Ямпольский М. Физиология символического. Возвращение Левиафана: Политическая теология, репрезентация власти и конец Старого режима

Подождите немного. Документ загружается.

Часть 2. Театр разума: по ту сторону подражания 3 1 1

договор извращается, он превращается в ничто, и тогда на-

род должен собраться и составить новый договор, который

его возродит

462

Как видим, Сен-Жюст идет здесь дальше самого Руссо в

логическом применении к обществу принципов обществен-

ного договора. Его аргументы сводятся к двум положениям.

Первое — преступление, то есть нарушение закона, а следо-

вательно и общественного договора, возможно лишь в слу-

чае отпадения преступника от общества, от общей воли, то

есть утраты им добродетели. Но отпадение преступника оз-

начает искажение договора, его коррозию, распад единства

общей воли как гаранта действительности договора. Иными

словами, каждое преступление отменяет общественный дого-

вор. Поэтому карающая сила, направленная против преступ-

ления, не может быть частью этого договора, но выражает

лишь его коррозию, деградацию и распад.

Второй аргумент — более теоретически существенный —

ляжет в дальнейшем в основу «теории» террора. Сен-Жюст

говорит здесь о том, что, согласно Руссо, общая воля нереп-

резентируема, она не может быть делегирована, передана кому

бы то ни было. «Народ не может передать никому право су-

веренитета», — пишет Сен-Жюст, а значит, невозможно кому

бы то ни было передать и право на свою жизнь. Это исклю-

чает возможность казни, ведь казнь всегда будет осуществ-

лена представителем, то есть не сувереном. «Карающая сила»

в таком контексте сама будет находиться вне общественного

договора и будет выражать лишь состояние коррозии и рас-

пада последнего. Сен-Жюст позаимствовал у самого Руссо

аргументы против применения смертной казни. Руссо пре-

красно сознавал несовместимость казни с идеей сувереннос-

ти, но был не в состоянии логически разрешить возникаю-

щее противоречие. Вот что он писал по этому поводу:

Но, скажут мне, осуждение преступника есть акт частного

характера (un acte particulier). Согласен: потому что право

осуждения вовсе не принадлежит суверену; это право, кото-

рое он может передать, не будучи в состоянии осуществлять

его сам. Все мои мысли связаны одна с другою (se tiennent),

но я не могу изложить их все сразу

463

Не правда ли, странное завершение аргумента?

До какой степени идея нерепрезентируемости общей воли

важна для Сен-Жюста, видно из его выступления в Конвен-

те 24 апреля 1793 года по вопросу о Конституции. Именно

принцип нерепрезентируемости общей воли должен был лечь

464 Л/. Ямпольсгсий. Физиология символического. Книга 1

в основу Конституции Сен-Жюста. Он отмечает, что воля

нации, представленная в институциях или избранниках, все-

гда будет «искаженной» общей волей. «Если такое понятие

общей воли распространится на земле, оно изгонит свободу,

которая тогда покинет сердца...»

464

— предупреждает Сен-

Жюст и подчеркивает:

Сводя понятие общей воли к ее истинному значению, следу-

ет определить ее как материальную волю народа, его волю в

данный момент, ибо нужно узаконить активные, а не пассив-

ные интересы большинства

465

И далее Сен-Жюст пускается в более технические разъяс-

нения:

Тот, кто не выбран непосредственно народом, не является его

представителем. Когда я говорю о представительстве народа,

я вовсе не имею в виду, чтобы был представлен его сувере-

нитет; просто решения выносятся по его поручению, а он

отвергает их или принимает.

Тот, кого назначает не общая воля, представляет лишь ту часть

народа, которая его назначила; представители же отдельных

групп, собираясь вместе, чтобы представлять целое, остают-

ся все же изолированными друг от друга частями, лишенны-

ми связей с избравшими их людьми, они не образуют закон-

ного большинства. Общая воля неделима...

