Николаев П.А. (ред.), Эсалнек А.Я. Хрестоматия по введению в литературоведение

Подождите немного. Документ загружается.

деление красная может восприниматься по-разному. Если речь идет о

каком-нибудь руководстве по садоводству, то там красная роза будет

логическим определением, отличающим красную розу от чайной розы,

от белой розы и т. д. Но в стихотворении, где между прочим упомина-

ется красная роза, слово красная не будет иметь функции отличе-

ния; здесь имеется в виду самая обыкновенная роза, а прилагательное

красная прибавляется для того, чтобы создать зрительное красочное

впечатление, чтобы вместо скупого слова роза дать сочетание, эмо-

ционально окрашенное.

Явление эпитета, потребность в таком подчеркивании отдельного

признака не с целью различения, а с целью придачи слову особой сти-

листической окраски, — это явление свойственно всем литературам,

всем временам и всем народам.

<...>

Л.И. Тимофеев

ОСНОВЫ ТЕОРИИ ЛИТЕРАТУРЫ

<...>

Таким образом, троп представляет собой употребление слова в

переносном значении, т. е. выделение вторичных его признаков для

характеристики какого-либо явления. При этом слово, признак кото-

рого переносится на другое слово, теряет свое самостоятельное зна-

чение, интересует нас лишь своей вторичной чертой, как бы подчиня-

ется тому слову, на которое переносится.

Троп есть сочетание слов, образующее новое значение благодаря

перенесению одного из вторичных признаков слова на другое слово.

Таким образом, троп имеет прежде всего познавательное значение,

помогая понять новые попадающие в поле зрения человека явления.

Без тропов наш язык был бы гораздо беднее, так как слово употребля-

лось бы только в одном главном своем значении, тогда как благодаря

тропам мы можем употреблять слово в целом ряде значений. В слова-

рях русского языка более двухсот тысяч слов. Легко представить себе,

как обогатится язык новыми значениями, если хотя бы часть слов даст

два-три переносных значения. В языке Пушкина — 21 ООО слов, но

это число надо было бы значительно увеличить, если бы наряду с пря-

мыми значениями слов можно было учесть и их вторичные значения.

Язык все время создает тропы. В сущности всякое новое слово в мо-

мент его создания всегда является тропом, выделяющим ту сторону

объекта, которая казалась наиболее характерной.

271

Язык наш вообще насыщен тропами. Говоря опешить или оше-

ломить, мы

не

думаем о том состоянии, которое когда-то было дейст-

вительно присуще человеку, оказавшемуся в трудном положении

из-за того, что он потерял коня или получил удар по шлему; слово раз-

лука не связано у нас с представлением о двух разошедшихся в проти-

воположные стороны концах лука; слово лукавый не вызывает у нас

представления о кривизне (лука); мы говорим, что из ружья стреляют,

хотя ружье как раз и вытеснило лук и стрелы, которыми действитель-

но можно было стрелять; мы говорим, что солнце садится, и т. д. Все

это слова, которые, опираясь на старые слова

понятия, применялись

к новым явлениям и помогали их усвоению.

Познавательное значение тропов, выделение в явлениях новых их

свойств путем сопоставления их с другими, получает особенное значе-

ние именно в литературе. Сами по себе тропы — явление языка и мо-

гут быть встречены

любой области языковой деятельности, но имен-

но в литературе они в особенности существенны, так как становятся

чрезвычайно гибким средством индивидуализации изображения жиз-

ни. При помощи тропа писатель получает возможность более четко

выделить в явлении его особенности, придать ему конкретность, оце-

нить его.

В самом деле, так как троп выделяет с чрезвычайной отчетливо-

стью какой-либо один определенный признак явления, то наряду с по-

знавательным своим значением он дает писателю еще очень сущест-

венное средство для того, чтобы, во-первых, индивидуализи

р о в а т ь явление, а во-вторых, дать ему определенную с у б ъ е к

т и в н у ю оценку. Соотнося явление со вторичным признаком

другого явления, художник прежде всего подчеркивает какую-то одну

его черту, что позволяет ему изобразить это явление особенно кон-

кретно, а вслед за тем, так как выбор этой черты зависит от того, как

сам художник относится

данному явлению (враждебно или положи-

тельно

т. п.), выбор ее уже подсказывает, как читатель должен

это-

му явлению относиться. Это общие свойства тропа. И в языке троп

имеет, следовательно, три основные задачи: познаватель

ную, индивидуализирующую и субъективно

оценочную (я могу сравнить неизвестного моему собеседнику

человека и со львом, и с шакалом — в зависимости от моих к нему

чувств, а это уже определит отношение к нему моего собеседника). Но

ясно, что эти свойства тропа делают его в особенности важным для

писателя, создающего индивидуальный и эстетически (т. е. в частно-

сти, субъективно) окрашенный образ.

