Гамов Дж. Моя мировая линия: Неформальная автобиография
Подождите немного. Документ загружается.
2.
УНИВЕРСИТЕТСI(ИЕ
ГОДЫ
В
ЛЕНИНГРАДЕ
В
Ленинграде
у
меня
была
только
одна
зацепка
-
про
фессор
Оболенский,
который
когда-
то
был
коллегой
моего
отца
в
одесской
гимназии,
а
затем
стал
профессором
ме
теорологии
в
ленинградском
Лесном
институте.
Когда
я
пришел
к
нему,
он
предложил
мне
работу,
занимавшую
срав
нительно
мало
времени
(от
6.00
до
6.20,
от
12.00
до
12.20
и
от
18.00
до
18.20,
включая
субботы
и
воскре
сенья).
Я
должен
был
снимать
показания
максимального
и
минимального
термометров,
измерять
направление
и
ско
рость
ветра,
барометрическое
давление
и
делать
еще
кое
что.
Это
кое-
что
часто
было
очень
неудобным.
Например,
был
ряд
термометров,
укрепленных
на
разной
высоте
в
за
рослях
кустарников,
и
я
должен
был
снимать
их
показания
три
раза
в
день.
Я
до
сих
пор
помню
ссадины
на
коленях
(когда
я
ползал
с
фонарем
до
восхода
и
после
захода
сол
нца
в
зимние
месяцы)
и
снег,
падавший
мне
на
голову.
Но
3
х
20
минут
= 1
час
в
день
-
такая работа
оставляла
мне
достаточно
времени
для
посещения
университетских
лекций
и
чтения
научных
книг
и
журналов.
Несколько
лет
спустя
я
поссорился
с
профессором
Обо
ленским,
который
хотел,
чтобы
я
стал
метеорологом
экспериментатором,
в
то
время
как
мне
хотелось
стать
фи
зиком-
теоретиком.
Поэтому
мне
пришлось
покинуть
его
ла
бораторию.
Мне
повезло:
я
получил
работу
полковника
в
полевой
Артиллерийской
школе
Красной
Армии.
Конечно,
стать
пол
ковником
в
возрасте
двадцати
лет
звучит
несколько
фан
тастично,
но
это
действительно
так.
Все
дело
в
том,
что
я
получил
работу
лектора
по
физике
в
Артиллерийской
шко
ле
им.
Красного
Октября
(бывшая
Артиллерийская
школа
Ве
ликого
князя
Константина)
и
согласно
предписаниям
того
времени,
(которые,
возможно,
существуют
и
сегодня)
мне
было
присвоено
воинское
звание,
соответствующее
моему
жалованью.
Оно
было
равно
жалованью
полевого
армейского
полковника,
и
я
получил
полковничью
форму.
29
К
сожалению,
я
потерял
фотографию
(где
видны
все
мои
армейские
регалии),
которая
была
сделана,
когда
я
однаж
ды
пошел
на
собрание
Ленинградского
Физического
общест
ва,
но
форма
была
действительно
прекрасной:
серая гимна
стерка
с
окантованными
красным
черными
поперечинами
и
две
красные
звезды
на
рукавах;
четыре
квадрата
указывали
на
звание
полковника.
Но
квадраты
были
голубыми,
а
не
красными,
указывая,
что
я
не
был
строевым
военным,
но
был
связан
с
нестроевой
службой.
Сверкающие
черные
сапо
ги
со
шпорами
и
«умоотвод»
(буденовка)
с
красной
звездой
завершали
наряд
9.
В
теченне
зимних
месяцев
я
преподавал
курсантам
эле
менты
физики
и
метеорологии,
а
летом,
когда
школа
ушла
на
стрельбище
в
Лугу'
(недалеко
от
Ленинграда),
я
получил
новую
работу.
Я
стал
командиром
метеорологической
груп
пы,
состоявшей
из
дюжины
курсантов
и
телеги
с
лощадью,
перевозившей
теодолиты,
резиновые
оболочки
и
баллоны
с
водородом
для
определения
направления
и
силы
ветра
[на
разных
высотах].
.
Согласно
званию
мне
также
выделили
персональную
ло
шадь
-
большое
черное
животное
по
кличке
Ворон,
способ
ное
выдержать
мой
вес.
Я
впервые
в
жизни
взобрался
на
коня.
