Иоганн Густав Дройзен. Историка

Подождите немного. Документ загружается.

ТОПИКА

§ 87 (44), 88, 89

Дать в «Историке» теорию художественной трактов

ки истории, исследование о художественном характере

историографии, как это сделал Гервинус,

никак не

входит в мои намерения, и я не знаю ничего более дале>

кого от них. Это было бы примерно так же, как если бы

логика вознамерилась поучать искусство, как писать

философские трактаты. И для нашей науки ничто не

сыграло бы более роковой роли, чем обыкновение ви>

деть в ней часть художественной литературы, а мери>

лом ее ценности считать одобрение так называемой об>

разованной публики. И все не прекращающиеся разго>

воры об объективности изложения и о том, что надо

предоставить слово самим фактам, что надо стремиться

к максимальной наглядности и живости изложения,

зашли так далеко, что публика уже не довольна, если

книга по истории не читается как роман.

Когда под историческим изложением всегда понима

ют одно только повествовательное, мне это кажется

сплошной рутиной. Многие результаты исторического

исследования никак не подходят для того, чтобы их из

лагали в этой популярнейшей форме. Один александ

рийский ученый, когда царь Птолемей VII

пожелал

выучить математику за короткое время, ответил ему:

«К наукам нет царского пути». Но нет и народного

пути к наукам, широкой столбовой дороги для всякого

человека из народа. Любая наука по своей природе эзо

терична и должна оставаться таковой. Ибо лучшая

394

часть всякого научного познания есть сам труд позна

ния.

Разумеется, есть не один способ излагать получен

ные путем исторического исследования результаты.

Разные манеры изложения вытекают из следующих со

ображений.

Результат нашего исторического исследования есть,

как мы видели, не восстановление прошлого, а нечто,

элементы которого, какими бы латентными и скрыты

ми они ни были, находятся в нашем настоящем. Иссле

дуя, раскрывая и объясняя те или иные вещи в нашем

настоящем, мы развиваем скрытые богатства нашего

настоящего и показываем, насколько в нем больше ин

тересного, чем то, что лежит на поверхности. Изучение

этих вещей, как мы видели, исследовательского харак>

тера. Итак, исследование всегда и то и другое одновре>

менно: и обогащение настоящего, и открытие, и объяс>

нение прошлых времен.

Исследователь, излагая полученные им результаты,

может занять ту или иную точку зрения: либо ту, что он

мысленно, в представлении, насколько возможно, вос>

крешает вещи, которые некогда были, но минули, либо

он глубже развивает и обосновывает настоящее, его соз>

нание и его содержание. Таким образом мы получаем

различные формы изложения.

Самая естественная форма заключается в том, что ис

следователь, копая глубоко и все глубже, находит та

кие>то и такие>то скрытые сокровища. Такое изложе

ние исследования создает впечатление, как будто глав

ное для него не найденное, а сам процесс нахождения.

Здесь интерес изложения направлен только на то осо

бое, что я, исследуя, искал и нашел. Здесь важно соста

вить описание или, скорее, изложить проведенное ра

зыскание так, чтобы результатом оказалось именно это

особое, ответ на этот вопрос, причина действий, цель

поступка и т. д. Следовательно, это изложение есть ми

месис наших поисков и нахождения.

Понятно, что такая форма, которая представляет

лишь исследование, имеет нечто узко очерченное, мик

395

рологическое, даже что>то идущее более или менее от

широкого контекста вещей и событий, высказывает,

скорее, представление о нашей работе с вещами, чем о

самих вещах. Поэтому нужна такая форма, в которой,

наоборот, наш труд предельно отступает на задний

план, а вещи, так сказать, получают слово. Это повест

вовательная форма.

Эта форма — как бы зеркальное отражение той, ис

следовательской. Она представляет результат исследо

вания не как поиск и нахождение, а как процесс, мо

менты которого определились сами собой, своим видом,

своей природой. И как нам разнообразие происшедших

событий, по свойству, присущему человеку, является в

форме становления, так и она выстраивает полученные

в результате исследования представления в цепочку

так, как соответствующие моменты следовали друг за

другом или обусловливали друг друга в действительно>

сти, если ее воспринимать как становление. Такая фор>

ма, рассказывая так, показывает, как этот вид и приро>

да процесса постепенно становились и продолжали дви>

гаться. Следовательно, она дает мимесис становления.

Хотя все>таки в эту манеру изложения привнесены

кое>какие побочные мысли, тенденции и т. д., она не

нуждается в них, а признает, что передает ход вещей та>

ким, каковым он был в действительности, и делает это

ради вещи, ради истины.

