография. Но-

вый режим укрепился лишь при У-ди, вступив-

шем на престол в 140 г. до н. э. Именно с этого

времени началась действительно эра Империи.

Видимо, в какой-то степени так думали и тогда:

свое восшествие на престол У-ди назвал Цзянь

юань (Установлением эры); 140-й год до н. э.

стал, таким образом, первым годом новой эры,

и с этого момента началось исчисление времени

по названию годов правления императора.

Эпоха Ханьской империи, занявшая четыре

столетия — два последних века до н. э. и два

первых века нашей эры,— представляет собой

последнюю фазу китайской Древности. Хань-

ская империя оставалась рабовладельческой, но

в ней все интенсивнее развивались отношения

феодальные, начавшие складываться еще в эпо-

ху «срая^ающихся царств» (чжаньго), как име-

новала китайская историография последний

этап периода отдельных царств в Китае (403—

221 гг.). На балансе этих двух сил и необходи-

мости их регулировать создалась особая систе-

ма центральной власти, и лишь тогда, когда ба-

ланс этот нарушился, когда обнаружилось, что

только феодальные отношения могут обеспечить

необходимое развитие производительных сил,

Империя рухнула. Это произошло в 220 г. н. э.

после ряда народных восстаний, самым круп-

ным из которых, решившим судьбу Империи,

было «Восстание желтых повязок» (184 г. н. э.),

как его назвали по желтым повязкам участни-

ков — знаку принадлежности к восстанию.

Последняя фаза существования древнего об-

щества в Китае, время Ханьской империи, по

содержанию своей культурной и умственной

жизни напоминает Александрийскую эпоху в

истории греческого народа. Кстати говоря, и там

она началась в III в. до н. э. и также после об-

разования империи Александра Македонского,

широко раздвинувшей границы эллинской куль-

туры и вместе с тем обогатившей эту культуру

элементами культуры Востока — Ирана, Индии,

Средней Азии.

Именно со времени Ханьской империи нача-

лось проникновение китайской культуры в со-

седние страны — на Корейский полуостров, в

Индокитай и даже на Японские острова. И если

греческий язык в странах эллинистического

мира стал языком образованности и просвеще-

ния, а греческая литература — основным мате-

риалом этой образованности, то такую же роль

в окружающих Китай странах стали играть ки-

тайский язык и китайская литература. Наблю-

далось при этом и другое: проникновение в Ки-

тай, в китайскую культуру элементов культуры

других народов, главным образом народов Сред-

ней Азии, где, помимо автохтонной древней

культуры, скрещивались влияния культур Ира-

на, Индии и эллинистического мира. Достаточ-

но сказать, что во время Ханьской империи из

Средней Азии в Китай стал проникать буддизм,

сложившийся в Индии. А буддизм тогда был не

только религиозным учением, но и целым комп-

лексом культуры.

Что же дала эпоха Ханьской империи китай-

ской литературе? Обратимся сначала ко време-

ни У-ди, этого «китайского Августа», если со-

поставима роль этих двух исторических деяте-

лей Китая и Рима в утверждении новых поряд-

ков.

В 136 г. до н. э., т. е. через 4 года после воца-

рения У-ди, последовал указ об учреждении

«Университета» (Тайсюэ), первой высшей шко-

лы в Китае, и пяти кафедр, возглавляемых

«докторами» (боши). Каждый из них был спе-

циалистом по одной из «пяти классических

книг» (у цзин), а «классическими книгами»

(цзин) оказались «Шуцзин», «Шицзин», «Иц-

зин», «Лицзи», «Чуньцю», т. е. памятники, про-

славленные, а частично и созданные конфуци-

анцами минувших времен. Утверждение этих

кафедр означало не что иное, как официальное

признание конфуцианства, даже более того —

возведение конфуцианства в ранг официальной

идеологии власти.

Как и почему это произошло? Эти вопросы

требуют ответа, тем более что они имеют самое

непосредственное отношение к литературе.

Еще при одном из предшественников У-ди

—

императоре Вэнь-ди (179—156) его прибли-

женный Цзя И представил своему повелителю

(т. е. по тем временам, так сказать, опублико-

вал) трактат «Об ошибке Цинь». Цзя И (201—

169) — личность весьма примечательная. Едва

достигнув 20 лет, он сумел попасть ко двору

императора и быстро стал его любимцем, так

что чуть ли не через год был назначен на один

из высоких постов в правительственном аппа-

рате. Он принял самое горячее участие в про-

изводимой тогда работе по пересмотру установ-

лений, введенных еще Цинь Ши-хуанди дина-

стии Цинь,— пересмотру, приведшему, в сущ-

ности, к новой правительственной структуре.

ДРЕВНЕКИТАЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

15")

О Цзя И как о государственном деятеле хоро-

шее представление дает сборник его мыслей по

вопросам политики, государства и т. д., на-

званный им «Синь шу» («Книгой о новом»).

Однако его столь быстрое возвышение вызвало

зависть и недоброжелательство в окружении им-

ператора. Его врагам удалось добиться удале-

ния Цзя И от двора; он был сослан в далекий от

столицы город Чанша, правда, на внешне по-

четный пост «наставника» местного вана. Об

этом эпизоде упомянуть необходимо потому,

что он имеет прямое отношение к литературе:

отправляясь в ссылку, Цзя И проехал через то

место, где покончил с собой Цюй Юань, также

ставший жертвой клеветы. И тут он написал

поэму «Оплакиваю Цюй Юаня». Эта поэма была

чуть ли не первым произведением художест-

венной литературы Ханьской эпохи. В первой

строфе поэмы Цзя И обращается к Цюй Юаню,

увидевшему, что «в мире нет правды», и пав-

шему жертвой этой неправды. Во второй он

утверждает, что и в его время «феникс — чудес-

ная птица, вестник блага — где-то прячется, а

Коршуны и совы летают повсюду». Следующая

строфа звучит очень язвительно и горько: в на-

стоящее время, говорит Цзя И, в колесницу

впрягли истощенного вола, а в пристяжные ему

дали хромого осла, рысак же, «свесив уши»,

ходит под ярмом и возит соль. Затем Цзя И

приводит строку из заключительной строфы

поэмы Цюй Юаня — «не понят я в отечестве

моем» — и спрашивает ее автора: а кто в этом

виноват? Ведь феникс, когда он появляется, ле-

тает высоко, как ему это и свойственно, не вхо-

дит в соприкосновение с «грязным светом» и

поэтому не терпит никаких невзгод. Дракон

скрывается в самой глубине, «нагромоздив на

себя девять пучин», он держится вдали даже

от морских змей и выдр; неужели же он будет

вместе с рачками и земляными червями? А что

получается, когда человек, возвышающийся над

всеми, сливается с этим светом? Даже единорог,

если его связать, ничем не будет отличаться от

пса или барана. Так что ты, Цюй Юань, вино-

ват во всем сам. Все время помышлял о своей

Чуской земле, а нужно было странствовать по

«Девяти областям» (т. е. по всей стране) и

этим служить своему государю.

В пересказе трудно передать эмоциональный

накал этой поэмы и сопряженную с ним энер-

гичность и образность средств выражения. Поэ-

ма

—

превосходный образец нового поэтическо-

го жанра, обозначаемого словом фу. Но о нем —

позднее, сейчас же вернемся к трактату «Об

ошибке Цинь».

Как было упомянуто выше, трактат этот был

подан как доклад императору и послужил при-

чиной быстрой карьеры автора; Цзя И, видимо,

сказал в нем то, что как раз было нужно вла-

сти.

Как явствует из заглавия, автор поставил пе-

ред собою цель показать, что послужило при-

чиной падения Циньского дома. В соответствии

с этой целью автор сначала излагает историю

взлета Циньского царства, который, по его мне-

нию, начался с 361 г. до н. э.— с момента всту-

пления на престол Сяо-гуна, и связывает этот

взлет с деятельностью Шан Яна, упомянутого

выше министра этого царства, введшего в нем

новую систему землевладения и землепользова-

ния. Так автор доходит до Цинь Ши-хуанди,

описывает его внутреннюю и внешнюю полити-

ку, причем особое зпачение придает его дея-

тельности по обеспечению границ страны: он

сумел отогнать гуннов, постоянно совершавших

опустошительные набеги на северные рубежи

страны, и закрыл затем границу, возведя на

ней огромную защитную стену. Цзя И замеча-

ет, что после этого «варвары уже не осмелива-

лись спускаться на юг и пасти там своих ко-

ней», а «воины повергнутых царств не осмели-

вались натягивать свои луки и помышлять о

мщении». Но вместе с тем Ши-хуанди, по мне-

нию Цзя И, «отверг путь древних царей, сжег

слова ученых, оглупил народ, разрушил зна-

менитые города, перебил выдающихся людей,

захватил все оружие в Поднебесной и, собрав

его у себя, в Сяньяне, переплавил секиры и

копья и отлил из них двенадцать человеческих

фигур, чем и сделал народ беззащитным». Все

эти ошибки Цзя И обобщил в одной формуле:

Цинь Ши-хуанди «не следовал принципам че-

ловеческого и должного, не понял различия

между захватом и сохранением». Цзя И тут же

указал, чем доляшо удерживаться захваченное:

политикой, основанной на принципах морали.

