Если бы Бокль действительно хотел зажечь свечу
нам, бредущим в потемках истории, то он прежде всего
должен был бы разъяснить себе и нам, как и по какому
праву можно было бы зафиксировать то название «ис
>
тория» для определенного рода явлений, как и назва
>
ние «природа» для другого ряда; он должен был бы по
>
казать, что это значит, что странный эпитоматор, чело
>
веческий мыслящий дух, обобщает явления по
пространству как природу, явления по времени как ис
>
торию, не потому, что они сами по себе и объективно та
>
ковы и так различаются, а потому, чтобы их постичь и
понять; он тогда бы узнал, каков материал, с которым
может иметь дело и работать «наука история». Если бы
он понимал, что значит быть эмпириком, он не мог бы
оставить без обсуждения вопрос, каким образом эти ма>
териалы исторического исследования имеются у нас в
наличии сейчас и готовы для чувственного восприятия,
как того требует сущность всякого эмпиризма. Конеч>
но, он тогда должен был бы познать, что не былые вре>
мена, не необозримая путаница «фактов», которая их
наполняла, является для нас материалом исследова>
ния, что, напротив, эти факты навсегда минули вместе
с тем моментом, которому они принадлежали, что мы
по образу, свойственному человеку, имеем только на>
стоящее, «здесь и теперь», разумеется, стремясь и буду>
чи способными безмерно развивать эту эфемерную точ
>
ку, изучая, познавая ее, желая, чтобы среди своеобраз
>
ных процессов в сфере духа одним из самых
удивительных был тот, который позволяет нам воскре
>
сить навсегда минувшие настоящие времена, которые
позади нас, мысленно их представить, т. е. по свойству,
присущему человеку, увековечить их.
Бокль должен был бы подвести нас еще ко второму
ряду соображений, если бы он хотел поднять нас и себя
над бездумным употреблением слова «история», над
антиципациями, которые, происходя из него, замутня
>
ют взор. Бокль показывает нам, походя намекая, что
история имеет дело с «действиями людей», что она свя
>
зана с «неутолимой жаждой знаний, охватившей на
>
534