466

Сен-Жюст решительно отметает всякое конкретное и ча-

стное представительство, например представительство терри-

ториальных делений или групп населения. Каждый «предста-

витель», хотя и не репрезентирует общую волю, все же должен

стремиться целиком раствориться в народе. В конце концов,

недоверие Сен-Жюста к представительству столь велико, что

он в отчаянии восклицает: «Республика погибнет рано или

поздно, и причиной ее гибели будет конгресс представи-

телей»

467

Ледоверие к представительству у Сен-Жюста странным

образом ставит его на грань отрицания республики и демок-

ратии, а его сомнения буквально смыкаются с сомнениями

мистического монархиста Жозефа де Местра. Де Местр пи-

сал о том, что «представительная система прямо исключает

отправление суверенитета, особенно во французском образ-

це»

468

. Де Местр же писал об утопических попытках превра-

тить французский народ в суверена и изобразить выбранных

представителей «посланцами Нации»

469

. /

Часть 2. Театр разума: по ту сторону подражания 3 1 1

Для Сен-Жюста каждый «представитель» — узурпатор

власти, поскольку он выделяется из однородности общей

воли.

Осмелюсь сказать,

—

писал он,

—

что Республика достигла бы

в скором времени расцвета <... если бы народ освободился

от аристократов и чиновников, присвоивших себе его власть,

чтобы пользоваться безнаказанностью

470

Робеспьер в речи «О принципах революционного прави-

тельства» (25 декабря 1793) утверждал, что задачей револю-

ционного правительства является основание Республики. Тем

самым он признавал, что Республика все еще не существует.

Способом же ее основания он провозглашал предельную цен-

трализацию власти и борьбу с фракциями:

При конституционном режиме достаточно защищать индиви-

дов против злоупотреблений публичной власти; при револю-

ционном режиме сама публичная власть должна защищать

себя от всех атакующих ее фракций

471

Поэтому любая сила, нарушающая абсолютную недиффе-

ренцированную однородность общей воли, должна быть эли-

минирована. Сен-Жюст пишет в типичной для него манере:

Наша цель

—

создать такой порядок, при котором установи-

лась бы всеобщая склонность к добру; фракции оказались бы

на эшафоте...

472

Фракции — злейший враг Республики именно потому,

что они разрушают единство общей воли и дискредитируют

общественный договор. Постепенно Сен-Жюст переходит на

ранее неприемлемую для него позицию Руссо, согласно ко-

торой враги Республики могут быть уничтожены, так как

исключаются из сообщества. Аргумент исключения был основ-

ным аргументом Сен-Жюста во время процесса Людови-

ка XVI и основным теоретическим обоснованием террора.

Согласно этому аргументу, общая воля может сохранить себя,

только исключая из себя всех отщепенцев, все то, что нару-

шает ее. Отсюда необходимость постоянного очищения общей

воли и непрекращающегося процесса исключения и уничто-

жения ее исказителей — фракционеров, чиновников—узурпа-

торов власти, аристократов и т.д., всех тех, кто провозглаша-

ется врагами.

466 Л/. Ямпольсгсий. Физиология символического. Книга 1

В результате возникает странная система. В центре обще-

ства, там, где царит общественный договор, располагается

пространство ненарушимого, однородного единства, в кото-

ром единение воль обеспечивает господство добродетели и

свободы

473

. Здесь нет ни преступлений, ни соответственно

террора, здесь нет узурпаторов власти, тут царит закон, все

счастливы и равны. Это пространство прозрачности и раци-

ональности. Ведь только подключение к универсальному ра-

зуму позволяет человеку преодолеть свою индивидуальность

и установить свою эквивалентность с другими. Но на пери-

ферии этого пространства общей воли и рациональности

происходит постоянное исключение из нее, изгнание за пре-

делы этого пространства исказителей воли, ставших врагами

и вычеркнутых из состава сообщества. Тут, за пределами

идеального пространства общественного договора, царит бес-

пощадный террор, становящийся как бы внешней формой су-

ществования Республики. Именно здесь недействителен за-

вет Монтескье о недопустимости террора, в полной мере

приложимый к закрытому пространству общей воли.

