Егоров Б.Ф., Лотман Ю.М., Вердеревская Н.А., Щукин В.Г. и др. Из истории русской культуры. Том V (XIX век)
Подождите немного. Документ загружается.
записках»: радикальная философская статья Герцена «Дилетантизм в науке» и обзор В. П.
Боткина «Германская литература», в котором излагалась брошюра Ф. Энгельса «Шеллинг
и откровение».
В 1850 г. по указанию Николая I кафедры философии были вообще упразднены в русских
высших учебных заведениях, а преподавание философских «основ» было поручено
священникам. Но даже критическое изложение «чужих» философских систем стало
восприниматься как преступление. Правительственные круги были взбудоражены, когда
узнали, что православный и верноподданни-чески настроенный профессор Одесского
Ришельевского лицея Михневич подробно анализировал философские воззрения
Шеллинга. Николай I одобрил возмущение, протокольно выраженное в заседании 13
февраля 1851 г. «комитета 2 апреля» (специально созданный царем комитет по надзору за
печатью и «просвещением»), и наложил следующую «высочайшую» резолюцию: «Весьма
справедливо; одна модная чепуха. Министерству народного просвещения мне донести,
отчего подобный вздор преподается в лицее, когда и в университетах мы его уничтожаем»
(Лемке, 1904, 272). А на то, что Михневич «разоблачал»
324
философию Шеллинга с ортодоксальных позиций, и не обратили внимание: главное,
что он излагал «вредное» учение!
Помимо философии под запрет попала статистика — любая деспотическая власть не
заинтересована в объективных цифрах и в объективных их анализах. Было отменено
прежде практиковавшееся преподавание статистики в гимназиях, фактически
свернулась и вся научная работа.
В хозяйственном департаменте Министерства внутренних дел под руководством тогда
еще молодого талантливого администратора Н. А. Милютина в середине сороковых
годов была предпринята попытка собрать и проанализировать (главным образом, для
упорядочения налогов) данные о недвижимых имуществах Петербурга. Милютин
привлек к работе тоже тогда молодого статистика К. С. Ве-селовского, поручив ему
обработку статистических материалов. Тот с увлечением сел за анализ, обратив особое
внимание на квартирные цены и на расселение и жилищные условия петербургских
рабочих, с успехом прочитал в Географическом обществе (12 ноября 1847 г.) доклад,
А. А. Краевский тут же попросил текст и опубликовал часть доклада в
«Отечественных записках» (1848, № 3).
Тут-то и началось. Негласный комитет, созданный Николаем I в феврале 1848 г., сразу
после начала французской революции, и затем продолживший его «комитет 2 апреля»
внимательно изучали свежие номера журналов в поисках крамолы и напали именно на
статью Веселовского о жилищах петербургских рабочих, конечно, рисующую объект
изучения не в розовых тонах. Негласный комитет, подготовляя всеподданнейший
доклад императору, включил в него и сведения о статье Веселовского как вредной для
общественной безопасности. Автор совсем недавно стал начальником статистического
отделения департамента сельского хозяйства — была бы сломана его чиновничья
карьера, пришлось бы ехать в ссылку... Веселовского чудом спас М. Е. Салтыков: в
том же номере «Отечественных записок» комитетчики неожиданно обнаружили его
рассказ «Запутанное дело», откровенно излагавший идеи
325
утопического социализма и критиковавший, пусть и в сказочной форме, общественно-
политический строй России. Веселовский был заменен в докладе Салтыковым, и именно
тот как ссыльный поехал в Вятку. А Веселовский был так потрясен и напуган, что
навсегда бросил социальную статистику, занялся метеорологией как областью, не
подвластной царям, и сделал большие научные успехи, стал академиком и даже
непременным секретарем Академии наук, весьма чиновным и консервативным; не без его
активного участия Д. И. Менделеев в 1880 г. был «зарезан» при выборах в академики.
Постоянные репрессии и контроль творились в первой половине века и в сферах других
гуманитарных наук. На что уж академик Н. Г. Устрялов считался самым официальным,
чуть ли не самым любимым императором историком, но и он споткнулся. Тот же грозный
«комитет 2 апреля» придрался к фразе в его учебнике истории для средних учебных
заведений: смерть царевича Дмитрия была названа «странным событием, доселе еще не
вполне разгаданным»; а с точки зрения комитета и одобрившего придирку Николая I все
уже давно разгадано, царевич причислен церковью к лику святых и т. д. Устрялов
немедленно исправил это место...
Хорошо освоивший самодержавную политику в области науки и просвещения Л. В.
Дубельт создал великолепный по цинизму афоризм: «В нашей России должны ученые
поступать, как аптекари, владеющие и благотворными, целительными средствами, и
ядами — и отпускать ученость только по рецепту правительства» (Голос минувшего,
1913, №3, 133).