Поэтому именно

литературе тропы в особенности распростране-

ны

чаще всего встречаются. Именно потому-то

говорят о языке ху-

дожественной литературы как о языке образном, что в нем так часты

272

тропы. Однако ни язык в художественной литературе не сводится к

тропам (о чем ниже), ни тропы нельзя рассматривать только как явле-

ние языка художественной литературы. Поэтому говорить о словес-

ных образах нерационально, так как это создает терминологическую

путаницу, но следует помнить, что в критической литературе и в оби-

ходной разговорной речи понятие образа весьма часто употребляется

в том содержании, которое мы охватываем в понятии тропа.

Простейшим первичным видом тропа является сравнение

т. е. сближение двух явлений с целью пояснения одного другим при по-

мощи его вторичных признаков. Например: глаза, как звезды. Неко-

торые свойства звезд мы переносим на глаза: перед нами пересечение

прямого, главного значения — слова глаза и вторичного — слова

звезды. В результате у нас получается новое значение, позволяющее

более конкретно, ярко, точно характеризовать одно явление при по-

мощи перенесенных на него тех или иных свойств и признаков другого

явления. Совершенно очевидно, что в зависимости от задач, которые

ставит себе писатель, сравнение также может быть

для

него одним из

средств не только правдивого отражения действительности, но

иска-

жения ее. Поэтому и троп всегда имеет конкретно-историческое со-

держание, функция его переменна. Так, мы можем иметь наряду со

сравнением:

И слезы крупные мелькнули

На них [глазах], как светлая роса...

(Лермонтов)

сравнение зарниц с глухонемыми демонами (Тютчев) или сравнение

неба с ризами господа. Характер сравнений никаким образом не сво-

Следует здесь оговориться, что сравнение, эпитет, гиперболу

литоту не все от-

носят

числу тропов. Нет оснований, однако, делать это ограничение: во всех этих слу-

чаях мы имеем дело с основным признаком тропа — соотнесением X

А, образующим

новое значение путем перенесения свойства А на X, причем А теряет свое самостоя-

тельное значение, является односторонним признаком для характеристики X. Потебня

справедливо считал всякий эпитет тропом (синекдохой).

Из поэмы «Кавказский пленник».

Подразумеваются строки из стихотворения Ф.И. Тютчева «Ночное небо так уг-

рюмо...

Одни зарницы огневые,

Воспламеняясь чередой,

Как демоны глухонемые,

Ведут беседу меж собой.

273

дится к примитивному пояснению. Сравнение стремится внести в от-

ражение действительности то общее ее понимание, которое присуще

писателю. Когда Лермонтов пишет об Измаил-бее:

Как в тучах зарево пожара,

Как лава Этны по полям,

Больной румянец по щекам

Его разлился; и блистали,

Как лезвие кровавой стали,

Глаза его...

то сравнения эти должны, конечно, создать не просто примитивное

представление о румянце, с которым весьма отдаленное сходство име-

ет лава Этны, а создать общий колорит напряженности, силу страстей

душевных бурь, присущих приподнято-героическому образу Измаи-

ла; отсюда — конкретное содержание сравнений; явления, в них

сближенные, тот колорит, который они им придают, их функции ста-

новятся одним из моментов образного отражения писателем действи-

тельности. <...>

б) ЯЗЫК ПИСАТЕЛЯ И ЛИТЕРАТУРНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ

Гораций

НАУКА ПОЭЗИИ (К ПИЗОНАМ) (16—17 гг. до н. э.)

<...>

Взявшись писать, выбирайте себе задачу по силам!

Прежде прикиньте в уме, что могут вынести плечи,

Что не поднимут они. Кто выбрал посильную тему,

Тот обретет и красивую речь, и ясный порядок.

