правящего клана, а также потребности системы в целом. Наверху, окруженный пособниками, оказывается тот из
вождей, которому в данный момент удается последовательнее других выражать и отстаивать интересы нового
класса.
Сами исторические условия - еще один серьезный фактор, способствующий личной диктатуре: нужды ускоренной
индустриализации, как и война, требуют подчинения всех сил единой мысли и единой воле. Назовем, кроме того,
еще одну чисто специфическую - коммунистическую - причину: в коммунизме власть - основная цель и главное
средство как всего движения, так и каждого отдельного коммуниста. Жажда власти у коммунистов неутолима,
непреодолима. Победа тут равнозначна взлету до высот божества, проигрыш - глубочайшему унижению и
посрамлению.
Похоже дело обстоит и с пристрастием коммунистических вождей к роскоши, чему они бессильны противостоять
не только по простой человеческой слабости, но и из-за органически свойственной им, носителям власти,
потребности олицетворять собой блеск, могущество и, сверх всего, магию управления людьми, искусство,
доступное единственно таким вот "существам особого порядка".
Карьеризм, страсть к роскоши, властолюбие. Столь же неизбежна и тенденция к коррупции. Не той - чиновничьей,
которой у коммунистов, возможно, даже меньше, чем было в прежнем государстве. Речь о коррумпировании
опять-таки особом: при власти, отданной на откуп одной политической группе и являющейся одновременно
источником всех привилегий, "радение" о "своих людях", в меньшей или большей мере заслуженных, назначение
их на "выгодные" должности и распределение между членами партии всевозможных благ становятся нормой.
Отождествление власти и партии с государством (практически - с собственностью) как раз и делает
коммунистическое государство, если так можно выразиться, самокоррумпирующимся, неумолимо плодящим
привилегии и паразитические функции.
Один член югославской партии весьма любопытно описал атмосферу, в которой существует рядовой коммунист:
"Я, если честно, разорван на три части: завидую тем, у кого машина лучше моей, поскольку мне кажется, что
заслуг перед партией и социализмом у них меньше моего; свысока смотрю на каждого, у кого вообще нет
машины: правильно - не заслужил; и тем не менее я счастлив, что какое-никакое, а собственное авто у меня-таки
имеется".
Этого человека, очевидно, нельзя считать настоящим коммунистом. Он из тех, кто к движению примкнул, поверив
идеалам, но затем, разочарованный, удовлетворился возможностью сделать нормальную бюрократическую
карьеру. Настоящий коммунист - это помесь фанатика с необузданным правителем. Только такое соединение дает
настоящего коммуниста. Остальные - либо идеалисты, либо карьеристы.
Управляемая во всех звеньях, коммунистическая система неизбежно бюрократична и строго иерархична. В ней
образуются неприступные круги, замкнутые на политических вождях и инстанциях. Вся политика сводится к
трениям внутри этих сфер, где процветают кумовство и клановость. В наибольшей степени родственными связями
опутан обычно самый высший круг. Дома за ужином, на охоте, в беседе двух-трех человек решаются вопросы
широкой государственной важности. Партийные форумы, заседания правительственных кабинетов, сессии
парламентов носят чисто декларативный, представительский характер и созываются затем лишь, чтобы
подтвердить нечто давно "сваренное" на "семейных кухоньках". А поскольку отношение коммунистов к
государству, к власти (исключительно собственной, разумеется) можно квалифицировать как законченный
фетишизм, то, когда они представляют и государство, те же люди, те же круги, столь тесная партийно-семейная
компания, волшебно преображаются в лики леденяще-строгие, отчужденные, чопорно-помпезные.
Абсолютизм, но, увы, не просвещенный.
Сам монарх, диктатор, ни монархом, ни диктатором себя не чувствует. Сталин саркастически отшучивался, когда
его называли диктатором. Он ощущал себя выразителем коллективной воли партии. И был некоторым образом
прав, несмотря на то, что, вероятно, столь безграничной власти одного человека история прежде не видывала.
Просто, подобно любому коммунистическому диктатору, он понимал, что отход от идейных основ партии, от
монополии нового класса на все и вся или от тоталитарного владычества олигархии привел бы его к неминуемому
падению. Безусловно, творцу и виднейшему представителю системы такое поведение и на ум не приходило. Но
зависимым от этой, под его же дланью созданной, системы, от "общественного мнения" партийной олигархии был
и он, Сталин. Без них или против них он ничего не мог.
Покажется странным, но это так: в коммунистической системе не свободен никто - даже верхи, даже сам вождь.
Все зависят друг от друга и должны быть очень осторожны: не дай Господь оторваться от общей атмосферы,
превалирующего мнения, стиля, власти, интересов.
Уместно ли и говорить о диктатуре пролетариата в коммунизме?
4
Тоталитарной диктатуре партбюрократии на руку сама коммунистическая доктрина государства, разработанная
Лениным, Сталиным и другими дополненная. В ней важны два стыкующихся, слитых воедино ключевых
элемента: сама по себе теория государства и концепция отмирания последнего. Наиболее полно изложенная в
труде "Государство и революция", который Ленин написал перед самым Октябрем, пока скрывался от Временного
правительства, доктрина эта, как и весь ленинизм, опирается на революционный аспект учения Маркса, именно в
вопросе о государстве (при преимущественном использовании опыта первой русской революции 1905 г.)
развитый и доведенный вождем большевиков до крайних реперкуссий. С точки зрения истории "Государство и