Алеврас Н.Н., Гришина Н.В., Краснова Ю.В. (ред.) История и историки в пространстве национальной и мировой культуры XVIII-XXI веков

Подождите немного. Документ загружается.

261

Киселев М. А. Н. А. Воскресенский: историк вне корпорации...

варя 1947 г. Б. И. Сыромятников умер. Без его поддержки Воскресенскому

так и не удалось опубликовать второй том. Сам Н. А. Воскресенский пережил

Б. И. Сыромятникова на год с небольшим: он умер 28 января 1948 г.

После смерти Воскресенского так никто и не взялся за завершение издания

его «актов». Конечно, некоторые из специалистов, которые знакомились с со-

бранными им, но неизданными источниками по петровскому законодательству,

указывали на необходимость издания. Так, в 1968 г. А. Л. Шапиро отмечал,

что «к сожалению, издан только один том труда Н. А. Воскресенского»

. В

1977 г. Е. П. Федосеева, сотрудница Государственной публичной библиотеки

им. М. Е. Салтыкова-Щедрина, опубликовала краткую биография и обзор ру-

кописного наследия Воскресенского

Рукописное наследие Воскресенского было использовано при подготовке и

издании в 1986 г. четвертого тома многотомной публикации «Российского зако-

нодательства X–XX вв.». Т. Е. Новицкая, ознакомившись с рукописью второго

тома «Законодательных актов», писала: «Крупный археограф, знаток петров-

ского законодательства Н. А. Воскресенский собрал и расположил архивный

материал таким образом, что история принятия и разработки нормативного

акта становится ясной до мельчайшей подробности. <…> К сожалению, этот

фундаментальный труд до сих пор не издан полностью»

Уже в постсоветской российской историографии Н. В. Козлова, также озна-

комившись с рукописным наследием Воскресенского, отмечала, что «в целом

можно сожалеть, что столь ценный для науки труд Н. А. Воскресенского, вопло-

тивший принципиально новую методику издания исторических материалов и не

имевший аналогов в отечественной историографии, в основной своей части до

сих пор остается не опубликованным»

. Высоко оценил вклад Н. А. Воскресен-

ского в изучение петровского законодательства другой известный специалист по

XVIII в. – Д. О. Серов. При этом Воскресенский был охарактеризован как «неза-

служенно подзабытый сегодня ленинградский ученый-подвижник»

Таким образом, несмотря на большую научную ценность наследия Н. А. Вос-

кресенского, его имя попало в область забвения. Показательно, что в это время

издавалось и продолжает издаваться научное наследие российских историков

XX в., в частности, С. К. Богоявленского, М. М. Богословского, С. Б. Веслов-

ского, С. В. Бахрушина

. Все данные авторы занимали свое почетное место

в коллективной памяти исторических корпораций. Николая Алексеевича Вос-

кресенского постигла иная судьба. Выпускник провинциального института, он

формально не был ничьим учеником, не попадал в генеалогию какой-либо на-

учной школы. Волею судеб он не смог встроиться ни в одну из профессиональ-

ных корпораций историков. Он работал как одиночка и, если бы не помощь

Б. И. Сыромятникова, даже первый том его «актов» едва ли был издан. Таким

образом, он оказался исключенным из коллективной памяти российских исто-

риков XX в., несмотря на свой самоотверженный труд на благо науки.

Подобный случай позволяет поставить вопрос о соотношении коллектив-

ной памяти профессиональных корпораций историков и научной значимости

262

Личность историка...

изучения наследия того или иного историка. Вызвана ли публикация научного

наследия исследователя, а также проведение мемориальной конференции по

изучению его наследия значимостью такового, или это в большей степени свя-

зано с местом, которое исследователь занимает в коллективной памяти той или

иной профессиональной корпорации историков?

Примечания

Статья подготовлена при поддержке Федеральной целевой программы «Научные и

научно-педагогические кадры для инновационной России» по теме «Человек в усло-

виях социально-культурных трансформаций российского общества XVII–XX вв.», го-

сконтракт № 14.740.11.0209.

