Конрад Н.И. Избранные труды. История

Подождите немного. Документ загружается.

даваемые современниками своей эпохе и своему прошлому,

могут

быть-

продиктованы узким представлением об историческом процессе. Таковы,

например,

оценки, вынесенные итальянскими гуманистами эпохи Возрож-

дения

средним векам, с одной стороны, и античности — с другой. Дейст-

вительно, с точки зрения задач, возникших перед наиболее передовым

тогда

в Европе обществом — обществом итальянским, жить тем же, чем

жило общество до этого, т. е. в века, которые гуманисты назвали

«сред-

ними»,

означало бы во всяком

случае

застой, и, для того чтобы отор-

ваться от существовавшего, необходимо было обосновать такой отрыв.

Таким

обоснованием и послужила характеристика средневековья как эры

темноты и упадка. Но эта характеристика была оценкой с точки зрения

желаемого для настоящего и

будущего,

но не с точки зрения того, от

чего отошли когда-то сами средние века. При определении значения

всякой

эпохи истории необходимо каждое время оценивать с точки зре-

ния

того, что оно, это время, принесло с собой нового в сравнении с

предыдущим и каково это новое: содействовало ли дальнейшему движе-

нию

или нет.

Столь же осторожно

следует

относиться и к оценкам прошлого как

чему-то

исключительному, такому, с чем не может сравниться ничто в

более поздние времена. Так гуманисты относились к европейской антич-

ности

— истории древней Греции и древнего Рима. Для правильного от-

ношения

к подобного рода оценкам необходимо учитывать, что авторы

их брали идеальную для них эпоху не целиком, а выбирая из нее то, что

им

казалось особенно примечательным. Необходимо также помнить, что

подобная оценка прошлого бывает в сущности представлением о желае-

мом настоящем или

будущем,

проецированием в прошлое идеалов, обра-

щенных к современности. Такое проецирование вызывается тем, что имен-

но

этим путем

легче

бывает представить себе желаемое в конкретных

образах. Античность боготворили и в век буржуазии, когда буржуазия

играла еще прогрессивную роль: в своих усилиях создать демократический

режим в тех рамках, в которых буржуазия могла его создать, она превоз-

носила

афинскую демократию, демократию республиканского Рима. Из-

лишне,

конечно, разъяснять, что античная демократия по своей истори-

ческой и социальной сущности совсем не то, что демократия буржуазии.

Поэтому при определении поступательного

хода

истории с подобного рода

оценками

следует

считаться, но главным образом для того, чтобы пред-

ставить себе более конкретно, что общество данной эпохи желало или

не

желало для себя, что оно считало прогрессивным. Историческое зна-

чение каждой эпохи познается путем сопоставления с тем, что было до

этого,

и вместе с тем в свете того, что было потом; для каждой «со-

временности» — в свете того, что хотят, что ожидают люди от

будущего,,

что они в нем видят.

Принимая

во внимание все подобные оговорки, мы тем не менее,

оперируя не отдельными моментами исторической жизни, а ее общим

ходом, должны признать факт поступательного

хода

истории, факт неук-

лонного развития человечества во

всех

аспектах его существования. Ос-

тается только решить: что же, это и есть прогресс?

Ответ на этот вопрос целиком зависит от того, что считать прогрес-

сом.

Замена стрелы огнестрельным оружием, кремневого ружья — ав-

томатом говорит о развитии техники. И не одной техники: всего сопря-

женного с ней

знания,

науки. Что же это — прогресс? Переход от боя

лицом

к лицу, с одинаковым риском для каждого участника, к убийству

издали, когда одна сторона находится в безопасности, несомненно связан.

316

с развитием науки и техники. Это тоже прогресс? Возможность убить

сразу целую массу людей, конечно, тоже обусловлена развитием науки и

техники, да еще какого высокого уровня! Это что — прогресс? Замена

раскаленных щипцов электрическим током при пытках стала возможной

благодаря огромному развитию науки и техники, благодаря великому

открытию электричества. Значит, и это — прогресс? А страдания, горе,

преступления, человеконенавистничество, которыми заполнена вся исто-

рия

человечества с самого своего начала и которые в разных формах,

масштабах все время повторяются,— свидетельства прогресса?

