Ершова Г.Г. Древняя Америка: полёт во времени и пространстве. Мезоамерика

Подождите немного. Документ загружается.

Наша инициация выглядела так: мы выстроились вокруг Лино, стоявшего спиной к скале, перед

самым входом в пещеру. В щель были воткнуты привязанные красной ниткой к палочкам перья —

священный предмет. Лино стал бормотать молитвы, обмахивая каждого по очереди с головы до

ног перьями и окропляя девственной водой. Затем перья следовало также воткнуть в щель. Суть

молитвы сводилась к уговорам отказаться от плохих мыслей и поступков, что напомнило мне

христианскую литургию. Только после этого можно было продолжить обряд инициации и заодно

войти в пещеру по узенькому проходу над обрывом. Затем следовала тесная, шириной не более

полутора метров, расщелина между вертикальными, устремленными в небо, обрывами скал. Этот

единственный доступ в пещеру в представлениях индейцев уподоблен женскому влагалищу.

Причем небольшой продолговатый камень посреди узкой дорожки символизирует клитор. Об

этом со всеми физиологическими подробностями буднично сообщил Марселино, что ввергло мою

приятельницу Тиахогу — не этнографа — в некоторый шок. Далее человек попадает в пещеру

«матери-земли», отождествляемой с материнским лоном. Центральным местом этого святилища

является расположенный прямо у северной стены на скользком почти вертикальном возвышении

крохотный, диаметром около 20 см, источник серной воды. С западной стороны этой «пещеры-

матки» бьет источник чистейшей горной воды, который в сезон дождей превращается в бурный

поток. Вход в эту каменную пещеру-матку приравнивается к смерти, а выход — к рождению.

При входе в каменистое священное «лоно матери» нами был получен еще один «знак». Повезло

опять мне — я чуть не наступила на ядовитую змею,

102

которая никуда не ползла, а извивалась, зарывшись головой в гальку. Лино и Марселино долго

стояли и смотрели на нее, пытаясь понять смысл знака. Логика их рассуждений была примерно та-

кова: я на змею не наступила и она меня не пыталась укусить — это хорошо. Змея от меня не

бежала — это тоже хорошо. Обычно змеи так не делают, и поведение ее было расценено как

странное. В целом же знак следовало воспринять как благоприятный: можно входить в пещеру.

Вся система ущелья, ведущего в пещеру предков, построена на комбинации направлений на север

и на запад. При этом само ущелье как бы изогнуто в форме буквы U, на левой оконечности

которой расположена «мать-пещера», а на правой — «пещера душ». Таким образом, к душам

умерших можно пробраться, лишь пройдя через «материнское лоно» и совершив затем долгое и

достаточно рискованное путешествие по каньону.

Само обиталище душ умерших представляло собой неглубокую нишу. Обрушившийся каменный

блок некогда покрывавшего эту часть пещеры верхнего свода производил впечатление следов

вселенской катастрофы или рухнувшей крыши некого гигантского сооружения, соизмеримого

разве что с творениями богов. Здесь не было источника воды, но был «водяной глаз» — место, где

вода просачивались сверху, сквозь толщу каменного свода. Рядом с ним был прорыт небольшой, в

рост человека, тоннель примерно 10-метровой длины. Именно

Илл. 83. Фигурки из штата Веракрус Ч( изображают улыбающихся людей. Сущест< предположение, что

это состояние достшс, с помощью специальных наркотических сре<

здесь находилось множество ритуальных пучков перьев, воткнутых в грунт, и следы возжиганий.

У самого входа в это таинственное место, прямо над глубоким ущельем, располагалась небольшая

площадка с кострищем и семью маленькими домиками — храмами. Высота домика едва

превышала человеческий рост, а площадь составляла не более квадратного метра. Число домиков

— семь — также соответствовало общим представлениям мексиканских индейцев о «Семи

Оставленных Домах», «Семи Ущельях» или «Семи Пещерах». Однако главным считался один из

домиков, поставленный ближе всего к ритуальному костру. В домиках полагалось оставлять

подношения богам. Они могли быть самыми простыми — от вышедших из употребления монет,

пуговиц и перьев до сосудов и более дорогих подарков. Причем самые дешевые подарки просто

клались на пол, ценные крепились к балкам домика, а самые священные укладывались в ямку

посреди пола под камень. Оказалось, что у всех, кроме меня, были припасенные заранее

подношения — а мне пришлось снять с себя часы и в качестве достаточно ценного подношения

подвесить их на балку домика. Больше всего меня поразил обрыв ущелья — он, как хорошая

городская свалка, весь был завален «старыми» подношениями, регулярно выбрасываемыми, чтобы

освободить место для «новых».