Воскресенский Н. А. Законодательные акты Петра I. Редакции, проекты, заметки,

доклады, доношения, челобитья и иностранные источники. Т. I. Акты о высших госу-

дарственных установлениях. М. ; Л., 1945.

Федосеева Е. П. Документальные материалы Н. А. Воскресенского в архивных храни-

лищах Ленинграда и Москвы // Археографический ежегодник за 1976 год. М., 1977.

См.: Отдел рукописей Российской национальной библиотеки, г. С.-Петербург (далее

– ОР РНБ). Ф. 1003. Д. 7, 8.

См. подробнее о биографических фактах: Федосеева Е. П. Указ. соч.

ОР РНБ. Ф. 585. Оп. 1. Д. 2570. Л. 1; Ф. 1003. Оп. 1. Д. 1. Л. 1.

ОР РНБ. Ф. 585. Оп. 1. Д. 2570. Л. 3.

Там же. Л. 1.

Платонов С. Ф. Петр Великий. Личность и деятельность. Л., 1926. С. 32–33.

ОР РНБ. Ф. 585. Оп. 1. Д. 2570. Л. 2.

Летопись занятий археографической комиссии за 1923–1925 годы. Вып. 33. Л., 1926.

С. 61.

Платонов С. Ф. Указ. соч. С. 31–33.

ОР РНБ. Ф. 585. Оп. 1. Д. 2570. Л. 4–5.

Федосеева Е. П. Указ. соч. С. 228.

ОР РНБ. Ф. 585. Оп. 1. Д. 2570. Л. 6.

Там же. Ф. 1003. Оп. 1. Д. 1. Л. 1.

См.: ОР РНБ. Ф. 1003. Оп. 1. Д. 24. Л. 10–15.

Федосеева Е. П. Указ. соч. С. 221.

Научно-исследовательский отдел рукописей Российской государственной библиоте-

ки, г. Москва (далее – НИОР РГБ). Ф. 366. К. 38. Д. 61. Л. 49.

ОР РНБ. Ф. 1003. Оп. 1. Д. 8.

См.: Тихонов В. В. Жизнь и научная деятельность Б. И. Сыромятникова // История и

историки : историогр. вестн. 2007. М., 2009. С. 294.

Советская историко-правовая наука : (Очерки становления и развития). М., 1978.

С. 66.

НИОР РГБ. Ф. 366. К. 36. Д. 21. Л. 110.

Воскресенский Н. А. Законодательные акты Петра I. С. 24.

Советское государство и право. 1940. № 11. С. 121.

Воскресенский Н. А. Законодательные акты Петра I. С. 24.

Сыромятников Б. И. Рец. на: Н. А. Воскресенский. Законодательные акты Петра

Великого. Редакции, проекты, заметки, доклады, доношения, челобитья и иностран-

263

Киселев М. А. Н. А. Воскресенский: историк вне корпорации...

ные источники. Т. I. Акты о высших государственных установлениях. Л., 1940. 929 с.

(рукопись) // Совет. гос. и право. 1940. № 11. С. 125.

НИОР РГБ. Ф. 366. К. 36. Д. 21. Л. 47.

Там же. К. 28. Д. 10. Л. 1–2.

Там же. Л. 2 об.

Федосеева Е. П. Указ. соч. С. 229.

Валк С. Н. Советские издания документов по истории СССР до XIX века // Ист.

журн. 1944. № 4. С. 95.

ОР РНБ. Ф. 1003. Оп. 1. Д. 24.

См., напр.: НИОР РГБ. Ф. 366. К. 37. Д. 41. Л. 1–7.

См.: Тихонов В. В. Указ. соч. С. 294–304.

Стенограмма совещания по вопросам истории СССР в ЦК ВКП(б) в 1944 г. // Вопр.

истории. 1996. № 3. С. 99–104.

Письма Анны Михайловны Панкратовой (вступительная статья Ю. Ф. Иванова) //

Вопр. истории. 1988. № 11. С. 62.

НИОР РГБ. Ф. 366. К. 38. Д. 61.

См.: Письма и бумаги императора Петра Великого. Т. VII, вып. 2. М. ; Л., 1946.

С. IV.