Появление двух пространств — одного, контролируемого

общей волей, и другого — пространства исключенное™ —

воспроизводит уже знакомое нам различие между публичным

и частным пространством. При этом публичное пространство

начинает идентифицироваться с местом общественного дого-

вора, а приватное пространство — с обителью исключенных,

монстров, врагов Республики. Таким образом, неопреде-

ленность границ публичного и приватного, внешнего и внут-

реннего превращается у идеологов революции в чреватое по-

следствиями разделение на своих и врагов. Публичное

пространство отмечено явной субъективизацией, ведь это про-

странство универсального cogito, общей воли. В то время как

внутреннее, интимное пространство индивида объективизиру-

ется и превращается в место заговоров и контрреволюцион-

ных мятежей.

Это смешение внешнего и внутреннего, своего и чужого

хброшо видно на примере деятельности одного из самых

непримиримых лидеров якобинцев Жоржа Кутона в сентяб-

ре 1793 года в Клермон-Ферране. 20 сентября он издает два

указа.

Первый, «О запрете горожанам уезжать в деревню»,

гласит:

Узнав о том, что проживающие в городах враги свободы, стре-

мясь скрыться от надзора со стороны законных властей и

Часть 2. Театр разума: по ту сторону подражания 3 1 1

особенно от неусыпной бдительности Народных обществ,

отъезжают в деревни, распространяя по пути разъедающий их

душу яд, развращая там общественное сознание, сея тревогу

и панику среди мирных земледельцев <...>.

Представитель народа постановляет:

Ст. 1. В течение одного дня после публикации настоящего

постановления всем лицам обоего пола, не принадлежащим

к числу земледельцев, которые

собственноручно

обрабатывают

землю, обычно проживающим в городе и в данный момент

уехавшим в деревню, вернуться к месту своего жительства и

о прибытии поставить в известность муниципалитет.

Ст. 2. Тех, кто не выполнит требование предыдущей статьи,

считать подозрительными, арестовать и под надежной охра-

ной препроводить в тюрьму их города, где содержать до сле-

дующих указаний

474

То, что обычно интерпретировалось как уход от людей в

интимное, индивидуальное пространство внутренней свобо-

ды, то самое отшельничество, которое защищал Руссо, у

Кутона становится знаком антиреволюционной деятельнос-

ти и, соответственно, карается. Кутон признает только леги-

тимность публичного пространства. В этом смысле тюрьма —

место насильственной изоляции врагов общества — оказыва-

ется государственным ответом на самоизоляцию в деревне.

Второй указ, «О снесении феодальных замков в Оверни»,

постановляет снести «укрепленные замки, башни, донжоны,

подземные ходы», потому что «эти страшные логовища, от-

куда так долго исходила погибель для свободы, похоже, до

сих пор угрожают ей, являясь убежищем самых жестоких ее

врагов»

475

Понятно, что башни и подземные ходы кажутся Кутону

воплощением контрреволюционной опасности просто пото-

му, что они символически нарушают прозрачную однород-

ность публичного пространства и воплощают в себе идею

изоляции, противостояния. Внутреннее здесь опять смеши-

вается с внешним. Пространственные отношения сейчас же

интерпретируются символически и в политическом ключе.