На еще одной нависшей над ущельем площадочке, справа от кострища, были выложены

отбеленные временем оленьи черепа и рога. Они принадлежали тем животным, что ежегодно

приносились в жертву во время главного праздника. Казалось невозможным, что уичоли или их

предшественники приходили сюда на протяжении не десятилетий, а многих и многих столетий,

оставляя кости оленей, огромные завалы подношений и многометровый слой угля в кострище. Эти

самые залежи угля и потрясли воображение инженера Фернандо, по совместительству «Отца реки

оленей», решившего во что бы то ни стало определить год, когда костер был здесь зажжен

впервые. Подготовился он к этому мероприятию весьма основательно. Во-первых, никому ничего

не сказал заранее — чтобы не отговаривали. Во-вторых, притащил в рюкзаке здоровенный ручной

бур. В-третьих, договорился с лабораторией в США о проведении анализа.

Когда дары были поднесены, а пещера тщательно обследована, Фернандо совершил, с точки

зрения индейцев, невозможное — он достал бур и начал деловито ворошить кострище, пытаясь

добраться как можно глубже. Попутно он, правда, пытался объяснить индейцам что-то про

радиоуглеродный анализ и выяснение древности этого святилища. Однако на потрясенных Лино и

Мар-селино больно было смотреть. Они наотрез отказались помогать ему, как, впрочем, и все

остальные. Наконец кусочки угля были добыты и надежно упакованы. Мы возвращались обратно

в осуждающем молчании индейцев. Инициаци-

304

онный выход через «материнское лоно» прошел благополучно, что несколько успокоило

индейцев. Обратный путь удалось сократить — для этого следовало подняться по 10-метровой

вертикальной скале, цепляясь руками и ставя носки ступней в небольшие выемки. Это оказалось

не так уж сложно, а Лино поднял наверх даже свою собаку.

К вечеру, когда уже совсем стемнело, мы добрались до Санта-Катарины. Измученные, улеглись

спать, чтобы на рассвете двинуться обратно. Однако утром оказалось, что Лино так пьян, что даже

не может идти. Хитрый индеец улегся у крана с водой и демонстративно осушал бутылку за

бутылкой, даже не оседлав мулов. Стало ясно, что с нами он не пойдет. Делал он это специально,

хотя, с точки зрения законов общины, тем самым нарушал общественное поручение. Но

оставаться с теми, кто кощунственно отнесся к племенной святыне, представлялось хранителю

индейских традиций куда большим преступлением. Духи подобного не прощают. Марселино нас

не бросил, но всю дорогу в разговорах со мной осуждал Фернандо, хотя тот клялся, что вернет

уголь, как только получит результаты анализа. Тем временем мулы разбежались по горам, и нам

пришлось долго их ловить. Где-то на полдороги мы встретили собаку Лино — это означало, что

якобы пьяный индеец уже опередил нас, но встречаться с нами в его намерения не входило. На

третий день удалось, наконец, добраться до взлетной полосы. Прилетевший вовремя самолетик

показался инопланетным кораблем, и я даже не морщилась, когда он ухал в вихревые потоки над

каньонами.

Благодаря чудесам цивилизации мы уже к вечеру оказались в Мехико, включая с умилением

горячий душ и радуясь электричеству. Великолепное путешествие осталось позади. Все остались

целы и невредимы — и лишь у «Отца реки оленей» с этого момента начались неприятности. При

этом всем почему-то казалось очевидным, что они должны были прекратиться с возвращением

угля в 'пещеру предков. Так оно, впрочем, и случилось четыре месяца спустя. Было ли это простое

совпадение или самовнушение, но духи уичолей защищали племя как могли.

Я дерево из ветра

и могу превратиться

в мужчину и женщину.

Когда я мужчина —

увожу с собой женщин.

Когда же я женщина —

то заманиваю мужчин.

Я — пьяница и сумасшедший,

и нет в мире

большего безумца, чем я.

И потому зовут меня Тпуэкаме.

Я многое могу, могу быть плохим и могу быть хорошим. Различные цветы одеждой мне служат. Учу игре на

скрипке, но меня должны терпеть, так как я пьян и безумен.

Не надо обращать

внимания на мой крик

и на то, что я говорю.

Мне нравится бродить по скалам

и бегать в горах.

Вы быстрее научитесь

вашей игре на скрипке,

не обращая на меня внимания.

