Гамов Дж. Моя мировая линия: Неформальная автобиография
Подождите немного. Документ загружается.
В
течение
первых
двух
лет
аспирантуры
я
старался
хоть
что-
нибудь
сделать
по
моей
официальной
теме
об
адиабати
ческих
инвариантах
маятника,
но
это
оказалось
очень
трудным
ввиду
новых
волнующих
перспектив,
открывшихся
с
появлением
волновой
механики,
которая
заменила
первона
чальную
квантовую
теорию
Бора.
Как
потом
оказалось,
если
бы
я
преуспел
в
своих
занятиях,
результаты
скорее
всего
представляли
бы
только
исторический
интерес.
Практически
я
нисколько
не
продвинулся
вперед
в
течение
первого
года
аспирантуры
и
еще
меньше
в
течение
второго,
и
меня
пре
дупредили,
что если
я
не
достигну
заметного
прогресса,
моя
аспирантура
не
будет
продлена
на
третий
год.
В
этот
момент
произошло
неожиданное
изменение
в
моей
карьере.
Старый,
в
то
время
уже
в
отставке,
профессор
Орест
Данилович
Хвольсон,
лекции
которого
по
физике
я
"слушал:.
на
первом
курсе
(однако
так.
и
не
посетил
ни
од
ной
лекции),
заговорил
о
том,
что
я
мог
бы
провести
не
сколько
месяцев
в
зарубежном
университете,
и
сказал,
что
был
бы
рад
рекомендовать
меня
Ленинградскому
университе
ту
для
поездки
на
летнюю
сессию
1926
г.
в
знаменитый
не
мецкий
университет
в
Гёттингене
-
один
из
ведущих
цент
ров
развития
квантовой
физики.
В
то
время
главная
труд
ность
при
посещении
зарубежных
центров
состояла
в
полу
чении
разрешения
на
обмен
русских
рублей,
которые
не
принимались
за
границей,
в
обмен
на
эквивалентную
сумму
иностранных
денег (валюты),
которые
могли
бы
использо
ваться
за
границами
СССР.
Рекомендация
Хвольсона
была
подписана
Крутковым
и
несколькими
другими
профессорами,
которые
были
высокого
мнения
о
моих
способностях,
и
в
начале
июня
я
ступил
на
борт
парохода,
отплывавшего
из
Ленинграда
в
немецкий
Порт
Свинемюнде,
чтобы
оттуда
добраться
поездом
до
Гёт
Тингена.
Толпа моих
друзей
пришла
на
пристань
для прощания.
Все
кричали
и
махали
платочками,
и
Ленинград
скоро
со
всем
исчез
в
серых
водах
Финского
залива.
49
Прибытие
в
Свинемюнде
намечалось
на
раннее
утро,
и,
ожидая
высадки
на
берег,
я
написал
Жене,
поставив
на
почтовой
открытке
необычное
для
себя
время
- 6 00.
На
следующей
неделе
пришел
ответ:
Прнветы
от тебя
в
шесть
утра??
50
Они
кажутся
крайне
удивительными.
Действительно,
побороть
себя
ради
поэзии
-
Я
просто
закричала
«Ура!:.
иа
это.
«Ура!
Ура!:..
Теперь
судьба
К
тебе
благосклонна.
Самолеты!
Кэбы!
Журналы!
(На
серебряных
подносах.)
Бананы!
Franleins!
Шоколад!
Ты
не
сменил
свои
молочно-
белые
штаны?
18
Ты
безнадежен,
Джо!..
Дау
рвет
и
мечет
-
Его
паспорт
не
прошел
досмотр,
И
подумывает
о
веревке
и
топоре.
Но
теперь
смирился
с
поражением
(Хотя
кипит
внутренним
гневом!)
Он
поплывет
по
Волге
на
каникулы
Играть
в
теннис
до
августовского
тепла.
Димус
ищет
славу
на
альпийской
дороге,
Копит
сапожные
гводи
в
новом
цветном носовом
платочке.
Полтавская
банда,
он
и
Оксана,
Отбыли
-
сохрани
их
Бог!
-
вчера.
Ртутные
лампы
освещают
Мой
фотографический
гроб.
В
нем
Я
щелкаю
спектры
каждую
минуту.
Мне
нравится
моя
работа:
она
поистине
огромиа.
Все
лето идет
дождь
-
дождь,
дождь!