Отрицать наличие многого, подобного этому, не только в прошлом,

но

и в настоящем невозможно. Почти всему, что проявилось в истории

как

нечто положительное, можно противопоставить что-либо отрицатель-

ное;

об очень многом, положительном в одном аспекте, можно сказать

как

об отрицательном — в другом. Поэтому для решения вопроса, свиде-

тельствует

ли движение истории о прогрессе, необходимо сначала опреде-

лить, что надлежит считать прогрессом.

Чтобы не впасть в этом

случае

в догматизм, при попытке ответить

на

этот вопрос

следует

исходить из какой-то данности. Такой данностью

является сам создатель истории — человек со своей природой, представ-

ляемой

при этом не отвлеченно, а конкретно: как она проявилась в его

исторической деятельности. История удостоверяет, что человек — сущест-

во разумное и общественное. Поэтому прогрессивным можно считать то

исторической деятельности человека, что отвечает этим началам в его

природе и способствует все более полному их выявлению.

Необходимо только учитывать, что эти два начала присутствуют в

человеческой природе не изолированно, а сопряженно

друг

с другом,

что выявление одного из них соединено с выявлением и

другого.

Поэто-

му нельзя считать прогрессивным только то, в чем проявляется челове-

ческий

разум, только то, что освобождает его от всяких пут, как обуслов-

ленных его собственным развитием, так и создаваемых самим человеком

обществом: подлинно прогрессивной деятельность разума может счи-

таться только

тогда,

когда она координируется с действием общественно-

го начала. Прогрессивным может казаться все то, в чем проявляется

общественное начало в природе человека, что содействует все большему

развитию деятельности человека как носителя этого начала, но подлинно

прогрессивной эта деятельность бывает

тогда,

когда она координирова-

на

с действием разума.

Все же и этого недостаточно для определения прогрессивного. Ра-

зумность и общественность всего лишь свойства одного целого — челове-

ка,

а это значит, что они подчинены какому-то обобщающему началу,

характеризующему человека именно как целостность. Начало это челове-

чество осознало уже очень давно. Обозначалось оно разными словами и

понималось

в разное историческое время различно, но сущность его вос-

принималась

одинаково. Римляне обозначили его на своем языке словом

humanitas. Оно восходит к слову homo и означает «человечность», «че-

ловеческое начало». Китайцы еще в древности знали слово

жэнъ

со зна-

чением «человечность», «человеческое начало», и оно восходит к

другому

слову

жэнъ

со значением

«человек».

Таким

образом, на

двух

концах мира, у

двух

огромных массивов

человечества вполне независимо

друг

от

друга

появилось одно и то же

понятие

— «человеческое начало», и осознавалось оно одинаково через

понятие

«человек».

Система взглядов и правила поведения, основанные

на

этом понятии, получили наименование

«гуманизм»

— у нас,

жэнъ

дао —

317

у китайцев.

этимологически,

и по

реальному значению

оба эти

слова тождественны.

Что же

означало humanitas,

жэнъ

конкретно? Ответ

на

этот вопрос

дает

история.

В середине

тысячелетия

до н. э.

Конфуций

или те, кто

вкладывал

свои мысли

уста

этого мудреца,

на

прямой вопрос:

«Что

такое

жэнъ?» —

ответили:

«Любовь

людям». Приблизительно

в ту же

эпоху

другого

народа,

другом, индийском, центре исторической жизни человечества

сложилась концепция, выраженная словом

maitryakaruna

(«сострада-

ние»).

сущности

это та же

«любовь

людям», рассматриваемая

под

особым

углом

зрения.

буддизмом требование сострадания проникло

сознание

всех

народов Центральной

Восточной Азии.

На

рубеже

нашей

эры

третьем, переднеазиатском, центре исторической жизни,

Иудее,

устами Иисуса

из

Назарета была провозглашена заповедь:

«Любите

друг

друга».

Вместе

христианством

она

перешла

народам Европы. Такова

была концепция гуманизма

древности.

