Цуладзе А.М. Политическая мифология
Подождите немного. Документ загружается.
компартии лишалась своей легитимности. В-третьих, сказался менталитет чекиста — во всем
видеть происки вражеской спецслужбы, преувеличивать значение работы спецслужб вообще.
Хорошей иллюстрацией мировоззрения Андропова может служить выдержка из его речи на
совещании КГБ СССР в феврале 1979 года. Речь озаглавлена: «Идеологическая диверсия —
отравленное оружие империализма». Несомненно, «теория конвергенции», о которой впрямую,
речь не идет, относится к разряду идеологических диверсий, с которыми боролся Андропов.
«Идеологическая диверсия — это, прежде всего, форма подрывной деятельности империализма
против социализма. Ее цель — ослабление, расшатывание социалистического строя... Эта
диверсия направлена на то, чтобы воздействовать на взгляды и настроения людей, на их
мировоззрение, а через посредство сознания — на их политическое и нравственное поведение...
Само слово «диверсия», если перевести его с латыни на русский язык, означает отклонение,
отвлечение. Вот и пытаются империалистические спецслужбы «отклонить, отвлечь» советских
людей от принципов нашей идеологии. Наши недруги рассчитывают на то, чтобы путем
постепенного размывания веры в коммунистические идеалы уводить отдельных «заблудших» все
дальше по чужому и опасному пути. Через «эрозию» сознания отдельных лиц они добиваются
расшатывания политических институтов социализма, всего нашего общественного строя»3.
Естественно, что «спасение» приходит в лице КГБ: «Чекисты обязаны бороться за каждого
советского человека, когда он оступился, чтобы помочь ему встать на правильный путь. В этом и
заключается одна из важнейших сторон деятельности органов госбезопасности»4. А чтобы
«помогать каждому», надо за всеми следить. Вот так оригинально мотивировались тотальная
слежка и доносительство в соцлагере. Понятно, что даже мысль о вживлении в капитализм была
для шефа КГБ категорически неприемлемой. Такая мощная структура могла существовать только в
условиях глобального противостояния. Она стояла на страже советской мифологии, прослушивая
разговоры граждан, пряча диссидентов в психбольницы, глуша западные радиостанции, внедряя
во все организации своих агентов.
После смерти Брежнева в 1982 году Андропов стал генсеком. Он сразу проявил себя сторонником
жесткой линии во внешней политике и «наведения порядка» внутри страны. Однако, что
называется, коса нашла на камень. Президентом США в то время был Рональд Рейган —
консервативный и воинственно настроенный политик.
И Рейган, и Андропов были убежденными консерваторами. Обоих лидеров характеризовала
крайняя идеологизированность мышления. Рейган ненавидел коммунизм, Андропов —
капитализм. И тот и другой прошли школу идейной нетерпимости. Рейган «отличился» в молодые
годы, будучи одним из организаторов «охоты на ведьм» в Голливуде. Андропов проявил свое
рвение в деле защиты коммунистических идеалов на посту председателя КГБ. При Андропове это
ведомство приобрело такое могущество, которого оно не имело ни до, ни после него. Оба
руководителя готовы были отстаивать свои убеждения всеми доступными средствами. Андропов
защищал советский миф, Рейган — консервативный американский миф. Андропов хотел очистить
социализм от «грязи». Рейган звал Америку вернуться к консервативным ценностям.
Активизировать мифы оба руководителя были вынуждены из-за кризиса во внутренней политике.
Обострение противостояния двух сверхдержав должно было сплотить народы вокруг своих
руководителей. Возможность «конвергенции» двух систем в этот период исключалась: Рейган
объявил «крестовый поход против коммунизма»; Андропов сорвал переговоры о разоружении и
приступил к «закручиванию гаек» внутри страны.
Однако смерть Андропова сорвала мобилизационный проект в Советском Союзе. Недолго
правивший Черненко был настроен более либерально и миролюбиво. А пришедший ему на смену
Михаил Горбачев являлся уже человеком другого поколения.