К сожалению, подобные горе-аптекари находились в большой стране. Устрялов не был
единственным, кто отпускал ученость по рецептам правительства: к таким относились
академик И. И. Давыдов, философ и филолог, ученый журналист Н. И. Греч, чиновный
публицист Н. А. Жеребцов, автор казенных «Очерков истории цивилизации в России»
(1858), о котором Добролюбов скажет знаменательные
326
слова, целиком приложимые ко всем ученым «аптекарям»: «Эти поступают обыкновенно
так: если им представляется пять фактов — один в пользу их мнения, один сомнительный
и три против них, — то они последние три отбросят, сомнительный переделают на свой
лад и с особенным ожесточением налягут на тот один, который для них выгоден»
(Добролюбов, 3, 298). Список «аптекарей», увы, можно бы продолжить и дальше.
Конечно, и в гуманитарной области встречались честные и талантливые ученые, их было
немало в XIX веке, а иногда и в тяжелых условиях образовывалась, хотя бы в узких
рамках и на небольшой срок, благоприятная среда, которая могла породить целую плеяду
честных и самостоятельных, мыслящих ученых. Подобная обстановка на короткое время
от середины тридцатых до середины сороковых годов сложилась в Московском
университете. В 1835 г. попечителем Московского учебного округа и тем самым
«хозяином» университета был назначен видный вельможа граф С. Г. Строганов.
Благодаря своей относительной независимости от петербургских властей и от министра С.
С. Уварова (которого он ненавидел как выскочку) и по гордому желанию сделать «свой»
университет лучшим в стране, Строганов смог отбирать среди талантливой научной
молодежи действительно достойных преподавателей, обеспечивать их штатными местами,
средствами на публикацию трудов, длительными заграничными командировками (тогда
это была своеобразная аспирантура: приезжая в соответствующий немецкий или француз-
ский университет, молодой ученый слушал лекции веду- . щих специалистов, работал в
библиотеках, писал диссертацию и т. д.). Таким образом, чуть ли не сразу, в течение
нескольких лет во главе ведущих гуманитарных кафедр Московского университета стали
замечательные молодые ученые и педагоги: Т. Н. Грановский (всеобщая история), П. Г.
Редкий (энциклопедия права), Д. Л. Крюков (римская словесность). Они ошеломляли
студентов потоком новых идей и фактов, только что добытых европейской нау-
327
кой (да и самими лекторами), знакомили с новейшими методологическими учениями,
особенно с гегельянством. В Московском университете создался творческий микрокли-
мат^ в котором вырастало следующее поколение русских ученых, студентов-выпускников
конца тридцатых — начала сороковых годов: историк и искусствовед П. Н. Кудрявцев,
прямой ученик и последователь Грановского; юрист К. Д. Кавелин, историк С. М.
Соловьев и др. Но, увы, обстановка в университете все ухудшалась: консервативная
группа профессоров во главе с Погодиным и Шевыревым ненавидела Грановского и его
окружение, завидовала успеху у молодежи, на Грановского сыпались доносы в безбожии
и в неуважении к монархическому строю. А когда группа либеральных профессоров
(Грановский, Редкий, Кавелин) подала в 1847 г. графу Строганову ультиматум: удалить из
университета взяточника и распущенного в быту декана юридического факультета Н. И.
Крылова (в противном случае они грозили подать в отставку), то Строганов испугался,
хотел замять дело, несколько месяцев уклонялся от решения; консервативная группа
приложила усиленные старания; Строганов, все больше конфликтуя с Уваровым, оказался
неугодным царю и вынужден был уйти в отставку, попечителем стал бывший заместитель
Строганова Д. П. Голохвастов, махрово реакционный деятель, ненавидевший
либеральных профессоров, поэтому он тотчас же взял сторону Крылова и с удовольствием
принял прошение об отставке: не разрешили уволиться только Грановскому (он был
обязан отслужить в Московском университете за заграничную командировку). Сразу же
научный и нравственный климат в университете ухудшился неимоверно, реакция
восторжествовала.
Отставки выдающихся ученых продолжались и во второй половине XIX века. В связи со
студенческими волнениями 1861 г. и с репрессиями правительства против студентов
группа профессоров Петербургского университета (К. Д. Кавелин, В. Д. Спасович, А. Н.
Пыпин, М. М. Стасюлевич, Б. И. Утин) демонстративно ушла из
328
учебного заведения. Большинству из них потом было чрезвычайно трудно вернуться к
преподавательской работе. В 1890 г. Петербургский университет навсегда лишился
Менделеева. Студенты, как это часто у них случалось, бунтовали, написали петицию к
министру народного просвещения И. Д. Делянову и попросили уважаемого про-
фессора передать эту петицию министру; Менделеев согласился, взяв со студентов
слово, что они перестанут бушевать; но вельможный Делянов отказался принять
письмо, Менделеев тотчас подал прошение об отставке; коллеги-профессора
упрашивали его изменить решение, но Менделеев твердо настоял на своем уходе.
