Маковецкий Е.А. Подобие и подражание в средневековой культуре

Подождите немного. Документ загружается.

ПОДОБИЕ И ПОДРАЖАНИЕ В СРЕДНЕВЕКОВОЙ КУЛЬТУРЕ

красоты возбуждает интерес к ней разума: «наш разумный

дух волнуется восхищением, его силы пробуждаются и он

в разумном порыве устремляется к прекрасному, едва при-

коснувшись к нему чувством, как человек, ощутивший

кончиком языка сладкое, движим желанием напитаться

им»

320

В кратком тексте проповеди Кузанский опускает по-

дробности рационального познания и останавливается

лишь на способности суждения о прекрасном. Однако

представляя эту способность, он блестяще реализует свой

главный гносеологический принцип, резко меняющий

представление о порядке и условиях познания красоты.

Процитируем полностью этот важный фрагмент: «Опять-

таки у всех живущих разумом существ мы находим

способность суждения о прекрасном. Люди говорят: пре-

красна эта вот округлая фигура, прекрасна эта роза, пре-

красен тот кипарис, прекрасен этот вот напев. Ясно, что

если бы судья, которым тут является ум, не имел в себе

идеи прекрасного, свернуто содержащей всякую чув-

ственную красоту, он не мог бы судить о прекрасных ве-

щах, утверждая, что это вот прекрасно, а то — прекрас-

нее. Таким образом, ум есть некая универсальная красо-

та или идея идей, тогда как отдельные идеи или виды —

это по-разному определенные красоты. Как огонь сверты-

вает в себе форму и идею всего теплого, так ум есть сила,

способная свертывать все умопостигаемые идеи. Ведь ум-

ная природа, будучи первым излучением прекрасного, по-

скольку она есть образ Бога, а он — сама красота, изнача-

ла свертывает в себе все природные красоты, развертываю-

щиеся своими идеями и видами во вселенной»

321

Из этого чрезвычайно информативного фрагмента

320

Там же. С. 119.

220

ПОДОБИЕ И ПОДРАЖАНИЕ В СРЕДНЕВЕКОВОЙ КУЛЬТУРЕ

можно извлечь много важных выводов, но мы ограничимся

лишь указанием на прямую аналогию между умом Бога и

умом человека, которая собственно и делает Кузанского

родоначальником нового антропоцентрического мышле-

ния, утверждающего уже не богопротивную, а богоподобн-

ую природу человека. Ум человека, как и ум Бога, содер-

жат в себе идею прекрасного, свёртывающую все чувствен-

ные красоты. Это означает, что познание красоты начина-

ется не с её чувственного восприятия, а с обнаружения в

себе идеи прекрасного. Здесь следует вспомнить то, что

Кузанский сказал о Боге – он сначала познаёт свою разум-

ную природу, а затем на всё взирает умным видением. Точ-

но так и человек: он сначала находит в себе идею красоты

и только затем видит вещи прекрасными. Если бы идея

прекрасного осталась необнаруженной, человек вос-

принимал бы вещи большими или малыми, тёмными или

светлыми, но никак не красивыми.

Правда, обнаружить в себе идею и познать её рацио-

нально суть не одно и то же. Благодаря первому мы полу-

чаем общее представление о том, что такое красота и об-

ретаем в связи с этим определённый аспект чувственного

восприятия, но это не означает, что мы готовы дать ра-

циональное определение красоты, ответить на вопрос, в

чём заключается её сущность? Поэтому прав Кузанский,

когда говорит, что от познания акцидентальной (внешней)

красоты мы переходим к познанию красоты субстанциаль-

ной формы, то есть к постижению её идеи. Таким образом

познание красоты движется по кругу: от идеи красоты к её

чувственному познанию, а от него – вновь к идее.

Представлять процесс познания по схеме «от идеи к

321

Там же.

221

ПОДОБИЕ И ПОДРАЖАНИЕ В СРЕДНЕВЕКОВОЙ КУЛЬТУРЕ

идее» - верно, но в этом ещё нет окончательной истины.