При Горбачеве произошел отказ от мобилизационного проекта. Новый генсек разделял многие
идеи авторов «теории конвергенции». Вместо андропов-ских попыток ужесточения
идеологического пресса за счет возврата к некоторым идеологемам сталинского периода (ходили
даже слухи, что Волгоград переименуют в Сталинград) Горбачев взял курс на пресловутое
«смягчение» социализма, обратившись к опыту нэпа и хрущевской «оттепели». Фактически речь
шла о построении «социализма с человеческим лицом» — немыслимый при Андропове поворот
событий. Поколение «шестидесятников», занимавшее тогда доминирующие позиции в искусстве
и культуре, стало локомотивом горбачевских преобразований в сфере идеологии.
Ошибка Горбачева состояла в том, что он так и не смог предложить новой мифологии взамен той,
что сложилась при его предшественниках. «Смягчение» советской мифологии переросло в ее
разрушение. Внутри СССР это привело к делегитимизации режима. Во внешней политике — к
распаду «соцлагеря». Горбачев отказался от мифологии «холодной войны», предложив
концепцию «нового мышления». Но она не была всерьез воспринята на Западе. Консервативно
мыслящий Рейган принимал различные инициативы Горбачева за проявление слабости,
односторонние шаги в деле разрядки — за уступки и т.д. В результате Горбачев оказался один на
один со своим «новым мышлением», и логика «холодной войны» победила.
В мифологическом пространстве не может быть никакого другого мышления, кроме
мифологического. Добро должно победить Зло. Горбачев пытался доказать, что СССР — не
«империя зла». На это ушли огромные ресурсы. Но он так и не смог сформулировать, а что же
тогда такое СССР. И ради чего две державы столько лет держали в напряжении весь мир. Он
пытался исправить «искажения социализма», «смягчить» советскую мифологию, взять «все
лучшее» от социализма и капитализма. Однако «размягчение» мифа вылилось в его разрушение.
Рассмотрим подробнее, как разрушалась советская мифология во время «перестройки».
1 Дроздов Ю., Фартышев В. Юрий Андропов и Владимир Путин. На пути к возрождению. М., 2001.
С. 64.
2 Психологическая война. М., 1972. С. 67.
3 Дроздов Ю., Фартышев В. Юрий Андропов и Владимир Путин. На пути к возрождению. М., 2001.
С. 266.
4 Там же. С. 64.
Разрушение мифов: опыт "перестройки"
В годы «перестройки» многие питали иллюзию, что, разрушив советскую историческую
мифологию, можно обрести «подлинную» историю. Однако этого не произошло по той простой
причине, что технологически мифы разрушаются только мифами. Вместо советских мифов
появились мифы «демократические». Последнее название довольно условно, поскольку отражает
не мифы классической теории демократии, а мифы той политической группы, которая тогда
называла себя «демократами».
К началу 80-х годов, геронтократия почти загубила советский миф. Не было притягательных
образов, которые могли бы мобилизовать население на новые «подвиги». Миф постарел и
одряхлел вместе с его носителями.
В то же время дряхлый советский миф стал проигрывать молодому и динамичному
потребительскому мифу, просочившемуся с Запада. Многочисленные препятствия, которые
чинила советская власть, давали обратный эффект. Они создавали поле напряжения, в котором
этот миф рос как на дрожжах. С мифом невозможно бороться запретами. Против него
рациональные доводы бессильны. Сколько бы фактов, опровергающих миф, ни обнародовалось,
все равно поверят тому, что вписывается в миф. Имеющий уши не слышит, имеющий глаза не
видит. Миф, владеющий сознанием человека, отсеивает все, что угрожает его целостности.
Придя к власти, Горбачев предпринял попытку вдохнуть в советскую мифологию свежие силы. Это
была попытка модернизации мифа, усиления силы его воздействия. Вспомним, как Горбачев
призывал: «Больше социализма!» Однако призыв не был услышан, и Горбачев пошел дальше,
начав выстраивать собственную мифологию власти. С этой целью была начата кампания
заполнения «белых пятен» советской истории. На практике она вылилась в развенчание
советского мифа по двухступенчатой схеме.