Сербина К. Н. А. И. Андреев – ученый и педагог : (Из воспоминаний об учителе) //

Вспомогательные исторические дисциплины. Т. 17. Л., 1985. С. 359.

См.: Андреев А. И. Рец. на: Н. А. Воскресенский. Законодательные акты Петра I.

Акты о высших государственных установлениях. Т. I. Редакции и проекты законов,

заметки, доклады, доношения, челобитья и иностранные источники / под ред. и с пре-

дисл. Б. И. Сыромятникова. М. ; Л., 1945 // Вопр. истории. 1946. № 2–3. С. 137–140.

Там же. С. 140.

Валк С. Н. Советская археография. М. ; Л., 1948. С. 44.

Андреев А. И. О правилах издания исторических текстов // Архив. дело. 1926.

Вып. V–VI. С. 98.

См., напр.: Правила издания документов XVI–XVII вв. // Проблемы источниковеде-

ния. Сб. II. М. ; Л., 1936. С. 315.

Андреев А. И. Рец. на: Н. А. Воскресенский. Законодательные акты Петра I. С. 142.

НИОР РГБ. Ф. 366. К. 37. Д. 41. Л. 3–4 об.

Шапиро А. Л. О фундаментальном издании документов «Письма и бумаги импера-

тора Петра Великого» // История СССР. 1968. № 1. С. 232.

Федосеева Е. П. Указ. соч.

Российское законодательство X–XX веков : в 9 т. Т. 4. Законодательство периода

становления абсолютизма. М., 1986. С. 54.

Козлова Н. В. Российский абсолютизм и купечество в XVIII в. : 20-е – начало 60-х

годов. М., 1999. С. 34.

Серов Д. О. Судебная реформа Петра I : Историко-правовое исследование. М., 2009.

С. 59. Д. О. Серов ошибочно называет Воскресенского «Николаем Александрови-

чем».

См. подробную библиографию: Беленький И. Л. Наследие отечественных ученых

XIX–XX вв. – историков России (книги 1950–2004 гг.) // Россия и соврем. мир. 2004.

№ 4. 2005. № 1, 2.

264

Личность историка...

Л. А. Сыченкова

(Казанский федеральный университет, г. Казань)

ФЕДОР ШМИТ: УЧИТЕЛЯ, УЧЕНИКИ, ПОСЛЕДОВАТЕЛИ

Федор Иванович Шмит (1877–1937) принадлежал к плеяде выдающихся

русских ученых, творческий расцвет которых пришелся на переломную эпоху

русских революций и первых послереволюционных десятилетий. Уже почти

сорок лет, как имя Федора Шмита на слуху у византинистов, искусствоведов,

историков культуры и музеологов. Почти все исследователи, обращавшиеся к

биографии ученого, пытаются понять, почему его оригинальная теория цикли-

ческого развития искусства оказалась на обочине отечественной науки XX в.

Творческая биография Ф. И. Шмита, уникальность пройденного им пути в

поисках новой синтетической методологии в искусствознании позволяет бо-

лее объемно воссоздать картину взаимоотношений и преемственных связей в

научном мире 20-х гг. На основании сопоставления ранее известных и срав-

нительно недавно открывшихся документов стало возможным откорректиро-

вать «затуманенные» фрагменты биографии ученого. Документы раскрывают

не только то, что думал Ф. Шмит о своих коллегах, наставниках, учениках, но

то, что ему не дано было узнать. Вновь обнаруженные источники позволяют

глубже разобраться в коллизиях личной судьбы Ф. И. Шмита, а также частично

объясняют причины его забвения.

Итак, кто был среди учителей Ф. Шмита? Среди них были именитые

А. В. Прахов, Ф. И. Успенский, П. В. Никитин, Д. В. Айналов и другие. Были

среди них и те, кого он считал наставниками «по духу»: кроме Адриана Пра-

хова, следует назвать русского дипломата и коллекционера, ценителя антич-

ной древности А. И. Нелидова, лингвиста и культуролога Н. Я. Марра. Своими

идейными вдохновителями Ф. Шмит считал Л. Н. Толстого, Дж. Вико, И. Тэна,

австрийского востоковеда Й. Стриговского и других.