Нет, вы не свихнетесь

взглянув на меня,

не бойтесь,

я иду по Туки,

Туки из радуги,

из цветочных гирлянд,

из пылающих горных серпантинов,

покрытых желтой и блестящей пылью.

Я учу игре на скрипке.

Еще одна пейотная песня

Спустя пару месяцев из лаборатории радиоуглеродного анализа пришел ответ, заставивший

Фернандо забыть о несчастиях: добытый им уголь датировался началом нашей эры. Но ведь

образцы были взяты практически из верхних слоев кострища! Когда же огонь в пещере предков

был зажжен впервые? И кем? Вместо ответа мы получили еще одну загадку.

ГЛАВА 14

СОБАКИ, ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯ, ИГРА В МЯЧ И ПРОЧИЕ

РАЗВЛЕЧЕНИЯ

ДРЕВНИХ МЕКСИКАНЦЕВ

этой главе мы коснемся нескольких сюжетов, которые на первый взгляд могут показаться

совершенно различными и даже несопоставимыми. Это и роль собаки в жизни индейцев, и

значение ритуальной игры в мяч, и так называемые человеческие жертвоприношения. Объединяет

их то, что они являются общими практически для всех мезоамери-канских культур, поскольку

относятся к неким единым мировоззренческим, мифологическим или религиозным

представлениям. Причем на уровне мифо-религиозного сознания древнего человека эти явления

обладают глубокой внутренней связью, увидеть которую можно только после постижения

глубинной сути, казалось бы, очевидных феноменов. Вместе с тем, данные сюжеты помогают

составить наиболее полное представление о самобытных цивилизациях Нового Света.

Собака — друг человека на всю жизнь

и даже после нее...

Тощая сука вцепилась мне в ногу, обреченно глядя на меня несчастными глазами, в которых

выражалась вся мировая скорбь. Челюстей она не разжимала, а на морде было ясно написано: «Ну

все, теперь уж точно убьют...» «Собака, ты

307

ЛАВА 14. СОБАКИ, ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯ, ИГРА В МЯЧ И ПРОЧИЕ РАЗВЛЕЧЕНИЯ...

что?» — спросила я, даже не пытаясь отбиться, и тут заметила, что за доской, отгораживающей угол

лестничной площадки, копошится штук восемь слепых щенков. Собака, поняв, что продолжения

скандала не будет, нехотя разжала пасть, молча перелезла к своему семейству, горестно поглядывая в

сторону суетившихся вокруг меня людей. Не надо быть собачьим психоаналитиком, чтобы понять эту

типичную для мексиканской собаки ситуацию. Дело в том, что в Мексике бытовое отношение к

собакам поразительно плохое. Бедную, только что ощенившуюся собаку хозяин мастерской догадался

поместить на узеньком лестничном переходе, где ее, как это здесь принято, пинали все, кто в этой

мастерской работал. Кто из трусости, а кто — чтобы ощутить собственное превосходство хотя бы над

несчастной тварью. Я была первым существом, которое не стало бить эту очумевшую от постоянной

тревоги мамашу, и потому она удивленно дала мне пройти мимо нее, а потом с облегчением тяпнула за

ногу, отомстив всем за все. Достаточно поездив по самым разным местам, я давно поняла, что доброе

отношение к животным — это результат или отсутствия голода, или специального воспитания. Так

называемые «традиционные общества» относятся к животным исключительно утилитарно —

приблизительно так, как это делается в российской деревне или на подмосковной даче: кота кормить не

надо — пусть ловит мышей. А если кот мышей не ловит или (например, в городской квартире) их нет,

то его можно с чистой совестью «отвезти в лес», выгнать, бросить зимой на даче. Если породистая сука

перестала рожать щенков или получать медали, то ее спокойно можно усыпить или «отдать». О

подобном отношении к нашим ближайшим соседям даже был сделан замечательный

мультипликационный фильм «Жил-был пес». Как бы то ни было, «традиционное» утилитарно-

жестокое отношение к животным мне долго казалось противоречащим представлениям о «гармонии

сельской жизни на природе», о которой так любят вздыхать экологисты. Порой складывается

впечатление, что кот и собака были специально созданы для того, чтобы заставить человека задуматься

о чем-то, что выходит за убогие рамки его потребностей (как материальных, так и духовных). Чтобы

показать, что существуют любовь и преданность не ради чего-то, пусть даже очень важного и

хорошего, а «просто так», «ни за что».

