Цуладзе А.М. Политическая мифология
Подождите немного. Документ загружается.
оправдать самое свое существование, должен противостоять какой-то угрозе. Иначе в нем нет
необходимости.
Поскольку герой раскрывается в борьбе с врагом, необходимо создать убедительный и яркий
«образ врага». Чем красочней портрет злодея, тем правдоподобней миф. В роли злодея могут
выступать как конкретные личности, например, Г. Зюганов, Осама бен Ладен, Саддам Хусейн, так и
отвлеченные понятия: «империя зла», ваххабизм, коммунизм и т.п. Чем больший страх внушает
фигура врага, тем больше лавров достанется герою, который его одолеет. Поэтому раскрутка
врагов является необходимой артиллерийской подготовкой выхода на сцену героя мифа.
Мифологический злодей всегда действует с неким тайным умыслом. У него есть четкая цель,
которую он тщательно скрывает от других. Ради ее достижения он готов на все. Тайный умысел
злодея объясняет все его действия. Поэтому столь эффективна «теория заговора». Она позволяет
раскрыть скрытый умысел врага, даже если его нет в природе. Но ведь на то он и скрытый. Только
«проницательным» политикам дано проникнуть в планы врагов. Как говорил диктатор Варлаам
Аравидзе в фильме «Покаяние»: «Мы найдем черную кошку в темной комнате, даже если ее там
нет». «Теория заговора» позволяет возвысить и укрепить авторитет героев и клеймить врагов.
«Злодей» должен быть отталкивающим, внушающим отвращение. Иначе избиратель может
поддаться очарованию Зла. Поэтому в период выборов штабы кандидатов не жалеют пороха на
дискредитацию конкурентов. Например, против мэра г. Екатеринбурга А.Чернецкого на
губернаторских выборах в Свердловской области применялись следующие приемы: «Показ по
телевидению крупным планом немаленького живота Аркадия Михайловича; того, как он
ковыряется в носу, дремлет на каком-то заседании; серия карикатур, где Чернецкий предстает в
еще более неприглядном свете»8.
За «злодеем» необходимо закрепить негативные стереотипы. Так, за Чернецким пытались
закрепить образы «слабого хозяйственника», «диктатора», «барина»9 и др.
Когда нужная атмосфера создана, на сцену выходит герой. Он может появиться в разных одеждах,
в зависимости от общественного запроса: «спасителя», «защитника», «страдальца за правду» и
т.п. Герой борется не ради собственной выгоды, а ради торжества принципов, высоких идеалов.
Герой задает модели поведения, которые в той или иной мере становятся эталоном для его
последователей. Идентификация с героем служит залогом его популярности.
Поскольку в мифе прошлое и будущее взаимосвязаны, то уверенность в будущей победе
иллюстрируется победами в прошлом, обращением к деяниям великих предков,
предшественников. Герой мифа должен быть готов к самопожертвованию в схватке со Злом.
В реальной политической практике технологии разрушения мифов и создания новых могут быть
самыми разными. Многое зависит от политического контекста, в котором создается миф,
личностных особенностей политиков — героев мифа, — таланта мифотворцев и др. Однако есть
некие общие закономерности, некоторые из которых мы перечислили выше.
Мифологизация политики, превращение ее в спектакль может вести к трагическим последствиям.
Самым страшным примером являются теракты 11 сентября 2001 года в США. Они были
срежиссированы, как голливудский боевик. Но человеческие жертвы были реальными.
1 Почепцов Г. Имиджелогия. М. — К., 2001. С. 148.
2 Карпухин О., Макаревич Э. Формирование масс. М., 2001. С. 287.
3 О' Дей Б. Планирование политических кампаний. Шаг за шагом к победе на выборах. М., 1999. С.
30.
4 Клинтон Б., Гор А. Народ прежде всего. Как мы вместе можем изменить Америку. М., 1995. С. 7.
5 Edelman M. Construc[ng the Poli[cal Spectacle. Univ. of Chicago Press. 1988.
6 Edelman M. Construc[ng the Poli[cal Spectacle. Univ. of Chicago Press. 1988. С. 37.
7 Edelman M. Construc[ng the Poli[cal Spectacle. Univ. of Chicago Press. 1988.
8 Минченко Е. Как стать и остаться губернатором. // Челябинск, 2001. С. 157.