Учителя Ф. Шмита не только заразили его любовью к науке, но принимали

деятельное участие в его судьбе. А. В. Прахов помог ему избежать военной

службы, придумав какой-то «пышный титул»

. Н. Никитин по рекомендатель-

ному письму пристроил его к послу в Италии – А. И. Нелидову – в качестве

265

Сыченкова Л. А. Ф. Шмит: учителя, ученики, последователи...

гувернера его сына. Дипломат Александр Нелидов предложил Ф. Шмиту тему

первой научной работы – статуэтка Стефануса Праксителя. Русский дипломат

А. И. Нелидов преподал Ф. Шмиту «уроки» этикета и правила поведения в

академических кругах. Александр Нелидов дал рекомендательное письмо

Ф. Шмиту для поступления в магистратуру к Ф. И. Успенскому

. Он же одно-

временно помог Ф. Шмиту «ловко составить письмо» от своего имени к «ме-

тру» российского византиноведения, в котором особо «подчеркивалась» лю-

бовь и интерес начинающего ученого к русскому искусству. Акцент на «любви

к русскому» был важен в этом обращении. Ф. Успенский и институт в Констан-

тинополе, которым тот руководил, занимали русофильские позиции. А. И. Не-

лидов понимал важность «дипломатического подхода», поскольку хорошо знал

о «русофильских» взглядах Ф. Успенского

Отношения между Ф. Шмитом и учителями складывались непросто. Если

Александр Иванович Нелидов всячески покровительствовал неискушенному

юноше, то Федор Иванович Успенский дал своему ученику жесткую школу.

С самого начала Ф. Успенский бросил Ф. Шмита «в омут византиноведения»,

«ожидая» на берегу: выплывет ли ученик, обремененный таким сложным за-

данием. Ф. Успенский не предложил, а буквально навязал Ф. Шмиту тему о

памятнике Кахрие-Джами. Работа над этим памятником стала для молодого

ученого трудным испытанием, но результаты исследований, превзошедшие

первоначальные ожидания, сделали ему имя в науке. С момента публикации

книги о Кахрие-Джами в 1906 г. Ф. Шмит прочно занял почетное место в миро-

вом византиноведении.

Ф. Шмит, при всем почтительном отношении к своему константинополь-

скому наставнику – Ф. Успенскому, решительно с ним расстался в 1917 г.

Но

даже этот разрыв не изменил их уважительного отношения друг к другу: по-

сле смерти учителя Ф. Шмит написал прекрасный некролог о своем патроне

Ф. И. Успенский же до конца дней отзывался о своем ученике в самых поло-

жительных тонах, о чем свидетельствовал академик В. В. Струве в письме в

защиту репрессированного Ф. И. Шмита.

Ф. Шмит считал, что именно А. Прахов определил его выбор научной спе-

циализации – история искусства. «Когда я был еще студентом Петроградского

Университета, – писал Ф. Шмит, – я имел счастье слушать лекции по исто-

рии искусства профессора Адриана Викторовича Прахова

. <...> Вернувшись

в Петербург осенью 1897 г., Прахов посвятил первую (вступительную) свою

лекцию вопросу: что такое искусство? Это была не лекция, а поэма, и ответа на

поставленный вопрос он нам так и не дал». Еще в ранней молодости Ф. Шмит

сделал свой сознательный выбор в пользу «искусствоведческой методологии»

А. В. Прахова.

Но, несмотря на заботу и участие в жизни Ф. Шмита столь значительных

фигур, надо сказать, что строгой научной школы он так и не прошел

. И, тем не

менее, следует признать, что предпочтение Ф. И. Шмитом того направления,

которое представлял А. Прахов в искусствознании, было его сознательным са-

266

Личность историка...

моопределением в науке. «Мои учителя – и те, которых я назвал, и многие

другие, о которых я всегда вспоминаю с благоговением и благодарностью, –

указали мне путь, по которому я пошел»

С тех самых пор Ф. И. Шмит считал себя последователем А. В. Прахова.