Когда
с
некоторым
трудом
я
вскарабкался
в
седло
в
лагерной
конюшне,
Ворон
отказался
двигаться,
и
красноар
мейцы,
которые
ухаживали
за
лошадьми,
хохотали
во
все
горло,
наблюдая
за
моими
попытками
воспользоваться
шпо
рами.
Я
спешился
и
отвел
лошадь
на
поводу
подальше
от
лагеря.
И
тогда
уж
не
знаю
как,
но
я
вспрыгнул
в
седлоl
Ворон
повернулся
и
пустился
рысью
обратно
в
конюшню
под
громкие
аплодисменты
курсантов.
На
следующий
день
я
приобрел
друга,
имени
которого
не
помню,
но
если
он
когда-
нибудь
прочтет
эти
строки,
я
шлю
ему
мои
наилучшие
пожелания
и
благодарность.
Он
был
участником
многих
боев
в
гражданскую
войну,
одним
из
многих,
оставшихся
в
Красной
армии
в
качестве
преподава
телей
военного
искусства.
Он
повел
меня
в
конюшню
и
вы-
30
брал
другую
лошадь
по
кличке
Кавалерия.
Это
была
малень
кая
черная
с
белыми
пятнами
лошадь,
которую
использовали
для
«вольтижировки»
-
упражнения,
в
котором
курсанты
прыгали
на
лошадь,
когда
она
несется
полным
галопом,
свешиваются
с
седла,
чтобы
ухватить
зубами
носовой
пла
ток,
брошенный
на
землю,
а
также
выполняли
другие
акро
батические
упражнения.
Кавалерия
стала
моим
другом
с
первого
взгляда
вопреки
диспропорции
в
наших
размерах
и
тому
факту,
что,
когда
я
ехал
верхом,
мои
ноги
почти
ка
сались
земли.
Это
привело
к
появлению
в
лагерной
стенга
зете
карикатуры,
на
которой
я
был
изображеи
скачущим
на
своей
лошади
с
подписью:
«Иисус
Христос
на
осле».
Во
всяком
случае,
именно
так
я
учился
искусству
верховой
езды;
даже
школа
западных
ковбоев
не
дала
мне
больше,
чем
езда
рысью.
Лето
в
Луге
было
захватывающим,
и
мой
новый
друг
учил
меня
разным
трюкам.
Во
время
маневров
я
обычно
скакал
рядом
с
ним
впереди
кавалерийского
эскадрона,
около
сот
ни
всадников
скакало
в
тесном
строю
(лавой)
за
нами.
Од
нажды
мы
должны
были
пересечь
открытое
поле
предположи
тельно
под
огнем
противника.
«Галоп!»
-
последовала
ко
манда,
и
кони
рванули
вперед
во
весь
опор.
Каким-
то
об
разом
моя
правая
нога
потеряла
стремя.
Я
ухитрился
не
упасть
с
седла
под
копыта
летящих
коней,
и
висел
на
ко
лене
через
седло,
держась
за
гриву
коня
левой
рукой.
Вдруг
сильная
рука
одного
из
всадников,
который
подска
кал
сзади,
схватила
меня
за
шиворот
и
посадила
обраТhО
в
седло.
С
того
лета
в
Луге
я
могу
сказать,
что
могу
ска
кать
на
лошади
при
условии,
если
она
экипирована
специ
альным
седлом
Маклеана.
Самое
волнующее
событие
того
лета
произошло
в
день,
когда
командир
тригонометрической
группы
заболел,
и
мне
было
приказано
взять
ее
также
под
свое
командование.
Бы
ли
две
группы
в
Артиллерийской
школе:
одна
тригонометри
ческая,
в
обязанность
которой
входило
измерять
азимут
и
дальность
целей,
и
другая
метеорологическая
-
для
вычис-
31
ления
поправок
на
ветер,
температуру
пороха
и
т.
п.
Обстреливаемая
местность
была
хОлмистой,
лесистой
со
множеством
озер,
а
целями
обычно
были
двумерные
церкви,
подобные
сценическим
декорациям,
-
частично
для
удобства
nрицеливания,
частично
как
антирелигиозная
пропаганда.
Я
видел
семь
церквей
и
приказал
тригонометрической
группе
дать их
точные
координаты.
Когда
ребята
моей
собственной
группы
ввели
поправки
на
ветер,
я
поскакал
к
холму,
на
котором
располагался
дивизионный
командир
со
штабом:
вручил
ему
список
целей.
