выставочных программ Сахаровского центра Людмилы Василевской е-мэйл, в котором та просила ее повли-
ять на художников, чтобы те перестали раздувать выставку и пиарить себя ("За короткий срок художники
получили полный комплект: скандал, известность. Только не надо дальше героизировать эту ситуацию").
Искаженная оптическая перспектива создавалась исключительно интенсивной кампанией ненависти. На
самом
деле не художники "пиарили" себя, а их работы стали разменной монетой в политической игре.
За последние пятнадцать лет, живя во многих странах и, главное, работая на свободном интеллектуальном
рынке, мы с женой прониклись сознанием того, что у нас есть защищенные законом права и что свобода
творчества является достоянием, которым нельзя жертвовать ни при каких обстоятельствах и ни под каким
давлением. Я понял, что могу бояться
сколько угодно, но, уступая свое орудие производства,
профессиональный язык, я проиграю все.
Возникло неразрешимое противоречие: авторитарное государство, ссылаясь на российскую специфику,
заявило о своем праве на контроль над умами подданных. На начало 2003 года путинский режим перекрыл
для таких людей, как я, большинство каналов связи с читателями из России. Газеты и журналы, в которых
мои статьи выходили до 1999 года, в новом политическом климате либо
перестали существовать, либо из-за
финансовых трудностей стали выходить крайне нерегулярно, а издательство "Ад Маргинем", с которым я
сотрудничал, вместо интеллектуальной стало печатать красно-коричневую и развлекательную литературу.
Однако к тому времени у меня появилась возможность работать в более широком, европейском культурном
пространстве, на которое контроль российской власти не распространялся.
Не будь у нас этого "запасного
аэродрома", мы с женой не смогли бы выдержать многомесячную осаду погромных сил. Мировое
общественное мнение также со-
Глава 2. Право ненавидеть
95
ставляло существенный ресурс моральной поддержки, без которого гонимые люди легко могут
почувствовать себя безумными, а свой протест - бессмысленным.
Даже после "Обращения" Думы не все могли себе представить, что дело дойдет до суда над жертвами
погрома, и Анна Альчук решилась протестовать против наиболее одиозных публикаций, авторы которых
призывали к расправе с художниками и организаторами выставки. После бегства Зулумяна она считала, что
на ней лежит известная доля ответственности, так как она
известила о выставке некоторых художников.
Вообразить, что несколько десятков подписей под письмом протеста приведут ее на скамью подсудимых
тогда, весной 2003 года, никто не мог, но она в любом случае едва ли поступила бы иначе.
Целью кампании травли было перевести разговор из правового поля, где против художников и
правозащитников было совершено одно преступление (погром выставки) и совершалось другое
(натравливание на жертв погрома), в план патетический, истерический, кликушеский. В целом этот перевод
удался, и то, что погромщики действовали под влиянием нанесенного им оскорбления, у большинства
наблюдателей
сомнения не вызывало. Даже защитники выставки разделяли этот тезис. В итоге перенос
вины стал самостоятельной виной.
В обществе с длительной предысторией тоталитарного и авторитарного правления беззаконие (особенно,
если соотношение сил складывается в его пользу) легко становится законом. Люди, чье выживание зависит
от общества, узаконивающего насилие, - а таких огромное большинство - понимают происходящее
максимально быстро и ведут себя соответственно; ведь в противном случае им грозит быстрая социальная
деградация. Те
же немногие, на кого такое общество прямо повлиять не может, позволяют себе роскошь
неведения более длительное время, но в конечном счете и их судьба незавидна. В обществах
последовательно тоталитарных от таких людей разными способами избавляются. Но нынешний российский
режим является переходным: находясь в сильной зависимости от внешней легитимации, он не
может просто
принести аллоген-
96
Свастика, Крест, Звезда
ные элементы в жертву националистическим силам, которым он фактически покровительствует. В системе
контролируемой демократии и эти силы считаются контролируемыми, хотя история с выставкой
"Осторожно, религия!" показывает, что это далеко не всегда так.
Подавляя, сужая, прореживая сферу публичной политики, делая разделение властей фиктивным,
ограничивая проявления творческой свободы, режим, возникший при Ельцине и радика-лизовавшийся при
Путине, сам прокладывает дорогу к власти революционерам от религии и националистам. В ходе кампании
ненависти выясняется, что в разжигании страстей заинтересовано не только радикальное крыло РПЦ; того
же, по
тактическим и стратегическим соображениям, хотят, как выяснилось, и парламентарии, работники и
прокуратуры, политтехнологи, представители спецслужб, журналисты, деятели культуры, ученые и т. д.
Если бы не весь этот альянс, подогревающий и поддерживающий вполне определенный вид фанатизма, его
носители остались бы маргиналами. Другими словами, декларируемый фанатизм вторичен, первична же
государственная поддержка именно
этого вида фанатизма. Эта поддержка хорошо укладывается в общую
схему контролируемой демократии; она нуждается в контролируемой правозащите, в подконтрольном
духовном производстве, в управляемых искусстве и литературе. Все должны знать пределы дозволенного, и
процесс Саха-ровского центра - важный шаг на пути определения этих пределов.
Но то, что представляется успешным с точки зрения сиюминутной политической прагматики, может