Успех доклада Цзя И свидетельствует, что пра-

вительство с ним согласилось.

Как это оценить? Опять невольно возникает

сопоставление с Римом: и там после всех ужа-

сов и кровопролитий пришли к необходимости

сформулировать официальную идеологию вла-

сти, построенную на определенных моральных

принципах; как известно, такой идеологией стал

стоицизм. Отчего это произошло? Было ли это

лицемерием власти, стремящейся прикрыть мо-

ральным покровом свой произвол, или, моя^ет

быть, пришедшим со временем пониманием не-

обходимости для нормального существования

общества и государства определенных этиче-

ских норм? В какой-то мере и то и другое, но

дело не только в этом. Конфуцианство, учение

достаточно противоречивое, было признано офи-

циальной идеологией также и потому, что в нем

содержались концепции, необходимые и выгод-

ные власть имущим. Конфуций, как и Мэн-цзы,

192 КЛАССИЧЕСКИЕ ЛИТЕРАТУРЫ ДРЕВНЕГО МИРА

был сторонником монархической формы прав-

ления. И он, и Мэн-цзы выступали за резкую

социальную градацию общества на правящих и

управляемых: «Правитель должен быть прави-

телем, сановник — сановником, отец — отцом,

сын —сыном» («Луньюй», XV, 12); «Занятые

интеллектуальным трудом управляют людьми.

Управляемые кормят людей, а управляющих

кормят люди» («Мэн-цзы», V, 1). Концепция

цзюньцзы (совершенного человека), с помощью

которой провозглашались культ знаний и право

тогдашней бюрократии на участие в управле-

нии, не распространялась на простой люд, ра-

зуму которого Конфуций не доверял. И несом-

ненно, что эта сторона конфуцианского учения

также способствовала его канонизации. Так или

иначе канонизация произошла. В сознании пра-

вящих кругов тенденция к признанию конфу-

цианских идей вызревает уже при Вэнь-ди, в

70-х годах II в. до п. э., а указ 136 г. придал

этим идеям официальную санкцию.

Превращение конфуцианства в официальную

доктрину правительственной власти, в основу

подготовки правительственной бюрократии бы-

стро превратило его из живого, развивающе-

гося учения в мертвую догму, а преподавание

наук на основе этой догмы выродилось в схола-

стику.

Вместе с тем возрождение конфуцианства по-

влекло за собой далеко идущие последствия для

литературы. Первое из них — возникновение

филологии, второе — появление нового литера-

турного жанра. Остановимся сначала на пер-

вом.

Как было сказано выше, начало Империи оз-

наменовалось массовым изъятием у населе-

ния — с последующим их сожжением — книг,

особенно конфуцианских. Изменение внутрен-

ней политики повлекло за собой розыски уце-

левших рукописей, их собирание повело к ра-

боте по восстановлению текстов тех сочинений,

которые сохранились только во фрагментах.

Создавались книгохранилища; крупнейшее, ес-

тественно, образовалось при дворе У-ди. При-

меру императора следовали и местные ваны —

члены бывших царствующих домов, превратив-

шиеся в высшую титулованную аристократию.

Так, например, большие библиотеки собрали у

себя Лю Ань

—

хуайпаньский ван, Дэ — хэц-

зяньский ван и др. (снова невольно вспомина-

ются библиотеки александрийская, пергамская

в другой части Древнего мира). Так широко

стала развиваться ханьская филология — дале-

кий аналог филологии александрийской эпохи,

и обе они сделали великое дело: сберегли для

последующих времен памятники минувшей эпо-

хи и окружили их ореолом «классики». Если

для китайского общества ранее существовали

просто ши — стихи, теперь это уже была «Кни-

га Песен» — «Шицзин». Более того, был состав-

лен и канон этой классики — «Пятикнижие»:

«Шицзин» («Книга Песен»), «Шуцзин» («Кни-

га Истории»), «Ицзин» («Книга Перемен»),

«Лицзи» («Книга Обрядов»), «Чунь-цю» («Вес-

ны и осени» — летопись царства Лу). Вошла

бы

в канон и «Юэцзин» («Книга Музыки»), высоко

ценимая Конфуцием и его последователями,

если бы она сохранилась.