Министр не пошевелился.
Царское окружение, да и сам император, руководили наукой, Академией наук: она
ведь была Императорской (Российская академия, не надо путать, созданная по ини-
циативе ее первого президента кн. Е. Р. Дашковой, была более свободным
учреждением; адмирал А. С. Шишков был президентом этой академии, а не
Императорской; академия занималась проблемами русского языка и словесности; в
1841 г. она была лишена самостоятельности, влившись в виде 2-го отделения, в
Императорскую академию).
Многие замечательные ученые не смогли стать академиками — не из-за
недостаточных научных заслуг, а по причине каких-то человеческих черт, не
нравящихся высокому начальству. В 1871 г. Александр II не утвердил уже
состоявшееся избрание А. Н. Пыпина; репутация его была подмочена родством с
каторжником Н. Г. Чернышевским (двоюродный брат) и выходом в 1861 г. из Пе-
тербургского университета; лишь 20 лет спустя, когда Пыпин стал уже всемирно
известным ученым, он наконец был избран в академики.
В 1880 г. сами академики провалили баллотировавшегося Менделеева (10 голосов —
против, 9 — за). Возможно, сыграла роль некоторая строптивость ученого, но еще
больше вероятности, что главным противником стал непремен-
329
ный секретарь академик К. С. Веселовский, не любивший университетских
профессоров и преподавателей, ратовавший за «чистую» науку. Вместо Менделеева
был избран специалист по аналитической химии, профессор Петербургского
Технологического института Ф. Ф. Бейльштейн. А знаменитый ученый, член чуть ли
не всех главных академий наук (Парижской, Датской, Венской, Краковской, Римской,
Бельгийской, Прусской, Американской; Лондонского Королевского общества) так и не
стал русским академиком, хотя потом Академия наук и предлагала ему участвовать в
выборах.
В 1893 г. перед самыми выборами президент Академии наук великий князь
Константин Константинович (известный еще и как поэт К. Р.) не разрешил участво-
вать в голосовании уже приглашенному профессору Московского университета А. Г.
Столетову, знаменитому физику. Всех потряс этот запрет; брат ученого, герой Шипки,
генерал Н. Г. Столетов прямо спросил великого князя, в чем дело; К. Р. ответил
уклончиво: «У вашего брата дурной характер». Очевидно, вспомнили и возмущенное
письмо Столетова 1880 г. по поводу провала Менделеева (Столетов собирал под
письмом подписи коллег), и отрицательный отзыв о магистерской диссертации кн. Б.
Б. Голицына, протеже придворных кругов (Голицын потом, к счастью, оказался
приличным ученым). Столетов, как и Менделеев, так и был навсегда отставлен от
академии.
В России встречались и такие творческие личности, которые принципиально
отказывались и от университетов, и от академической службы, предпочитая частную
жизнь. Наиболее яркий пример — В. Г. Шухов, которого можно назвать русским
Эдисоном. Это он изобрел ажурные металлические башни, которых было построено
до 200: маяки, водонапорные сооружения, радиоантенны (многие знают такую башню
на Шаболовке в Москве), изобрел водотрубные котлы, построил первый нефтепровод,
применил крекинг-процесс для промышленной переработки нефти, сделал
вращающуюся сцену МХАТа, под-
330
нял среднеазиатскую «Ливанскую башню» — наклонившийся минарет в самаркандском
медресе Улугбека... Долго можно перечислять изобретения и работы Шухова.
Некоторые выдающиеся русские ученые из-за препон, чинимых начальством, вынуждены
были перебираться за рубеж страны. После долгих мытарств и разных препятствий в
будущем всемирно известный биолог И. И. Мечников переехал в Париж и продолжил
свои открытия в Пастеровском институте. С. В. Ковалевская из-за русских правил не
могла получить высшее математическое образование в России, училась и защищала
диссертацию в Гей-дельберге, а потом была профессором Стокгольмского университета.
Еще слава Богу, что и Мечников, и Ковалевская были избраны членами-
корреспондентами Петербургской Академии наук, а Мечников в конце жизни — даже по-
четным членом.