Паранойя Кутона согласуется с общим настроением в

обществе. Страх заговоров и проникновения зла в обитель

добродетели («моральный миф», который Фуко видел за боль-

шим страхом) представляется именно в пространственных

категориях

476

. Страна видится революционерам местом куль-

тивирования добродетели, куда как инфекция проникает дух

разложения и порока, разрушающий саму рациональность

468 Л/. Ямпольсгсий. Физиология символического. Книга 1

добродетели. Кутон говорит об «адской сети» носителей зла,

проникающей повсюду. В целом же его выступления прони-

заны манихейским духом «морального мифа»:

Эта адская сеть имеет бессчетное множество ответвлений в

департаментах, армиях, Народных обществах и даже в наблю-

дательных комитетах, но мы держим в руках все нити. <...>

Пусть же все эти гнусные существа, несущие на себе печать

бесчестия, безнравственности и злодеяний, перестанут питать

пустые надежды. Конвент не бросал слов на ветер, объявляя,

что добродетель и честность ставятся в порядок дня

477

Речь идет о том, чтобы проникнуть за добродетельную

личину врага и уничтожить его или исключить из сообщества,

заточив в тюрьму. Показательно, что эта разоблачительная

общественная гигиена пропагандируется парализованным

калекой Кутоном, который сам являет разительный пример

медицинской патологии. При этом то самое разоблачение

видимости, которое ставилось на повестку дня антимимети-

ческой критикой общества задолго до революции, теперь

связывается с массовой паникой. Миметизм становится зна-

ком моральной инфекции, политического заговора, как пи-

шет Кутон, «отцеубийства».

16 марта 1794 года Кутон в Якобинском клубе предлага-

ет обследовать меблированные комнаты:

Несомненно, там будут обнаружены лица, у которых карма-

ны набиты удостоверениями гражданской благонадежности.

Эти люди покинули свои департаменты в периоды кризисов

либо из страха перед арестом. В Париже они вели себя внешне

вполне благонадежно и получили подобные удостоверения.

Необходимо узнать у них имена, место постоянного житель-

ства и время отъезда оттуда. Выяснив все это, комитеты долж-

ны послать запросы в коммуны, и из полученных ответов вы

увидите, что все эти люди принадлежат к числу тех, кого

следует упрятать в надежное место

478

Личина благонадежности — лишь знак двоедушия и осо-

бой опасности. Кутон и в Париже продолжает мыслить точ-

но так же, как за полгода до этого в Клермон-Ферране, только

инвертируя пространственные отношения. Теперь^уке подо-

зрительны и должны быть изолированы не те люди, которые

променяли публичное пространство на приватное, а те, кто,

наоборот, покинул провинцию и явился в Париж, в самое

сердце нового общества.

Часть 2. Театр разума: по ту сторону подражания 3 1 1

«Моральный миф» Фуко имеет отчетливо религиозные

корни. Это секуляризированная система религиозных поня-

тий. Недифференцированное пространство единой воли по-

своему напоминает пространство манифестации божества в

«рациональной теологии». Речь идет о Едином, которое пре-

вращается в множественность по мере нисхождения в мир

творения. Эта квазирелигиозная структура по-своему отражает

общий распад сакрального на излете эпохи Просвещения.

Сакральное в итоге переносится на сферу политики и этики.

При этом трансцендентные категории вселенского добра и зла,

участвующие в христианской эсхатологической драме, проеци-

руются отныне на индивидов, которым приписываются ги-

пертрофированные пороки и добродетели. Такой перенос

сакрального на общественную сферу, как я уже писал, при-

водит к возникновению мелодрамы и готического романа. В

итоге выпячивается образ Врага, мелодраматического Злодея,

«гнусных существ, несущих на себе печать бесчестия», как

определяет их Кутон, которым приписываются такие же черты

вселенского зла, как мильтоновскому Сатане, а эсхатологи-

ческая драма, секуляризируясь, начинает развертываться в

области политики на эшафоте Гревской площади. Политика

принимает образ готики и мелодрамы. Питер Брукс пишет по

этому поводу, что «от mysterium tremendum, определяемого

Отто как "сущность Сакрального", только tremendum удает-

ся убедительно возродить»