Собака или, как говорил Святой Франциск, «сестра собака» — настоящий друг человека. Нет

необходимости убеждать кого-либо в справедливости этого утверждения. В условиях городской

цивилизации собака, как, впрочем, и кот, продолжает оставаться единственным животным, которого

человек может встретить на улице и которое, больше того, так или иначе вторгается в его жизненное

пространство. Сразу оговорюсь, что в древней Америке котов не было — они появились только вместе

с испанцами и сразу же заняли подобающее им место. Причем первые коты-мигранты стоили

огромных денег. Собаки на Аме-

ГЛАВА 14. СОБАКИ, ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯ, ИГРА В МЯЧ И ПРОЧИЕ РАЗВЛЕЧЕН1

риканском континенте жили всегда. Биография индейской собаки красочно изложена в книге

мексиканского зоолога Рауля Валадеса Асуа «Мексиканская собака».

Считается, что предок американской собаки был выведен на северо-востоке Сибири или на Аляске из

некой разновидности китайского волка. И случилось это судьбоносное событие по крайней мере 20

тысяч лет тому назад. Подтверждение тому — многочисленные находки костных останков возрастом

от 15 до 10 тысяч лет, которые обнаруживаются и на севере Китая, и на востоке Сибири, и на Аляске, и

на северо-западе Канады. Найденные скелеты отчетливо демонстрируют последовательные этапы

перехода от волка к собаке. Волки и примитивные собиратели долго и отчаянно соперничали между

собой за дичь, за место в пещере и за право на жизнь, пока не пришли к взаимовыгодному решению:

идти вместе — и по жизни, и после нее.

Самая древняя порода индейской собаки — это короткошерстый пес рыжеватого цвета с висящими

ушками и хвостом крючком. В литературе его называют «обычной собакой», или искуинтли.

Типичная мексиканская собака — голый, с челочкой, со стоящими ушками и кисточкой на хвосте

представитель древней породы шолоицкуинтли.

Еще одна разновидность — коротколапый пес со стоящими ушками, который назывался тлальчичи. А

вот единственная известная у нас мексиканская порода — маленькая ушастая чиуауа — имеет довольно

темное происхождение. По всей видимости, это какое-то производное от коротколапого тлальчичи,

появившееся уже в колониальные времена.

Как бы то ни было, уже в VI тысячелетии до н.э. на территории Мексики появляются первые фигурки

собаки. А в древних городских центрах Тлатилко (1700-1100 годы до н.э.) и Куикуилко (500-200 годы

до н.э.) обнаружены захоронения человека и собаки вместе. В Тлатилко рядом со скорченным на левом

боку и ориентированным головой на восток покойником помещалось тело собаки, уложенное также на

левый бок и ориентированное головой на юг. Собака укладывалась под прямым углом к человеку,

голова к голове.

Собачьи кости часто встречаются в погребальных сосудах. Возможно, собаки помещались туда в

качестве еды. Подобное встречается в Тлатилко, Ку-налане (210-90 годы до н.э.) и Темаматле (1100-500

годы до н.э.).

В Терремоте-Тлалтенко (1000-200 годы до н.э.) и Тлалчиноплане (500-100 годы до н.э.) собачьи

останки появляются в мусорных кучах, куда они попадали как пищевые отбросы.

В Теотиуакане в мусорных слоях, относящихся к классическому периоду, обнаружено около 240

скелетов собак — больше было съедено только кроликов. Зато здесь нет ни одного человеческого

погребения, которое сопровождалось бы полным скелетом собаки.

А у стен дворца Тетитла, сооруженного в 200-250 годы и просуществовавшего до 700 года,

оказались захороненными фрагменты 22 скелетов собак. Это явно были обереги. Несколько почти

целых скелетов оказались внутри строительного массива, но это были не захоронения.

В жилом комплексе знати к северо-западу от Пирамиды Солнца, активно заселявшемся около

середины VII века, были обнаружены останки более 20 собак. Кости находились среди мусора, в

местах ритуальной деятельности и в детских погребениях. Причем в последнем случае

обнаруживаются скелеты маленьких щеночков.

Зато в центре Тлахинга, расположенном к югу от Теотиуакана, был обнаружен обычный жилой

квартал ремесленников (200-700 годы), где жили ювелиры и гончары. Любопытно, что в этом

пролетарском районе нет ни следов религиозной деятельности, ни ритуального использования

собак. Здесь их только ели.

Таким образом, археологические материалы убедительно показывают, что знать потребляла собак

в религиозных целях, в захоронениях и для ритуальной еды. Обычное же население — просто для

еды. Собачатина составляла 10% потребляемого мяса. Кроме того, наблюдается и еще одна

закономерность: на раннем этапе, в формативный период, собак или хоронили специально, или же

вместе с человеком, как это часто наблюдается в Тлатилко. Позже, в классический период,

ритуальное захоронение собак выходит из практики. Собак прежде всего съедают, а потом уже

используют в ритуальных целях.