Будучи уже зрелым ученым, осмысливая пройденный в науке путь, Ф. Шмит

в статье 1933 г. сформулировал свое отношение к разным методологическим

подходам в русском искусствознании

Ф. И. Шмит по наивности не замечал или старался не замечать, как насторо-

женно следили за его успехами представители старшего поколения: Д. В. Ай-

налов, С. А. Жебелев, Б. В. Формаковский и другие. Многие русские византи-

нисты, в том числе Ф. И. Успенский, Д. В. Айналов, С. А. Жебелев и другие,

были «русофилами» по своим взглядам, а Н. П. Кондаков был известен своей

«германофобией». Русофильский клан российских ученых сильно недолюбли-

вал немцев, считал их выскочками и «колонизаторами» русской науки и образо-

вания. Однако отношение Д. В. Айналова к Ф. Шмиту менялось по мере того, как

становились очевидны успехи Ф. Шмита в науке. Уже в 1903 г. Айналов писал

о Шмите более благосклонно: «Немец из Археологического института в Кон-

стантинополе Шмит, которого, говорят, можно было бы взять»

. В то же время

Сергей Жебелев

своего отношения к Ф. Шмиту не изменил и в дальнейшем, а в

1925 г., с едкой иронией писал Н. П. Кондакову в Прагу: «У нас появилось новое

светило – Ф. И. Шмит, тот, кто писал о Кахриэ-Джами. Болтун невероятный и,

должно быть, бросил совсем заниматься наукою. Все изыскивает новые методы,

или, как у нас теперь говорят, “подходы”. Недавно читал доклад о греческом

искусстве, к которому, как он выразился, нужно придумывать какую-нибудь эти-

кетку. Таковою оказалось “движение”, а у всего последующего искусства, оказы-

вается, такою этикеткою служит “пространство”. Тут не без Стриговского, кото-

рый, стремясь прославиться, всеми и всем недоволен»

Такую характеристику

Ф. Шмиту С. Жебелев мог позволить себе, будучи полностью уверенным в том,

что Н. П. Кондаков разделяет эти взгляды.

Ф. Шмит прекрасно понимал, что А. В. Прахов не был теоретиком, как и

другие его наставники. Поэтому решившись отправиться в самостоятельное

плавание в область теории искусствознания, он будет вынужден доверять толь-

ко своей интуиции и изобретать новые научные подходы. Подлинной научной

школой для Ф. И. Шмита стала работа в Константинополе, в процессе кото-

рой он познакомился со многими европейскими учеными. Поездки по Евро-

пе – Италии, Греции, Германии, раздвинули его представления о памятниках,

расширили горизонты научного общения. Тогда Ф. Шмиту удалось установить

контакты со многими западными византинистами, историками искусства, поя-

вились его первые научные публикации за рубежом.

В это время у Ф. Шмита возникла идея определить общую логику развития

искусства, ради которой он отказался от почти готовой докторской диссертации

по «Византийской монументальной живописи»

. С этого момента Ф. Шмит

оказался в научной изоляции: сообщество антиковедов, византинистов его не

267

Сыченкова Л. А. Ф. Шмит: учителя, ученики, последователи...

принимало; искусствоведы считали, что вместе со своей теорией он «покинул

пределы искусствознания». Представленная в 1919 г. в книге «Искусство» кон-

цепция Ф. Шмита не вписывалась в предметные рамки ни одной из существовав-

ших гуманитарных дисциплин.

Случилось так, что по своим методологическим

позициям Ф. Шмит к середине 1920-х гг. оказался «между двух огней». Ни его

коллеги, искусствоведы старшего поколения, ни искусствоведы-марксисты ему

не верили. «И те, и другие не понимали, почему ученый византолог, профес-

сор, с почтенным уже именем в науке, вместо, того, чтобы заниматься византо-

логией, создает маловразумительные теории с “красным” душком, по мнению

одних, и не марксистские, то есть еретические, по мнению других. Первые на-

зывали его “красной вороной”, а другие пытались вывести на чистую воду его

“антисоветскую идеалистическую сущность” злобной критикой»

Сведения об учениках Ф. Шмита можно почерпнуть не только из воспо-

минаний дочери, но и из сохранившейся переписки с учениками из архивов

Санкт-Петербурга, Киева, Харькова. Современные харьковские историогра-

фы

первыми обозначили новое направление в изучении персоналии Ф. Шми-

та: тему его научной школы

. Украинские историографы высоко оценивают

вклад Ф. Шмита в развитие национального византиноведения

и искусствоз-

нания

. Географические истоки такой проблематики имеют серьезные основа-

ния, поскольку именно в украинский период, Харькове и Киеве, у Ф. Шмита

формируется круг учеников и последователей.