Сначала были созданы «зеркальные» мифы. Для этого в рамках атакуемого мифа были
перераспределены роли «злодеев» и «жертв». Смена ролей в мифе переворачивает его с ног на
голову. Получается зеркальное отражение мифа — структура прежняя, а действующие лица
меняются местами. Расстрелянные при Сталине «злодеи» и «враги народа» превратились в
героев. Вспомним, как засверкали в годы «перестройки» имена «гениального полководца»
Тухачевского, «кристально чистого большевика» Кирова. Даже Троцкий, зарубленный агентом
НКВД Мер-кадером, предстал в ореоле несчастной жертвы тирана. И наоборот, «героев»
развенчивали. Павлик Морозов предстал не героем, а чудовищем, предавшим отца; Александр
Матросов якобы совершил свой подвиг под страхом расстрела, т.к. был в штрафбате, и т.д.
«Перестройка» внесла путаницу в советский миф, он утратил свою целостность, а следовательно, и
силу воздействия.
Вторым этапом борьбы с советской мифологией стало разрушение «зеркальных» мифов.
Советский миф даже в зеркальном отражении мог существовать до тех пор, пока «новые святые»
в свою очередь не были развенчаны. В частности, выяснилось, что Тухачевский вовсе не был
гениальным полководцем. Ему припомнили бесславный поход на Варшаву. Киров тоже оказался
далеко не идеальным человеком. Был известным бабником, во всем поддерживал Сталина, да и с
«врагами народа» не цацкался. Троцкий оказался еще более кровожадным человеком, чем
Сталин. В пожаре «мировой революции» он готов был сжечь хоть всю Россию. Таким образом,
«зеркальные» герои были дискредитированы, «зеркальный» миф оказался населен одними
«злодеями» и потому рухнул. Рухнула и вся советская мифология.
Параллельно с разрушением советского мифа рос и креп антисоветский миф. Именно он был взят
на вооружение «демократами» и позволил им завладеть умами миллионов. Антисоветский миф
был практически скопирован с западных образцов. Мифы вчерашнего врага были объявлены
истинными, а мифы коммунистического режима — ложными. Черное и белое поменялись
местами. В фильме «Покаяние» на похоронах диктатора Варлаама Аравидзе один из
присутствующих говорит о нем: «Это был великий человек. Он обладал редким даром превращать
друга во врага, а врага в друга, делать черное белым, а белое черным». Эти слова характеризуют
Варлаама как искусного мифотворца. В годы «перестройки» «демократы» активно занимались
превращением друзей во врагов, а врагов в друзей, по рецепту Варлаама. Они разрушали
советский миф, противопоставляя ему «зеркальный миф». В дальнейшем «зеркальные мифы»
тоже были разрушены, утянув за собой на дно всю советскую мифологию.
БОРЬБА ЗА «КАРТИНУ МИРА»
Во времена «перестройки» борьба за интерпретацию прошлого являлась отражением борьбы
конкурирующих политических группировок: консерваторов во главе с Е.Лигачевым и радикалов во
главе с А.Яковлевым. В советской прессе шла активная кампания по разоблачению сталинизма,
как вдруг 13 марта 1988 года в «Советской России» вышла статья преподавательницы одного из
ленинградских вузов Нины Андреевой «Не могу поступиться принципами». Предыстория
появления статьи была такова: «Небольшое письмо Н.Андреевой, пришедшее «самотеком» в ЦК и
попавшее в обзор писем, понравилось Лигачеву. Редактору «Советской России» В.В. Чикину
«рекомендовали» подготовить статью с этим автором. В Ленинград был командирован опытный
журналист, сотрудник газеты В.Денисов.
В результате совместной работы с Андреевой была подготовлена большая, в полной мере
программная статья, опять-таки «согласованная» с заказчиком. Названием статьи стала цитата из
одного из выступлений Горбачева»1.