Основополояшиком ханьской филологии был

Дун Чжун-шу (ок. 200—122), именно по его

докладу был учрежден «Университет» (Тай-

сюэ) — первая Высшая школа в истории Ки-

тая с пятью докторами (боши) и пятьюдесятью

студентами. С именем Дун Чжун-шу, таким об-

разом, связано восстановление образования, пре-

кращение той политики «оглупения народа»,

как ее назвал Цзя И, которую проводили импе-

раторы Циньского дома. Поэтому он и стал од-

ним из тех, кто принес времени У-ди славу

«золотого века» китайской литературы.

Обращение к старым памятникам, естествен-

но, повлекло за собой стремление лучше понять

их, лучше и полнее осознать их материал. Так

«Шицзину» было предпослано «Большое пре-

дисловие» — статья, анализирующая форму и

содержание несен. Наиболее вероятным авто-

ром его считался Мао Чан, время жизни кото-

рого падает на II в. до н. э. Многие исследова-

тели полагают, что оно было создано гораздо

позднее — в I в. н. э., но и в том и другом слу-

чае оно родилось именно в атмосфере ханьской

филологии. «Большим» оно называется потому,

что в «Шицзине» появились и «предисловия» к

отдельным стихам, названные, естественно,

«малыми».

О чем же говорится в этом «Большом предис-

ловии»? О «шести категориях» фын, я, сун, фу,

би, син. Все эти слова встречаются и в памят-

никах предшествующего периода, но здесь они

получили значение терминов, и притом чисто

литературоведческих.

Здесь нет возможности, да и необходимости

излагать всевозможные толкования, которым

подверглись эти термины в последующие време-

на. Сообщим лишь некоторые из них.

Наименования фын, я, сун исходят, как ду-

мают, из звуковой системы стиха — напева

(шэн) и ритма (дяо), т. е. определяют песни

со стороны мелоса. И такой подход вполне по-

нятен, так как не подлежит сомнению, что ши

были песнями. Но одни песни просто распева-

лись, т. е. были положены на мелодию голоса,

другие исполнялись в сопровождении инстру-

мента, т. е. были положены на музыку; третьи

строились на сложной мелодике и ритмике го-

лоса, инструментальной музыки и пляски. Ха-

ДРЕВНЕКИТАЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

15")

рактер инструментовки, форма исполнения лег-

ли в основу деления на фын, я и сун.

Однако ханьским филологам такое понима-

ние казалось недостаточным. Слово фын значит

«ветер». Почему же так назван один в"йд песен?

Потому что песни охватывают душу человека

так же, как его тело охватывает ветер. Но «ве-

тер» может дуть и сверху, от «высших», и сни-

зу, от «низших». В первом случае он наставля-

ет, во втором — тревоншт. Соответственно пес-

ни жанра фын делятся на наставительные и

тревожащие. Слово я толкуется как «правило».

Правила устанавливаются правлением госуда-

ря. В правлении же есть дела большие и малые.

Поэтому и песни я делятся на «большие я» и

«малые я». Слово сун значит «превознесение»,

«воспевание». В песнях, названных этим сло-

вом, воспеваются те, кого надлежит воспевать:

божества, а за ними и правители. Так стала

восприниматься поэзия «Шицзина». Не прихо-

дится поэтому удивляться, что вышеприведен-

ная народная песенка о паре уточек — образ

двух влюбленных — стала пониматься как песнь

добродетельной супруге правителя.

Толкование второй группы терминов также

исходило от лексического значения слов фу, би,

син. Фу, собственно, значит «излагать»; следо-

вательно, стихи, так названные, излагают что-

нибудь, излагают при этом прямо, непосредст-

венно. Би — значит «сравнивать»; следователь-

но, стихи, так названные, излагают что-либо

через сравнение с чем-нибудь. Син — значит

«поднимать», «начинать»: стихи, так названные,

имеют, следовательно, особый зачин и, только

отталкиваясь от него, переходят к своему непо-

средственному предмету. Впрочем, существует

и другое понимание двух последних терминов:

би и син одинаково исходят из сравнения, толь-

ко первые открыто, вторые скрыто. Так в сос-

таве ханьской филологии создавалось и литера-

туроведение, в основном в сфере поэтики.

Изучение старых памятников, естественно,

рождало ряд вопросов, относящихся как к тек-

сту произведений, так и к его пониманию. Это

же вело к спорам, приводившим к обширным

организованным дискуссиям. Одна из наиболее

известных состоялась в 79 г. до н. э. Задачей

ее было обсуждение «совпадающего и различ-

ного» в существовавших тогда списках отдель-

ных классиков с тем, чтобы установить как-то

канонический текст. Видимо, в этом нужда-

лась и правительственная власть, поскольку

дискуссия эта происходила в «Палате Белого

тигра» — одном из парадных помещений во

дворце. Она была сочтена настолько важной,

что по повелению императора историк Бань

Гу обработал ее материал в виде особой книги

«Байху тун» («Беседы в зале Белого тигра»).

