граф А. А. Закревский пытался, минуя официальные ступени, выдать свою не раз-
веденную (и при живом муже) дочь за другого человека. Или еще пример с другим
графом, более молодым и менее именитым.
Граф Е. А. Салиас решил послать бедствующему Ивану Кельсиеву, своему товарищу по
Московскому университету, участнику студенческих волнений 1861 г., сосланному в г.
Верхотурье (Пермская губ.), некую сумму
75
денег и наивно полагал, что деньги вернее дойдут, если их послать через верхотурское
начальство: дескать, я был должен ссыльному Кельсиеву, прошу передать ему мой долг. И
вскоре он получил ответ от местного начальника, смысл которого следующий: «Вы, как
граф, по всей веро-ятрости, человек богатый, и не могли быть должны ссыльному
Кельсиеву. Какого характера и для какой цеди прислана вами сумма, — я отлично
понимаю. Вслед-сцзре чего позвольте вас поблагодарить за новый таран-тес, который я
себе купил» (Салиас, 1898, 502). Друзья графа советовали жаловаться, но другие и он сам
резонно решили: если даже с этого разбойника в чиновничьем мундире взыщут деньги,
все равно будет плохо, — ссыльному тогда житья не будет. Поэтому граф махнул рукой.
Покойный профессор Ленинградского университета Г, А. Бялый колоритно рассказывал,
как он в начале XX века, будучи гимназистом, читал русские народные сказки своему
деду, патриархальному и, кажется, неграмотному еврею. Судьба припекает сказочного
мужика, но он и не думает сопротивляться, а лишь фатально тянет: «Что-о же делать!»
Дед при этих словах вскакивает и начинает возмущаться: как что делать?! надо бороться!
— и т. д. Разница между русским и еврейским менталитетом...
Белинский, перечисляя в известном письме к Гоголю самые насущные социальные
проблемы России, говорил и р необходимости соблюдать хотя бы те законы, которые есть.
Он понимал, что законов явно недостаточно. Например, России явно не хватало законов,
охраняющих права личности. Возьмем, к примеру, авторское право. Оно очень слабо
охранялось законом. Никак не наказывался плагиат (увы, он до сих пор у нас
ненаказуем!). Да что там плагиат, даже просто пиратская перепечатка произведения
практически не подлежала судебному разбирательству, хотя в теории права автора
оберегались. Так, в Цензурном уставе 1828 г. существовал § 137, по которому сочинитель
или переводчик книги имел «исключительное право пользоваться всю жизнь свою
изданием и продажей
76
оной по своему усмотрению как имуществом благоприобретенным». Это — о книге. А
если речь о небольшом стихотворении или рассказе?
Пушкин несколько раз уязвлялся нахальным воровством и опубликованием без спроса его
произведений. Когда он вернулся в 1829 г. из Закавказья («Путешествие в Арзрум»), то
увидел в альманахе «Северная звезда», издававшемся враждебным пушкинскому кругу
литератором М. А. Бестужевым-Рюминым, шесть своих стихотворений, в том числе
ставшее потом знаменитым послание к Чаадаеву «Любви, надежды, тихой славы...».
Пушкин тут же сел сочинять протест, в котором с грустью утверждал: «Неуважение к
литературной собственности сделалось так у нас обыкновенно, что поступок г-на
Бестужева нимало не показался мне странным». И закончил Пушкин заметку угрозой: «...
при первом таковом же случае принужден буду прибегнуть к покровительству законов»
(Пушкин, VTI, 93). Но беда-то в том, что Пушкин не верил в результативность таких
законов. Видимо, поэтому он и прервал заметку, она осталась в черновике, никуда он ее
не отдал.
И подобное бесправие существовало на протяжении всего XIX века — тщательно
составленного закона об интеллектуальной и художественной собственности, о переводах,
о перепечатке, о плагиате — так в России и не появилось (только в 1911 г. было принято
подробное «Положение об авторском праве», которое, ясно, просуществовало всего шесть
лет). В 1869 г. И. С. Тургенев пообещал издателю журнала «Вестник Европы» М. М.
Стасюлевичу рассказ «Странная история», но уступил первородство немецким знакомым,