Статья вызвала замешательство в рядах либерально настроенной интеллигенции. Какое-то время
казалось, что маховик истории вновь повернулся вспять. Однако Горбачев, почувствовав угрозу
своей власти, решил дать отпор. На заседании Политбюро 24 апреля генсек назвал статью
«антиперестроечной». На следующий день на Политбюро выступил А.Яковлев, который настаивал
на публикации ответа Н.Андреевой. 5 апреля в «Правде» была опубликована редакционная статья
«Принципы перестройки: революционное мышление в действии», в которой статью Н.Андреевой
окрестили «манифестом антиперестроечных сил», а саму Нину Андрееву превратили в символ
этих самых сил.
Таким образом «архитекторы перестройки» отстояли свою интерпретацию советского прошлого, и
эта победа имела последствия в настоящем. «Лигачев остался в Политбюро, но его влияние
заметно ослабло. Он постепенно утратил право проводить Секретариат ЦК КПСС. Значительно
возросла роль Яковлева. Он стал идеологом перестроечного процесса»2.
«Перестройка» также легализовала неформальные мифы и легенды, ходившие в народе. Это
произвело поначалу сильный эффект. То, о чем раньше шептались на кухнях, стали печатать в
газетах. Снятие запрета на инакомыслие привело к перевороту мировоззрения. Запретные
трактовки истории стали казаться истинными, а все предыдущие официозные версии считались
заведомо ложными.
Постепенно снимались табу с исторических тем. В рамках антисталинской кампании всплывали
убийство Кирова, расстрел в Катыни, секретный протокол Молотова — Риббентропа и т.д. Однако
вскоре стало понятно, что все эти признания не укрепляют, а последовательно разрушают
советский миф изнутри. Более того, они имели прямые политические последствия. Например,
прибалты ухватились за советско-германский пакт, чтобы провозгласить советский режим
оккупационным. Поляки напирали на Катынь и т.д. Размягчение и последующее уничтожение
мифа имело разрушительные последствия в реальности.
Крушение советского мифа означало лишение легитимности советской системы в целом. Миф
стали препарировать. Мифологических персонажей (например, Ленина) — подвергать сомнению.
Но мифический герой не может быть познан рациональными методами. Либо веришь в его
правоту и силу, либо нет. Третьего не дано. Признания исторических преступлений закончились
требованием отмены шестой статьи Конституции и «парадом суверенитетов». Идеократическое
государство, лишенное своей главной опоры, стало разваливаться на глазах. Советский миф
рухнул, а вместе с ним рухнул и Советский Союз. Технологии разрушения мифов, применявшиеся
в годы «перестройки», используются и в современной политике. Сейчас это называется «черным
ПР-ом». Ни одна избирательная кампания в России уже не обходится без этого.
1 Пихоя Р. Советский Союз: История власти. 1945—1991. М., 1998. С. 535.
2 Пихоя Р Советский Союз: История власти. 1945—1991. М., 1998. С. 537.
Миф и политический спектакль
Политические мифы активно используются в избирательных кампаниях, поскольку
мифологизация политика позволяет выделить его среди конкурентов, подключить его образ к
энергетическим потокам коллективного бессознательного, которое проявляется в мифах. По
мнению Г.Почепцова, «эффективная коммуникация не столько задает новые сообщения, сколько
подключается к уже имеющимся в массовом сознании представлениям. Миф и архетип — это
именно тот тип информации, который на глубинном уровне присутствует в каждом из нас, и
задача состоит в том, чтобы активизировать эту символику на выгодном для коммуникатора
уровне»1. Таким образом, миф сообщает образу лидера энергетику столетий. Эмоциональная
сила воздействия политика на избирателей многократно возрастает.
Однако миф, будучи отсылкой к бессознательному, к архаичным праструктурам, искажает
действительность, вводит избирателей в заблуждение. Так, преследуемый властями «борец с
привилегиями» Борис Ельцин стал в конце 80-х мифологическим героем. Его популярность не
оставляла шансов конкурентам. Но последующее развитие событий показало, что «борьба с
привилегиями» была далеко не главной целью Ельцина. Это была борьба за власть, борьба за
привилегии, а не за народное счастье. Созданный в те годы миф одурманил народные массы и
сыграл не последнюю роль в распаде СССР.