Ты
счастливый
парень,
я
завидую
тебе.
Пока.
До
Одессы
(как
я
люблю
ее!)
Я
скоро
уеду
поездом.
Что
ты
можешь
ждать
от
этих
Гретхен?
Итак,
руки
прочь
от
Franleins
и
мисс!
Перед
Фоком
и
тобою
я
преклоняю
колени
И
посылаю
-
по
почте,
конечно,
-
поцелуи.
Надеюсь,
ты
будешь
рад
этому
письму.
Прощай,
мой
дорогой
джо,
мой
Ьоп
amil
Нина
19
говорит:
сПиши!::.,
что
и
делает
Четырнадцатое
июня...
в
J1енинграде.
ж.
з.
ЗА
ГРАНИЦЕЙ
В
ГЁПИНГЕНЕ,
КОПЕНГАГЕНЕ
И
КЕМБРИдЖЕ
я
прибыл
в
Гёттинген
к
концу
дня
и,
сдав
чемодан
на
станции
в
камеру
хранения,
отправился
навестить
единст
венного
человека,
которого
знал
в
городе,
-
Владимира
Фока, тогда
доцента
J1енинградского
университета.
Ему
также
удалось
получить
разрешение
от
Советского
прави
тельства
на
посещение
летней
школы
за
границей,
но
он
прибыл
в
Гёттинген
несколькими
днями
раньше
меня.
Я
за
стал
его
собирающимся
на
вечер,
который
профессор
Макс
Борн,
директор
Института
теоретической
физики
в
универ
ситете,
давал
для
своих
сотрудников
и
студентов
старших
курсов
в
ресторане
на
Николаусберге.
«Пойдемте
со
мной,
-
сказал
Фок,
-
я
уверен,
что
про
фессор
Борн
будет
рад
видеть
Вас.»
Я
отправился
туда.
Оказалось,
что
это
типичная
немецкая
вечеринка
с
танцами
и
с
такими
играми,
как,
например.
с
помощью
большой
сто
ЛОВОй
ложки
поднять
рассыпанные
на
полу
картофелины
или
Попытаться
схватить
Одними
только
зубами
яблоки,
плаваю
щие
в
ведре
с
водой.
Здесь
было
разумное
количество
мюн
хенского
пива
и
превосходный
ликер
«Клостер
ГеЙст».
Упorv.янув
о
профессоре
Борне,
я
должен
здесь
расска
зать
историю,
которая
произошла
несколькими
годами
поз
Же
Из-
за
преследований
со
стороны
нацистов
Борн
вынуж
ден
был
эмигрировать
и
принял
приглашение
приехать
в
КеМбриджский
университет.
Когда
по
приезде
туда
он
вышел
11з
железнодорожного
вокзала,
то
увидел
огромный
плакат·
«БОРН
ДОJ1ЖЕН
БЫТЬ
ПОВЕШЕН».
Вот
это
был
удар!
Он
много
51
раз
видел
подобные
плакаты
в
нацистской
Германии,
на
правленные
против
антифашистов.
Но
здесь,
в
свободной
Англин,
увидеть
такое
да
еще
в
отношении
самого
себя
-
это
было
просто
невероятным!
Однако
встречавшие
его
на
станции
люди
из
Кембриджа
быстро
его
успокоили,
объяс
нив,
что
это всего
лишь
афиша
пьесы
местного
театра
и
что
«борн»
означает
только
прошедшее
время
от
английско
го
глагола
«родиться».
Николаусбергская
вечеринка
профессора
Борна
затяну
лась
до
поздней
ночи,
и
затем
все
отправились
по
домам,
освещая
себе
путь
китайскими
фонариками
на
палках.
Я
провожал
молоденькую
немецкую
студентку,
английский
язык
которой
был
так
же
плох,
как
мой
немецкий,
но
кое-
как
мы
понимали
друг
друга.
Дойдя
до
своего
дома,
она кротко
попрощалась:
«Гуд
пасht!»,
на
что
я
ответил:
«Gut
найт!»
[оба
путают
английские
и
немецкие
слова.
-
ю.л.],
и я
остался
один
на
улице.
Провожая
ее
домой,
я
совершенно
потерял
ориентировку,
что
было
вполне
естественно,
поскольку
никогда
раньше
не
был
в
этом
городе.