Но не стоит порицать эти побочные цели сами по

себе; они появляются только тогда, когда отрицают

себя. Напротив, наивысший интерес представляет то,

что дело поняли, истину узнали, и то, что в тщательном

исследовании познано, как истина признана таковою, и

становится общим убеждением. То, что было, нам инте

ресно не потому, что оно было, а потому, что оно еще в

некотором смысле есть, еще действует, поскольку оно

взаимосвязано с вещами, которые мы называем истори

ческий, т. е. нравственный мир, нравственный космос.

То, что мы знаем этот великий космос и нас в нем, со

ставляет нашу духовную жизнь и наше образование; и

мы можем его знать и иметь в нас, только здесь, в на

396

стоящем, в эпитоме мыслей, которые являются его со

держанием и его истиной.

Таким образом, мы получаем третью форму изложе

ния, которую мы называем назидательной, дидактиче

ской.

Так мы видим, здесь мы получаем принципиальную

точку зрения, чтобы употребить все имеющееся в про

шлом для объяснения нашего настоящего и для его более

глубокого понимания. Мы будем излагать это настоящее

по его идейному содержанию, его истине, и подходящая

для этого форма есть та, что мы указываем становление

этого настоящего и его идейного содержания.

Но в массе ставшего и теперь сущего есть непрерыв

ное движение, которое всегда может пойти в ту или

иную сторону. История еще позавчера и вчера работала

и сегодня работает среди этой неистовой борьбы и

столкновения тысяч интересов и страстей. Но история

дает нам уверенность, что то, что работает и определяет

труд человека и властвует над ним, суть идеи, те же са>

мые великие идеи нравственного мира,— сегодня, как

и всегда,— все действуют одновременно, постоянно

обусловливая друг друга.

Кто хотел бы судить, исходя из момента «Здесь и Те>

перь» вещей, и принимать решения, тот очень скоро бы

понял, как неглубоко он судит, какие поверхностные

решения принимает на основании мгновенных импуль

сов, не связывая все в один контекст. Глубоко мысля

щий человек почувствует потребность понять себя не

только в общем контексте, но и во всяком важном мо

менте и непрерывности событий. Он употребит знание

прошлого, чтобы уяснить себе этот момент настоящего

и по его обусловленности, каковую он имеет в предше

ствующем, сделает основательно и уверенно выбор, ко

торый требует от него решения.

Так, прилагая результаты исторического исследова

ния к данному случаю, изложение как бы поворачивает

назад. Ибо исходя из момента «Здесь и Теперь» и полу

ченных в нем материалов, чтобы уяснить прошлое и за

ставить его вновь вспыхивать язычками пламени, оно

397

собирает эти отблески и сияния, чтобы увидеть или по

казать настоящее при более ярком и пронизывающем

освещении, объяснить исследуемое сущее его историей

и продемонстрировать его во всем его значении. Эту

форму изложения мы можем назвать дискуссионной.

Без труда можно понять, что в этих четырех формах

исчерпываются все возможности исторического изло

жения, но тем самым для различных задач историче

ского исследования даны необходимые формы. Нельзя

сказать, что та или иная форма есть лучшая, а только в

зависимости от задачи и цели какая>либо из них оказы

вается наиболее пригодной, даже незаменимой. Не все

гда избранная форма будет достаточной, часто неяс

ность и безвкусица порождают неподходящие и неле

пые комбинации, но о них позднее.

а) Исследовательское изложение

§ 90 (45)

Исследовательскую форму не принято причислять к

сфере исторических манер описания, поскольку при

слове «описание» всплывает в памяти идея искусства и

художественных правил.

Я не говорю, что при исследовательском изложении

не может быть речи об искусстве и художественных

правилах, хотя они и не совсем привычного вида; чтобы

оценить их, требуется более тонкое чувство стиля. Чте

ние исследования Лессинга — большое наслаждение

для того, кто умеет оценить логику и стиль.

Подобные исследования стали появляться вначале в

эпоху классического образования и высокого развития

литературы, собственно говоря, со времени Аристоте

ля, и они продолжались в форме !por¹mata, quaestio

nes, вплоть до периода Императоров, хотя все более вы

рождаясь в философские забавы, например император

Тиберий, по Светонию, давал своим ученым задания ис

следовать, какое имя носил Ахилл среди девушек ост

рова Скирос, какую песнь пели Сирены Одиссею. Затем

398

способность к написанию исторических исследований

уснула, проспав глубоким сном тысячу лет. Лишь в ве

ликих церковных дискуссиях XV в. вновь научились

проводить изыскания, только благодаря критике вновь

появилось историческое исследование, ибо теолого>дог

матические, а также юридические и публицистические

исследования были уже давно. Историческое исследо

вание со времени Реформации, быстро шагая вперед и

набирая силы, смело выступило в XVIII в., достаточно

напомнить здесь о Бентли, Лессинге, Ф. А. Вольфе.