Истина заключается в том, что познание движется от ума

к уму. Чтобы прояснить это различие и подчеркнуть его

важность, необходимо сделать одно уточнение. В своих

философских трактатах Кузанский относит красоту не к

идеям, а к универсалиям. Универсалии тоже идеальны и в

этом смысле их можно называть идеями. Однако при более

тонком подходе между идеями обнаруживается опре-

делённая иерархия.

Самый низший уровень – это идеи, которые являются

идеальными прообразами вещей, то есть выражают их

неискажённую материей истину. К примеру: «Круг в уме

есть первообраз и мера истины для круга, начерченного на

земле»

322

. В этом случае идея свёрнуто содержит в себе

все вещи данного вида.

Второй уровень идей – это категории. Кузанский

обычно насчитывает их десять: пространство, время, дви-

жение, качество и всё то, что перечислено у Аристотеля.

Категории – универсальные формы телесного бытия. Это

означает, что всё существующее в качестве тела обладает

пространственной протяжённостью, длится во времени,

имеет качественную и количественную определённость,

изменяется, перемещается в пространстве и т.д. Относясь

к материальному бытию, категории свёрнуто содержат в

себе все идеи материальных тел.

Третий уровень идей – это универсалии. Они связаны

с не-категориальным способом видения бытия, который

Кузанский называет созерцанием. Посредством созер-

цания постигается единство мира – предмет пристрастно-

го интереса всех философов. Однако для того, чтобы до-

стигнуть созерцания единства, то есть понять мир вне его

322

Кузанский Н. Книги простеца. // Указ. соч. Т. 1. С. 412.

222

ПОДОБИЕ И ПОДРАЖАНИЕ В СРЕДНЕВЕКОВОЙ КУЛЬТУРЕ

множественности, изменчивости и различий, интеллект

должен преодолеть категориальную оболочку мысли. В

первую очередь это относится к категориям пространства

и времени, после устранения которых сами собой отпада-

ют и другие. В трактате «О Богосыновстве» Кузанский пи-

шет об интеллекте: «временные вещи мира он видит не

временно в неустойчивой последовательности, а в недели-

мом настоящем». «Точно так же количественные вещи он

видит не в протяженной делимой телесности, а в недели-

мой точке, интеллектуальной свернутости всякого протя-

женного количества. Различия вещей он тоже видит не в

численном разнообразии, а в простейшей единице, интел-

лектуальной свернутости любого числа»

323

. Таким образом

весь чувственный мир созерцается интеллектом не в чув-

ственном, а «в более истинном, интеллектуальном

модусе».

Кузанский пишет, что мудрецы, философы и бого-

словы издавна стремились постигнуть единство мира, и

когда им это удавалось, они по-разному его именовали:

благо, бытие, истина, сила и так далее. Это и есть универ-

сальные понятия. Красота – одно из них. То обстоя-

тельство, что универсальных понятий некоторое множе-

ство, не должно смущать: все они на свой особый лад вы-

ражают простое единство мира. Каждое из них подчиняет-

ся одной и той же формуле единства “все есть одно и одно

есть все”, например, “все есть истина и истина есть все”,

“все есть благо и благо есть все”. Точно так же и красота -

“все есть красота и красота есть все”.

Универсальные понятия свёртывают в себе все кате-

гории, которые со своей стороны являются их развёртыва-

ниями. Здесь действует та же логика, согласно которой

323

Кузанский Н. О Богосыновстве. Т. 1 С. 320.

223

ПОДОБИЕ И ПОДРАЖАНИЕ В СРЕДНЕВЕКОВОЙ КУЛЬТУРЕ

движение понимается как развёртывание покоя, время –

как развёртывание вечности, пространство - точки и т.д.

Свёртывая в себе категории, универсалии опосредованно

содержат идеи вещей и таким образом представляют весь

универсум идей, кроме одной. Это идея Я - Я мыслящего,

или Ума.