Поэтому
решил
идти
прямо
вперед,
пока
не
уперся
в
высокую
земляную
дамбу.
Об
этом
сооружении
я
слышал
раньше.
Это
был
«Wahlenpromenade» -
остаток
сред
невековой
стены
вокруг
города
-
и
я
понял,
что
если
пе
ресеку
ее,
окажусь
за
чертой
города.
Я
повернул
обратно
и
вскоре
оказался
в
центральной
части
Гёттингена.
Здесь
было
темно,
горело
только
несколько
уличных
фо
нарей
и
не
было
никого,
у
кого
можно
было
бы
спросить
дорогу.
В
этот
момент
я
увидел здание
с
-
в~ск()Й-rt)тe;llЬ
цум
Кронпринцен».
Оно
было
совершенно
темным,
а
двери
-
плотно
закрытыми.
Тем
не
менее
я
несколько
раз
энергично
дернул
за
ручку
звонка,
и
заспанный
швейцар
открыл
дверь.
Он
сказал,
что
в
городе
проходит
«Корпорантензам
лунг»
И
все
отели
совершенно
переполнены.
Дав
ему монету
за
беспокойство,
я
решил
гулять
по
улицам
всю
ночь,
пока
город
не
проснется.
Вдруг
я
услышал
звуки
музыки
и,
за
вернув
за
угол,
увидел
освещенную
таверну,
полную
людей
52
(думаю,
хотя
и
не
уверен,
что
это
были
«Три
Розы»).
Ког
да
я
вошел,
сферически
симметрическая
хозяйка
бросилась
ко
мне,
неся
в
каждой
руке
по
три
кружки
пива,
и
спроси
ла:
.:Что
изволите,
господин?»
«Я
хочу
комнату
для
сна»,
-
сказал
я
на
плохом
немец
ком.
«О,
да!
Конечно!»
-
сказала
она
и
объяснила,
что
на
верху
у
нее
есть
комната
с
большой
кроватью.
Со
свечой
в
руке
она
проводила
меня
наверх
и,
заметив,
что
я
без
ба
гажа
(камера
хранения
на
станции
закрылась
очень
рано),
попросила,
чтобы
я
расплатился
вперед.
Я
заплатил
нужную
сумму
и
пожелал
ей
спокойной
ночи.
Через
иесколько
ми
нут,
прежде
чем
я
рискнул
раздеться,
она
постучала
снова
и
внесла
две
подушки,
которых
раньше
в
этой
комнате
не
было.
«Большое
спасибо,
-
сказал
я.
-
Спокойной
ночи!»
Она
посмотрела
на
меня
подозрительно
и
спросила,
один
ли
Я.
«Да,
дорогая
фрау,
я
один»,
-
сказал
я,
умирая
от
же
лания
спать.
«Но,
молодой
человек!»
-
воскликнула
она
и
объяснила,
что
если
бы
я
спустился
вниз,
то
мог
бы
легко
найти
мно
гих
прекрасных
мэдхен.
"О,
нет!
-
простонал
я.
-
51.
хочу
спать.
Гу
Д
нахт!»
И
Я
повалился
в
постель.
На
следующее
утро
после
хорошей
порuии
яичницы
с
вет
чиной
я
вышел
из
этого
пикантного
заведения
и
нашел
бо
лее
спокойное
место
для
жилья.
Это
были
«меблированные
комнаты
в
наем»20
,
при
надлежавшие
вдове
университетского
профессора.
Она
поместила
меня
в
кабинет
своего
покойно
го
мужа,
стены
которого
были
заставлены
книжными
полка
ми,
с
огромным
письменным
столом
из
красного
дерева
и
большой
кожанОЙ
софой,
которая
на
ночь
превращалась
в
Кровать.
Гёттинген
-
красивый
маленький
городок
со
старым
зна
менитым
университетом.
По
уровню
развития
теоретической
53
физики
ОН
мог
бы
поспорить
в
то
время
даже
с
Копенгаге
ном.
Он
гудел
от
возбуждения,
вызванного
волновой
и мат
ричной
механиками,
которые
получили
развитие
только
за
два
года
до
моего
прибытия.
И
аудитории
для
семинаров,
и
кафе
были
заполнены
физиками,
старыми
и
молодыми,
обсуж
давшими
следствия,
к
которым
.<могло
бы
привести
это
новое
развитие
квантовой
теории
для
понимания
строения
атомной
и
молекулярной
структуры.