9 Там же. С. 156-157.
Миф и террор
11 сентября 2001 года в одной точке сошлись миф и реальность. Произошло то, что не должно
было произойти по законам евклидовой геометрии, — две параллельные прямые пересеклись.
Теракты привели к взаимопроникновению реальности и мифа. Когда CNN показало
телевизионную картинку с врезающимися в небоскребы самолетами, многих поразило сходство
происходящего с продукцией «фабрики грез» — Голливуда. Российские телеканалы обыгрывали
это обстоятельство, монтируя кадры CNN с эпизодами из фильмов-катастроф. Целлулоидные
кошмары стали явью — таков был лейтмотив многих комментариев в те дни. Создавалось
впечатление, что во всем виноваты Голливудские режиссеры и сценаристы, которые невольно
подсказали террористам идею этой кровавой акции. Вера в воздействие кинематографа на людей
оказалась в Америке столь сильна, что кинокомпании приостановили производство и прокат
картин, в которых были сцены крушения зданий и теракты, чтобы не травмировать психику
соотечественников.
Однако единство реальности и мифа продлилось недолго. С того момента, как рухнули две
«башни-близнеца» Всемирного торгового центра, миф стал брать верх над реальностью, удаляясь
от нее все дальше и дальше. Казалось бы, террористы добились своего — погибло много людей,
США был нанесен огромный финансовый ущерб, американцы пережили сильный
психологический шок. Однако в символическом мире Америка не только не потерпела
поражение, но, наоборот, получила новый импульс для сплочения нации. Поначалу растерявшись,
президент Буш быстро пришел в себя и смог мгновенно поднять свой рейтинг, предприняв ряд
публичных шагов. Согласно данным социологических опросов, проведенных через несколько
дней после терактов, более 90% американцев поддержали действия Буша, объявившего войну
международному терроризму. Американский президент призвал в союзники против «мирового
Зла» весь остальной мир. Буш назвал и конкретное воплощение Зла — Усаму бен Ладена. Новый,
глобальный миф родился в одночасье. Теперь уже неважно, причастен или не причастен бен
Ладен к этим терактам. Главное, что его образ позволил добиться поддержки международной
антитеррористической операции общественным мнением ведущих стран мира.
Когда в Россию пришло известие о терактах, на канале ТВ-6 вышел экстренный выпуск программы
«Итоги». Евгений Киселев пригласил в студию своего коллегу Владимира Познера. Познер сделал
весьма симптоматичное заявление о том, что во время «холодной войны» чувствовал себя в
большей безопасности, чем в современном мире. Подобное заявление звучит несколько странно
в устах известного журналиста-международника, знающего не понаслышке, как протекало
противостояние СССР и США в годы «холодной войны». Например, если бы в период Карибского
кризиса сторонам не удалось договориться, то последствия были бы несопоставимы с тем, что
случилось в Нью-Йорке и Вашингтоне. Однако мнение Познера оказалось созвучным ощущениям
многих людей. Одна из основных задач террора — вызвать панику, лишить людей чувства
безопасности. Именно эту возросшую тревогу и транслировал Познер, пытаясь найти опору в
прошлом, которое якобы было безопаснее настоящего.
Больше всего людей потрясают бессмысленные жертвы. Человек в принципе не выносит
отсутствия смысла в том, что происходит вокруг. Поэтому он ищет защиту в мифе. Миф позволяет
интерпретировать действительность, т.е. сообщать ей определенный смысл.
Смысл, который вложили в теракт сами террористы, ни русским, ни американцам не доступен.
Для американцев теракт обрел свое значение, когда Буш объявил войну мировому террору. А вот
для большинства россиян теракт так и не приобрел смысловой нагрузки. Этому может быть
несколько объяснений.