В дискуссии были затронуты 44 отдельные

темы, очень разнородные по содержанию, дале-

ко выходящие за пределы собственно конфуци-

анства.

Завершение этой первой работы по древним

памятникам относится уже ко II в. н. э., когда

действовали два прославленных филолога хань-

ской эпохи: Ма Юн: (78—166) и Чжэн Сюань

(127—200). Первый издал не только древние

памятники «Шицзин», «Шуцзин», «Ицзин» и

«Лицзи» — четыре части конфуцианского «Пя-

тикнижия», но и произведения собственно кон-

фуцианские— «Луньюй» и «Сяоцзин» («Книга

о сыновнем долге») с входящими в их орбиту

«Ленюй чжуань» («Жизнеописания знаменитых

женщин») Лю Сяна, а также «Л-ао-цзы», пер-

вый памятник даосской литературы, «Хуай-

нань-цзы» произведение, вазникшее уже в

ханьское время, и, наконец, «Лисао» — поэму

Цюй Юаня. Второй, Чжэн Сюань, «издал» ком-

плекс памятников строго конфуцианского со-

держания: «Ицзин», «Шуцзин», «Шицзин»,

«Или», «Лицзи», «Луньюй» и «Сяоцзин». На

этом и закончилась кодификация конфуциан-

ских памятников, означавшая вместе с тем и

перевод их из сферы собственно литературной

в сферу философии. В последней они и остава-

лись все последующие века; лишь в наше вре-

мя начинает оживать отношение к ним как к

литературным произведениям.

Не следует, однако, думать, что ханьские фи-

лологи были только учеными, всецело погру-

женными в мир памятников прошлого и ничем

другим не интересовавшимися. Иное представ-

ление о них создает такой филолог, как Лю

Сян.

Лю Сян (77—6) был собирателем, издателем

и исследователем старых рукописей. Именно

ему мы обязаны тем, что до нас дошло что-то от

«Ле-цзы». Его редакция «Ле-цзы» не сохрани-

лась, но мы знаем, что она легла в основу всех

последующих. Совершенно иной характер но-

сит другая, столь же знаменитая его работа:

составленный им сборник «Чуцы» («Чуские

строфы») — свод поэтических произведений ав-

торов Чуского царства. Это уже работа не

столько филолога, сколько историка литературы

и вместе с тем издателя. Она открывает нам

многое, и в частности факт существования в

Древнем Китае региональной литературы, в

данном случае той, которая возникла и разви-

лась в царстве Чу. Удивлять нас это не может,

так как царство Чу, как не раз уже говорилось,

было не только одним из самых крупных и мо-

гущественных, но и особенным по составу насе-

ления, по культуре. Сборник, составленный Лю

Сяном, свидетельствует, что в этом царстве был

не один замечательный поэт — Цюй Юань, а, по

13 История всемирн литературы,

494

КЛАССИЧЕСКИЕ ЛИТЕРАТУРЫ ДРЕВНЕГО МИРА

крайней мере, два — Цюй Юань и Сун Юй — и

что их творчество образовало особую, глубоко

своеобразную по содержанию, по форме, по

всему своему «настроению» поэзию.

Сун Юй был современником Цюй Юаня, и

два его наиболее известных произведения име-

ют к последнему прямое отношение: «Думы» и

«Призывание души». В первом произведении —

почти такой же большой по размерам поэме,

как и знаменитая «Лисао» Цюй Юаня, Сун Юй

изливает свою скорбь по поводу участи, постиг-

шей его собрата. Не называя его по имени, он

пересказывает его слова:

Когда-то ты, государь мой,

Был искренен и сердечен.

Часто ты говорил мне:

«Встретимся на закате».

Но посреди дороги

Вдруг повернул обратно

И от меня отвернулся

К мелким и льстивым людям.

Мечтаю, чтоб на досуге

Ты заглянул в свою душу,

Чтоб дрогнуло твое сердце,

Оценивая поступки.

Не знаю, на что решиться.

Мечтаю тебя увидеть.

Душа, объятая горем,

Тревожится непрерывно.

Эта поэма Суп Юя ввела в китайскую поэзию

образ осени, который связывается с такими

эмоциями, как скорбь, грусть, особенно когда

они вызваны жизненными невзгодами или не-

веселыми думами о наступающей старости:

Унылый осенний ветер

Качает деревья и травы.

И, достигая неба,

Тучи кружатся в вихре.