Однако начиная с VII века н.э. в Толлане неожиданно возрождается традиция погребения человека

вместе с собакой. При раскопках были найдены останки 29 собак, из которых 25 оказались в

захоронениях. Зато в мусорных отбросах Толлана не оказалось ни одной собачьей кости. Причем,

в отличие от классического Теотиуакана, погребения собак обнаруживаются не только у знати, но

и в кварталах простых общинников.

В толланском комплексе Серро-Ла-Малинче (750-850 годы) в помещении жилых построек было

обнаружено коллективное погребение, где лежали останки десятилетней собаки. Кости собак

находились и в прилегающем к зданию внешнем дворике. В районе площади Чарнай в

захоронениях 700-1000 годов археологи обнаружили полные или почти полные скелеты 23 собак.

Почти все захоронения оказались множественными и содержали до девяти экземпляров, среди

которых были и взрослые особи, и молодые щенки, и щенки молочного возраста, и даже

неродившиеся зародыши. В некоторых случаях были захоронены собаки одного возраста, в других

— разного. Все захоронения находились во дворах. В четырех случаях собаки помещались «для

вечной охраны» рядом с каким-либо объектом, в стольких же — рядом с человеческим

захоронением и в еще двух — около стен.

310

На еще более глубокую связь с архаическими религиозными представлениями указывает

присутствие останков собак в пещерах. Так, например, в Тео-тиуакане, в пещерах и туннелях к

востоку от Пирамиды Солнца, в 1994-1995 годах были обнаружены три захоронения собак. Это

были две взрослые особи и один пятимесячный щенок. Взрослые собаки располагались вместе с

человеческими останками напротив входа в нишу, как если бы охраняли ее. Судя по

погребальному инвентарю, захоронение было сделано тольтеками в VIII веке н.э. По

расположению костей видно, что мертвое животное было закутано в ткань и только затем

погребено. Примечательно, что у одной из собак правая передняя лапа была короче остальных.

Возможно, это как-то связано с существовавшими в Мезоамерике (и не только) представлениями о

том, что убогие и уроды имеют больший доступ к богам.

Как показывают археологические материалы, традиция погребения собак приходит в центральную

Мексику с северо-запада, но двумя волнами, как бы от двух разных традиций.

Начиная с IX века, то есть накануне постклассического периода, традиция использования собак в

ритуалах видоизменяется и становится более ограниченной. Так, например, в Лас-Минас

(Гватемала) была обнаружена мешикская стена, сооруженная в конце XV века, рядом с которой

находились два сосуда с остатками кремации человека. Рядом лежал скелет трех-

четырехмесячного щенка без костей лап. Под самим комплексом были обнаружены останки трех

детей — и тоже без костей пальцев! Остается предполагать, что и собака, и дети были неким

подношением кремированному персонажу.

Археологам удалось узнать многое о роли собаки в древнем мексиканском обществе, но кое-что

стало известным лишь из устных и письменных источников. Прежде всего это касается

использования собак в календарно-ритуальных обрядах.

Так, например, в первый день девятого месяца (tlaxochimacd) полагалась ритуальная еда из собак в

честь Уицилопочтли. Считалось, что приношение собаки в жертву означало приношение на землю

жизненного огня. Собака соответствовала десятому знаку дня и была связана с огнем, молнией

или небесным огнем. Богам, от бедных животных доставалось вырванное живым сердце, а

остальное съедали участники мероприятия.

В праздник Нового года старухи танцевали с глиняными собачками с пятнами на боку — они

символизировали маисовые лепешки. В жертву приносили чернобокую собачку.

По описаниям хрониста Саагуна, человека, умершего от болезни, хоронили вместе с собакой,

непременно коричневого цвета. В этом случае собаку надо было убить стрелой. Умершей собаке

обвязывали вокруг шеи хлопковую нить и в таком виде помещали в захоронение. Иногда в

захоронение помещалась только собачья голова.

Науа считали, что через 80 дней после погребения кости умершего человека и собаки должны

быть вынуты и обожжены. Эта процедура повторялась через год и еще раз через четыре года. В

каждом случае этим занимались старики. Они жгли кости, обмывали то, что осталось, и

укладывали прах в горшок или сосуд, который помещался под полом дома.