Главная причина состоит в том, что Россия все еще находится в промежуточном положении между
Западом и Третьим миром, между «угнетателями» и «угнетенными». Вот откуда умеренная
поддержка международной операции против террористов, вот откуда мнение, что Америке
досталось поделом. Так, опрос ВЦИОМ от 21—24 сентября 2001 года показал, что 71%
опрошенных хорошо относятся к Америке, 54% сочувствуют американцам в связи с
произошедшим, у 38% теракты вызвали возмущение. Однако на вопрос: «Согласны ли вы с теми,
кто считает, что американцам досталось поделом, теперь они на своем примере узнали, что
чувствовали во время бомбардировок люди в Хиросиме и Нагасаки, в Ираке и Югославии?» —
50% россиян ответили положительно.
Надо отметить, что вопрос был задан в провокационной форме. Упоминание Хиросимы и
Югославии, несомненно, сбило с толку участников опроса. Однако Фонд «Общественное мнение»
(опрос от 22—23 сентября) задал тот же вопрос более корректно: «Террористическую атаку на
Америку некоторые называют расплатой за политику, проводимую США по отношению к другим
странам. Вы склонны согласиться или не согласиться с таким утверждением?» Результат оказался
еще более удручающим — положительно ответили 63% респондентов. Зато на вопрос: «По
телевидению показывали людей, радовавшихся трагическим событиям в США. Вы осуждаете или
не осуждаете людей, которые радовались произошедшему в Америке?» — 79% ответили, что
осуждают.
Все эти кажущиеся абсурдными противоречия в ответах объясняются тем, что Россия все еще не
вписалась в новую мировую мифологию, в черно-белый мир. Она пытается найти третий путь там,
где его нет в принципе. Однако вопрос стоит ребром: либо Россия впишется в систему координат
западной мифологии, либо окажется в одном лагере с бен Ладеном. Третьего не дано. Фраза
Буша, которую перевели, как «кто не с нами, тот против нас», открывает эру нового глобального
противостояния, как в свое время объявленный Рейганом «крестовый поход против
коммунизма».
В основе мифологического восприятия мира лежит его разделение на Добро и Зло. Собственно,
без этого разделения невозможна была бы цивилизация. Адам и Ева были изгнаны из рая, когда
познали Добро и Зло. До этого они жили в гармонии с природой и подчинялись ее законам.
Познание Добра и Зла открыло им совсем другой мир, другое измерение жизни. Разделение мира
на Добро и Зло, темное и светлое начала является краеугольным камнем всех религиозных и
мифологических систем.
В обыденной жизни нет Добра и Зла: мы сталкиваемся с различными проявлениями того и
другого, но не с абстрактными Злом или Добром. Если рядового обывателя обворовали, он пойдет
не в церковь, а в милицию, поскольку он жаждет наказать конкретного вора, а не само Зло.
Мифы рождаются тогда, когда люди от конкретных понятий переходят к абстрактным. Например,
Усама бен Ладен, как грамотный пропагандист, представляет Америку как «средоточие Зла»,
дьявольскую систему, которая должна быть повержена. Он делит мир на мусульман и неверных,
на черное и белое. Самое любопытное, что в американской пропаганде ситуация зеркальная: Бен
Ладен и его люди, представляют «мировое Зло», в то время как США . являются защитниками
Добра, т.е. западной цивилизации от угроз со стороны «изгоев», т. е. «неверных». В мифе не
может быть просто события. Например, в обыденной жизни авария — это несчастный случай,
который касается лишь тех, кто попал в нее, и их близких. В мифе любое событие имеет
универсальное значение. Сами события — лишь форма для передачи некоего потаенного смысла.
В мифе авария — это знак или символ. Например, можно истолковать конкретную аварию как
перст судьбы, расплату за какие-то прошлые грехи, карму и т.д.
То же самое относится и к терактам в Нью-Йорке и Вашингтоне. Это не просто разрушенные
здания, разбившиеся самолеты и тысячи погибших и раненых. Это была атака на символы.
Пентагон — символ военной мощи США, ВТЦ — символ процветания и финансовой власти
Америки. Террористы хотели разрушить символический мир Америки с помощью катастрофы в
реальном мире. Однако атаковать символы имеет смысл только в мире символическом. Поэтому
столь важное значение приобрела символическая интерпретация случившегося. Американцы
сумели развернуть во всем мире кампанию по всеобщему осуждению тех, кто совершил теракт.