Ясность порядка и прелесть его (или я ошибаюсь?)

В том всегда состоит, чтоб у места сказать об уместном,

А остальное уметь отложить до нужного часа.

Даже в плетении слов поэт осторожный и чуткий,

Песню начав, одно предпочтет, а другое отвергнет.

Лучше всего освежить слова сочетаньем умелым —

Ново звучит и привычное в нем. Но если придется

Новые знаки найти для еще не известных предметов,

Из поэмы «Измаил-Бей».

274

Изобретая слова, каких не слыхали Цетеги

,—

Будет и здесь позволенье дано и принято с толком,

Будет и к этим словам доверье, особенно, если

Греческим в них языком оросится латинская нива.

<...>

<...> Всегда дозволено было и будет

Новым чеканом чеканить слова, их в свет выпуская!

Словно леса меняют листву, обновляясь с годами,

Так и слова: что раньше взросло, то и раньше погибнет,

А молодые ростки расцветут и наполнятся силой.

Смерти подвластны и мы и все, что воздвигнуто нами.

В море ли вторгшийся мол защищает суда от Борея

(Царственный труд!), разлитая ли зыбь болот бесполезных

Чувствует плужный сошник и питает окрестные грады,

Или река, чье теченье бедой угрожало посевам,

Новое русло нашла, — творения смертных погибнут:

Вечно ли будет язык одинаково жив и прекрасен?

Нет, возродятся слова, которые ныне забыты,

И позабудутся те, что в чести, — коль захочет обычай,

Тот, что диктует и меру, и вкус, и закон нашей речи.

<...>

Мудрость — вот настоящих стихов исток и начало!

Всякий предмет тебе разъяснят философские книги,

А уяснится предмет — без труда и слова подберутся.

<...>

Или стремится поэт к услажденью, или же к пользе,

Или надеется сразу достичь и того и другого.

Кратко скажи, что хочешь сказать: короткие речи

Легче уловит душа и в памяти крепко удержит,

Но не захочет хранить мелочей, для дела не нужных.

Выдумкой теша народ, выдумывай с истиной сходно

И не старайся, чтоб мы любому поверили вздору,

И не тащи живых малышей из прожорливых Ламий

Строгих полки стариков в стихах лишь полезное ценят;

Быстрые всадники знать не хотят никаких поучений;

Всех соберет голоса, кто смешает приятное с пользой,

И услаждая людей, и на истинный путь наставляя.

Цетег — консул, известный оратор (III в. до н. э.).

Л амия (греч. пожирательница) — в греческой мифологии чудовище в облике

женщины, похищающее младенцев.

275

Книга такая плывет за моря, приносит доходы

Для продавца, а творцу дарит долголетнюю славу.

<...>

Н. Буало

ПОЭТИЧЕСКОЕ ИСКУССТВО (1674)

<...>

Будь то в трагедии, эклоге иль в балладе,

Но рифма не должна со смыслом жить в разладе;

Меж ними ссоры нет и не идет борьба:

Он — властелин ее, она — его раба.

Коль вы научитесь искать ее упорно,

На голос разума она придет покорно,

Охотно подчиняясь привычному ярму,

Неся богатство в дар владыке своему.

Но чуть ей волю дать — восстанет против долга,

И разуму ее ловить придется долго.

Так пусть же будет смысл всего дороже вам,

Пусть блеск и красоту лишь он дает стихам!

<...>

Бегите подлых слов и грубого уродства.

Пусть низкий слог хранит и строй и благородство.

<...>

Своим читателям понравиться старайтесь.

О ритме помните, с размера не сбивайтесь;

На полустишия делите так ваш стих,

Чтоб смысл цезурою подчеркивался в них

Вы приложить должны особое старанье,

Чтоб между гласными не допустить зиянья

Созвучные слова сливайте в стройный хор:

Александрийский стих (применялся в трагедиях, дидактических поэмах

др., им

написано и «Поэтическое искусство» Буало) состоял из рифмующихся попарно двена-

дцати слогов, после шестого слога была обязательная пауза — цезура.

Зияние, или гиатус (лат. hiatus — отверстие, дыра) — неблагозвучное скопле-

ние гласных на стыке слов.

276

Нам отвратителен согласных грубый спор.

