огромные финансовые обязательства со стороны государства. Хитрость нынешней политики в том, чтобы
оседлать авторитарные инстинкты масс, в то же время не давая им вновь стать "детьми" государства,
навязать "заботу" о себе. Складывающийся национализм, в отличие от его исторических аналогов,
справедливо позиционирует себя как шаг вперед по сравнению с принципиально безбытным коммунизмом
.
Пока это неустойчивое состояние общества именуется "управляемой демократией", но напор на нее со
стороны многочисленных националистических, фашиствующих группировок уже сейчас столь заметен, а
потворство некоторым из них со стороны властей предержащих, как показывается дело против
Сахаровского центра, так велико, что демократическая фикция рискует раствориться в небытии.
Националистический проект все больше управляет
"управляемой демократией". Закон при этом внешне
остается прежним, демократическим, но его сущность безжалостно извращается на уровне истолкования и
применения.
Будь большевизм и национал-социализм не просто явлениями, которые в чем-то похожи, а частями единой
парадигмы, как утверждают сторонники теории тоталитаризма, на обломках коммунизма, в его колыбели не
мог бы развиться полноценный националистический проект. Сталинизм тотально вовлекал людей в
очищенное от пережитков прошлого социально-идеологическое пространство. Главный вопрос при этом
зачастую звучал: не "участвовать или не участвовать?", а "жить или умереть?". Режимы же
националистического, фашистского типа, напротив, нуждаются в пространстве частной жизни, если
соблюдается ряд ограничивающих ее условий. Претензии этих режимов распространяются прежде всего на
сферу духа; частичная экспроприация, как в случае с "ЮКОСом", используется как побочное средство
устранения политических
оппонентов и так же, если при-
186
Свастика, Крест, Звезда
глядеться, имеет национальный вектор (все объявленные "врагами народа" олигархи в нынешней России -
евреи). Публичная политика становится витриной для спецопераций или, правильней, "активных
мероприятий". Генерал КГБ Леонид Шебаршин определяет "активное мероприятие" следующим образом:
"Преимущественно тайное воздействие на события... в интересах содействия решению политических и
оперативных проблем [курсив мой -М. Р.] путем
использования дезинформации и информации... Идеология
активных мероприятий проста - нанести максимальный политический и психологический ущерб оппо-
нентам..." (57). Проводящие подобные мероприятия люди являются, с одной стороны, прямыми
конкурентами людей творческих профессий, а с другой, против их методов, "преимущественно тайных", эти
последние бессильны. Если выдается карт-бланш на "активные мероприятия" на территории культуры,
работа
в ней привычными интеллектуальными средствами становится затруднительной. Дело против
Сахаровского центра "нанесло максимальный политический и психологический ущерб оппонентам" (в
данном случае художникам и правозащитникам) "путем преимущественно тайного воздействия на
события". Под последним я имею в виду оперативную, организационную сторону дела. К счастью,
дискурсивная стратегия была в данном случае прозрачной, и
по ней можно косвенно восстановить
существенные фрагменты всего процесса.
Метафора "клерикального большевизма", введенная после погрома в оборот правозащитниками, в
частности, движением "Общее действие", дает о логике того, что произошло, грубое, приблизительное
представление. РПЦ не может занять нишу КПСС по простой причине: эта нища не является пустой. Она
занята вертикалью исполнительной власти, известной также как "президентская вертикаль", и
совокупностью силовых структур
, представители которых переносят на сферу политики свои
профессиональные навыки (неслучайно Шебаршин пишет о "политических и оперативных проблемах" как
об идентичных), изменяя в конечном итоге само понятие политического. Если КПСС захватила власть
революционным путем и на протяже-
Глава 2. Право ненавидеть
187
нии всего советского периода держала свой репрессивный аппарат под жестким идеологическим контролем,
влияние РПЦ определяется и дозируется государством. Если КПСС отдавала приказы, РПЦ, скорее,
выполняет их. Народ сталинского времени был подобен музыкальному инструменту, из которого партия в
нужное время умела извлекать звуки нужной силы. Теперь же РПЦ с помощью государства удалось
извлечь
из этого старого, потрескавшегося инструмента всего один звук, но и его силы оказалось вполне достаточно
для того, чтобы заглушить все другие, конкурирующие звуки. Если в 30-е годы старых большевиков на фоне
симфонии народного осуждения сначала заставляли каяться в предельно нереалистичных "грехах", после
чего расстреливали, то в начале нового, XXI века
былой силы звука хватило лишь на то, чтобы обвинить
трех людей в преступлениях, которые совершили их обвинители, и приговорить двух из них к денежному
штрафу. Сталинская машина народного гнева не просто обветшала. В ней появились элементы, которых
раньше не было. Так, в своих письмах некоторые прихожане РПЦ требовали оплатить нанесенный им
ущерб
и называли его точный денежный эквивалент, как бы предлагая организаторам выставки откупиться от их
праведного гнева. Жалобы на утрату здоровья, на дороговизну лекарств, на общую неустроенность также
свидетельствуют о том, что сталинская машина народного гнева была перепрофилирована на борьбу за то,
против чего она создавалась, - за религиозную веру. Неслучайно
теперь во всех смертных грехах обвинялся
уже не "мировой империализм", а "сознательный сатанизм", а место пролетарского интернационализма