Множественность универсалий по-разному выражаю-

щих простое единство мира, постоянно подталкивает че-

ловека найти единое выражение единства, подталкивает до

тех пор, пока он не находит искомое в себе самом. Об-

ращаясь к себе, ум обнаруживает себя абсолютно простой

субстанцией, для которой “быть” означает “быть просто

собой”. Единство мыслящего Я неизбывно: Я не множится,

не делится, не состоит “из”. Сохраняя численное единство

и единство во времени, Я существует вне пространства и

времени. Своей простотой, единством и идеальным спосо-

бом бытия ум ничем не отличается от универсальных по-

нятий, а значит, как и они, служит абсолютно простой мо-

делью мира. Однако самой способностью мыслить, то есть

из самого себя производить понятия (в том числе и уни-

версальные) ум выходит за пределы универсалий и возвы-

шается над ними. Между умом и универсалиями Кузан-

ский проводит чёткую грань: универсалии – это «свёрты-

вание» всех идеальных понятий, а ум – это «свёртывание

свёртываний».

Когда ум осознает себя в этом статусе, он начинает

понимать, что создавал универсальные понятия, уподоб-

ляя их самому себе (своей простоте), а через них по свое-

му образу и подобию идеально творил для себя весь мир,

вплоть до чувственных образов вещей. «Виртуально ум со-

стоит из способности мышления, рассуждения, воображе-

ния и ощущения, так что и сам он в качестве целого назы-

224

ПОДОБИЕ И ПОДРАЖАНИЕ В СРЕДНЕВЕКОВОЙ КУЛЬТУРЕ

вается силой мышления, силой рассуждения, силой вооб-

ражения и силой ощущения»

324

. Расставляя последние ак-

центы, Кузанский формулирует очень важное положение:

ум есть первообраз для всего сотворённого им в познании

мира, но по отношению к Богу он только образ. «Ибо как

Бог есть свертывание свертываний, так ум, являющийся

образом божиим, есть образ свертывания свертывании»

325

Процесс человеческого познания – это круг, в кото-

ром одновременно совершаются два движения: нисхожде-

ние ума по степеням единства от высшего (которое есть он

сам) до самого низшего (единства чувственно воспринима-

емой вещи) и восхождение чувств от многообразия неупо-

рядоченных ощущений к высшему интеллектуальному

единству. Две точки противостояния - ум (абсолютное

единство) и ощущения (абсолютная множественность) -

движутся навстречу друг другу.

Точно так же и в круге универсума есть две точки

противостояния: Бог и материя, абсолютная форма и аб-

солютная бесформенность, от которых исходят потоки

нисхождения и восхождения. Бог отсылает свою красоту

материи, а она, принимая её, преображается в прекрасный

космос. По ступеням совершенства природных творений

материя поднимается к Богу. Её самое совершенное

произведение - человек – продолжает это восхождение, но

уже не силой материи, а силой ума, и первое, что он делает

на этом пути, - познаёт истину. Что же дальше? Не закон-

чен ли путь? Нет, не закончен.

Восходя к Богу, человек повторяет путь Бога; и если

божественная красота сначала обрела форму истины, а за-

тем добра, то таков же путь человека, который сначала

324

Кузанский Н. Книги простеца. С. 432.

325

Там же. С. 398.

225

ПОДОБИЕ И ПОДРАЖАНИЕ В СРЕДНЕВЕКОВОЙ КУЛЬТУРЕ

теоретическим умом познаёт истину красоты, а затем

практическим умом постигает красоту добра. Вспоминая и

комментируя слова Дионисия, Кузанский пишет: «Он рас-

суждает о том, что существуют некие исхождения Бога в

творение … Первое исхождение, совершаясь в небесном

уме, соответствует постижению истины. Эта истина потом

теплеет и воспринимается в виде добра, после чего пробу-

ждается влечение к ней. В самом деле, движению желания

обязательно предшествует двоякое постижение: одно —

отвлеченное понимание теоретическим разумом самой по

себе истины, а второе — понимание практическим разу-

мом распространения истины в виде добра; только после

этого возникает порыв влечения к добру»

326

Наша забота, говорит Кузанский, должна состоять в

том, чтобы от красоты чувственных вещей восходить к

красоте нашего ума, охватывающей все чувственные кра-

соты, а от красоты познающего ума подниматься к красоте

добродетели: «Добродетель несет в себе ясность, в силу

которой она прекрасна, даже если никем не признана, по-

тому что и тогда способна восприниматься как что-то бле-

стящее»

327

Хочется подчеркнуть, что для Кузанского важно не

просто влечение к добру (что уже неплохо!), а упоение,

восхищение его красотой. Многие люди чтят добро, пото-

му что убеждены в его практической полезности. Они ис-

кренне полагают, что в отношениях с другими людьми до-

бро приносит гораздо больше пользы, чем зло (хитрость,

обман, стяжательство). Но лишь немногие видят красоту

добра и любят добро за его красоту. Любовь же – главное:

326

Кузанский Н. Вся ты прекрасна возлюбленная моя. С.