Полевые
офицеры
связи
с
батаре
ями,
спрятанными
в
лесочках,
начали
давать
сведения
для
прицеливания,
но,
к
счастью,
в
этот
момент
инспектор,
постоянно
прикрепленный
к
стрельбищу,
взглянул
на
лист
и
спросил
меня:
«Откуда
Вы
взяли
семь
церквей?»
«Вот,
начал указывать
я,
одна
здесь,
другая
там,..
и
седьмая
выше,
там».
«О,
черт!
-
вскричал
он.
-
Седьмая
-
не
цель,
а
цер
ковь
Святого
Николая
в
деревне
через
дорогу».
«Отставить
огонь
по
цели
семь!»
-
заорал
дивизионный
команднр
в
свой
мегафон.
«Отставить
огонь
по
цели
семь!»
-
эхом
отозвался
офицер
в
поле.
Это
спасло
жизнь
не
скольким
сотням
крестьян,
которые
пришли
на
утреннее
бо
гослужение
в
церковь
Святого
Николая.
На
этом
закончил
ась
моя
авантюра
с
Красной
армией,
которая,
однако,
получила
некоторый
отзвук
несколькими
годами
позже
(точнее,
в
1949
г.).
Будучи
в
то
время
про
фессором
физики
при
Университете
Джорджа
Вашингтона
в
Вашингтоне
(округ
Колумбия),
я
был
приглашен
провести
свой
годичный
отпуск
10
в
Лос-
Аламосской
научной
лабора
тории
Комиссии
по
атомной
энергии
в
Нью-
Мехико.
Я
уже
был
гражданином
Соединенных
Штатов,
когда
был
организо
ван
так
называемый
Манхеттенский
проект
по
изготовлению
атомной
бомбы,
но
в
то
время
мне
было
отказано
в
разре
шении
работать
над
ней
из-за
информации,
имевшейся
в
се
кретиом
отделе,
что
я
однажды
служил
ПОлковником
в
Крас
ной
Армии.
32
Но
в
1949
Г.,
когда
президент
Трумен
дал
добро
на
разработку
водородной
бомбы,
ситуация
прояснилась
до
та
кой
степени,
что
я
мог
отправиться
в
Л0С-
Аламос,
чтобы
помочь
в
разрешении
проблем
разработки
термоядерного
оружия.
Все
шло
хорошо,
и
после
четырех
месяцев
пребываиия
там
я
отправился
в
двухнедельный
отпуск
в
Малибу-
Бич
после обеда
и
нашел
очень
приятный
мотель,
в
котором
и
остановился.
Я
надел
плавки
и
зашел
по
пояс
вводу,
предвкушая
приятное
плавание,
когда
управляющий
отеля
и
еще
какие-то
два
плотных
типа
появились
на
пляже
и
по
просили
меия
вернуться.
Эти
люди
показали
мне
свои
удос
товереиия
(одии
из
службы
безопасности
КАЭ,
другой
из
ФБР)
и
сказали,
что
они
были
во
всех
отелях
побережья
в
течение
дня
и
счастливы,
что
наконец-
то
нашли
меня.
«Что
за
спешка?:.
-
спросил
я и
узнал,
что
должен
срочно
созвониться
с
д-
ром
Норрисом
Бредбери,
директором
J10c-АJlамосской
лаборатории.
Когда
я
поднимал
трубку,
во
да
все
еще
капала
с
моих
плавок,
и
я
услышал
голос
Нор
риса:
«Сожалею,
что
помешал
Вам
Джордж,
-
сказал
он,
-
но
Вы
должны
возвратиться
сегодня
к
вечеру.
Если
поспешите,
Вы
можете
еще
попасть
на
последний
самолет
из
Л0С
Анжелеса
до
Альбукерка
и
там
взять
самолетное
такси.
Скажу,
в
чем
дело,
по
приезде:..
06а
агента
помогли
мне
переодеться
в
респектабеЛЫIУЮ
одежду,
и
мы
понеслись
под
вой
сирены
в
аэропорт
и
при
были
как
раз
к
отлету
самолета.
Всю
дорогу
я
был
очень
взволнован,
думая,
что
там
должна
быть
какая-
то
очень
важная
работа,
для
которой
я так
срочно
понадобился.
Когда
через
несколько
часов
я
поднялся
в
кабинет
Бредбери,
я
увидел
.здесь
другого
человека
капитана
Смита,
директора
отдела
безопасности,
известного
всему
Л0С-
Аламосу
под
нежным
именем
Смитти.