Ф. Шмит, вероятно, притягивал людей своей эрудицией, яркими идеями,

глубокими знания, влюбленностью в предмет своего исследования

. По от-

зывам С. А. Таранущенко, «патрон», как его называли в своем кругу, «был

идеальным руководителем своих учеников, уделял им много времени, забо-

тился о них, но никогда не навязывал тем»

. В этой связи показателен при-

мер В. А. Богословского, который до 1923 г. успешно учился в Чернигове на

физико-математическом факультете, но, прочитав книгу Ф. Шмита «Искусство»

1919 г., ушел с третьего курса и в 1923 г. переехал в Киев

, поступил в Архео-

логический институт, отказавшись от прежней специальности: «Поздней вес-

ной 1923 года произошла моя встреча с Федором Ивановичем Шмитом, озна-

меновавшим крутой поворот в моей жизни, к этому времени я успел уже про-

читать его книгу “Искусство Древней Руси-Украины”. <...> После этой беседы

с Федором Ивановичем, личность которого произвела на меня незабываемое

впечатление своей доброжелательностью и молниеносным пониманием всего,

о чем шла речь, я сразу отказался от мысли закончить физико-математический

факультет и подал заявление о приеме в Киевский археологический институт,

и стал самым преданным учеником Федора Ивановича»

. «Книга “Искусство”

произвела на меня сильнейшее впечатление <...> я сразу убедился в том, что

Ф. И. Шмит гениальный ученый, сделавший величайшее открытие законов ху-

дожественного развития человечества...»

«Все его ученики были либо студентами, либо окончили в Харькове уни-

верситет, или Высшие женские курсы, – писала в своих воспоминаниях дочь

268

Личность историка...

Ф. И. Шмита. – Они часто, как свои, бывали у нас дома и дружили не только с от-

цом, но и с матерью. Из мужчин хорошо помню веселого, живого и остроумного

Дмитрия Ивановича Гордеева, который впоследствии жил в Тбилиси, и молчали-

вого, застенчивого, скромного Степана Андреевича Таранущенко <...> Оба они

стали профессорами. Девушек было много. Запомнились подружки – Алиса Васи-

льевна (Вильгельмовна) Фюнер и Вера Карловна Крамфус, Елена Александровна

Никольская и Татьяна Александровна Ивановская, Ксения Акимовна Берладина,

Клавдия Рудольфовна Унгер-Штейнберг, Наталья Васильевна Измайлова»

Рассматривая виртуальный портрет школы Ф. Шмита, удивляешься ее зна-

чительному вкладу в отечественную науку и духу новаторства, который суме-

ли сохранить его ученики, несмотря на все испытания, выпавшие на их долю.

Ученики расстрелянного в 1937 г. Ф. Шмита, сами не избежавшие репрессий,

предпочитали срывать свою принадлежность к его школе, поэтому пока описа-

ны только фрагменты ее истории

Чему хотел научить Ф. Шмит своих учеников? В 1925 г. Ф. И. Шмит изло-

жил свои принципы – все выводы должны опираться на детальное изучение

памятника. Но «иконографический метод» он считал одним из предваритель-

ных этапов работы. Далее предполагалось стилистическое и сравнительно-

типологическое осмысление памятника. Ученики своими вопросами также

стимулировали Ф. Шмита к постановке сложных проблем: «Почему искусство

развивается так, а не иначе? <...> И есть во всем этом правильность и законо-

мерность?». «Вот уже двадцать слишком лет, – писал Ф. Шмит в 1925 г., – как

я стараюсь идти все этим самым путем, и до какого-то ответа я дошел – пусть

мои ученики пойдут дальше, добудут более глубокий и более полный ответ».