Некоторые авторы считают, что «имидж неразрывно связан с мифом. Он производное от мифа,
пропущенное через сознание и чувство человека»2. Это утверждение слишком категорично,
поскольку имидж не всегда связан с мифом. Имидж при внешней экспрессивности может быть
выстроен довольно рационально. Кандидат адресует избирателям message (послание), который
становится стержнем его имиджа. И избиратель в состоянии сделать рациональный выбор, то есть
выбор с позиций «выгодно—невыгодно». Таким образом, имидж формируется в процессе торга
политика с избирателями. Например, в 1992 году кандидат в президенты Билл Клинтон взял на
вооружение «мессидж»: «Перемены или продолжение старого». По мнению Брайана О'Дея,
«кампания Клинтона блестяще связала воедино вопросы кампании и «мессидж». Если, например,
Билл Клинтон говорил о реформе медицинского обслуживания, вопрос звучал так: изменения или
продолжение того, что было? Если он говорил об образовании, экономике, социальных благах
или о чем-либо еще, вопрос оставался тем же: изменение или продолжение старого»3.
Этот «мессидж» нашел отражение и в названии книги Клинтона и Гора «Народ прежде всего. Как
мы вместе можем изменить Америку». В предисловии к ней авторы писали: «По всей Америке
люди высказываются за перемены. Путешествуя по стране, мы повсюду слышали эти
высказывания и многое для себя уяснили... Настало время для перемен, для лидеров, готовых
принять на себя ответственность и поставить президентскую власть на службу американскому
народу»4.
Сама книга представляет собой развернутую программу перемен, которую обещали воплотить в
жизнь претенденты. Постоянное повторение необходимости перемен, опиравшееся на реальные
проблемы в американском обществе, дало желаемый эффект — Клинтон выиграл выборы у Буша-
старшего.
Ни о каком торге и выгоде не может быть и речи в случае с мифом. Какая выгода в том, чтобы
идти сражаться и умирать «за Родину и за Сталина»? Но ведь люди шли и погибали. Кто-то боялся
штрафбата и заградотрядов, а кто-то искренне верил в «великого вождя». Кстати, вытесненный
страх перед наказанием в мифе может трансформироваться в любовь к вождю.
Мифологизация политика происходит в период, когда страна переживает кризис, находится на
крутом повороте истории. Т.к. общество наэлектризовано, актуализируются дремлющие в
коллективном бессознательном архетипы. Вильгельм Вундт считал, что источником мифов
являются аффекты. Когда мифы поднимаются на поверхность сознания, они начинают править
бал. Их энергетика требует выхода. Общество впадает в «психотическое состояние», по
выражению К.Г. Юнга. В этот момент и должен появиться герой.
Например, страдающая от «вьетнамского синдрома» и страха перед «советской угрозой» Америка
выбрала Рейгана, который обещал вернуть стране былое величие. Объявленный Рейганом
«крестовый поход» против коммунизма — типичный пример мифотворчества. Речь Рейгана не
случайно изобиловала религиозными мотивами. Ведь он выполнял «священную миссию» борьбы
с «мировым Злом». Рейгановская мифология позволила американцам избавиться от комплексов и
воспрянуть духом.
Униженная во Второй мировой войне, теряющая свои колонии, Франция нуждалась в лидере,
каковым был Шарль де Голль. Этот гордый и замкнутый человек словно олицетворял
историческое величие Франции, воскрешал в подсознании смутные образы Наполеона, Людовика
XIV, легендарного Карла Великого.