Они
объяснили
мне,
что завтра
утром
должно
состояться
слушание
в
Вашингто
не,
на
котором
сенатор
Маккарти
собирается
обвинить
КАЭ
2
Дж.Гамов
33
в
недостаточном
соблюденни
секретности;
одно
из
его
об
винений
состояло
в
том,
что,
ПРИГ.IIашая
меня
в
Лос
Аламое,
комиссия
не
получила
достаточно
сведений
о
моих
военных
связях
с
другими
странами.
«Здесь,
-
сказал
Смнтти,
ПРОТЯГИВ!iЯ
вопросник,
-
есть
параграф,
спрашивающий,
служили
ли
~ы
в
вооруженных
си
лах
другой
страны,
и
если
да,
то
нужно
раскрыть
детали».
«да,
-
сказал
я.
-
Я
был
ПОЛКОВНИком
полевой
артилле
рии
Красной
армии».
Смитти
заткнул
пальцами
уши
и
простонал:
«Я
этого
не
слышалl
Я
этого
не
слышал!»
Когда
я
рассказал
подробнее
о
безобидном
характере
моей
«военной»
карьеры,
последовал
срочный
успокаивающий
телефонный
звонок
офицеру
безопасности
КАЭ
в
Вашингтон.
Затем
Норри,
Смитти
и
Я
С
удовольствием
выпили
за
здоро
вье
сенатора
Маккарти.
На
следующий
день
я,
наконец,
по
грузился
в
воды
Тихого
океана,
а
через
две
недели
снова
сел
за
свой
стол
в
Лос-
Аламосе.
,..
,..
,..
Во
время
преподавания
в
Артиллерltйской
школе
я
одно
временно
посещал
занятия
в
университете
и
весной
1925
г.
сдал
все
экзамены,
необходимые
для
получения
диплома.
Следует
отметить,
что
русский
университет,
как
и
боль
шинство
европейских,
имеет
жесткие
программы,
и
если
кто-
то
выбирает
такую
область,
как
математика,
оптика
или
электричество,
то
он
должен
посещать
все
лекции,
пе
речисленные
в
выбранной
программе,
в
отличие
от
амери
канской
системы,
где
студент,
специаJIИЗИРУЮЩИЙСЯ,
напри
мер,
по
физике,
может
посещать
занятия
по
греческой
ис
тории
и
получить
зачет
по
этому
предмету.
Конечно,
сту
дентам
не
возбранялось
посещать
другие
занятия,
но
они
не
получали
по
ним
зачетов.
Оценки,
получаемые
на
экза
менах,
-
«хорошо»,
«удовлетворительно»
И
«неудовлетвори
тельно».
Те,
у
кого
все
оценки
БЫЛIi
«хорошо»,
получали
возможность
стать
аспирантами
и
им
предлагалось
начать
34
работу
для
получения
научной
степени,
они
автоматически
начинали
получать
стипендию.
Студент
не
мог сам
стать
аспирантом
-
его
должен
был
предложить
для
этого
профес
сор.
Это
так
же,
как
девушки
не
должны
просить
молодых
людей
жениться
на
них,
а
должны
ждать,
когда
молодые
лю
ди
сами
сделают
им
предложение.
Конечно,
есть
пути
кото
рыми
девушка
может
склонить
желаемого
мужчину
сделать
ей
предложение,
и
русские
студенты
также
использовали
по
добные
методы
в
отношении
своих
профессоров.
Я
был
про
теже
профессора
Дмитрия
Рождественского,
за
глаза
назы
вавшегося
Дядей
Митей,
который
был
директором
Физическо
го
института
и
работал
в
области
оптики.
Когда
я
закон
чил
университет
(сдал
все
необходимые
экзамены
с
оценкой
«хорошо»),
профессор
Рождественский
сообщил
мне,
что
считает
меня
аспирантом,
но
рекомендовал
мне
год
подо
ждать.
Дело
в
том,
что
я
окончил
университет
на год
раньше,
чем
должен
был
по
программе
(за
три
года
вместо
четырех),
так
что
если
бы
он
выставил
мою
кандидатуру
на
конкурс,
мне
пришлось
бы
конкурировать
с
более
«старыми»
студентами,
которые
пробыли
в
университете
полные
четыре
года,
а
так
как
число
стипендий
было
ограничено,
я
имел
бы
мало
шансов
быть
зачисленным
в
аспирантуру.
Все
это
меня
устраивало
за
исключением
того,
что
мне
нужно
было
искать
новую
работу
на
этот
год,
чтобы
иметь
средства
существования
11.