У индейцев существует немало мифов о собаках. Причем мифов самых разнообразных, которые,

правда, можно объединить в две группы: размножение человека и путешествие по миру мертвых.

Согласно одному из них, из первой группы, солнце, когда ухаживало за женщиной, превратило ее

в собаку. По другой версии мифа, человеческое существо появилось после того, как женщина

была оплодотворена собакой. Нельзя не вспомнить и миф о близнецах, воплощение которого

часто встречается на древней иконографии. И мать, и сами близнецы зачастую изображаются в

образе собаки с двумя одинаковыми щенками. Это же трио занимает место одного из созвездий в

зодиакальном круге, соответствуя Рыбам. Видимо, этот элемент и является связующим со второй

группой мифов о собаках.

О собаке как «связнике» между мирами говорится и в эпосе майя-киче «Пополь-Вух». Согласно

тексту, собачка перевозит душу умершего в страну предков, помогая ему перебраться через реку

гноя и другие препятствия. Легенда «Шуок» современных индейцев чолей также повествует о

собаке — посреднике между мирами. Крестьянин отправляется на поиски сбежавшей со

священником жены, но его обманом посылают искать смерть. В горах он встречает свою уже

умершую собаку по имени Шуок, которая помогает в поисках и благополучно перевозит его в

страну мертвых и обратно, соблюдая необходимые меры предосторожности. Человек должен

крепко держаться за собачьи уши и не открывать глаз — иначе навсегда останется в преисподней.

Пес же по дороге рассказывает седоку об опасностях, которые встречаются им на пути.

Любопытно, что сам процесс перемещения между мирами описан в легенде весьма детально, как-

то перекликаясь с «Пополь-Вух», но результат всех этих действий, в общем-то, остается

маловразумительным.

Итак, характер отношений собаки и человека в древней Мексике имеет несколько аспектов.

Первый, совсем прозаический и даже горестный, — это специальное выращивание маленьких

лысых собачек для употребления их в пищу, прежде всего на праздничных пиршествах. Второй,

более привычный, — использование собаки для охранно-охотничьих заданий, правда, больше в

целях создания шумового эффекта. И, наконец, третий, «мистический», — упоминание в мифах

собаки как проводника души умершего по потустороннему миру в страну предков. Хотя в

формировании подобных представлений вполне мог играть роль и тот банальный факт, что даже

при самом невинном укусе собакой человек подвергался риску получить воспаленную рану,

последствия

которой могли быть непредсказуемыми. Не говоря уже о вполне прогнозируемых и

неутешительных результатах бешенства или столбняка, прививок против которых в те времена,

как известно, не существовало.

Известно также, что наиболее крупные собаки иногда использовались для переноски грузов,

поскольку полноценных тягловых животных в Центральной Америке не было никогда. Надо

заметить, что колесных повозок в этих местах не существовало, а на собаку много не нагрузишь.

Однако творческая мысль, безусловно, двигалась и в этом направлении, иначе не появилась бы

странная для Америки игрушка — собачка на колесиках.

Кроме того, верных собак приносили в жертву, хоронили в качестве оберегов под постройками и

помещали в погребения для сопровождения покойников.

Менее известно, что собак еще использовали в медицинских и колдовских целях. Впрочем, в

медицинских целях в Мексике лысых (только челка и кисточки на хвосте) собак породы

шолоицкуинтли используют и по сей день. Поскольку температура собачьего тела (из-за

отсутствия шерсти) выше обычной, их, собак, прикладывают к человеческому телу для

прогревания при радикулитах; ревматизме и прочих болезнях. Из колдовских рецептов можно

привести один, который вряд ли кто-либо решит опробовать на себе: древние майя считали, что

если гноем из глаз старой собаки смазать глаза человека, тот станет ясновидящим («видящим»).

Итак, собака во всем была рядом с человеком, и не удивительно, что в древней Мексике собак

специально разводили и продавали за высокую цену. Но хотелось бы в завершение привести слова

уже упоминавшегося Рауля Ва-ладеса Асуа: «Самое лучшее — это вспомнить индейскую

доиспанскую песню, в которой речь идет о жалобах собак на людей, о том, что они готовы отдать

для нас все, а взамен получают лишь пинки и плохое отношение».