Но
я
почему-
то
не
был
захвачен
водоворотом.
этой
лихорадочной
активности.
Одной
нз
при
чин
этого
было
то,
ЧТО
слишком
много
людей
было
вовлече
но
в
эту работу,
в
то
время
как
я
всегда
предпочитал
ра
ботать
в
менее
людных
областях.
Другая
прнчина
состояла
в
том,
что,
в
то
время
как
любая
новая
теория
почти
все
гда
первоначально
выражается
в
очень
простой
форме,
че
рез
несколько
лет
она вырастает
в
крайне
сложную
матема
тическую
структуру,
требующую
кучу
неизвестных
(Exerei -
«иксоряд»
),
как
это
обычно
называл
Эйнштейн, выводя
наз
вание
нз
буквы
«Х»,
используемой
как
неизвестная
величи
на
(в
вычислениях).
Будучи
еще
студентом
в
Одессе,
я
Со
бирался
стать
математиком,
и
для·
меня
«настоящая»
чистая
математика
ассоциировалась
с
такими
ее
областями,
как
теория
чисел,
топология
и
теория
множеств.
Но
так
назы
ваемые
нсчисления,
охватывающие
обыкновенные,
в
частных
производных
и
интегро-
дифференциальные
уравнения,
никог
да
не
были
для
меня
сколь-
нибудь
привлекательными,
и
я
всегда
терялся
в
них.
Разумеется,
я
знал,
что
они
абсо
лютно
необходимы
для
решения
сложных
научных
и
инженер
ных
задач,
но
все
равно
не
любил
их.
Поэтому,
в
то
время
как
все
квантовые
физики
в
мире
вели
наступление
на
атомы
и
молекулы,
я
решил
посмот
реть,
что
могла
бы
дать
новая
квантовая
теория
для
слу
чая
атомного
ядра.
Для
начала
я
пошел
в
университетскую
библиотеку
просмотреть
последнюю
литературу
по
экспери
ментальиой
ядерной
физике.
В
тот
же
день
я
натолкнулся
на
статью
Эрнеста
Резерфорда
в
Philoso- phical Magazine
(vol. 4,
р.
580, 1927),
в
КQТОРОЙ.
описан
эксперимент
по
54
рассеянию
альфа-
частиц
на
уровне.
Используя
очень
быст
рые
альфа- частицы,
испускаемые
изотопами
полония
RaC',
Резерфорд
не
нашел
отклонений
от
своей
знаменитой
форму
лы
рассеяния.
Это указывало
на
то,
что
кулоновские
силы
отталкивания,
которые
противодействуют
проникновению
альфа-
частиц
в
ядро,
сохраняются
до
расстояния
по
край
ней
мере
3,2·
10-12
см
от
центра
ядра.
Этот
вывод
нахо
дился
в
прямом
противоречии
с
тем
фактом,
что
ураи,
сам
будучи
радиоактивным
элементом,
с
энергией,
равной
примерно
частиц
RaC'.
Как
это
могло
испускает
альфа-
частицы
половине
энергии
альфа
бы
быть?
То,
что
альфа-
частицы
остаются
в
ядре
урана
в
течение
долгого
времени,
указывает
на
то,
что
кулоновское
отталкивание
переходит
в
притяжение
на
некотором
расстоянии,
меньшем
чем
3,2 . 10-12
СМ
(для
урана),
образуя
таким
образом
потен
циальный
барьер,
который
препятствует
прохождению
бом
бардирующих
частиц
в
ядро
и
мешает
тем
частицам,
которые
внутри,
вылететь
наружу.
Как
может
случиться,
что бом
бардирующие
частицы
большой
энергии
не
могут
перейти
барьер
снаружи,
в
то
время
как
внутренние
частицы,
кото
рые
имеют
только
половину
такой
энергии,
ухитряются
про
сочиться
наружу,
пусть
даже
иногда
очень
медленно?
Для
объяснения
этой
парадоксальной
ситуации
Резерфорд
пред
лЩ'ал
в
своей
статье
гипотезу,
что
стартуя
из
ядра,
каж
дая
альфа-
частица
несет
на
себе
два
электрона,
которые
нейтрализуют
ее
положительный
заряд
и
тем
самым
исклю
чают
кулоновскую
силу.