Моя
работа
в
Артиллерийской
школе была
лишь
временной
-
я
замещал
постоянного
преподавателя
фи
зики,
которому
разрешили
отлучиться
на
год
и
ОН
скоро
должен
был
возвратиться.
«Это
легко
устроить,
-
сказал
Дядя
Митя,
-
я
дам
Вам
работу на
этот
год
в
штате
[Государственного]
оптическо
го
инсти~ута»
[ГОИ].
ГОИ
был
новым
исследовательским
институтом
-
одним
из
великого
их
множества,
созданных
Советским
правительст
ВОм
после
того,
как
оно
начало
пони
мать
важность
науки.
Его
здание
находилось
рядом
с
Физическим
институтом
уни
верситета,
и
профессор
Рождественский
был
директором
2*
35
обоих.
Название
института
(ГОИ)
ПОРОдило
немало
шуток,
основанных
на
том,
что
оно
звучало
как
новоеврейское
слово
goy -
до
некоторой
степени
пр~небрежительное
наз
вание
христианина.
Это
COOTBeTCTBOBa~o
действительности,
так
как
в
институте
был
только
один
еврейский
служащий;
может
быть,
потому,
что
фамилия
Днреt<тора
была
пронзвод
ной
от
слова
«рождество:..
Наоборот,
еще
одиа
новая
физи
ческая
лаборатория,
известная
как
{)ентгеновский
инсти
тут,
которая
была
связана
с
ПолитеХllическим
ииститутом,
оргаиизованная
и
руководи
мая
зиамени'tым
профессором
Аб
рамом
Иоффе,
имела
ограиичениый
COCTI\B
христиан.
Работа
в
ГОИ
особенно
меня
не
увлекла
и
была
скорее
технической.
После
варки
стекла
для
в~сокоточных
опти
ческих
пряборов
в
дело
идет
только
Малая
его
часть
-
та,
которая
абсолютно
однородна
и
не
содержит
шлиров.
Шлиры
-
этО
прожилки
стекла
более
BblCOKOf!
или
более
низкой
плотности,
иррегулярно
пронизывающие
стеклянные
блоки
до
0,9
м
3
,
как
они
приходят
из
стеКЛОваренных
печей.
Ко
нечно,
шлиры
в
них
нельзя
увидеть
и<l-
за
шероховатости
и
нерегулярности
поверхности
блоков.
Моя
работа
состояла
в том,
чтобы
разработать
метод
обнаружения
шлиров
и
отколоть
бездефектные
куски
стекла
пневматическим
молотком.
Идея
меТОда:
стеклянный
блок
помещался
в
большой
стеклянный
КОНТейнер,
напоминающий
аквариум,
который
заполнялся
доверху
жидкостью,
имеющей
точно
такой
же
коэффициент
преломлеН!fЯ,
что
и
данный
об
разец
стекла.
В
результате
блок
Ст~новится
практически
невидимым,
как
медуза,
плавающая
в
воде.
В
качестве
жид
кости
обычно
использовалась
смесь
К4надского
бальзама
и
какой-
то
другой
жидкости,
название
которой
я.
не
помню;
когда
они
берутся
в
правильной
ПРОIiОрЦИИ,
можно
подо
брать
коэффициент
преломления
к
Любому
сорту
стекла.
Тогда
шлиры
становятся
видимыми,
и,
погружая
пневмати
ческий
молоток
в
аквариум,
можно
ОтК<моть
хорошие
чистые
куски,
из
которых
уже
можно
вытаЧ!'[вать
линзы.
Хотя
я
больше
интересовался
квантовой
теори~й,
чем
раскалывани-
36
ем
стекла,
тем
не
менее
я
с
энтузиазмом
взялся
за
это
дело
и
отколол
несколько
хороших
стеклянных
фрагмеН10В,
гораздо
лучших
(по
моему
мнению),
чем
обычное
оконное
стекло.
Может
быть,
линзы,
сделанные
из
них,
до
сих
пор
служат
в
старых
русских
теодолитах.
Профессор
Рождественский
надеялся,
что
одновременно
с
этой
работой
за
бутерброд
еще
до
того,
как
официально
стану
аспирантом.
я
начну
исследование,
которое
должен
был
начать
только
в
следующем
году.
Оно
относилось
К
фи
зической
оптике
-
изучение
аномальных
изменений
коэффи
циента
преломления
газов
вблизи
линий
'поглощения
с
ис
пользованием
так
называемого
метода
крюков,
который
Рож
дественский
применил
за
несколько
лет
до
этого.