Стихи, где мысли есть, но звуки ухо ранят,

Ни слушать, ни читать у нас никто не станет.

<...>

Иной в своих стихах так затемнит идею,

Что тусклой пеленой туман лежит над нею

И разума лучам его не разорвать,—

Обдумать надо мысль и лишь потом писать!

Пока неясно вам, что вы сказать хотите,

Простых и точных слов напрасно не ищите;

Но если замысел у вас в уме готов,

Все нужные слова придут на первый зов

Законам языка покорствуйте, смиренье,

И твердо помните: для вас они священны.

Гармония стиха меня не привлечет,

Когда для уха чу>вд и странен оборот.

Иноязычных слов бегите, как заразы,

И стройте ясные и правильные фразы.

Язык должны вы знать: смешон тот рифмоплет

Что по наитию строчить стихи начнет.

Пишите не спеша, наперекор приказам:

Чрезмерной быстроты не одобряет разум,

И торопливый слог нам говорит о том,

Что стихотворец наш не наделен умом.

Милее мне ручей, прозрачный и свободный,

Текущий медленно вдоль нивы плодородной,

Чем необузданный, разлившийся поток,

Чьи волны мутные с собою мчат песок.

Спешите медленно

и, мужество утроя,

Отделывайте стих, не ведая покоя,

Шлифуйте, чистите, пока терпенье есть:

Добавьте две строки и вычеркните шесть.

<...>

Чтоб нас очаровать, нет выдумке предела.

Ср. со словами Горация из «Науки поэзии: ...А уясните предмет — без труда и

слова подберутся» (пер. М.Л. Гаспарова).

Спешите медленно — перевод латинской поговорки «festlna lente», которую

Цитирует Гораций в «Науке поэзии».

277

Все обретает в ней рассудок, душу, тело:

В Венере красота навек воплощена;

В Минерве — ясный ум и мыслей глубина;

Предвестник ливня, гром раскатисто-гремучий

Рожден Юпитером, а не грозовой тучей;

Вздымает к небесам и пенит гребни волн

Не ветер, а Нептун, угрюмой злобы полн;

Не эхо — звук пустой — звенит, призывам вторя,—

То по Нарциссу плач подъемлет нимфа в горе

<...>

Конечно, тот поэт, что христиан поет,

Не должен сохранять язычества налет,

Но требовать, чтоб мы, как вредную причуду,

Всю мифологию изгнали отовсюду;

Чтоб нищих и владык Харон в своем челне

Не смел перевозить по стиксовой волне;

Чтобы лишился Пан пленительной свирели,

А Парки — веретен, и ножниц, и кудели

,—

Нет, это ханжество, пустой и вздорный бред,

Который нанесет поэзии лишь вред!

Им кажется грехом в картине иль поэме

Изображать войну в блестящем медном шлеме,

Фемиду строгую, несущую весы,

И Время, что бежит, держа в руке часы!

Они — лишь дайте власть — объявят

всем поэтам,

Что аллегория отныне под запретом!

Ну что же! Этот вздор святошам отдадим,

А сами, не страшась, пойдем путем своим;

Пусть любит вымыслы и мифы наша лира, —

Из бога истины мы не творим кумира.

<...>

Согласно древнегреческому мифу, юноша Нарцисс был превращен богами в цве-

ток за то, что он не ответил на любовь нимфы Эхо.

В древнегреческой мифологии Харон — перевозчик душ умерших в царство

мертвых (Аид)\ Стикс — одна из рек царства мертвых; Пан — бог лесов и рощ, один

из его атрибутов — изобретенная им свирель, Парки (лат.; др.-гр. — Мойры) — бо-

гини человеческой судьбы, обычно представляемые в образе трех старух, прядущих

нить человеческой жизни.

278

М.В. Ломоносов

ПРЕДИСЛОВИЕ О ПОЛЬЗЕ КНИГ UJEPbKOBHblX

В РОССИЙСКОМ ЯЗЫКЕ (1757—1758)

<...>

Как материи, которые словом человеческим изображаются, раз-

личествуют по мере разной своей важности, так и российский язык

чрез употребление книг церьковных по приличности имеет разные

степени, высокой, посредственной и низкой. Сие происходит от

трех родов речений российского языка.