Именно благодаря мифу удалось победить на выборах Владимиру Путину. Маленькая
победоносная (по крайней мере, по сообщениям СМИ) война в Чечне, словно хирургический
скальпель, вскрыла нарыв копившихся в стране эмоций. Утрата статуса «великой державы»,
разочарование в реформах, кризис национального самосознания, возросшее недоверие к Западу,
страх перед будущим, ужас от взрывов в Москве — вся эта пестрая гамма чувств вылилась в
поддержку войны в Чечне. На рациональном уровне понятно, что война не только не решает
накопившиеся проблемы, но, наоборот, усугубляет их и создает новые. Однако, когда народ
взвинчен, рациональные доводы неуместны. Миф живет по своим законам.
Еще одним примером подключения к мифу является название избирательного блока «Медведь».
Здесь уже налицо отсылка к национальному фольклору, в котором медведь символизирует
русский народ. Изображение медведя в символике блока было своего рода тотемом,
указывающим на родовую принадлежность его членов. Этот прием, несомненно, сработал. Но он
также затруднил рациональный выбор избирателям, поскольку они голосовали за «родовой
тотем», а не за программу блока. Сознательный выбор сменился бессознательными реакциями.
Выборы часто называют «политическим спектаклем». И это не просто художественная метафора.
Публичную политику действительно можно рассматривать как спектакль, в рамках которого
разворачивается политическое действие. Такой подход, например, содержится в работе
М.Эдельмана «Конструируя политический спектакль»5.
Актерами «спектакля» являются политики. По мнению Эдельмана, «политические лидеры стали
символами компетентности, зла, национализма, обещания будущего и других добродетелей и
пороков и таким образом помогают придавать смысл беспорядочному миру политики. Наделяя
образы лидеров смыслом, зрители определяют собственные политические позиции. В то же
время вера в лидерство является катализатором конформизма и повиновения. Термин, который
возбуждает воображение большого числа людей и в то же время помогает организовать и
дисциплинировать их, является эффективным политическим инструментом, хотя и
неопределенным в последствиях его применения»6.
Рассматривая лидерство как политический инструмент, Эдельман изучает технологии воздействия
лидеров на население, которому отведена роль «зрителей» в «политическом театре». По мнению
ученого, создаваемая лидерами символическая реальность помогает держать «зрителей» в
повиновении. Завороженные разворачивающимся на их глазах политическим «спектаклем», они
перестают быть активными субъектами политики. Вся социальная активность сосредотачивается в
образе лидера, срабатывает механизм перекладывания ответственности за свою жизнь на плечи
политика. «Зритель» политического театра «бежит от свободы», предпочитая созерцание
активному действию, ответственности за свои поступки — покровительство лидера-отца. Поэтому
«преимущества лидерства обычно маскируют возможность, которой обладает любое население,
игнорировать лидеров и их предупреждения о сконструированных угрозах, проблемах и врагах и
таким образом лишать их способности требовать жертв»7.
Игнорирование политиков является мощным средством самозащиты избирателей от
манипуляций. Как и драматические актеры, актеры-политики постоянно привлекают к себе
внимание. Иначе публичный политик не может состояться. Он должен держать своих
потенциальных избирателей в постоянном напряжении и не может позволять им расслабиться. От
него ждут действий, поступков, заявлений, т.е. всего того, что принято называть «публичной
политикой».
Лидер, разыгрывающий политический «спектакль», ориентируется не на реальные потребности
общества, а подчиняется законам политической драматургии. Он активно участвует в
конструировании реальности, постановке зрелища, участником которого сам же и является.
Важнейшую роль в драматургии «спектакля» играют политические мифы. Они предоставляют
«драматургам» набор героев и антигероев, мифологические сюжеты, которые могут оказать
влияние на общественное сознание. Подвох заключен в том, что политик пытается представить
миф как реальность и навязать его аудитории.
Для того чтобы победить на выборах, лидеру и его избирательному штабу необходимо выстроить
миф, который сможет сломать преграды сознания и завоюет воображение избирателей. Политик
должен стать мифологическим героем.
Прежде чем выводить героя на сцену, необходимо создать соответствующую атмосферу. Для
этого политтехнологи конструируют угрозы, которые герою предстоит устранить. Эмоциональная
сила мифа рождается страхом перед Злом, «темными силами», перед Хаосом. Герой, чтобы