план. Его политические ошибки и фальшивые шаги так же громки, как и его победы. Честный
республиканец и последовательный демократ, он почему-то долгое время утаивал найденную им
переписку Пишегрю, изобличавшую его сношения с австрийцами. Из-за этого едва не потерпела
крушение его собственная боевая карьера. Но репутация Моро, как честного гражданина и патриота,
была слишком велика. Никто серьезно не думая о том, что он замешан в махинациях Пишегрю.
Теперь, в 1798 году, положение, в котором он очутился, было гораздо сложнее. Моро так же, как и
Жубер, с отвращением смотрел на все происходившее в Париже в дни Директории и не мог не верить
Сийесу, который говорил ему, что Франция будет приведена к гибели людьми, Находившимися в то
время у власти. Он поэтому одобрял затеи Сийеса, но отказывался быть их Исполнителем. Сийесу едва
удалось склонить Моро сделаться ближайшим сотрудником Жубера когда тот станет во главе
предприятия. Чтобы быть рядом с Жубером, когда он приступит к осуществлению политических планов
Сийеса, Моро отправился с ним вместе под его команду в Итальянскую армию. После сражения ери
Нови Моро вернулся в Париж. Здесь Сийес вновь начал его охаживать, и Моро уже слушал его гораздо
внимательнее. Непопулярность Директории за это время успела еще больше вырасти. Пока Моро был в
Италии, Сийесу удалось привлечь на Свою сторону много других видных генералов. Правда, среди них
не было ни одного, за которым страна могла бы пойти в день государственного переворота. Ни у кого из
них не было таких пышных лавров, которые были необходимы всякому кандидату в диктаторы. Но уже
Бернонвиль, одни из первых министров революции и приемник Журдана во главе Самбр-Маасской
армии, и Макдональд, вернувшийся после сражения при Треббии, где он был разбит Суворовым,
— 178 —
для того, чтобы лечить свои раны, и Лафайет, опять вынырнувший на поверхность, как только запахло
противореспубликанским переворотом, готовы были поддерживать Сийеса. Моро должен был стать во
главе кампании. Он вернулся в Париж в начале октября 1799 года. Сийес сейчас же завязал с ним
сношения и ждал его к себе, чтобы договориться окончательно. Пока он сидел в своем кабинете, ему
принесли депешу о том, что во Фрежюсе высадился Бонапарт, вернувшийся из Египта. Когда пришел
Моро, Сийес молча протянул ему депешу. И Моро, словно обрадованный, что ему не придется марать
свою шпагу насилием над законным правительством, воскликнул: «Вот тот, кто вам нужен. Он устроит
вам переворот получше, чем я».
Моро весь тут, в этом восклицании, с его нерешительностью, его боязнью брать на себя
ответственность за какой-нибудь политический решающий шаг, с его постоянным стремлением
прятаться в тень, раз дело идет о таких вещах, в которых он считал себя неспособным разбираться. Его
дальнейшее поведение, когда Бонапарт приехал, тоже было полно этой нерешительности. Он знал, что
если государственный переворот будет произведен Бонапартом планы Сийеса потерпят полное
крушение. Бонапарт был не такой человек, чтобы подчиняться чужим предначертаниям. Моро был
уверен, что с Бонапартом переворот будет означать не свержение клики людей, губивших Францию, а
конец республики, и зная это, он не предпринял ничего, чтобы помешать Бонапарту, хотя, если бы он со
своим авторитетом стал во главе противников переворота, успех Бонапарта, и без того висевший на
волоске в дни брюмерского переворота, мог бы быть окончательно скомпрометирован.
Когда консульство сменило Директорию, Бонапарт не отстранил Моро, хотя он был очень недоволен
его нерешительным, поведением в брюмерские дни. И именно при консульстве
- 179 -
Моро одержал над австрийцами самую блестящую свою победу, при Гоэнлиндене. Она в тактическом
отношении была гораздо более решительна, чем победа при Маренго, но Моро не сумел ею
воспользоваться ли в военном, ни в политическом отношении. Наоборот, именно после Гоэнлиндена он
окончательно испортил свою карьеру. Его жена, дама, которая любила путаться в политику, затеяла