479

Само существование Республики отныне определяется в

формах бесконечной войны со злодеями. Отсюда следует

знаменитое определение условия установления Республики,

данное Сен-Жюстом: «Для установления Республики необхо-

димо полное уничтожение того, что ей враждебно»

480

. Террор,

приобретая черты эсхатологической драмы, в которой реша-

ется судьба вселенской добродетели, и некоего секуляризи-

рованного «царства божьего на земле», оказывается первей-

шим условием существования Республики как таковой:

Нельзя надеяться на благоденствие до тех пор, пока не по-

гибнет последний враг свободы. Вы должны карать не толь-

ко изменников, но и равнодушных; вы должны карать тех, кто

остается бездеятельным в Республике и ничего не делает для

нее. Ибо, с тех пор как французский народ изъявил свою

волю, всякий, кто противостоит ей, находится вне суверена,

а тот, кто вне суверена, является его врагом

481

И далее Сен-Жюст объясняет, что

470 Л/. Ямпольсгсий. Физиология символического. Книга 1

принципы мира и естественной справедливости хороши в

отношении друзей свободы; но между народом и его врага-

ми не может быть ничего общего, кроме меча

482

По мере нарастания террора Сен-Жюст начинает сомне-

ваться в существовании того идеального сообщества, которое

возникает с общественным договором. Теперь он описывает

кровавые усилия революционного «правосудия» как очище-

ние условий для будущего договора, как предварительное

безжалостное исключение (в том числе и из жизни) всех не-

способных к участию в нем. Тон Сен-Жюста в этих декла-

рациях становится мессиански-эсхатологическим и начинает

описывать революцию как своего рода Армагеддон, финаль-

ную битву добра и зла:

Несомненно, еще не настало время делать добро. Отдельные

проявления добра

—

это паллиатив. Лишь когда всеобщее зло

достигнет предела, общественное мнение испытает потреб-

ность в мерах, способных принести благо. Тот, кто приносит

общее благо, всегда страшен или кажется странным', если

начинает слишком рано.

Революция должна завершиться установлением совершенно-

го счастья и совершенной общественной свободы посредством

законов. Все ее стремления должны быть направлены лишь

к этой цели и должны сокрушить все, что ей противостоит...

483

Мысль о том, что носитель общего блага «всегда страшен

или кажется странным», — одно из наиболее драматических

и логически продуманных признаний Сен-Жюста. Действи-

тельно, если носитель добра — это как раз тот, кто несет

смерть врагам сообщества, если он является карающей силой,

он, как признавал Сен-Жюст, должен быть сам исключен из

общественного договора, он, как и преступление, оказывается

изгнанным, так как выражает искажение общественной воли.

Именно с этим связано то, что, будучи ^бсителем блага для

сообщества, он выглядит как его враг, как исключенный, как

пугающее чудовище. В случаях, когда он не вызывает ужаса,

он кажется странным участникам общей воли, странным, как

исключенный чужак. И действительно, воин или палач ни при

каких обстоятельствах не могут выступать в качестве носи-

телей добродетельного Разума. Они — отклонение, вызов ра-

зумности общей воли, монстры.

То, о чем говорит Сен-Жюст, это неожиданное мимети-

ческое смешение благодетеля с врагом. Между ними нет не-

Часть 2. Театр разума: по ту сторону подражания 3 1 1

проходимой пропасти. Оба они связаны друг с другом пре-

ступлением, убийством. Благодетель, как и враг, чудовищен.