Сегодня известна биография не всех его учеников Ф. Шмита: следы многих

теряются. Не исключено, что ученицы дворянского происхождения были ре-

прессированы. Некоторые из учениц, будучи этническими немками, репатрии-

ровались Германию еще в годы Первой мировой войны. Среди них, вероятно,

были А. В. Фюнер, В. К. Крамфус, К. Р. Унгер-Штейнберг. Во время блокады

в Ленинграде погибла Наталья Васильевна Измайлова

, которая еще в начале

1930-х гг. была вынуждена сменить профессию искусствоведа-византиниста

на библиотекаря.

Характеризуя школу Ф. Шмита, следует отметить ряд ее особенностей.

Первое: в школе был научный лидер – Ф. Шмит, признанный авторитет. Вто-

рое: географический центр школы постоянно дрейфовал вместе с учителем: из

Киева в Харьков, Москву, затем в Ленинград

. Ученики сопровождали своего

«патрона» в экспедициях в Крыму, на Кавказе, в республиках Средней Азии.

Третье: методологические принципы, «подходы», были определены Ф. Шми-

том и предусматривали непосредственное изучение памятника. Ученики осва-

ивали его синтетическую методологию, пытаясь применять ее при изучении

конкретных вопросов искусства, в музеологии, при изучении детского творче-

ства. Четвертое: практически никто из его учеников не стал продолжать глав-

ное дело учителя – развивать его теорию. На тему «циклической концепции»

269

Сыченкова Л. А. Ф. Шмит: учителя, ученики, последователи...

было наложено «табу». Сознательный выбор учеников Ф. Шмита в сторону

византиноведения, археологии, искусства Древней Руси, истории националь-

ных художественных школ Грузии, Армении, Азербайджана, Средней Азии,

истории народного и декоративно-прикладного творчества, музееведения был

обусловлен комплексом причин. Многих учеников постигла трагическая судь-

ба – на протяжении 1933 г. была арестована вся харьковская секция искусствоз-

нания: они оказались на Колыме, в лагерях Казахстана и Сибири. После реаби-

литации и освобождения «птенцы» шмитовской школы продолжали работать

в отдаленных уголках бывшего СССР: в Грузии, Армению, Осетии, Украине,

Азербайджане, Белоруссии. Но после выпавших на их долю испытаний уче-

ники Ф. Шмита были морально сломлены, поэтому многие предпочли зани-

маться проблемами, получившими официальное признание властей, и это был

единственный способ выжить в условиях тоталитарного режима. Большинство

учеников Ф. Шмита остались в профессии, что подтверждало их сознательный

выбор специальности. Правда, многие сменили направление своих поисков.

Среди учеников Ф. Шмита оказалось много личностей ярких и незаурядных,

оставивших заметный след не только в гуманитарном знании, но и в интеллек-

туальной истории страны второй половины XX столетия.

Оправдала надежды своего учителя Елена Эммануиловна Липшиц (1901–

1990)

, став крупнейшим советским византинистом, специалистом по истории

византийского права

Всеволод Михайлович Зуммер (1885–1970) также получил докторскую сте-

пень, стоял у истоков ориенталистики в украинском искусствоведении, работая в

Азербайджане и в Харькове

. Наследуя от своего учителя склонность к теорети-

ческому осмыслению, В. М. Зуммер

сумел сделать ряд обобщений относитель-

но роли, происхождения и особенностей искусства тюркских народов.

Студентка Ф. И. Шмита – М. И. Вязьмитина (1896–1994), ставшая затем

первой аспиранткой В. М. Зуммера, успешно занималась археологическими

исследованиями скифов и сарматов, возглавляя отделы искусства Востока в

музеях Киева и Харькова

. М. А. Новицкая продолжила изучение декоратив-

ного искусства Древней Руси

. Новую область этнического искусствознания

открыла К. А. Берладина

, сосредоточив свой исследовательский интерес на

материале осетинской техники вышивания.