Ритуальное очищение костей — каннибализм

По мере проведения археологических работ мексиканским антропологам удалось обнаружить

немало случаев ритуального очищения человеческих костей и черепов от плоти и их дальнейшей

температурной обработки. Самые крупные находки были сделаны в центральном районе Мексики

— городах Тла-телькомила, Тетельпан и Тлателолко. Исследования показали, что пиршества здесь

происходили еще до начала нашей эры. Сразу было высказано предположение о том, что это

ритуальный каннибализм — явление, достаточно широко распространенное не только в Мексике

или Мезоамерике, но и у других народов. Хотя вряд ли об этом задумываются миллионы

христиан, регулярно причащающихся плоти и крови Христовой и при этом считающих себя

людьми

цивилизованными и исключительно духовными, особенно в сравнении с другими, менее

«продвинутыми».

Однако вернемся к индейцам. На территории мексиканских штатов Гуа-нахуато, Сакатекас, Дуранго и

отчасти Сан-Луис-Потоси сохранилось немало подобного костного материала, относящегося к

классическому периоду (100 год до н.э. — 900 год н.э.) и принадлежащего различным группам

населения. Рассмотрим один из примеров подобных захоронений, изученный мексиканскими

антропологами К. Пихоаном, К. Пастраной и X. Мансильей.

Археологический центр под названием Электра расположен посреди горной долины, в 40 км от города

Сан-Луис-Потоси. Наиболее активно эта местность была заселена в 350-800 годы. Главное сооружение

центра представляло собой прямоугольный дом на платформе из камня, скрепленного глиной. Стены

были сложены из сырцовых кирпичей — адобов, пол был из глины. Археологический центр, к

сожалению, не удалось раскопать целиком — как это часто бывает, часть территории оказалась

закрыта и разрушена более поздними сооружениями. Однако, судя по планировке, это мог быть

достаточно крупный прямоугольный комплекс из смежных комнат, размещенных вокруг центрального

дворика. Данная постройка была определена как жилая, тогда как ближайший «церемониальный»

комплекс находился на холме неподалеку.

Наиболее ранний горизонт (самый нижний уровень, до которого добрались археологи) представлял

собой вымощенный из обработанных камней дворик, вокруг которого, по всей видимости,

располагались постройки. Позже этот слой был покрыт еще одним, на котором размещался большой

очаг, поверх него и были обнаружены кости нескольких человек. Но и этот горизонт оказался не

последним. Над ним были плотно уложены следующие глиняные слои. Они вновь воспроизводили

внутренний квадратный дворик со стороной 6,20 м. Вокруг него размещалось квадратное здание,

комнаты которого сообщались между собой галереей. Под северной частью помещения была проведе-

на дренажная система. Еще позже вход в этот внутренний дворик был закрыт, напоследок здесь было

разбито несколько сосудов, а затем все опять было покрыто новым слоем глины, камня и черепков.

Человеческие кости, вперемешку с большим количеством битой керамики, костей животных (в

основном кроликов), угля и пепла, были обнаружены в четвертом слое. Костный материал состоял из

поврежденных и неполных, а также целых костей, по преимуществу длинных, уложенных без всякого

анатомического порядка. Среди костей оказалось мало позвонков, ребер и ступней, вообще

отсутствовали кисти рук. Зато сохранилось несколько черепов и челюстей.

Антропологам стоило большого труда составить представление об общем количестве скелетов.

Определив по костным останкам пол и возраст умерших,

удалось выяснить, что в данном месте находились скелеты по крайней мере десяти человек, из которых

двое являлись детьми: одному было до трех лет, второму — около четырех-шести. Был выявлен один

подросток 13-17 лет, одна девушка 18-20 лет и шесть взрослых — трое мужчин, одна женщина, а пол

еще двоих определить оказалось невозможно.

Но самое интересное выяснилось в результате анализа повреждений костей. Это были намеренные

удары и переломы, которые показали, что до захоронения тело расчленялось, мышечные ткани и

связки счищалась с костей, которые, кроме того, специально переламывались. Следы намеренного

воздействия (ударов, порезов и переломов) присутствовали на 90% всех обнаруженных костей.

Сначала срезалась и отделялась мышечная масса, а затем подрезались связки с целью расчленения

скелета. О снятии мышечной массы свидетельствовали перпендикулярные надрезы на кости. Тип

переломов, полученных в ре-

зультате скручивания, свидетельствует, что кости были еще свежими, не сухими. По всей видимости,

такие переломы осуществлялись для извлечения костного мозга. Следы на черепах позволили

реконструировать способ снятия кожи и волосного покрова, а также очищения от мышечной ткани. На

местах некоторых ударов сохранились следы черной краски. Практически на всех костях было

обнаружено небольшое количество красной краски. Кроме того, характер термического воздействия

свидетельствует не о прямом нахождении тела в огне, а о, по всей видимости, варении.