Исследовательская форма изложения незаменима

всегда там, где недостаточность или неясность имеюще

гося у нас исторического материала не позволяет нам,

просто нанизывая одну исследуемую деталь за другой,

установить связь и значение того, что подлежит иссле>

дованию, подтвердить простой очевидностью представ>

ление и идею, которые>то нам и важны.

Ибо чтобы это представление, эта идея были подтвер>

ждены простой очевидностью, необходимы непрерыв>

ность и прозрачность свидетельствующего о них мате>

риала, который позволяет изложить идею в данных

формах проявления на основе ряда моментов развития,

в которых она нашла свое выражение.

Там же, где материал скуден, ненадежен, запутан,

дело заключается прежде всего в том, чтобы восстано>

вить прозрачность материала. И естественно, что как

только ясность будет восстановлена, в ней тотчас про

явятся значимость и непрерывность заключенной в ней

идеи.

Ни одному разумному человеку не придет в голову

излагать в виде простого повествования досолонову

конституцию Афин, царский период Рима, бенифици

альную систему империи франков: в нашем скудном и

противоречивом материале касательно этих тем отсут

ствует очевидность и непрерывность, чтобы их просто

рассказывать. Но исследовательское изложение, объяс

няя дошедшие до нас подробности и, насколько воз

можно, интерпретируя, доводя до максимальной оче

видности отдельные, случайно еще доказуемые момен

399

ты, по мере того как оно достигает этого, вызывает к

жизни представление и идею, в которых эти подробно

сти как таковые объясняют и подтверждают себя как

логически связанные между собой. Казалось бы, обра

щенное только на проверку верности исследователь

ское изложение позволит, чтобы в голове у читателя

сложилась бы картина истинного развития. Когда

Я. Гримм исследовал историю немецкого языка, то он

правильно поступил, что не сделал глупой попытки рас

сказывать ее; но его исследование таково, что разумный

читатель ясно и достоверно видит только идейное содер

жание его результатов, историческую непрерывность

языкового развития.

Итак, стиль исследовательского изложения вытека

ет сам собой из вышесказанного.

Прежде всего не следует думать, что эта манера на>

много проще, намного легче и удобнее, чем, например,

повествовательная. Напротив, она требует большей со>

средоточенности и отчетливости мысли. Ибо она не хо>

чет быть наглядной, как повествовательная, а хочет

убеждать; она не хочет будоражить фантазию, а хочет

удовлетворять рассудок. И весьма заблуждаются те,

кто думает, что при исследовательском изложении

можно все пустить на самотек, что здесь у них преиму>

щество бесформенности. Наоборот, его преимущест>

во — быть элегантным. Это не значит быть манерным и

жеманным, а, как говорят математики, значит точ

ность, краткость и законченность доказательства.

Что в исследовательском изложении важно именно

это, вытекает из самой природы данной формы изложе

ния.

Ибо — и это главное — исследовательское изложение

есть не само исследование. Напротив, оно делает вид,

как будто найденное в действительном исследовании

еще предстоит искать и найти. Заставляя читателя как

бы вместе искать и находить, оно убеждает его.

Ибо демонстрировать множество ошибок, неудач и

иллюзий, которыми обременено любое настоящее ис

следование, у исследователя нет никакого повода. В из

400

ложение включают только то, что во время исследова

ния оказалось ведущим дальше и к цели. Поскольку ре

зультат исследования имеют прежде, чем приступят к

изложению, то должны упорядочить последователь

ность комбинаций и выводов так, чтобы читателю они

показались достовернее всего и подготовили его к ре

зультату. Элегантность исследования состоит в том,

чтобы избавить изложение от всего того, что на этом

пути не ведет к результату, и проследить тщательно и

строго этот путь от начала и до цели.

Следовательно, в этой форме изложения два момента

являются нормативными: цель и путь к цели. И отсюда

вытекают, думается мне, возможные здесь формы тако

го изложения.

Вероятно, в редчайших случаях в ходе действитель>

ного исследования уже точно предугадали результат, к

которому должны были прийти. Хотя приблизительно

видели цель, однако исследование показало, что пола>

гали ее слишком близкой, что не распознали ее во всем

ее значении. Ее значение росло и развивалось лишь пу>

тем критики и интерпретации действительного разы>

скания. Теперь только, после того как достигли цели и

имеют перед собой весь результат, можно приступить к

тому, чтобы излагать его в форме исследования.