Она в

своей основе сохранила

свое значение

и в

наше время.

Но

она, эта

концепция,

не

стояла

на

месте: общее содержание

ее не

менялось,

но

объем расширялся,

и — что

особенно важно

—

менялась

до-

минанта.

этой стороны особенно существенное значение имеет вклад

понятие

«гуманизм», который сделала эпоха Возрождения.

Эпоха Возрождения, по-видимому, отнюдь

не

принадлежит

одной

истории

итальянского народа,

т. е. это не

«частный

случай»

историче-

ской

жизни человечества;

это —

один

из

этапов истории древних народов,

имевших

прошлом свою древность

свое средневековье. Эпоха

Воз-

рождения

у них —

особая историческая полоса, лежащая

на

грани

между

ранним

поздним средневековьем,

т. е.

один

из

этапов феодального

периода. Такой эпохой, видимо, надо считать

VIII—XV

вв. в

истории

китайского народа; IX—XIII

вв. в

связанной

между

собой истории

народов Ирана, Средней Азии

Северо-Западной

Индии;

XIV—XVI вв.

истории Европы.

Историческая

действительность

канун этой эпохи показала,

что раз-

витие общественной жизни, прогресс культуры

не мог

идти далее

на

основе принципов, созданных

разработанных предшествующей эпохой.

Дело было

не

столько

в том, что они

застыли

определенной форме

превратились

догму,

т. е.

сковывали человеческую мысль.

Китае

это

была догма конфуцианская,

Иране

Средней Азии

—

мусульманская,

Италии

—

христианская.

Для

движения вперед надо было сбросить

эти

оковы

пойти

по

пути свободной творческой мысли.

Вполне естественно,

что

такое стремление одушевлялось представле-

нием

самодовлеющей ценности человека, человеческой личности.

Это

представление

стало

той

почвой,

на

которой развивался гуманизм

эпо-

хи Возрождения.

Гуманисты

разных странах усматривали ценность человеческой

лич-

ности

разном:

своих воззрениях

они,

естественно, зависели

от

своих

исторических условий. Деятели китайского Возрождения видели ценность

человеческой личности главным образом

способности человека

само-

совершенствованию; гуманисты Ирана

Средней Азии

—

преимущест-

венно

в том, что

человеку доступны высшие моральные качества: душев-

ное

благородство, великодушие,

дружба;

представители Ренессанса

в Ита-

лии

воспринимали человека главным образом

как

носителя разума, считая

разум высшим проявлением человеческого начала.

Таким

образом,

для

определения подлинно прогрессивного есть крите-

рий,

выработанный самой историей. Критерий этот

—

гуманизм

двояком

318

аспекте: как обозначение специфических свойств человеческой природы и

как

оценка этих свойств в смысле высшего, разумного и вместе с тем

этического начала человеческого поведения и всей общественной жизни.

В свете этого положения можно иначе отнестись ко всему мрачному

истории — к тому океану горя и страданий, в который было ввергнуто

продолжает быть ввергнутым человечество. Все это было и есть, но

поистине

великим достижением человечества и, пожалуй, наивысшим про-

явлением

прогресса было то, что люди распознали это, назвали зло злом,

насилие

насилием, преступление преступлением.

Ведь

эти слова не просто

обозначение каких-то поступков или явлений; это — оценка, суровое

осуждение их. Слова эти выстраданы, они родились в процессе развития

борьбы.

Разумеется, в эти понятия вкладывалось разное содержание. Они не

абстракция:

они конкретны, но конкретность их историческая. В классо-

вом обществе в эти понятия, как и в понятие

«гуманизма»

вообще,

вкладывалось и вкладывается то содержание, которое должно служить

интересам данного класса. Оно могло быть и обычно бывало разным и

для одного и того же времени: классовое общество состоит из классов-

антагонистов, имеющих свое собственное представление о том, что такое

зло в общественном смысле, что есть преступление. Конечно, бывало,

что главным злом действительно было то, что считалось злом в данном

классе:

это бывало

тогда,

когда этот класс был для своего времени пере-

довой общественной силой. Но и в классовом обществе лучшие пред-

ставители человечества, выразители его совести, никогда не утрачивали

представления о добре и зле как о чем-то касающемся в равной мере

всех,

т. е. переводили понятие добра и зла в сферу общих интересов

всех

людей. Пусть такое представление в их историческую эпоху и не

могло реализоваться, все равно оно играло огромную роль — служило вели-

ким

ориентиром на историческом пути человечества.