116-117.

327

Там же. С. 117.

226

ПОДОБИЕ И ПОДРАЖАНИЕ В СРЕДНЕВЕКОВОЙ КУЛЬТУРЕ

«Любовь есть последняя цель красоты; красота хочет

быть любима. Бог есть сама красота, поэтому он хочет

быть любим»

328

Любовь генетически зависит от красоты, потому что

рождается не от соображений полезности и выгоды (даже

если они носят вполне достойный характер), но только от

восхищения красотой. Можно восхищаться красотой тела,

но умный дух «охотится за красотами добродетелей» и

украшает ими свою природную красоту. Кто любил, тот

знает великую силу любви, – «любовь изменяет любящего

по образу возлюбленного», и если человек возлюбит красо-

ту добра, то увидит грехи свои скопищем отвратительных

безобразий, от которых во что бы то ни стало постарается

очиститься.

Возлюбив красоту, мы любим Бога. Красота – это са-

мый верный путь, ведущий к Богу. По этому пути уже

идут те, кто видит красоту окружающего мира. Дальше их

продвинулся те, кому открылась красота истины, но ближе

всех подходят к Богу возлюбившие красоту добра. Таким

образом совершается последний этап в круговом движе-

нии красоты – возвращение к первоначальной красоте

Бога. Замкнуть этот круг удаётся только той душе, кото-

рая полностью очистилась от всего безобразного и к кото-

рой Кузанский относит первоначальные слова своей про-

поведи «Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет

на тебе». «Поистине душа, которая настолько любит кра-

соту, что всю себя отдает красоте, так что в ней не найти

темного пятна, — такая душа как возлюбленная приходит

в объятия первой красоты»

329

Так, совершив свой собственный круг, заканчивается

328

Там же. С. 121.

329

Там же. С. 122.

227

ПОДОБИЕ И ПОДРАЖАНИЕ В СРЕДНЕВЕКОВОЙ КУЛЬТУРЕ

проповедь Кузанского, заканчивается так же, как и на-

чиналась – темой священной песни любви «Вся ты пре-

красна, возлюбленная моя…».

228

М.В. Маковецкая

Подражание и подобие в основании античной и

христианской теории музыкального этоса

Когда мы сегодня говорим о родстве музыки и души,

мы имеем в виду непосредственность и неуправляемость

нашей эмоциональной реакции, которая рождается как бы

помимо нашей воли. И тем не менее мы не можем сводить

эту реакцию к чистой физиологии (иначе действие музыки

приравнивалось бы к действию наркотика или состоянию

опьянения). Сфера музыкального воздействия находится

где-то между физиологическим и психологическим, между

сознательным и бессознательным, и не сводится ни к тому,

ни к другому. И когда мы отчаиваемся найти ей место, мы

говорим о родстве музыки и души. Мы склонны суб-

стантивировать музыку, представляя ее чем-то живым,

имеющим общую природу с нашей душой. Она становится

для нас неким воплощенным подобием душевной жизни.

На чем основывается это подобие; в чем состоит это

родство?

Музыка «волнует» как волнует нас некая ситуация, в

которую мы оказываемся вовлечены, музыка делает нас

как бы участниками некоего эмоционально напряженного

действия. Но для нас эти эмоции оказываются трудно

определимы (или вовсе не определимы) вербально, и уж

тем более мы не склонны придавать им какую-либо этиче-

скую окраску. Хотя в основу того, как мы слушаем музы-

ку сейчас, и входят все музыкально-эстетические теории

прошлого, но тенденция к моральному истолкованию му-

зыкального значения теперь отнюдь не является превали-

рующей. И конечно, так было не всегда. В античности и в