Когда
такая
нейтрализованная
альфа-
частица
опять
оказывается
за
краем
барьера,
элект
роны
отделяются
от
нее
и
возвращаются
в
ядро,
подобно
тому,
как
два буксира
оставляют
большой
океанский
лайнер
после
того,
как
они
вывели
его
из
гавани.
Такое
объясне
ние
мне
совсем
не
понравилось,
и
прежде
чем
я
закрыл
журнал,
я
уже
зиал,
что
в
действительности
происходит
в
таком
случае.
Это
было
типичное
явление,
которое
было
бы
невозможно
в
классической
ньютоновской
механике,
но фак
тически
ожидалось
в
новой
волновой
механике.
В
волновой
55
механике
нет
непроницаемых
барьеров,
и,
как
это
выразил
британский
физик
Р.
Г.
Фаулер
после
моей
лекции
по
этому
предмету
в
Лондонском
Королевском
обществе
той
же
зимой,
«каждый
присутствующий
В
этом
помещении
имеет
конечную
вероятность
покинуть
его,
не
проходя
через
дверь
или,
конечно,
не
прыгая
в
окно:..
Движение
материальных
частиц управляется
так
называе
мыми
волновыми
пакетами,
впервые
предложенными
Луи
де
Бройлем.
Эти
волиы,
распространяющиеся
свободно
в
прост-
I
ранстве,
где
материальные
частицы
также
могут
двигаться
без
особого
труда,
медленно
«просачиваются:.
через
облас
ти,
в
которые,
согласно
иьютоновской
механике,
это
час
тицы
вовсе
не
могут
проникнуть.
И
если
волна
де
Бройля
проходит,
даже
и
с
некоторым
трудом,
она
всегда
протащит
с
собой
частицу.
Возвратившись
в
свою
комнату
нз
библиотеки,
я
взял
карандаш
и
бумагу
и
написал
простую
формул'у
для
вероят
ности
такого
волново-
механического
проникновения.
Но
возникла
трудность.
Для
оценки
этой
формулы
нужно
было
вычислить
интеграл
выражения
уг=а7'г
dr,
а
я
не
знал,
как
это
сделать.
Поэтому
я
пошел
навестнть
своего
друга
Н.
Кочина
-
русского
математика,
который
также
проводил
то
лето
в
Гёттингене.
Он
не
мог
поверить,
что
я
не
могу
взять
такого
простого
интеграла,
и
сказал,
что
поставил
бы
«иеуд»
любому
студенту,
который
не
справился
бы
с та
кой
элементарной
задачей.
После
того
как
я
написал
статью
для
публикиции,
в
конце
ее
я
выразил
благодар
иость
Кочииу
за
помощь
в
математнческих
расчетах.
Позже,
когда
статья
появилась,
он
написал
мне,
что
стал
посме
шищем
среди
своих
друзей,
когда
те
узнали,
какого
рода
«интеллектуальную:.
математическую
помощь
он
оказаЛ
мне.
Теорня
потенциального
барьера
не
только
сняла
пара
докс
с
результата
Резерфорда
в
отношении
альфа
бомбарднровки
урана,
но
также
объяснила
хорошо
известную
таинственную
эмпирическую
связь
между
энергиями
альфа
частиц,
испускаемыми
различными
радиоактивными
вещества-
56
ми,
и
их
средними
периодами
полураспада,
известиую
как
закон
Гейгера
-
впервые
сформулированный
Гейгером
и
Нэт
толом
В
1911
г.
Они
заметили,
что
чем
выше
энергия
ис
пускаемых
альфа-
частиц,
тем
короче
жизнь
радиоактивного
вещества,
испускающего
их.
Нанеся
в
логарифмической
шка
ле
средние
времена
жизни
различных
радиоактивных
элемен
тов
в
зависимости
от
энергий
их
альфа-частиц,
они
полу
чили
почти
прямую
линию,
идущую
от
урана
с
энергией
альфа-
частиц
только
4,1
МэВ
(миллион
электронвольт)
и
средним
периодом
полураспада
в
4,5
миллиарда
лет
вплоть
до
RaC'
с
энергией
альфа-
частиц
в
7,7
МэВ
и
средним
пе
риодом
полураспада
только
0,0002
с.
Кривая,
которую
я
вычислил
на
основе
вол
ново-
механической
теории,
проходит
прямо
через
экспериментальные
точки.