Антропологи связывают ритуальное очищение и выставление, а также захоронение костей с приходом

Им. 84. Так выглядело сооружены!

под названием щомпантли»- в изображены

испанского хрониста. Это были черепа

нанизанные на палкг

31!

в центральную Мексику некой традиции с севера, где она отмечается еще в преклассический

(1000-100 годы до н.э.) и раннеклассический (100 год до н.э. — 500 год н.э.) периоды. Затем, в

позднеклассический период (600-900 годы), эта традиция распространяется по центральной

Мексике и уже в постклассический период (1000-1500 годы) приобретает исключительный размах

на большей части региона.

Известно, что уже в позднеклассический период человеческие черепа и берцовые кости даже

специально выставлялись в храмах. Но своей кульминации эта практика достигла в

постклассический период в горной зоне, где были распространены коллективные захоронения

расчлененных скелетов и выставление в храмах костей, в основном все тех же черепов и берцовых

костей. Эти замечательные инсталляции и получили название цомпантли.

Анализ состояния костей убедительно доказывает, что кости с подобными повреждениями

являются свидетельством практик ритуального каннибализма. Хронист XVI века Диего де Ланда в

уже упоминавшемся изумительном труде «Сообщение о делах в Юкатане» не оставил без

внимания подобные практики, существовавшие у юкатанских майя: «Этих принесенных в жертву

сообща они имели обычай погребать во дворе храма или иначе съедали их, разделив среди

сеньоров и тех, кому хватило, а кисти рук, ступни ног и голова принадлежали жрецу и

служителям. Этих принесенных в жертву они считали святыми. Если же это были пленники,

захваченные на войне, их господин забирал кости, чтобы извлекать во время танцев как трофей в

знак победы». В других случаях «после победы они вырывали у мертвого челюсть и, очищенную

от мяса, держали в руке. Во время своих войн они приносили большие жертвы из добычи, а если

брали в плен какого-либо выдающегося человека, его приносили в жертву немедленно — во

избежание возможного вреда».

Вместе с тем надо заметить, что массовые жертвоприношения — это достаточно поздняя

традиция, сформировавшаяся в центральной Мексике под влиянием новой идеологии, о чем уже

говорилось в предыдущих главах. В классические времена отношение к жертвоприношениям было

иным.

Жертвоприношения или посланничество?

Авторы приключенческих романов, и не только они, немало потрудились над созданием образа

«кровожадного, жестокого индейца», забывая об обычаях собственных предков — ведь не секрет,

что кровавые жертвоприношения практиковались фактически у всех древних народов. По их

представлениям, кровь и дыхание являлись вместилищами души. Именно душа человека,

освобож-

денная от тела, отправлялась к богам и передавала им просьбы и молитвы людей. Таким образом,

то, что принято называть человеческим жертвоприношением, ни в коей мере не свидетельствовало

о какой-то «исключительной жестокости». Этот акт рассматривался как послание избранного,

лучшего из лучших, к богам — наподобие Христа-Спасителя.

Появившись в XVI веке в Новом Свете, испанцы запретили эту, по их авторитетному заключению,

варварскую практику. Индейцы же не переставали удивляться жестокости обитателей Старого

Света, распявших Христа — а индейцы воспринимали его именно как посланника к Единому Богу

— без всякого наркотического снадобья и причинивших ему невыносимые физические мучения.

Кроме того, в древности посланников к богам отправляли лишь в особо важные и сложные

моменты. Посланники должны были ходатайствовать о благополучии и предотвращении

бедствий. К богам отсылались как регулярные посланники (во время праздников), так и

чрезвычайные — по каким-то исключительным причинам: неурожай, засуха, бедствие, эпидемия и

т. д. Большинство жертвоприношений не предполагало умерщвления человека. Это могла быть

подносимая богам пища, или животные, или же просто ритуальные курения копала или пома —

смол наподобие ладана. Так, согласно

Илл. 85. «Отправление посланника» путем пускань крови. Именно этот обряд с появлением испанщ

индейцы стали отождествлять с распятием Хрисп,

Ланде, по праздникам приносились в жертву животные, в «случаях несчастья или опасности» —

специально выбранные члены общины.

К экзотическим, но не смертельным способам общения с божественными прапредками можно отнести

известный у майя «обряд нанизывания», который Ланда расценивал как вариант принесения в жертву

собственной крови: «В одних случаях они приносили в жертву собственную кровь, разрезая уши лос-

кутками... В других случаях они протыкали щеки или нижнюю губу, или надрезывали части своего

тела, или протыкали язык с боков и продевали через отверстие соломинку с величайшей болью. Или же