Позволим себе привести в этой связи в под-

строчном переводе короткое стихотворение,

принадлежащее самому императору У-ди. Оно

названо «Осенний ветер» и в различных изда-

ниях всегда соединяется с таким «предислови-

ем»: «Император направился в Хэдун для при-

несения жертв местным божествам. Оглянулся

на царскую столицу и возликовал. Когда ко-

рабль вышел на середину реки, он запировал со

своими сановниками, и веселье его было безгра-

нично. И вот ои составил элегию «Осенний ве-

тер». В ней сказано:

Осенний ветер поднялся. Белые облака по-

мчались. Травы, деревья желтеют и осыпаются.

Дикие гуси к югу летят.

Орхидеи в полном цвету. Хризантемы несут

аромат. В душе моей — красавицы. Не могу их

вабыть.

Плывет мой многоярусный корабль. Бежит

он по реке Фын, рассекает ее струи. Вздымает

прозрачные волны.

Свирели поют, барабаны гремят. Раздается

песня гребцов. Веселье и радость — они в апо-

гее! И там много печали... Молодость — надолго

ли? И со старостью что делать?

Таковы первые — из известных нам — элеги-

ческие стихи, построенные на образе осени. Их

зависимость от Сун Юя видна даже в прямом

заимствовании образа «осенний ветер».

Второе произведение Сун Юя, также связан-

ное с Цюй Юанем,— поэма «Призывание ду-

ши». Оно основано на чисто фольклорном мате-

риале: на заклинаниях, совершаемых над телом

умершего человека с целью вернуть ему отле-

тевшую от него душу.

Как сообщает традиция, Цюй Юань, потря-

сенный вестью об опале, якобы потерял созна-

ние; взволнованный этим Сун Юй излил свою

скорбь, воспользовавшись формой шаманского

заклинания. Поэма начинается с «жалоб» само-

го Цюй Юаня:

Я с юных лет хотел быть бескорыстным

И шел по справедливому пути.

Всего превыше чтил я добродетель,

Но мир развратный был враждебен ей.

Князь испытать меня не мог на деле,

И неудачи я терпел во всем.

Вот отчего теперь скорблю и плачу.

Вот отчего я душ своих лишен...

А затем следует как бы заклинание шаманки,

но произносимое какой-то вещей девой с небес:

Душа, вернись, вернись, душа!

Зачем, покинув тело господина,

Душа, ты бродишь в четырех краях?

Зачем ты родину свою забыла,

Всем бедствиям себя подвергла ты?..

(Поэтический перевод А. Ахматовой)

И далее идут строфы, каждая из которых на-

чинается с шаманского возгласа: «Душа, вер-

нись, вернись, душа!»

Читая стихотворения Сун Юя, мы начинаем

понимать, почему, несмотря на громкую славу

Цюй Юаня, поэзию царства Чу стали называть

«поэзией Цюя и Суна».

Факт существования в Древнем Китае этой

региональной литературы невольно наводит на

мысль, что, может быть, кое-что и в литературе

классической эпохи также следует отнести к ре-

гиональной литературе, скажем к литературе

царства Ци? Вместе с тем не следует ли видеть

в появлении в эпоху Империи произведений,

возникших в орбите литературы региональной,

признак выхода таких литератур на общекитай-

ДРЕВНЕКИТАЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

195

скую арену? Так позволяет думать и другой

факт.

Сборник «Чуцы» в редакции самого Лю Сяна

до

нас не дошел. В редакции же, известной нам,

мы

находим произведения не только Цюй Юаня

и Сун Юя, но и ряда ханьских авторов, в их

числе упомянутого выше Цзя И и даже самого

Лю Сяна. Это прямое свидетельство того, что

от двух чуских поэтов пошла целая поэтиче-

ская школа, получившая уже общекитайское

значение. Следовательно, название сборника

«Чуцы» становится обозначением не «поэзии

царства Чу», а «поэзии школы Чу».

Остается сказать несколько слов о значении

слова цы в этом названии. Как нам кажется, на

правильное толкование его наводит формула,

появившаяся в ханьское время: «ши изменя-

ется в сао, сао изменяется в цы». Ши, как мы

знаем, есть обозначение древних песен, быто-

вых, обрядовых, пиршественных, т. е. народной

поэзии самого широкого содержания. Сао —

элемент слова «Лисао», названия знаменитой

поэмы Цюй Юаня, его собственное значение

«скорбь». Цы, собственно, значит «слово», глав-

ным образом поэтическое. Следовательно, при-

веденная формула говорит о том, что поэзия

ши, т. е. поэзия разнообразного содержания, в

дальнейшем соединилась с эмоцией скорби, что

и нашло свое выражение в «слове». Не значит

ли это, что китайское цы мы можем передать

условно нашим словом «элегия» и перевести ие

просто как «Чуские строфы», а как «Чуские

элегии».

