других работ) М. И. Стеблин-Каменский (Стеблин-Каменский 1978, 1979). Завид-
ная ясность изложения в этих трудах объясняет, например, то, что на их основе ма-
тематик Ю. И. Манин позднее предложил достаточно строгую формальную модель
кеннинга. Хотя многие особенности строения эпитетов выяснены в лингвистиче-
ских работах (Кацнельсон 1949), а семантика их прояснена исследованиями по
сравнительной мифологии (ср. о греческом Фрейденберг 1936, 1978, 1990 и др.),
именно новые труды по индоевропейскому поэтическому языку позволяют выяс-
нить зависимость первоначальных форм эпитетов (Durante 1968; Toporov 1982;
Campanile 1977; Watkins 1982; 1989) от древних загадок-кеннингов. Изучение зага-
док как целостных речений позволяет подойти к последующей их трансформации.
В относительно простых случаях поэтические эпитеты варьируют темы ста-
рых мифологических кеннингов. У Эсхила кеннинг
imov$ o(pi$
'двуногий змей'
(Hik., 895), заключающий в себе противоречие (Waern 1951, 55, 127), нередко
присущее загадке (Waern 1951, 57; Noreen 1926, 27), предполагает знание по
меньшей мере двух традиционных индоевропейских кеннингов, рассмотренных
выше: «двуногого» в том смысле, как в загадке Эдипа, и «безногого» змея. Сход-
ным образом у Эсхила (Ag. 1258) построен и кеннинг
imovq Xeatva
'двуногая
львица', относящийся к Клитемнестре — жене Агамемнона, именуемого львом
(ср.
Waern 1951, 53, 55, 130) в духе традиционной (древне)восточной образности
(в том числе хеттской и хаттской, которые могли непосредственно повлиять на
микенскую греческую). Лев как дикое животное не входил, правда, в число пер-
воначальных денотатов индоевропейского кеннинга, обозначавшего домашних
животных. Но по природе вещей, естественно, было возможно и такое расшири-
тельное его употребление (ср., например, сочетание
stwar
ре 'четыре ноги' из
*k
w
etw(e/o)r
*pod-,
восстанавливаемое в контексте описания льва в тохарской А
«Punyavantajataka», 12 ЬЗ; Lane 1947, 48). Очень отчетливо связь с тем же индо-
европейским эпитетом и образом «быстрых коней-птиц» (Schmitt 1967) видна у
того же Эсхила в кеннинге
тгтдасгхгХщ о\шо<;
'четвероногая птица' (Prom. 395;
Waern 1951, 128).
Некоторые индоевропейские образы продолжают жить и в позднейшей по-
эзии, причем влияние греческих образов возможно, но не обязательно. К числу
кеннингов греческо-арийского поэтического языка, находящих параллель (воз-
можно, чисто типологическую) в древнеисландском, принадлежит обозначение
руки как «имеющей пять ветвей» (Schmitt 1967; Waern 1951, 38—120). Когда этот
же образ встречается у Иннокентия Анненского в стихотворении, где рука обо-
значена: «Пять роз, обрученных стеблю», разумеется, можно гадать о вероятных
античных ассоциациях, возникавших у этого переводчика Еврипида и знатока
греческой поэзии. Но все его стихотворение построено как цепь загадок-кеннин-
гов.
Из современных ему поэтов-символистов, на Анненского повлиявших, такой
техникой охотно пользовался Малларме. Но типологические параллели отыщут-
ся и у позднейших постсимволистов (особенно у Лорки), и у задолго их предвос-
хитивших поэтов барокко (сам Лорка нашел много себе близкого у Гонгоры). В
этом плане интересны кончетти итальянских маньеристов, повлиявшие на Донна
и других поэтов-метафизиков. Бадер может преувеличивать, говоря по поводу
кеннингов-загадок о герметизме индоевропейской поэзии. Но несомненно, что
речь идет о явлении, в поэзии постоянно вновь возникающем.