
671
ОБРАЗ
672
добной точки зрения О. оказывается фактом вообража-
емого бытия, он всякий раз заново реализуется в вооб-
ражении адресата, владеющего «ключом», культурным
«кодом» для его опознания и уразумения (для того что-
бы вполне понять смысл традиционного японского или
китайского театрального представления, нужно знаком-
ство с особым языком жестов и поз; но ведь и «Камен-
ный гость» (1830) А.С.Пушкина вряд ли будет вполне
понятен читателю, совершенно незнакомому с донжуа-
новской легендой, ее символическим «языком»; для вос-
приятия кинофильма требуется элементарная привыч-
ка к языку кино, понимание функции крупных планов,
которые на заре кинематографа пугали неподготовлен-
ных зрителей. Поэтому в материальной данности, «не-
сущей» О., собственно образосозидающими оказывают-
ся те уже выделенные из природного ряда элементы
(напр., не звук акустики, а тон как элемент ладовой сис-
темы), которые принадлежат известному, обусловлен-
ному «культурным соглашением» языку данного искус-
ства или художественной традиции.
В гносеологическом аспекте О. есть вымысел, он
ближе всего к такой разновидности познающей мысли,
как допущение; еще Аристотель заметил, что факты ис-
кусства относятся
к
области вероятного, о бытии которого
нельзя сказать ни «да», ни «нет». Нетрудно заключить, что
допущением, гипотезой О. может быть только вследствие
своей идеальности и воображаемости; о полотне Ремб-
рандта «Возвращение блудного сына» можно сказать лишь
то, что такой предмет реально существует и хранится
в Эрмитаже, но изображенное на этом полотне — факт,
конкретно не локализованный в действительности и, од-
нако же, всегда в ней возможный. Вместе с тем О. — не
просто формальное допущение, а допущение, даже
и
в слу-
чае нарочитой фантастичности внушаемое художником
с максимальной чувственной убедительностью, достигаю-
щее видимости воплощения. С этим связана собственно эс-
тетическая сторона
О.,
сплочение, высветление и «оживле-
ние» материала силами смысловой выразительности.
В эстетическом аспекте
О.
представляется целесообраз-
ным жизнеподобным организмом, в котором нет лиш-
него, случайного, механически служебного и который
производит впечатление красоты именно в силу совер-
шенного единства и конечной осмысленности своих
частей. Автономное, завершенное бытие художеств, дей-
ствительности, где нет ничего направленного на посто-
роннюю цель (комментирования, иллюстрирования и пр.),
свидетельствует о поразительном сходстве О. с живой
индивидуальностью, которая, будучи прочувствована не
извне, как вещь в причинной цепи вещей, а из собствен-
ного жизненного центра, также обладает самоценностью
«мира» с изнутри координированным пространством,
внутренним отсчетом времени, саморегулированием,
поддерживающим ее подвижную самотождественность.
Но без изолирующей силы вымысла, без выключеннос-
ти из фактического ряда О. не мог бы достичь той со-
средоточенности и скоординированности, которые упо-
добляют его живому образованию. Другими словами,
«жизнеподобие» О. связано с его воображаемым быти-
ем. Если в качестве «организма» образ автономен и в ка-
честве идеального предмета объективен (подобно числу
или формуле), то в качестве допущения он субъективен,
а в качестве знака межсубъективен, коммуникативен,
реализуем в ходе «диалога» между автором-художни-
ком и адресатом и в этом отношении является не пред-
метом и не мыслью, а обоюдосторонним процессом. От-
части все это можно проиллюстрировать на примере эле-
ментарных моделей О. при вхождении в их внутреннюю
структуру. Структурное многообразие видов О. с извест-
ным огрублением сводится к двум первоначалам —
принципу метонимии (часть или признак вместо целого)
и принципу метафоры (ассоциативное сопряжение раз-
ных объектов); на идейно-смысловом уровне этим двум
структурным принципам соответствуют две разновиднос-
ти художественного обобщения (метафоре—символ, мето-
нимии —тип;
ср.:
характеристику того и другого у А.А.По-
тебни в
его сб.
«Эстетика
и
поэтика». М., 1976. С. 553-554).
К метонимии тяготеет О. в изобразительных искусствах, т.к.
любое воспроизведение внешнего бытия — это реконст-
рукция с упором на основные, с точки зрения художника,
и допускаемые природой материала линии, формы, дета-
ли, которые представительствуют от имени подразумевае-
мого целого и замещают его. Метафорическое сопряже-
ние, перенос, косвенность
О.
проявляются преимуществен-
но в выразительных искусствах — лирической поэзии
(«поэт издалека заводит речь»), музыке; эстетический
объект рождается здесь как бы на грани сопрягаемого, из
«пересечения» образных данных. Оба эти принципа орга-
низации эстетического объекта — не понятийно-анали-
тические, а органические, ибо они не отвлекаются от чув-
ственной стихии образа. Так, эпитет (в котором можно
видеть точку схождения метафорического и метоними-
ческого начал), будучи сращен со своим определяемым
как его ведущий эстетический признак (а не придан ему
в качестве логического дифференциала), повышает ин-
тенсивность его конкретного, «стихийного» содержания,
не суживая вместе с тем пределы его смыслового охва-
та (в понятийном мышлении, как известно, наоборот:
чем конкретнее, тем уже). «Синее море»: эпитет как ме-
тонимический признак делает «море» представимо
«морским», выводя его из абстрактной бескачественно-
сти, — и он же как метафорический признак переклю-
чает «море» в иной круг представлений — о поднебес-
ной беспредельности. В этом элементарном образе моря
всё, в возможности свойственное морю как таковому,
соприсутствует смыслу, ничто не оставлено за чертой
эстетического объекта, уяснение совершается не за счет
отвлечения и упрощения. И в то же время эта конкретная
целостность только потенциальна, ибо эпитет «синее»
дает лишь схематическую внутреннюю форму образа
моря, предуказывая, в каком направлении и в каких гра-
ницах должно двигаться наше воображение (на «море»
следует глядеть именно через окошко «синевы»), но раз-
решая в этих границах неопределенно широкую свобо-
ду представлений и ассоциаций. Последние как раз со-
ставляют «жизнь» и «игру» образа, его воображаемую
«плоть», его независимое от автора самодовление, его
многоликость при тождественности себе, — так что
«органическая» сторона О. невозможна без «схемати-
ческой» его стороны, запечатлевающей субъективность
авторского намерения и предоставляющей известный
простор для субъективности адресата. Всякий О. не до
конца конкретен, ясно фиксированные установочные
моменты облечены в нем стихией неполной определен-
ности, полуявленности. В этом некая «недостаточность»
О. по сравнению с реальностью жизненного факта (ис-
кусство стремится стать действительностью, но разбива-
ется о собственные границы), но также и преимущество,
обеспечивающее его многозначность в наборе воспол-