Самое страшное в судьбе русской науки — политические репрессии. Молодые,
талантливые деятели попадали в кружки и подпольные организации, а потом шли на ка-
торгу, в солдаты, даже на виселицу. Ретроспективно трудно установить, сколько
декабристов и петрашевцев участвовало бы в научной жизни страны, если бы их не
загоняли на много лет в Сибирь, но, зная их первые научные шаги до арестов и потом
попытки заниматься науками в самых неблагоприятных условиях каторги и ссылки,
можно твердо сказать, что речь идет о десятках талантов. Некоторые из них даже в
тюрьме умудрялись изобретать. Например, петрашевец Р. А. Черносвитов, находясь в
Кексгольмской крепости, представил чертеж искусственной ноги для инвалидов;
возможно, там же он разрабатывал проект дирижабля на паровой тяге; по выходе на
свободу он опубликовал статью «О воздушных локомотивах» (Морской сборник, 1867, №
7). А народоволец Н. И. Кибальчич, изобретатель и изготовитель смертоносных бомб
(одна из них отправила на тот свет Александра II), перед казнью разрабатывал в тюрьме
проект ракеты.
331
Спасшийся от наказания петрашевец Н. Я. Данилевский, известный и своим социально-
философским трудом «Россия и Европа» (1869), и выдающимися исследованиями в
области зоологии и ботаники (самое главное — нашел способы бороться с филлоксерой,
губителем винограда), разве в случае тюрьмы и каторги мог бы создать все, им сделанное?
То же можно сказать о другом освобожденном петрашевце, потом знаменитом
путешественнике П. П. Семенове Тян-Шанском.
Все выше перечисленное, казалось бы, демонстрирует весьма печальную историю русской
науки. Но в большой стране и при самых разнообразных частных условиях общая
неблагоприятная обстановка лишь ухудшает, но не уничтожает развитие науки. Всегда
найдутся таланты, которые в таких условиях добиваются исключительных результатов.
Может быть, именно неблагоприятные условия и заставляют таланты собранно,
интенсивно, творчески трудиться, в то время как тепличная атмосфера разнеживает и
расслабляет дух и душу людей. Во всяком случае Россия XIX века дала миру великое
множество людей науки, прославивших и себя, и отечество выдающимися открытиями.
Среди русских ученых XIX века, чьи открытия имеют мировое значение, созданы на века,
особо выделяются две фигуры — Н. И. Лобачевского и Д. И. Менделеева.
Открытие Лобачевского на первый взгляд алогично и нереально. Вопреки знаменитому
постулату Евклида, незыблемо державшемуся 2200 лет: на одной плоскости к прямой
линии через точку, лежащую вне этой прямой, можно провести всего одну параллельную
линию, — Лобачевский заявил, что можно провести сколь угодно много параллельных. К
этому парадоксальному выводу ученый пришел как раз с помощью логики и математиче-
332
ских выкладок. Он вначале решил доказать справедливость постулата Евклида и, не найдя
позитивных ходов, стал исходить из «абсурда»: выдвинуть гипотезу противоположную, т.
е. что можно провести много параллельных, и постараться доказать ее нелепость. Но
сколько ни строил он ходов и определений, абсурда не получилось, наоборот, возникал
новый непротиворечивый постулат о многих параллельных. Так Лобачевский пришел к
открытию новой — неэвклидовой геометрии. Она была необычной, не поддающейся
пониманию «здравого смысла», например, в ней сумма углов треугольника оказывалась
меньше 180° и т. д. Почти за век до изумительно не объяснимых «здравым смыслом»
явлений атомного микромира Лобачевский создал научную картину, не поддающуюся
обычной логике.
Но это же создало и громадные трудности для реализации выдающегося открытия. Будучи
молодым профессором Казанского университета (вскоре он станет его ректором),
Лобачевский в 1826 г. рассказал о своем открытии на заседании физико-математического
факультета — коллеги совершенно не поняли гениальной перспективы. Опубликование
открытия в печати принесло лишь критику. Выдающийся русский ученый академик М. В.
Остроградский, автор многих ценных работ в области математического анализа, физики,
астрономии, тоже оказался в числе не понявших Лобачевского критиков. Кажется, только
знаменитый К. Гаусс при жизни Лобачевского понял значение его открытия, проявил
инициативу для избрания русского математика членом-корреспондентом родного Гауссу
Геттингенского математического общества, но публично не выступил в защиту открытия,
— может быть, не без основания считал, что никто не поймет! Лишь во второй половине
XIX века открытие Лобачевского было признано в математическом мире, оно явилось
фундаментом геометрии XX века, без него не могла бы существовать и современная
физика — ив астрономиче-
333
ской области, и в микромире — вообще в приложениях теории относительности.
Математиков, равных Лобачевскому, в России больше не было, однако выдающихся
ученых мирового класса в XIX веке оказалось немало. Возможно, развитию математи-
ческой науки способствовали ограниченные средства, назначенные математику — перо и
бумага (не надо было больших денег на инструменты и приборы). Только прикладная ма-
тематика (механика) требовала некоторых затрат.