Поэтому
я
получил
собственную
комнату
в
Физическом
институте,
заполненную
множеством
чувствительных
оптических
прибо
ров.
Я
не
буду
надоедать
читателю
описанием
принципов
и
методологии
проводившихся
экспериментов,
а
хочу
только
упомянуть
о
так
называемом
интерферометре,
состоявшем
из
~---дsyx--
полупрозрачных
стеклянных
пластинок,
которые-должны
быть
расположены
параллельно
с
точностью
до
одной
мил
лионной
сантиметра.
Если
после
весьма
трудоемкой
работы
по
их
регулировке
кто-то
вдруг
чихал,
то
всю
работу
нуж
но
было
начинать
сначала.
Я
называл
эти
пластинки
дьяво
лами
входа
и
выхода.
Как
раз
в
это
время
я
попробовал
вкус
водки.
До
рево
люции
я
был
слишком
молод,
чтобы
употреблять
спиртные
напитки,
а
во
время
первой
мировой
войны
был
введен
су
хой
закон.
Но
в
рабочей
комнате
у
меня
всегда
стояла
бу
тыль
чистого
спирта,
который
был
необходим
для
повышения
светочувствительности
фотопластинок,
использовавшихся
при
съемке
инфракрасных
спектров.
И
однажды
я
решил
ис
пробовать
вкус
водки.
Используя
мерный
цилиндр,
я
налил
в
соответствующих
пропорциях
чистый
спирт
и
дистиллиро
ванную
воду
и,
помешав
стеклянной
палочкой,
выпил
смесь
до
дна.
Она
была
не
очень
вкусной,
и
я
ничего
не
почув
Ствовал.
Я
повторил
эксперимент
с
тем
же
отрицательным
37
результатом
за
исключением
того,
что
очеиь
захотелось
есть.
Поскольку
уже
настало
время
Обеда,
я
отправился
в
университетскую
столовую.
Когда
я
проходил
через
дверь
моей
комнаты,
то заметил,
что
что-
то
неладное
творится
с
коридорным
полом:
он
перекашивался
и
гнулся,
как
при
зе
млетрясении.
Однако,
балансируя,
как
моряк
на
качающейся
палубе,
я
добрался
до
столовой
и
там съел
хороший
по
русским
стандартам
того
времени
обед.
На
обратном
пути
в
физическнй
корпус
<море:.
уже
значительно
успокоилось.
В
другой
раз
я
воспользовался
жидкостью
из
бутылки
не
для
внутренних,
а
скорее
для
внешиих
целей.
Зимой
в
Ле
нинграде
становится
ужасно
холодно, и
Нева
покрывается
толстым
льдом.
Вы
можете
нанять
сани
с
лошадью
и
попро
сить
кучера
провезти
вас
по
замерзшей
реке от
одного
шлюпочного
причала
вдоль
по
реке
на
километр
или
больше
до
следующего,
где
есть
другой
ряд
ступенек.
Получилось
так,
что,
хотя
я
жил
прямо
через
реку
от
университета,
добираться
до
него
было
не
просто,
особенно
летом
-
или
идти
далеко
вправо,
чтобы
добраться
до
одного
моста,
или
идти далеко
влево,
чтобы
попасть
на
другой.
Но
зимой
я
мог
идти
по
прямой,
пересекая
замерзшую
Неву
от
берега
до
берега.
Конечно,
ходили
трамваи
до
мостов,
но
они
были
очень
неудобны,
а
то
и
просто
опасны
для
здоровья.
Прежде
все
го,
они
были
страшно
переполнены;
люди
плотно
забивали
центральный
проход,
переднюю
и
заднюю
площадки.
Те,
кто
не
мог
пройти
в
вагон,
висли
снаружи
на
ступеньке,
держась
за
поручни,
и
была
опасность,
что
они
могут
столкнуться
с
другой
гроздью
<внешних
пассажиров:.
со
встречных
трамваев.
Нет,
я
не
путаю
геометрию:
когда
русский
_
трамвай
приходит
на
остановку,
его
атакуют
по
тенциальные
пассажиры
с
обеих
сторон.
Надеюсь,
что
те
перь
это
не
так.
Другая
<медицинская:.
опасность
состояла
в
том,
что
у
многих
пассажиров
были
вши,
часто
заражен
ные
вирусом
тифа
и
ползающие
по
всей
их
одежде.
В
мес
тах
скопления
людей
вши
переходили
от
одного
человека
к
38