первому причитаются, кото-

рые у древних славян и ныне у россиян общеупотребительны, напри-

мер: Бог, слава, рука, ныне, почитаю. Ко второму принадлежат,

кои хотя обще употребляются мало, а особливо в разговорах, однако

всем грамотным людям вразумительны, например: отверзаю, Гос-

подень, насажденный, взываю. Неупотребительные и весьма

обветшалые отсюда выключаются, как: обаваю, рясны, овогда, све-

не

сим подобные.

третьему роду относятся, которых нет в остатках

славенского языка, то есть в церьковных книгах, например: говорю,

ручей, которой, пока, лишь. Выключаются отсюда презренные сло-

ва, которых ни в каком штиле употребить не пристойно, как только в

подлых комедиях.

От рассудительного употребления и разбору сих трех родов рече-

ний раждаются три штиля, высокой, посредственной и низкой.

Первой составляется из речений славенороссийских, то есть употре-

бительных в обоих наречиях, и из славенских, россиянам вразуми-

тельных и не весьма обветшалых Сим штилем составляться должны

героические поэмы, оды, прозаичные речи о важных материях, кото-

рым они от обыкновенной простоты к важному великолепию возвы-

шаются. Сим штилем преимуществует российский язык перед многи-

ми нынешними европейскими, пользуясь языком славенским из книг

церьковных.

Средней штиль состоять должен из речений, больше в российском

языке употребительных, куда можно принять некоторые речения сла-

венские, в высоком штиле употребительные, однако с великою осто-

рожностию, чтобы слог не казался надутым. Равным образом употре-

бить в нем можно низкие слова; однако остерегаться, чтобы не опус-

титься в подлость. И словом, в сем штиле должно наблюдать всевоз-

можную равность, которая особливо тем теряется, когда речение

славенское положено будет подле российского простонародного. Сим

штилем писать все театральные сочинения, в которых требуется

279

обыкновенное человеческое слово к живому представлению дейст-

вия. Однако может и первого рода штиль иметь в них место, где по-

требно изобразить геройство и высокие мысли; в нежностях должно

от того удаляться. Стихотворные дружеские письма, сатиры, эклоги

элегии сего штиля больше должны держаться. В прозе предлагать им

пристойно описания дел достопамятных и учений благородных.

Низкой штиль принимает речения третьего рода, то есть которых

нет в славенском диалекте, смешивая со средними, а от славенских

обще неупотребительных вовсе удаляться, по пристойности материй,

каковы суть комедии, увеселительные эпиграммы, песни; в прозе дру-

жеские письма, описания обыкновенных дел. Простонародные низкие

слова могут иметь в них место по рассмотрению.

<...>

В. Гюго

ОТВЕТ НА ОБВИНЕНИЕ (1834)

<...> Когда я позади оставил

Коллеж, латыни звон, заучиванье правил,

Когда, неопытен, застенчив, бледен, хил,

Я, наконец, глаза на жизнь и мир открыл

,—

Язык наш рабством был отмечен, как печатью,

Поводом к написанию стихотворения, в котором Гюго подводит итоги своей поле-

мики с классицистами прежде сего по вопросам стилистики, послужил памфлет члена

Французской Академии Дюваля «О романтической литературе» (1833). Дюваль, «на-

зывая Гюго «Робеспьером от литературы», обвинил его в том, что он как глава школы

«погубил французскую словесность» (Прицкер Д., Трескунов М. Коммента-

рии//Гюго В. Собр. соч.: В 15 т. М., 1956. Т. 12. С. 523). Стихотворение «Ответ на об-

винение» вошло в сборник стихов «Созерцания» (1856).

Гюго вспоминает о своей учебе в лицее св. Людовика в Париже, где он воспиты-

вался

духе преданности легитимной монархии и где учился писать стихи по всем пра-

вилам классицизма. Первый его сборник «Оды и разные стихотворения» (1822) выдер-

жан

традициях классицизма. Во второй половине 1820-х годов политические

эстети-

ческие взгляды молодого поэта резко меняются, его «Предисловие к «Кромвелю»

(1827) становится манифестом новой литературной школы — романтизма. При этом

для Гюго эстетика романтизма неразрывно связана с антимонархическими, республи-

канскими идеями, что проявляется, в частности, в выборе метафор и сравнений в дан-

ном стихотворении.

280