Во времена Лобачевского выделялись два петербургских академика — уже упомянутый
Остроградский и
B. Я. Вуняковский, прославившийся трудами по теории вероятностей, теории чисел и
демографической статистике (пока статистика не попала под николаевский запрет).
А во второй половине XIX века Россия дала целую плеяду замечательных математиков.
На первое место нужно поставить П. Л. Чебышева, автора "работ по теории чисел, теории
вероятностей, математическому анализу, теории механизмов и машин, За свои заслуги он
был избран не только в петербургскую, но и в парижскую Академию наук. Чебышев —
создатель петербургской математической школы, его ученики и последователи академики
А. А. Марков и А. М. Ляпунов развивали далее те же области и направления, обессмертили
свои имена важными открытиями (Марковский процесс, цепь Маркова, теория Ляпунова),
вслед подобным же «памятникам» их учителю: многочлены Чебышева, параллелограмм
Чебышева.
В русском математическом мире могла бы блистать и
C. В. Ковалевская, но она почти всю свою творческую жизнь вынуждена была
провести за границей — и докторская защита ее была в Гейдельберге, и профессорство
она получила не в русском, а в шведском — Стокгольмском университете, и награды за ее
выдающиеся труды в области математического анализа, механики, астрономии
присуждались французской и шведской академиями наук. Еще, слава Богу, петербургская
Академия наук избра-
334
ла ее в 1889 г. членом-корреспондентом — первая женщина в этом учреждении!
Лишь в конце XIX века стала по-настоящему складываться московская математическая
школа; велика роль в ее становлении отца Андрея Белого профессора Н. В. Бугаева,
специалиста по теории чисел и математическому анализу.
Физические исследования (точно так же, как и химические), хотя и требовали, в отличие
от математических занятий, материальных затрат, но они в XIX веке не были велики.
Лишь в прикладных областях: металлургия, переработка нефти и т. п. — были
необходимы большие и сложные сооружения в полузаводском масштабе, но ученые, ра-
ботавшие в этих сферах, как правило, имели дело с частными фирмами, с реальными
заводами, поэтому деньги на опыты находились. Некоторые ученые сами становились
заводчиками. Металлург П. М. Обухов с 1862 г. участвовал в создании в Петербурге
сталелитейного завода, который так и был назван Обуховским (потом в компанию вошел
другой известный заводчик Н. И. Путилов).
Возможно, развитию физических и естественных наук способствовала профессорская
деятельность некоторых ученых в медико-хирургических и сельскохозяйственных
академиях, там соответствующие лаборатории были оснащены лучше, чем в
«теоретических» по духу Академии наук и университетах. Самый ранний наш знаменитый
физик XIX века — академик В. В. Петров, открывший электрическую дугу и электролиз,
долгие годы работал в Петербургской медико-хирургической академии. А его преемники
по Академии наук Б. С. Якоби и Э. X. Ленц и в рамках академических исследований
достигли выдающихся результатов. Б. С. Якоби больше всего известен как изобретатель
электродвигателя, который он установил на корабле, вместе с комиссией и пассажирами
(всего 14 человек), поплывшем по Неве против течения. Э. X. Ленц открыл закон,
определяющий направление индукционного тока (правило Ленца), и независимо от
англичанина
335
Дж. Джоуля обосновал закон о количестве тепла, выделяемого проводником при
прохождении электрического тока (закон Джоуля-Ленца).
Во второй половине века выдвинулась московская школа физиков. Ее основатель,
профессор А. Г. Столетов, много сделал открытий в области магнетизма и
фотоэлектрических явлений. А ученики и последователи его отличились как в теории
(виднейший теоретик — проф. Н. А. Умов), так и на практике. Вообще, вторая половина
столетия характерна целым рядом выдающихся открытий в области физики, имеющих
практическое значение. А. Н. Лодыгин, как говорилось, еще до Эдисона изобрел угольную
лампочку накаливания (1872). П. Н. Яблочков изобрел электрическую «свечу», дуговую
лампу (1875), которую использовали потом для освещения улиц (правда, с газовыми и
керосиновыми лампами дуговая не выдержала соревнования).
В 1895 г. петербургский профессор А. Н. Попов изобрел радио, беспроволочную передачу
электросигналов. Вначале это были простые сигналы азбуки Морзе и расстояние в
несколько метров, потом расстояние постепенно увеличивалось до сотен километров, а
простые сигналы усложнились до всего спектра человеческих голосов и музыки. Попов
открыл одно из самых выдающихся достижений культуры.
Рядом с физикой, также отличаясь и теоретическими, и практическими аспектами, стоит
астрономия. Истоки русской научной астрономии уходят в XVIII век, в замечательные
открытия Ломоносова, а первым крупным астрономом XIX века был знаменитый В. Я.
