Но это не единственная абсурдность. Судебная процедура либо необходима, либо
бесполезна для доказательства: если она бесполезна, то зачем вы сохраняете ее в обычных
процессах? Если она необходима, то почему вы сокращаете ее в процессах, наиболее
значительных? Когда речь идет о мелком проступке, наказание за который не
представляет угрозы ни жизни, ни чести обвиняемого, его дело рассматривается со всей
торжественностью; но когда вопрос стоит об ужасном злодеянии и, следовательно, о
бесчестии и смерти, то одним росчерком пера уничтожаются все предохранительные
меры, закрывается Кодекс законов, формальные процедуры сокращаются, как будто все
считают, что чем серьезнее обвинение, тем менее оно нуждается в изучении! (19, 19, 189)
Вы утверждаете, что преимуществ полноты судебной процедуры вы лишаете только
разбойников, убийц, заговорщиков; но не следует ли прежде, чем признать их таковыми,
установить фактическую сторону дела? Судебная же процедура как раз и является
средством установления фактов. Если существуют лучшие или более быстрые средства,
воспользуйтесь ими, но прежде установите их в качестве оснований. Почему может
существовать группа фактов, в отношении которой соблюдается излишняя
медлительность, и другая группа фактов, в отношении которой решения принимаются с
опасной поспешностью? Дилемма очевидна. Если поспешность не представляет
опасности, медлительность излишня; если же медлительность не является излишней,
поспешность опасна. Неужели вы скажете, что по внешним и безошибочным признакам
до суда можно отличить невинных людей от людей виновных, тех, кто должен
пользоваться преимуществами судебной процедуры, от тех, кто может быть лишен этого
преимущества? Именно потому, что таких признаков не существует, и необходимы
судебные процедуры; именно потому, что судебные процедуры оказались единственным
средством для отличения безвинного от виновного, все свободные и гуманные народы
потребовали их введения. Сколь бы ни были несовершенны судебные порядки, они
обладают способностью защитить, которой их можно лишить, лишь разрушив; они –
врожденные враги, несгибаемые противники тирании, народной или какой-либо иной. До
тех пор, пока они существуют, суды противопоставляют произволу более или менее
благородное сопротивление, которое служит сдерживанию произвола. При Карле I
английские суды оправдали многих сторонников свободы вопреки угрозам двора; при
Кромвеле суды, хотя и находились под влиянием протектора, очень часто признавали
невиновными обвиненных в приверженности монархии; при Якове II Джефрейс был
вынужден попрать судебную процедуру и нарушить независимость судей, назначенных
им же самим, дабы подвергнуть бесчисленным мукам жертвы собственного гнева. В
судебных процедурах есть нечто величественное и точное, что заставляет судей уважать
самих себя и следовать справедливости и порядку. Ужасный закон, который при
Робеспьере объявил доказательства излишними и упразднил защитников, является данью
судебной процедуре. Этот закон доказывает, что судебные порядки, измененные,
изуродованные, во всех отношениях превратно истолкованные гением борющихся
группировок, еще сдерживали тщательно выбранных из лона всего народа людей,
лишенных всяких угрызений совести и всякого уважения к общественному мнению*
[* Статья нынешней конституции, ограничивающая военное правосудие рассмотрением только военных
проступков, а не распространяющаяся, как это было раньше, на проступки военных, просто великолепна.
Ведь на основании предыдущей статьи то военных лишали возможности следовать всем судебным
порядкам, то гражданских людей судили в соответствии с процедурой военного суда. - прим. автора, см.
стр. 191 указанного издания]. (19, 20, 189)
| перечень глав книги | содержание номера | другие номера «Частного взгляда» |
Из главы 20 «Последние замечания»