Лю Сян был не только филологом в собствен-

ном смысле этого слова, но и литератором —

историком литературы. Кроме того, он был и

писателем. Одна сторона его писательской ра-

боты связана с его общественной деятельно-

стью. Происходя из того же рода Лю, из кото-

рого в свое время вышел Лю Ван, или Гао-цзу,

основатель ханьского императорского дома, Лю

Сян принадлежал к придворным кругам, наблю-

дал их нравы — бесконечные интриги, козни,

преступления, возмущался этим и вел с ними

борьбу. Отражением этой его борьбы является

, одно из его сочинений — «Хунфань у син чжу-

ань» («Книга о Великом законе и о пяти сти-

хиях природы»). «Великий закон об управле-

нии»

—

одна из частей древнего «Шуцзина», из-

лагающая основы мироздания и общественной

жизни и возведенная традицией к древнему

царю-мудрецу Яо. «Закон» этот построен па

убеждении во взаимодействии природы и чело-

века, на мысли о том, что как многое в челове-

ческой природе и в жизни общества определя-

ется происходящим в природе, так и многое в

жизни природы определяется действиями чело-

века. Во времена Лю Сяна случились различ-

ного рода стихийные бедствия, и он считал их

прямым следствием зла, творимого людьми.

Другая сторона писательской работы Лю

Сяна отражает его интерес к народному творче-

ству, к фольклору. Его произведения «Шо

юань» («Сад рассказов»), «Ленюй чжуань»

(«Жизнеописания знаменитых женщин») пред-

ставляют собой литературную обработку быто-

вавшего тогда повествовательного фольклора.

В первом собраны рассказы о «хороших» пра-

вителях, верных слугах, благородных поступ-

ках. Второе произведение содержит рассказы о

верных и неверных женах, целомудренных и

развратных девушках. Не только материал этих

сборников, но и характер его обработки свиде-

тельствует о дидактических намерениях Лю

Сяна, и в этой связи они также в какой-то мере

отражают его стремление бороться с обществен-

ным злом.

И все же Лю Сян в первую очередь был книж-

ником, филологом. С именем его и его сына Лю

Синя связана первая в истории китайского про-

свещения библиографическая работа — каталог

императорской библиотеки. Он до нас не дошел,

но сведений о нем в различных источниках

много, и, что особенно важно, эти сведения го-

ворят о рубриках, по которым были расписаны

рукописи, хранившиеся в библиотеке.

Их семь: 1) своды, т. е. собрания, содержа-

щие разный материал; 2) списки шести класси-

ческих сочинений конфуцианства: «Ицзин»,

«Шицзин», «Шуцзин», «Лицзи», «Чуньцю» и

«Юэцзин»; 3) сочинения, принадлежащие авто-

рам классического периода китайской Древно-

сти, т. е. такие, как «Мэп-цзы», «Чжуан-цзы»

и т. д.; 4) ши и фу, т. е. произведения поэтиче-

ские; 5) сочинения по военному делу, т. е. та-

кие, как «Сунь-цзы», «У-цзы» и т. д.; 6) сочи-

нения по вопросам государственного управле-

ния, т. е. такие, как «Гуань-цзы» и т. д.; 7) со-

чинения медицинские, гадательные и пр. Таким

образом, Лю Сяну и Лю Синю принадлежит

честь создателей первой в Китае обстоятельной

библиографической классификации.

О Сыма Сян-жу (179—117 гг. до н. э.), од-

ном из блестящих представителей «золотого-

века» литературы Империи, мы знаем много:

его младший современник, знаменитый историк

Сыма Цянь поместил в своих «Исторических

записках» его биографию. Из нее мы узнаем,

что своим пребыванием при дворе У-ди поэт

обязан «Поэме о Цзы-сюе», попавшей в руки

императора. Она так понравилась тому, что ав-

тор был вызван в столицу из страны Шу, да-

лекой юго-заттадпой провинции Китая, где о:

после многих жизненных невзгод жил счаст-

ливо и богато благодаря средствам, полученным

от отца жены, нажившего торговыми операция-

13*

196

КЛАССИЧЕСКИЕ ЛИТЕРАТУРЫ ДРЕВНЕГО МИРА

ми большое состояние. За «Поэмой о Цзы-сюе»

последовала поэма «Императорская охота», уп-

рочившая положение автора при дворе, а за

нею и другие.