Струве, академик, основатель и первый директор еще более знаменитой Пулковской
обсерватории под Петербургом (основана в 1839 г.). Струве знаменит исследованиями
«двойных звезд», астрономическими и геодезическими измерениями и созданием
семейной плеяды астрономов, продолжающих дело предка до наших дней. Сын его, О. В.
Струве — тоже академик, тоже после отца директор Пулковской обсерватории, тоже
исследователь «двойных звезд».
336
И внук основателя астрономической династии Л. О. Струве занимался «двойными
звездами» и астрометрией (определил радиус Луны). Правнук Отто, уже человек XX века,
бежал от большевиков в Америку и там тоже отличился в области астрономических
открытий.
Дело старших Струве продолжил академик Ф. А. Бредихин, возглавивший после Струве-
сына Пулковскую обсерваторию. Он универсален в своих интересах и изысканиях:
видный теоретик, он создал классификацию и теорию кометных форм, теорию метеорных
потоков, а в более практической области известен работами по астрометрии и
спектроскопии.
Первый выдающийся русский химик XIX века — профессор Н. Н. Зимин, позднее
ставший академиком (с 1858 г.). Он начинал в университете, возглавлявшемся Ло-
бачевским, — Казанском, здесь сделал свои знаменитые открытия: в 1842 г. он получил из
нитробензола анилин, а затем и другие ароматические амины из нитросоединений, и тем
самым положил начало чрезвычайно важного для практики производства синтетических
красителей. Зинин создал научную школу, достаточно сказать, что его учениками были в
Казани А. М. Бутлеров и А. П. Бородин в Петербурге (с 1847 г. Зинин — профессор
Петербургского университета).
А. М. Бутлеров — после Менделеева самый выдающийся русский химик XIX столетия, а
может быть — и всех веков. Он еще до Менделеева, основываясь на существовании
атомов, изучал структуру химических соединений, создал теорию строения химических
веществ, объяснил явление изомерии, открытой Ю. Либихом еще в 1823 г. (когда два
соединения, совершенно одинаковые по составу и молекулярной массе, отличаются своей
структурой и потому имеют разные свойства). В 1861 г. на съезде естествоиспытателей
Германии Бутлеров прочел эпохальный доклад «О химическом строении веществ»,
потрясший Европу. Продолжая дело Зинина, он много внимания уделял ученикам, именно
он считается основа-
337
телем Казанской химической школы. В 1868 г. по предложению Менделеева совет
Петербургского университета избирает Бутлерова своим профессором. С 1871 г. он —
академик.
В том же десятилетии, что и достижения Бутлерова, Менделеев открыл Периодический
закон и составил свою Периодическую систему элементов (1869). Вот уж открытие на
все века, имевшее ни с чем не сравнимое значение для развития химии. Впервые
химические элементы выглядели не отдельными одиночками и отдельными группами,
а вошедшими в строгую систему — все, все элементы оказывались включенными в
четкую таблицу, где каждому была уготована клеточка на пересечении «рядов» и
«групп». Гениальность Менделеева заключалась в том, чтобы расположить элементы
по их атомным весам (в порядке возрастания), но не в один ряд, а в несколько, причем
каждый элемент следующего ряда обладал свойствами, сходными с какими-то
аналогичными признаками элемента предшествующего ряда, так что кроме горизон-
тальных рядов образовывались вертикальные колонки сходных элементов — группы.
Менделеев, учитывая групповые сходства, располагал элементы не механически
подряд: если следующий по атомному весу элемент должен был по своим свойствам
входить не в соседнюю клетку, а как бы передвигаться через одну, оставляя ту клетку
пустой, то ученый не боялся таких пустых клеток, он прозорливо считал, что, следова-
тельно, данные элементы еще не открыты. Между кальцием и титаном образовалась
пустая клетка, которая должна, по предположению Менделеева, заполниться
элементом экабором, ибо он по свойствам должен походить на бор. А в следующем
ряду между цинком и мышьяком возникли сразу две пустых клетки, и Менделеев
заполнил их экаалюминием и экасилицием, опять же по сходству с соответствующими
элементами. Но ученый не только оставил клетки свободными, он еще по аналогии
вычислил приблизительные атомные и удельные веса недостающих
338
элементов, температуры плавления и кипения, свойства соединений элементов с
кислородом, хлором и т. д.