Даже такие «изгои», как Саддам Хусейн, открестились от обвинений в подготовке терактов.
Благодаря этому американцы получили моральное преимущество перед остальными странами.
Именно это преимущество США вынудило Россию согласиться на ввод американских военных в
страны СНГ для поддержки операции в Афганистане. До 11 сентября это было невозможно. Это
яркий пример того, какие дополнительные ресурсы получает страна в свое распоряжение,
одержав победу в символической войне и имея моральное преимущество перед своими
партнерами и соперниками.
Кстати, любопытно, что термин «империя зла» тоже появился после катастрофы. Рейган ввел его в
оборот в речи по поводу корейского пассажирского «боинга», сбитого советским истребителем в
1983 году. Советский Союз из идеологического противника превратился во врага человечества,
коммунизму была объявлена священная война. Не случаен термин «крестовый поход», не
случайно активное взаимодействие Рейгана с римским папой. То была религиозная война с
атеистической державой, поправшей нормы христианства.
Возьмем пример из советской истории. Столкновение демонстрантов с армейскими частями 9
апреля 1989 года в Тбилиси сделало процесс суверенизации Грузии необратимым. Лживость и
трусость советской власти проявились тогда в полной мере. Объясняя свои действия, военные
говорили о неких «специально подготовленных боевиках, владевших приемами карате», которые,
мол, нападали на солдат, и те вынуждены были защищаться подручными средствами (в том числе
и саперными лопатками). Хотя понятно, что при лобовом столкновении военных колонн с
демонстрантами драка неизбежна независимо от того, владеет кто-то в толпе карате или не
владеет. После 9 апреля в глазах грузин советская власть окончательно утратила свою
легитимность.
Однако далеко не всегда реальные катастрофы оборачиваются для властей катастрофами
символическими. Например, после гибели АПЛ «Курск» рейтинг Путина, несмотря на его
неудачные действия, не был поколеблен. Медиаолигархи понадеялись на мощь своих СМИ, но
они не смогли ничего предложить взамен мифологии, сложившейся благодаря действиям Путина
после взрывов в Москве. Путин оступился, но потом сам себя поправил, выступив в Видяеве перед
родственниками моряков и в публичном обращении к народу возложив вину за развал
российского флота на олигархов. Президент подключил миф о разграбленной кучкой олигархов
России, и это объяснение вполне удовлетворило большинство населения. Олигархи ничем не
смогли побить эту карту.
Итак, реальные катастрофы и социальные катаклизмы при определенных обстоятельствах могут
стать катализаторами перемен в мире символическом. Реальное событие может разрушить
старую мифологию в том случае, если будет мифологически интерпретировано, т.е. станет
мифологическим событием.
Теракты в Америке знаменуют собой конец безвременья, царившего в мире после окончания
«холодной войны». В период «холодной войны» мир был поделен на две части, на Добро и Зло.
Каждая сторона зеркально отображала мифы и ценности другой стороны. Все было ясно и
понятно. Окончание «холодной войны» поставило для победившего Запада на повестку дня
вопрос о новом враге. США одно время по старинке эксплуатировали миф о «красной угрозе»,
исходящей из России. Однако после 1996 года «красная угроза» перестала восприниматься
всерьез. Появилась концепция о «государствах-изгоях», которые представляют опасность для
цивилизованных стран. Речь шла об Ираке, Северной Корее и др. Именно под эту угрозу
предполагалось развернуть национальную противоракетную оборону. Недостаток этой «угрозы» и
ответа на нее был в том, что речь шла только об интересах США. Остальной мир не вписывался в
новую систему координат.
После 11 сентября наступает новая эпоха. Глобальное противостояние отныне будет не между
общественными формациями, а между цивилизациями. С одной стороны, — западная
цивилизация, с другой — традиционалистская. «Империю зла» сменила мировая
террористическая сеть. Вместо коммунизма, радикального социального учения, на арену! выходит
радикальный ислам — учение религиозное. Мир вновь становится биполярным. Добро и Зло
вновь вступают в противоборство. Главную роль в этой битве будут играть не самолеты и пушки, а
слова и образы. Поэтому с усилением напряженности в международной политике будет
возрастать значение пропаганды.