Оценочный

характер понятий зла, насилия, преступления проявился

сознании обязанности бороться со всем этим, обязанности устранять

зло из человеческой жизни. Такая борьба велась всегда, и она, в свою

очередь, сама служит наглядным свидетельством прогресса.

Борьба велась, естественно, прежде всего с тем, что было главным

злом для своего времени. Поэтому на протяжении истории непосред-

ственный

объект борьбы менялся. Прогресс в этой сфере проявлялся глав-

ным

образом в том, что борьба направлялась не только на проявление

зла, но и на его причины. Прогресс проявлялся во все большем уяснении

общественной природы зла, в возрастающем умении определять, что явля-

ется в данном

случае

главным источником зла и каким должен быть

наиболее эффективный путь борьбы с ним.

В чем мы видим главный источник общественного зла в наше истори-

ческое время, когда развитие производительных сил, наших знаний, на-

шего умения подчинять человеку силы природы подвело нас вплотную

возможности ставить как вполне реальную

задачу

обеспечение матери-

альной основы достойной человека жизни в рамках всего человечества?

В чем мы видим главный источник зла в наше историческое время,

когда прогресс общественного развития открыл нам эру бесклассового

общества, могущего обеспечить культурную,

духовную

основу достойной

человека жизни в рамках всего человечества как сообщества гармони-

чески «ассоциированных

людей»?

Для ответа на первый вопрос необходимо учитывать одну особенность

нашего времени: дело идет о нашем отношении к природе.

319

Были

времена — и они еще не прошли,— когда человек и природа

рассматривались как две противостоящие

друг

другу

силы. Их взаимоот-

ношения

оценивались как борьба, как вечная борьба человека с силами

природы. На этой почве образовались две противоположные концепции:

концепция

полной зависимости человека от природы и концепция чело-

века — царя природы.

Были,

однако, мыслители, судившие иначе: они не подчиняли челове-

ка

природе, не противопоставляли и природу человеку; они видели в

них две силы, сосуществующие в одной и той же сфере — сфере жизни:

силы,

не только сосуществующие, но и взаимодействующие.

В настоящее время человек подошел к овладению самыми сокровен-

ными,

самыми великими силами природы, и это поставило его перед

острым вопросом — вопросом о себе самом. Кто он, человек, овладеваю-

щий

силами природы? Каковы его права и его обязанности по отношению

к природе, и к самому

себе?

И есть ли предел этих прав? А если

есть, то каков он?

Если

видеть в гуманизме то великое начало человеческой деятель-

ности,

которое вело человека до сих пор по пути прогресса, то остается

только сказать: наша задача в этой области сейчас — во включении при-

роды не просто в сферу человеческой жизни, но и в сферу гуманизма,

иначе говоря, в самой решительной гуманизации всей науки о природе.

Без

этого наша власть над силами природы станет нашим проклятием:

она

выхолостит из человека его человеческое начало.

Ответ на второй вопрос — в чем мы видим сейчас главный источник

зла в общественной жизни — уже дан со всей ясностью: важнейший ис-

точник

зла — эксплуатация человека человеком и обращение к войне как

способу разрешения конфликтов. Борьба за уничтожение такой эксплу-

атации,

за устранение войн из практики истории и составляет сейчас

главное содержание гуманизма нашего времени.

Эксплуатация человека человеком — для истории дело хорошо знако-

мое.

Мы понимаем, что на определенных исторических этапах, на опре-

деленном уровне развития производительных сил она была неизбежной.

Столь же понятным бывало и обращение к войне. Но вместе с тем по-

нимаем

и то, что на нынешнем уровне развития производительных

сил эксплуатацию человека человеком можно устранить; при нынешнем

интеллектуальном и моральном качестве человека эксплуатация,

как

и война,— преступление. Этим убеждением мы также обязаны

гума-

низму.