Все предсказания Менделеева потрясающе сбылись в ближайшие годы, через 15 лет
уже были открыты все три элемента: экаалюминий, открытый французом, назван
галлием, экабор, открытый шведом, — скандием, экаси-лиций, открытый немцем, —
германием. Свойства элементов оказались поразительно близки к предсказанным Мен-
делеевым. Если предсказания точно сбываются, значит, закон точен и прочен. Система
Менделеева, без которой немыслимо дальнейшее развитие химии, дала материал для
предсказаний и уточнений по целому ряду других пунктов. Заслуга великого ученого
теперь отмечена своеобразной мемориальной доской-клеткой в самой таблице-
системе: в 1955 г. был открыт 101-й элемент (транс-урановый), названный
«менделевий».
На основе Периодической системы элементов Менделеев написал стройный и четкий
учебник — «Основы химии» (2 части, 1869—1871), выдержавший еще при жизни
автора 8 изданий и переведенный на многие языки мира.
Но Менделеев знаменит не только Периодической системой элементов. Он занимался
и более узкими химическими областями и проблемами, в частности много лет изучал
разные аспекты, теоретические и практические, растворов. Его докторская
диссертация — совсем не о системе элементов, а именно о растворах: «О соединении
спирта с водой», Менделеев долго занимался поиском оптимального (в том числе и
для физиологии человека) разбавления спирта водой — и установил именно то число,
40%, которое наиболее употребительно для разных видов водки в России и за
рубежом. Наша сорокоградусная — как бы изобретение Менделеева.
Много других практических отраслей привлекали внимание ученого: он занимался
методами переработки нефти (предложил промышленный способ фракционного
разделения), придумал подземную газификацию углей,
339
много внимания уделял сельскому хозяйству (проблема минеральных удобрений и
орошения засушливых земель), исследованиям верхних слоев атмосферы (изобрел страто-
стат), изобрел бездымный порох, занимался областями, казалось бы, весьма далекими от
его специальности, например, таможенными тарифами.
Последние полтора десятилетия своей жизни оставшись без университета, Менделеев
посвятил метрологии. В 1892 г. он был назначен ученым хранителем Депо образцовых
мер и весов, через год по его инициативе оно было преобразовано в Палату мер и весов,
которую он и возглавлял до самой кончины, внеся существенный вклад и в науку
метрологии.
Бутлеров и Менделеев, товарищи по науке, постоянно поддерживавшие друг друга
(Менделеев способствовал приглашению Бутлерова в Петербургский университет, а
Бутлеров выдвинул кандидатуру Менделеева на выборах в академики), оказались
непримиримыми противниками в идеологической сфере, тоже имеющей прямое отноше-
ние к науке, — в отношении к спиритизму, вообще к сфере явлений, не объяснимых
материалистически.
В эпохи идейного разброда, а особенно — в консервативные времена, когда очень
сужаются перспективы реального общественного развития и расширяются надежды на
чудо, расцветают различные мистические течения. В главе «Религия и духовенство» был
подробный рассказ о мистике начала XIX века. Однако тогда мистическими теориями и
«практическими» сеансами общения с духами увлекались светские круги, чиновники,
некоторые религиозные деятели, но никак не люди науки. А в 1870—1880-х гг.
мистические увлечения, как заразная болезнь, охватила самые различные слои русского
(вслед западноевропейскому) общества, в том числе и видных ученых.
Особенно много для пропаганды мистики, точнее — спиритизма, сделал Бутлеров. Он
выступал в печати (главным образом, на страницах «Русского вестника») с подробными
рассказами о сеансах знаменитых спиритов в Пе-
340
тербурге и Западной Европе, реферировал подобные сообщения в научной прессе,
описывал сеансы, где он сам присутствовал (в Петербурге и Лондоне): «Медиумические
явления» («Русский вестник», 1875, № 11), «Четвертое измерение пространства и
медиумизм» (там же, 1878, № 2), «Эмпиризм и догматизм в области медиумизма» (там же,
1879, № 4, 5). Бутлеров говорил о наличии еще не познанных наукой явлений и выдвигал
гипотезу о существовании мира с четвертым пространственным измерением, в котором
пребывают существа, вызываемые в наш мир спиритами-медиумами, спорил с
многочисленными противниками, приводил в качестве аргументов целый ряд
исторических параллелей, когда новое явление открывалось одними учеными, а другие
продолжали отрицать: «... в тот самый год, когда Пьяцци открыл первую из малых планет,
Гегель, основываясь на философских началах, старался доказать a priori невозможность
существования планет между Юпитером и Марсом» (там же, 1879, № 4, 792).
Распространение спиритизма в Петербурге, приезд видных английских медиумов (Юм,
братья Петти, г-жа Клайр) вызвали широкий резонанс и полемику в печати. Д. И.