При этом можно поступать так, что создается впечат>

ление либо поиска, либо нахождения, т. е. либо исходят

из вопроса, на который хотят ответить, из дилеммы, ко

торую хотят решить, или исходят из данностей, из кри

тики и интерпретации которых получаются результа

ты как бы сами собой, без поиска.

Именно эти две формы встречаются во всяком кри

минальном процессе. Следователь, если дело идет об

убийстве, имеет такие данные: труп убитого, кровавый

след, ведущий к деревне, брошенный на дороге окро

вавленный топор с такими>то и такими знаками на ру

коятке и т. д. Следователь обобщает эти данные, обстоя

тельства дела, интерпретирует их: убийца напал на

убитого с этой стороны, нанеся ему удар, а затем побе

жал к деревне. Продолжая разыскание в деревне, он на

401

ходит в одном доме новые улики: здесь нет топора, хо

зяина всю ночь не было дома, он вернулся домой возбу

жденный и т. д. Постепенно у следователя складывает

ся система логических связей, которая дает определен

ный и полный ответ на вопрос, с которого началось рас

следование. Из так называемой объективной стороны

состава преступления, т. е. из еще имеющихся налицо

остатков происшествия, и исходя из первых показа

ний, т. е. мнений из первых, вторых, третьих рук след

ствие получило и составило так называемое субъектив

ное представление состава преступления, т. е. что убий

ца совершил и чего он хотел. Если следователь состав

ляет заключение для суда, то он, исходя из первых по

казаний и первого осмотра, напишет свой доклад так,

что слушатель или читатель воспримет результат как

совершенно достоверный. Следовательно, в этом случае

исходили из факта, что был обнаружен труп, что позво>

ляет сделать вывод об убийстве; поэтому продолжили

поиск, чтобы установить, при каких обстоятельствах

было совершено убийство, кто его совершил.

Совсем другого рода будет изложение того же самого

убийства со стороны прокурора>обвинителя и адвока>

та>защитника. В нем речь пойдет не о реконструкции

происшествия из всех данных фактов, а о вопросе, явля>

ется ли обвиняемый в убийстве виновным; т. е. можно ли

доказать субъективную сторону состава преступления,

представленную обвинением, на основе объективной

стороны? Исходя из этого вопроса, сначала разлагают

его на элементы, приводят улики, показания свидетелей

в соответствующих инстанциях, таким образом шаг за

шагом продвигаются вперед, пока, наконец, нельзя бу

дет сделать заключение: обвиняемый совершил убийст

во. В этом случае не находят, а ищут; идут не от трупа и

кровавых следов, т. е. от фактов к их связям и поводам, а

пытаются прийти от улик и свидетельств, от фактично

стей к центру, к виновнику убийства и его обвинению.

Именно в рамках этих двух схем движется наша нау

ка, излагая свои исследования. Я приведу по примеру

на каждую схему.

402

Бёкк, работая над вторым изданием своей книги о го

сударственном бюджете, где он исследовал более по

дробно проблему аттических денег и пробы аттических

монет, пришел в результате своих весьма пространных

изысканий к выводу, что не только проба и монеты, но и

вообще система мер и весов — и не только афинян, но и

всех греков и римлян впридачу, вообще всей антично

сти — происходит из Вавилона. Чтобы описать свои ре

зультаты, он выбрал исследовательское изложение, а

именно описание первой схемы: он установил такой>то

факт, такую>то аналогию и различия между пробами

монет аттических, эгинских, эвбейских и т. д.; он искал

другие признаки, другие аналогии и различия; все

шире становился круг его материалов; и, наконец, они

дали результат, что все эти определения меры и веса яв>

ляются лишь различными вариантами вавилонской

шестидесятичной системы. И тем самым были объясне>

ны и стали понятными все отдельные, частично очень

заметные явления в метрологических системах Древне>

го мира.

По противоположному пути пошел Ваттенбах в сво>

ем исследовании о так называемых привилегиях,

privilegium minus

и majus,

по которым эрцгерцогству

Австрия были пожалованы императором Фридрихом

Барбароссой

такие>то и такие привилегии, оно было

освобождено от податей в пользу императора и импер

ской власти. В течение столетий эти привилегии имели

практическое значение и обосновали в правовом плане

неслыханное положение австрийских земель в импе

рии и по отношению империи. Впервые в 1785 г. в Сою

зе немецких князей

был сделан запрос об исследова

нии подлинности этих привилегий, но он не прошел.

Такое исследование провел Ваттенбах, в результате ко

торого установил несомненную подложность привиле

гии majus. Поскольку он хотел представить ученой пуб

лике убедительно этот результат, то он выбрал форму

изложения прокурора, государственного обвинителя,

доказывая как бы субъективную сторону состава пре

ступления фальсификации: такую привилегию не мог

403