Миф и пропаганда
Карл Клаузевиц считал, что война есть продолжение политики другими средствами. У Клаузевица
был перед глазами пример наполеоновских войн, поэтому такая формула напрашивалась в то
время сама собой. Сам Наполеон считал, что война первична. Он говорил: «Политику делают
большие батальоны». Другими словами, политика является продолжением войны, но мирными
средствами.
Однако ни формула Клаузевица, ни формула Наполеона не предусматривают еще одного
важнейшего компонента, без которого невозможны ни политика, ни война. Речь идет о
пропаганде. Наполеон был великим пропагандистом и умело использовал жажду славы
французов для достижения своих целей. Но лучшей пропагандой для него были военные победы.
Он никогда не задумывался о том, чтобы заменить войну пропагандой. Эта мысль посетила
другого человека — министра пропаганды Третьего рейха Йозефа Геббельса.
Геббельс задался целью заменить войну пропагандой. И ему многое удалось. Европейские
политики оказались совершенно не готовы ответить на вызов, брошенный им Геббельсом.
«Геббельс гипнотизировал мир. В Париже и Лондоне людям уже явственно слышались разрывы
бомб, и государственные деятели готовы были пойти на что угодно, лишь бы предотвратить
катастрофу. В результате всех охватил страх перед войной, из-за чего на свет появился
Мюнхенский пакт, предавший Чехословакию. Подписание пакта было в значительной мере
ускорено усилиями геббельсовской пропаганды»1.
Однако Гитлер не собирался ограничиваться словесными войнами. Он ведь вооружал немецкую
армию для настоящих битв, веря в силу «больших батальонов». Но замысел Геббельса не удался и
по другой причине. «Он двинул свою пропагандистскую машину в наступление на противника в
надежде запугать его до такой степени, чтобы тот не осмелился вступить в войну. Но он
перестарался, он запугал противника настолько, что тот в отчаянии решил поставить на карту все.
Немецкая пропагандистская машина оказалась слишком эффективной»2. Геббельс допустил
ошибку, загнав своих оппонентов в угол и не оставив им возможности «сохранить лицо».
Оказавшись в безвыходном положении, они вынуждены были перейти в атаку.
Современные политические лидеры склонны повторять «ошибку Геббельса», полагая, что чем
агрессивнее и мощнее пропаганда, тем больший эффект она может дать. Однако при этом плохо
учитывается феномен сопротивления подобной агрессии. Именно этим можно объяснить
растущую конфронтаци-онность в мире, «глухоту» стран Третьего мира к пропаганде западных
стран.
Еще одной «заслугой» Геббельса как пропагандиста является полное пренебрежение к фактам.
Для него существовали только те факты, которые вписывались в его «картину мира». Все
остальное отбрасывалось. Если в реальности не было «нужных» фактов, то Геббельс их просто
изобретал. Его теория «большой лжи» заключалась в том, что врать надо так нагло, чтобы никому
в голову не пришло, что сказанное может быть неправдой. Выражение «геббельсовская
пропаганда» и сегодня употребляется как синоним чудовищной лжи.
Создав грандиозную «машину пропаганды», Геббельс превратил «акты в строительный материал,
не обладающий самостоятельной ценностью. Чтобы факты начали «работать» на цели
пропагандиста, их необходимо объединить в общую картину. Это достигается повторением. За
счет подчеркивания ассоциативных связей между фактами повторение «создает видимость
логической цепочки. Складывается впечатление, что за фразами вырисовывается система, за
частой связью несовместимых понятий стоит принцип... Человеческое существо имеет
особенность быть привлеченным и соблазненным упорядоченным представлением о мире,
который его окружает»3.
Для упорядочения представления о мире необходим миф. Пропаганда только тогда достигает
своих целей, когда вписывается в определенную мифологическую систему. Миф сообщает
пропаганде два важнейших качества — цельность и достоверность. Рационалистическое
мышление требует проверять факты. Оно всегда требует доказательств. Но миф не нуждается ни в
проверке, ни в доказательстве. В миф можно либо верить, либо не верить, либо жить в мифе,
либо быть вне его. Поэтому пропаганда эффективна только тогда, когда она встроена в
определенную систему политической мифологии.