Менделеев заинтересовался сеансами, сам присутствовал на некоторых из них, предложил
организовать Комиссию для исследования медиумических явлений — и, во главе этой
комиссии, разоблачил братьев Петти в мошенничестве, к другим спиритам также отнесся
с великим скепсисом, считая, например, что г-жа Клайр поднимает стол в воздух с
помощью особых пружин и т. д. В 1876 г. Менделеев читал в выставочном павильоне Со-
ляного городка в Петербурге публичные лекции, разоблачающие медиумизм (лекции
собирали полные аудитории). Свои лекции, вместе с протоколами комиссии ученый
опубликовал в специальном труде: «Материалы для суждения о спиритизме» (СПб., 1876).
Книга тоже вызвала полемику, возражения сторонников спиритизма.
341
Во всей этой истории следует еще учитывать консервативный, скептический характер
Менделеева: когда открыли радий, эманацию радия, заговорили о возможности
превращения одного элемента в другой, ученый не поверил в эти новшества, он
считал, что количество радия выделено столь малое, что опыты не могут быть
чистыми.
Русские писатели, как правило, выступили противниками новой мистики. Л. Толстой,
как известно, написал специальную комедию «Плоды просвещения» (1891).
Достоевский в «Дневнике писателя» (1876) назвал спиритизм «глупейшим
заблуждением, блудным учением и тьмой» (Достоевский, 22, 130), но настаивал на
серьезном анализе явления, его связей с общественными течениями современности.
Вернемся к очеркам о науке. Благодаря обширной территории России, обилию
животного и растительного мира, полезных ископаемых, минералов и т. п., в XIX веке
хорошо развивались описательные естественные науки. У истоков отечественной
минералогии в начале века стоял академик (с 1793 г.) В. М. Севергин, создатель
обширных сводов минералов и один из основателей русской минералогической
школы. Севергин открыл парагенезис минералов, т. е. совместное пребывание
минералов, связанных общими условиями происхождения, что дает возможность
искать ценные минералы по обнаружению их парагенетических соседей.
Со значительным интервалом, уже во второй половине века выдвинулся другой
знаменитый минералог, отец современной структурной кристаллографии, академик Е.
С. Федоров. А его младший современник будущий академик В. И. Вернадский, помимо
чисто минералогических исследований включил в сферу своих интересов геологию,
биологию, радиохимию, инициировал комплексное изучение Земли, перешел к
философскому осмыслению совокупности наук о Земле; включив в свои концепции и
деятельность человека, человеческий разум, создал — уже
342
в XX веке — учение о ноосфере («ноо» по-гречески «разум»): человек, расширяя и
совершенствуя свое творчество, превращает биосферу в ноосферу. Вернадский —
один из самых выдающихся универсальных ученых России.
Среди геологов тоже выделялось несколько ученых, не только практически
работавших, но и теоретически осмыслявших объекты исследования. Ссыльный поляк
(участник восстания 1863 г.) И. Д. Черский много сделал для изучения Сибири,
составил первую геологическую карту побережья Байкала; а главное — создал теорию
тектонического строения Азии. В честь ученого назван хребет в Якутии. Одним из
основателей русской геологической школы стал академик А. П. Карпинский, теоретик
и практик, создатель теории происхождения и структуры земной коры европейской
части России.
В сфере биологических наук России тоже есть чем гордиться. Мировую известность
получили открытия К. Бэра (по-немецки он Карл Эрнест, по-русски Карл Максимо-
вич) в области эмбриологии: он открыл яйцеклетку у млекопитающих. Он вырос в
Эстляндии- и окончил Дерптский университет, до 40-летнего возраста работал в
Германии, а в 1834 г. вернулся в Россию, где стал академиком и одним из учредителей
Русского географического общества. Бэру принадлежат и выдающиеся открытия в
области географии, из которых особенно выделяется закон Бэра (на подмывание
берегов рек, текущих вдоль меридианов, влияет вращение Земли).
Второй выдающийся русский эмбриолог — академик А. О. Ковалевский, один из
основателей новой науки — сравнительной эмбриологии. Он установил общие законо-
мерности в развитии беспозвоночных и позвоночных организмов, т. е. доказал родство
всего животного мира. Высокую оценку работам Ковалевского дал Ч. Дарвин. В
области эмбриологии работал и И. И. Мечников, но главные его научные заслуги лежат
в сфере бактериологии и микробиологии. Мечников открыл фагоцитоз (1883) — нали-
чие в крови животных и человека особых клеток, фаго-
343
цитов, способных «пожирать» чужеродные клетки, попавшие в организм, и играющих
исключительно важную роль в защите организма от болезней.
Брат эмбриолога В. О. Ковалевский оставил заметный след в науке о вымерших животных
и растениях — палеонтологии, создал в ней новую отрасль — сравнительную
палеонтологию.
Практическая часть биологии, наука о сельском хозяйстве (кажется, она не имеет особого
названия) получила глубокое развитие в Германии (достаточно назвать основателя