риторический вопрос: неужели «глубокие изменения» и «револю-
ционизирующее значение», о которых толкует Баумоль, не выра-
жают трансформацию самой теории? Почему он полагает, что ре-
шающие изменения в экономической науке произошли не в тео-
рии?
Баумоль считает, что благодаря теории игр удалось избавиться
от «исключительной зависимости от формального математическо-
го аппарата физики». Разумеется, это не так. В экономической
теории никогда не было и грана аппарата физики. Математический
анализ выступает стороной как физико-математического, так и
экономико-математического моделирования, но от этого он не
становится ни физическим, ни экономическим феноменом.
Баумоль полагает, что теория игр придала теории олигополии
единство, но лишь отчасти, ибо ее выводы «каждый раз “привязы-
ваются” к конкретной модели, иначе говоря, к конкретной рассма-
триваемой ситуации», а потому не существует универсальных за-
ключений относительно олигополистического поведения [20, с. 91].
Формула о наличии единства, но лишь частичного парадоксальна
и с позиций логических требований, предъявляемых к научному
анализу, она вряд ли может быть признана приемлемой. Суть дела
состоит в том, что вопреки мнению Баумоля ситуативный характер
выводов, получаемых на основе теории игр, равно как и отсутствие
универсальных правил поведения, ни в коей мере не умаляет до-
стигнутое благодаря этой теории единство экономического зна-
ния.
Обратимся теперь к еще одному обзорному труду, на этот раз
монографическому [142], в котором дается широкая панорама со-
временной экономической теории. В нем также фигурируют хоро-
шо известные экономические персонажи: неоклассика, кейнси-
анство, теория рациональных ожиданий, микро- и макроэкономи-
ка. Один из авторов сборника, М. Блини, утверждает, и, как нам
п
редставляется, вполне правомерно, что удается преодолеть разоб-
щенность неоклассики и кейнсианства. «То, что возникает, види-
мо, можно обозначить термином “неокейнсианский синтез”, в ко-
тором имеет место гораздо более тесная связь между микро- и
макроэкономикой, чем когда-либо со времен кейнсианской рево-
люции» [26, с. 178]. Вывод Блини подтверждает мысль о том, что в
концептуальном отношении рост экономического знания сопро-
вождается не его фрагментаризацией, а налаживанием органичес-
кой концептуальной связности теории. К сожалению, это обстоя-
тельство прошло мимо внимания как авторов книги, так и ее ре-