В XX веке были созданы политические мифы, в центре которых фигура вождя. Вождь в
тоталитарном мифе — родоначальник нового государства, новой нации, нового миропорядка. Он
же олицетворяет государство и нацию. Правда, наиболее хитроумный из диктаторов XX века,
Сталин, поступил изящней. Он объявил родоначальником советского государства Ленина, а себя
лишь его «учеником». Таким образом, он создал не только новую мифологию, но и религию. В
этом было отличие советской идеологии от нацистской. Гитлер сделал ставку на мифы. Сталин
пошел дальше — он опирался и на мифологическое, и на религиозное мышление подвластных
ему народов. Видимо, учась в духовной семинарии, Сталин понял, сколь велика сила религии, и
усвоил многие приемы воздействия на людей, отработанные церковью на протяжении веков.
На опыт церкви любил ссылаться и Йозеф Геббельс, аргументируя необходимость бесконечного
повторения в пропаганде: «Никто из прихожан не скажет: «Святой отец, вы об этом уже говорили
в прошлое воскресенье». Дело обстоит как раз наоборот: люди идут в церковь и изо дня в день
слушают одни и те же проповеди. Мало того, они слушают их с терпением и вниманием. То, что
годится для церкви, годится и для пропаганды»4. Геббельс умело использовал «технологии»
церкви, поставив их на службу мифологии Третьего рейха.
Конечной целью тоталитарного государства был «новый человек». Для этого нужно было сломать
традиции недавнего прошлого и вписать людей в новый миф. Народу приписывалась некая
историческая миссия, ради достижения которой он должен быть готов к любым лишениям.
Немцам обещали «восстановить справедливость» и расширить «жизненное пространство».
Миссией народов Российской империи стало «счастье всего человечества», т.е. коммунизм и
борьба с «эксплуатацией человека человеком». Мао Цзэдун для того, чтобы покончить с
тысячелетними конфуцианскими традициями, затеял кровавую «культурную революцию».
Рождение «нового человека» было обильно полито кровью.
С высоты сегодняшнего дня нацистская и советская пропаганда кажутся наивными и нелепыми. Не
верится, что люди всерьез воспринимали всю эту «чушь». Но не верится лишь тем, кто не включен
в нацистский или советский миф. Не верится тем, кто изучает эти мифы со стороны. Однако
современники «великих диктаторов» воспринимали происходящее совсем иначе. Далекие для
нас мифы были их каждодневной реальностью. Они не могли отменить ее. Кто-то сопротивлялся
тоталитарной мифологии, создавая свою собственную, кто-то искал убежища в религии, но
большинство так или иначе было включено в тоталитарный миф. Поэтому пропаганда достигала
своей цели.
Когда миф ослабевал, падала эффективность пропаганды. Так произошло в Советском Союзе.
После смерти Сталина советская мифология стала постепенно терять свою притягательность и
силу. При Брежневе миф дряхлел вместе с генсеком. Между тем пропагандистская машина не
сбавляла обороты. Но ее снаряды уже были холостыми. Угасание советского мифа сделало
пропаганду абсолютно беспомощной. Лозунги потеряли свою эффективность. Из средства,
побуждающего людей к действию, они превратились в элемент декорации режима. В конечном
итоге власть утратила свою легитимность (т.е. право повелевать) в глазах людей. Участь СССР была
предрешена.
КАК ХРУЩЕВ АМЕРИКУ ДОГОНЯЛ
22 мая 1957 года Никита Хрущев выдвинул знаменитый лозунг: «Догнать и перегнать Америку по
производству мяса, молока и масла на душу населения». Этот лозунг является типичным
примером мифологического мышления, веры в то, что воля партии может пересилить законы
природы и общества.
Советская пропаганда подхватила лозунг Хрущева, а партаппарат принялся столь ретиво
исполнять наказ «дорогого Никиты Сергеевича», что ситуация в сельском хозяйстве стала еще