По£мы Сыма Сян-жу весьма отличны по

форме от таких поэм, как «Лисао» Цюй Юаня

или «бплакиваю Цюй Юаня» Цзя И. Стихи в

них Чередуются с прозой. Вот как, например,

строился «Поэма о Цзы-сюе». Начинается она

прозаическим вступлением: «Однажды чуский

йрави^ль отправил Цзы-сюя послом в царство

Цй. Цискйй ван в честь его приезда созвал до-

стойных мужей, живших в его владениях, собрал

множество всадников и колесниц и вместе с

послом Отправился иа охоту». Далее следуют

Стихи

о"

кровавом избиении зверей на тысяче

кдлесйш<,

а*

затем снова идет проза: «Горд и

предоволён был ван. Обернулся ко мне и спро-

сил: — «Сканште мне, есть в Чу такие равни-

ны, такие вот озера? И как охотится и развле-

чется правитель? Можно ли сравнить его охо-

ту с моею?»»

' После обмена несколькими репликами Цзы-

сюй начинает описание природы царства Чу.

Следуют стихи:

А посреди него [озера] — гора.

Вся в зарослях, она

Обломками окружена.

Страшна утесов вышина.

Цепь острозубых скал черна.

Не светит солнце, и луна

Между зубцами не видна...

(Перевод А. Адалис)

Последующее описание чуского царства дано

в стихах, перемежающихся краткими прозаиче-

скими вставками, как бы обозначающими пере-

ход к Следующей ступени повествования: «Зем-

лк в окрестностях озера...», «Какие там кам-

ни!», «От озера к востоку...», «А от озера к

югу...» и т. п. Там же, где поэт переходит к

другому сюжету или к другой теме, прозаиче-

ская вставка становится уже более или менее

большой по размеру и приобретает даже само-

стоятельное сюжетное значение.

Поэма «Императорская охота» — большое,

чрезвычайно красочное произведение.

В колеснице со знаменем рвется вперед,

То обратно, то влево, то вправо берет...

Веселиться, как все, он готов:

Птиц гонять на лету, и топтать

Всяких мелких и гладких зверьков,

И колесами серн давить,

И лукавых зайцев ловить...

Так искусен он с давних пор!

Он, как молния, скор!

И уносится вдаль, за границу небес,

В запредельный простор...

(Перевод А. Адалис)

После подобного описания — в стихах, конеч-

но,— охоты следует прозаическая реплика: «И

после охоты»,— за которой снова стихи:

Игры и празднества, звон и пиры,

Сны — волшебство театральной игры!..

Круг музыкантский в плен захватил их,

В тысячу даней * колокол бьет!

Поэма воспевает императорскую охоту и пир

после нее. Но ограничиться этим было нельзя,

следовало воспеть и устроителя этой импозант-

ной охоты — императора. Нужно было сделать

это искусно: восхвалять так, чтобы ему поль-

стить. И соответствующий раздел начинается с

прозаического вступления: «Среди пира й сла-

достной музыки хмурый и задумчивый сидит

Сын Неба, словно он что-то потерял.— «Увы,

увы! Все это слишком роскошно! — произносит

он вдруг.— Мы здесь пребываем в безделье, на

целые дни забрасываем дела». Он прекращает

пир, охоту и обращается к своему управителю:

«Эту землю можно всю распахать. Обратить ее

всю в поля. Простому народу помочь. Сломать

стены, рвы завалить! Пусть вольно приходят

сюда люди гор и люди долин. Разводить и ло-

вить могут рыбу в прудах. Надо раскрыть все

чертоги, палаты, дворцы! Житницы все открыть.

И помочь нужно всем, кто в нужде и в беде бес-

конечной»».

При знакомстве с подобными произведениями

невольно возникает сопоставление с одой. Ви-

димо, императору У-ди, как и римскому Авгу-

сту, создателям деспотической власти, требова-

лось восхваление.

Из всего дошедшего до нас под именем Сыма

Сян-жу безусловно принадлежащими ему счи-

таются только три поэмы: две, о которых толь-

ко что было сказано, и еще одна— «Великий

человек». Это — полуфантастическое, полуфило-

софское произведение, рисующее некоего мага.

Как образ такого фантастического существа,

так и все содержание поэмы чисто даосские.

Известно, что У-ди был весьма привержен имен-

но к фантастическому даосизму, так что ловкий

придворный поэт нашел еще одно средство

снискать себе благоволение своего повелителя.

Жанр фу, т. е. поэмы, начатый Цюй Юанем

и Сун Юем, продолженный Цзя И и по-своему

разработанный Сыма Сян-жу, оказался одним

из самых плодотворных в истории сюжетной

поэзии Китая: в разных обликах он присутст-

* Дань —мера веса (в древности ок. 25 кг).