Кроме того, парадоксально враг с какого-то момента превра-

щается в невольного соучастника общей воли. Когда Сен-

Жюст говорит о фракциях и коррупции народных предста-

вителей, он лишь выражает очевидный факт реального

отсутствия всякого единства между народом и правящей эли-

той. В какой-то мере революция разрушила даже ту симво-

лическую связь, которая существовала в королевстве между

подданными и монархом. Ханна Арендт прямо утверждает,

что «люди Революции и народ были больше не связаны

объективной связью общего дела»

484

. Все попытки связать

общество воедино, в том числе и с помощью воспитания

добродетели, оказались обреченными на провал. Единствен-

ным эффективным способом объединения людей было посту-

лирование общего врага, который, по мнению Арендт, дол-

жен был занять место в груди каждого гражданина и принять

символическое участие в выработке общей воли. Интериори-

зируя образ врага, каждый гражданин был призван увидеть

врага в самом себе, например как в носителе частных интере-

сов или просто как в индивиде, в силу своей индивидуаль-

ности, непрозрачной для общей воли:

...единство нации гарантировано в той мере, в какой каждый

гражданин несет в себе общего врага и общий интерес, ко-

торый пробуждается в жизни общим врагом; общий враг

—

это частный интерес частной воли каждого человека. Если

только каждый частный человек восстанет против себя самого

как частности, он будет способен вырастить в себе своего

собственного антагониста, общую волю, и таким образом он

сможет стать настоящим гражданином национального поли-

тического организма (national body politics)

485

Но это значит, что указание на врага — своего рода пе-

дагогика революции, позволяющая воспитывать общую волю.

При этом каждый участник общей воли должен подвергнуться

раздвоению личности, которое максимально полно проявля-

ется в лидерах. Каждый должен увидеть в себе врага и убить

как условие общей воли. Лидер же должен сыграть эту роль

для граждан-зрителей. По существу, он, как племянник Рамо,

должен научиться быть всем одновременно. Эта ситуация еще

более усложняет отношения между зрителем и актерами в

пространстве политической репрезентации. От зрителя теперь

требуется увидеть в себе актера, от которого следует дистан-

472 Л/. Ямпольсгсий. Физиология символического. Книга 1

цироваться в качестве зрителя. Собственно, позиция зрителя

и формируется этим постулированием врага в себе. Но пре-

вращение в дистанцированного зрителя — только первый этап

процесса, который должен завершиться вторичным превра-

щением этого зрителя в актера, то есть в активного носите-

ля общей воли, в законодателя.

Всеобщая мания преследования, постоянный поиск заго-

воров в значительной степени формулируются в терминах

зрения и зрительства. Глаза невидимых шпионов мерещатся

якобинцам повсюду. Клод Лефор замечает:

Убиение общественного тела теперь ассоциируется с дурной

силой глаз, которые могут видеть сквозь все. Имплицитно

созерцание общественного тела отныне означает выращива-

ние глаза народа, глаза невинности, способного разоблачить

дурной глаз

486

Нетрудно заметить, что эта пара воображаемых глаз об-

разует симметрию, в которой участвуют два смотрящих друг

на друга невидимых глаза, принадлежащих одному телу. Сим-

метричное зрителю воображаемое тело врага — это не что

иное, как еще одна метаморфоза абсолютного Третьего.

Сен-Жюст в моменты полной откровенности прямо осоз-

нает свою роль как предельно трагически амбивалентную:

Я поверил, что истина и ее власть над людьми неодолимы, и

потому я оставляю на память <потомкам> это наследие, ка-

ким бы оно ни было.

Я напал на людей, на которых никто не осмеливался напа-

дать. Все обстоятельства способствовали тому, чтобы сделать

преступным человека, решившегося на это. Я один должен

был исполнить это опасное поручение. Самому молодому

надлежит умереть и тем доказать свое мужество и свою доб-

родетель

487

Речь здесь идет все о том же. Сен-Жюст нападает на

людей, исключая их из сообщества и тем самым очищая со-

общество для неискаженного отправления общественного

договора. Но сама функция, взятая им на себя, делает его

преступным. Исключение самого себя из договора есть не что

иное, как принесение себя в жертву, ведь в конце концов он

сам, как чудовище, должен быть исключен и обречен на

смерть. Его гибель едва ли отличима от гибели исключенных

им, которые тоже приносятся в жертву сообществу. Парадок-