По
мере
все
убыстряющейся
скорости
научных
исследова
ний
и
быстро
увеличивающегося
числа
людей,
занимающихся
этим,
все
чаще
и
чаще
случается,
что
важные
открытия
де
лают
одновременно
и
независимо
друг
от
друга
двое
и
бо
лее
ученых,
а
то
и
несколько
их
коллективов.
То
же
про
изошло
и
с
моей
теорией
радиоактивного
альфа-
распада,
которая
была
выдвинута
одновременно
Рональдом
Герни
сов
местно
С
Эдвардом
Кондоном.
В
действительности
их
статья,
которая
была
опубликована
в
Nature,
была
получе
на
издателями
на
несколько
дней
раньше,
чем
моя,
которая
была
опубликована
в
Zeitschrift
{иг
Physik.
Такие
совпа
дения
важных
открытий
привели
к
постепенному
обесценива
нию
ежегодных
Нобелевских
премий
(ни
Герни
и
Кондон,
ни
Я
не
получи.rJИ
ее
или
ее
долю),
и в
ближайшем
будущем
какой-
нибудь
удачливый
ученый
сможет
сказать:
«Я получил
три
семнадцатых
Нобелевской
премии
за
19- -
год».
Во
время
пребывания
в
Германии
я
подружился
с
веселым
австрийским
физиком
Фрицем
Хоутермансом.
Он
недавно
по
лучил
степень
доктора
философии
по
экспериментальной
фи
зике,
но
всегда
с
большим
интересом
относился
к
теорети
ческим
проблемам.
Когда
я
рассказал
ему
о
своей
работе
по
теории
_альфа-распада,
он
настаивал
на
том,
что
ее
57
нужно
сделать
с
большей
точностью
и
более
детально.
Бу
дучи
уроженцем
Вены,
он
мог
работать
только
в
кафе,
н
я
навсегда
запомнил
его
сидящим
с
логарифмической
линейкой
за
столом,
заваленным
исписанными
листами
бумаги
и
дюжи
ной
пустых
чашек
из-
под
кофе
(тогда
официанты
в
Германии
при
заказе
каждой
чашки
кофе
приносили
новую,
оставляя
пустые
на
столе,
чтобы
подсчитать
их
при
расчете).
Мы
также пытались
работать
на
старой
электрической
(конеч
но,
не
электронной)
вычислительной
машине
в
Математичес
ком
институте
университета,
но
она
постоянно
выходила
из
строя
после
полуночи.
Мы
приписывали
эти
поломки
духу
Карла
Фридриха
Гаусса,
приходившего
инспектировать
свое
старое
место.
Но
летний
семестр
подходил
к
концу.
Фриц
должен
был
отправиться
в
Берлин,
а я
-
возвратиться
в
Jlенинград.
Однако
на
обратном
пути
мне
захотелось
остановиться
на
день
в
Копенгагене
и,
если
повезет,
встретиться
с
почти
мифическим
Нильсом
Бором,
которым
я
восхищался.
Поэтому
я
прибыл
в
Копенгаген
-
пишется
Kobenhavn,
где
о
-
характерное
датское
гортанное
«о».
Датчане
гово
рят,
что
лучший
способ
научиться
его
произносить
-
слу
шать
гудки
такси
в
этом
городе.
Согласно
теории,
выдви
нутой
чехословацкнм
физиком.
Георгом
Плачеком,
многие
датчане
потому
такие
толстые,
что
они
заглатывают
воз
дух,
произнося
о.
Эта
буква
чаще
всего
всречается
в
сло
ве
ore
[эре],
означающем
датскую
разменную
монету.
Так
как
деньги
у
меня
практически
кончились,
я оста
новился
в
дешевой
гостинице
и
пошел
пешком
в
Институт
теоретической
физики
на
БлегдамсвеЙ.
Секретарша
Бора,
фрэкен
Бетти
Шульц,
которая
служила
в
Инстнтуте
на
про
тяжении
пятидесяти
лет
с
его
основания
в
1918
г.
до
вы
хода на
пенсию
в
январе
1968
г.,
сказала,
что
профессор
очень
занят
и
мне
придется
подождать
несколько
дней.
Однако
когда
я
сказал
ей,
что
у
меня
денег
оста.,IOСЬ
всего
на
один
день
до
отъезда
домой,
беседа
состоялась
в
тот
же
день
после
обеда.
58