чести человечества

следует

отнести то, что совесть лучших пред-

ставителей человеческого рода во все времена никогда не принимала

ни

того, ни

другого.

Призывы к братству и миру раздавались в истории

многократно и на самых разных концах земли.

Эти призывы сначала исходили из уст пророков, мудрецов, учителей

человечества, позднее — из уст поэтов, мыслителей, ученых. Но они гово-

рили

тогда

за

всех,

вернее, их устами говорили человеческие массы,

простые люди земли.

Сейчас эти простые люди уже говорят сами, своим собственным голо-

сом.

И в этом — великая сила их призывов. Поэтому мы, продолжаю-

щие

борьбу с источниками общественного зла, которую столько веков

вели наши предшественники, может быть, теперь и доведем эту борьбу

до вожделенного конца. Наш общественный строй, социализм, принципи-

ально не совместим ни с эксплуатацией человека человеком, ни с вой-

ной.

В этом — его великая и совершенно особая по своей природе об-

320

щественная сила. Поэтому именно в

русле

социализма мы и можем ждать

успеха

в этой борьбе.

А если так, то можем ли мы не относиться к нашему

будущему

надеждой? Конечно, наше

будущее

отнюдь не прямое, гладкое восхожде-

ние

к обществу, обеспечивающему человечеству достойную человека

жизнь.

Так никогда в истории не бывало. Но основной путь ясен: он

открыт нам нашей действительностью. И это и

делает

нас оптимистами.

Но,

для того чтобы утвердиться в таком оптимизме, нужно еще одно

условие.

Гуманизм является идеей по своему общественному содержанию, мо-

жет быть, важнейшей из

всех

великих идей, выдвинутых человечеством

на

протяжении многих тысячелетий его истории. Идея гуманизма — ре-

зультат

огромного исторического опыта в его наиболее глубоком восприя-

тии,

результат

осознания человеком в процессе такого опыта самого

себя,

своих общественных задач. Идея гуманизма есть высшая по своей

общественной значимости этическая категория. Она всегда была высшим

критерием настоящего человеческого прогресса.

Ф.

Энгельс в одном из своих писем к Ф. Мерингу назвал нелепым

представление,

будто

бы К. Маркс и он, не желая признавать за раз-

личными

идеологическими областями самостоятельного исторического раз-

вития,

тем самым якобы отрицали за ними и всякое воздействие на

историю. «В основе этого,— писал Ф. Энгельс,—лежит шаблонное, не-

диалектическое представление о причине и следствии как о

двух

неиз-

менно

противостоящих

друг

другу

полюсах, и абсолютно упускается из

виду взаимодействие»

Не

подойдет ли человеческое общество с ликвидацией эксплуатации

человека человеком, с отказом от войны — тех источников зла, которые

причинили

и причиняют человечеству столько страданий, с гуманизацией

всей науки о природе к такому состоянию, когда откроется возможность

объединить развитие истории и движение порожденных мыслью этиче-

ских категорий, а в их составе — важнейшей по своему общественному

значению категории гуманизма? И не

будет

ли такое объединение дости-

гаться все большим и большим превращением этических категорий вооб-

ще и категории гуманизма в первую очередь в нормы не только чело-

веческого поведения, но п всей общественной, государственной жизни?

Вся прошлая история человечества, вся наша современная действитель-

ность взывают к этому. И мы живем сейчас с надеждой, что так и

будет.

Что же, это п есть предел? На этом п заканчивается поступатель-

ное

движение человечества?

Ответ на этот вопрос зависит от ответа на другой: может ли вообще

быть предел такому движению? Видимо, да и нет. Нет — потому, что мы

не

в состоянии предугадать, какие формы и виды зла

могут

вообще

возникнуть в

будущем

после устранения существующих. И в то же время

предел есть. Вернее, не предел, а мысль о пределе. Мысль эта предста-

вала и предстает в образе идеального состояния общества. Рисоваться

этот образ может очень различно. Китайскому народу в глубокой древ-

ности,

в IX в. до н. э., идеальное состояние общества представлялось

образе «счастливой земли», и он выразил свою надежду достигнуть ее

словах песни: «Есть счастливая земля! Да, счастливая земля! В той

земле, в краю ином, мы найдем наш новый

дом».