Киевский студент Ф. И. Шмита – Арнольд Александрович Альшванг (1898–

1960), специализировавшийся по теории музыки, стал известным советским

музыковедом, доктором искусствоведения (1944)

. О нем с теплотой вспоми-

нала дочь Ф. Шмита в числе прочих киевских знакомых и учеников: «В дом

приходили люди, связанные с работой отца. Помню Базилевича, Зуммера и

больше всех А. А. Альшванга, который окончил консерваторию, был аспиран-

том и занимался теорией музыки. Он оживлял мамин рояль, мама на нем не

играла – у нее руки были отморожены, и услаждал нас чудесной музыкой»

Позднее А. А. Альшванг приобрел известность как исследователь творчества

А. Н. Скрябина, Л. Бетховена, П. И. Чайковского, Д. Д. Шостаковича.

270

Личность историка...

К кругу учеников и последователей Ф. И. Шмита в направлении изучения

памятников древнерусского искусства принадлежала и Лидия Александровна

Дурново (1885–1963). Хотя надо сказать, что Л. А. Дурново к моменту знаком-

ства с Ф. Шмитом уже имела прекрасную искусствоведческую подготовку

Но нельзя исключать значительного влияния, которое Ф. Шмит оказал на фор-

мирование ее научного мировоззрения. С середины 1920-х гг. Л. А. Дурново

тесно сотрудничала с «патроном» в копировальной мастерской в ГИИИ и под-

держивала все его новые проекты. Впоследствии Л. А. Дурново также не из-

бежала репрессий, но ей удалось стать известным исследователем искусства

средневековой Армении

Два последователя Ф. Шмита в области изучения древнерусского искусства,

С. А. Тарнущенко и Д. П. Гордеев, отсидев в лагерях, также сменили науч-

ное направление. С. А. Тарнущенко сосредоточил внимание на исследовании

украинского средневекового искусства и архитектуры. Д. П. Гордеев приобрел

известность как крупный кавказовед и византинист, специалист по искусству

Ближнего Востока и грузинского средневековья.

Виталий Александрович Богословский (1902–1989)

сделал несколько кру-

тых поворотов в своей профессиональной карьере. Абрис его биографии по-

зволяет согласиться с характеристикой дочери Ф. Шмита: «…человек он был

непримиримый и принципиальный»

. В молодости В. А. Богословский, попав

под очарование теории Ф. Шмита, сделал решительный кульбит и оказался в

числе студентов Киевского археологического института. Но в дальнейшем он

ушел и от Ф. Шмита, считая лучшими работами Ф. Шмита «Искусство» 1919 г.

и «Почему и зачем рисуют дети», «Живопись, ваяние, зодчество». «В этих ра-

ботах Федор Иванович в последний раз выступил во всеоружии его огромного

искусствоведческого опыта во всем блеске его гениальной одаренности уче-

ного (а также и писателя), концепции которого еще не подверглись деформа-

ции под влиянием официального марксизма тех годов»

. После 1926 г. меж-

ду Ф. Шмитом и В. А. Богословским возникли разногласия по поводу новой

периодизации мировой истории искусства по циклам и фазам, они привели

к тому, о чем В. Богословский с грустью пишет: «Так я остался на положе-

нии ученика Федора Ивановича (по его собственному выражению) вплоть до

1925 г., но не дальше»

. Второй раз В. А. Богословский сменил направление

в область архитектуры. После окончания университета В. Богословский ра-

ботал в Эрмитаже, затем в ГАИМК и наконец, у А. С. Никольского

, в его

архитектурной мастерской. В декабре 1937 г. он защитил кандидатскую дис-

сертацию на архитектурную тему. «Таким образом, В. А. Богословский, вос-

хищаясь отцом и его теорией, любя и уважая его, помощником и продолжате-

лем его дела не стал из-за чисто теоретических разногласий с отцом в области

его же теории»

. Кроме того, в начале 1920-х гг. В. А. Богословский увлекся

антропософией, входил в Петроградскую антропософскую группу

. Совме-

щая работу в области архитектурного проектирования, В. А. Богословский

с конца 1940-х гг. преподавал на кафедре истории искусств Ленинградско-