У древних эллинов и

К.

Маркс

и Ф.

Энгельс,

Сочинения, т. 39, стр. 84.

11 н. и. Конрад 321

римлян

идеальное состояние общества рисовалось в образе «золотого

века». В каких бы образах мысль об этом пределе ни выступала, она

никогда не покидала человечество и вдохновляла его на борьбу с тем, что

препятствует достижению идеального, достойного человека состояния об-

щества. Об этом с великой яркостью и силой сказал русский писатель

Ф.

М. Достоевский: «Золотой век — мечта самая невероятная из

всех,

ка-

кие

были, но за которую люди отдавали всю жизнь свою и все свои

силы,

для которой умирали и убивались пророки, без которой пароды не

хотят

жить и не

могут

даже

умирать»

. И эта мечта есть, может быть,

самое высокое проявление человеческого в человеке, проявление того же

гуманизма, который всегда был и остается величайшей идеей общест-

венной

программы.

Ф. М.

Достоевский,

Собрание сочинений, т. 8, М., 1956, стр. 514.

ПРИЛОЖЕНИЯ

ОЧЕРКИ

ПО

ИСТОРИИ

СТРАН ВОСТОЧНОЙ АЗИИ

В СРЕДНИЕ ВЕКА

IV И VII ВВ. В

ИСТОРИИ

НАРОДОВ

ВОСТОЧНОЙ АЗИИ

История

любого народа составляет часть исторической жизни некоторой

группы народов, так или иначе связанных

между

собой, т. е.

входит

состав истории региональной. Общим условием возникновения региональ-

ных историй служит территориальная близость нескольких народов —

участников связанной исторической жизни. Но помимо этого общего усло-

вия

существуют

еще и специальные: в одних случаях фактором, спо-

собствующим образованию региональной истории, служит этническая бли-

зость соседствующих народов, в

других

— географическая непрерывность

территории, в третьих — вхождение в состав одного большого политиче-

ского целого, в четвертых — наличие многосторонних связей.

Региональная история, самостоятельной частью которой является, на-

пример, история Японии, есть история народов Восточной Азии. Народы

эти

— японцы, корейцы, маньчжуры, монголы, китайцы, тюрки, тибетцы,

различные народности нынешнего Юго-Западного и Юго-Восточного Ки-

тая, вьетнамцы. Отношения

между

ними в различное время были очень

различны, но они были всегда связаны

друг

другом

настолько много-

численными нитями, что часто просто невозможно излагать историю од-

ного из них без истории

другого

или

даже

нескольких

других

народов из

данной группы. Отдельные факты

даже

прямо выходят за рамки инди-

видуальной истории какого-либо народа и полностью принадлежат регио-

нальной истории. Так, например, фактом такой истории стал междуна-

родный — в рамках этого исторического района — конфликт вокруг «ко-

рейского вопроса» в XII и XVI вв. Факт, общий для истории Китая,

Кореи

и Японии,— распространение и деятельность буддизма в этих стра-

нах; общим фактом

следует

признать также китайскую письменность,

ставшую первой письменностью в Корее и в Японии. Примеров можно

было бы привести сколько угодно, и притом из разных областей. По-

этому особая «история народов Восточной

Азии»

не только возможна, но

необходима. Такая история не устраняет историю каждого народа в

отдельности как вполне самостоятельное историческое явление, не заме-

няет такую индивидуальную историю; история народов Восточной Азии

есть просто особая, вполне самостоятельная историческая область, имею-

щая

свой собственный предмет. Ниже мы рассмотрим два момента об-

щей истории народов Китая, Кореи и Японии, составляющие предмет

именно

региональной истории этой части света.

Первый момент — IV век. В этом веке в истории народов Китая,

Кореи

и Японии произошли события крупнейшего значения, выходящие

325