Кузовков Ю.В. Мировая история коррупции

Подождите немного. Документ загружается.

331

10%, а магнаты и католическая церковь в результате конфискаций сосредоточили в своих

руках около 80% всех земель. В итоге, пишет историк, практически исчез тот средний

класс, на котором держалась вся экономика и социальная жизнь Чехии – подавляющая его

часть превратилась в нищих или была вынуждена эмигрировать ([279] pp.142-146).

Ж.Колло. Офорт из серии «Бедствия войны». 1663 г.

Помимо конфискаций имущества и страшного разграбления территории Чехии, на

города были наложены огромные контрибуции, которые было невозможно выплатить. В

стране было запрещено не только протестантство, но фактически был запрещен и чешский

язык, единственным официальным языком стал немецкий. Как пишет чешский историк,

наряду с «германизацией», произошла и «феодализация» страны, включая введение

крепостного права. В последующем, отмечает Полишенский, в течение всего периода,

пока Чехия находилась под «игом Габсбургов», она оставалась хронически

неблагополучным и социально нестабильным регионом ([279] pp.147, 263-264).

Печальная судьба постигла и государства Италии – почти все они после

Тридцатилетней войны, по словам Г.Элтона, фактически превратились в «испанские

сатрапии» ([259] p.10), в которых царило мракобесие и свирепствовала инквизиция. Как

видим, «мировая монархия» Габсбургов и стоящие за ней силы стремились уничтожить не

только протестантское свободомыслие и гуманизм, но и всякое национальное

самосознание европейских народов, их язык и культуру, а также уничтожить средний

класс и национальную элиту – основу экономики и социальной жизни любой нации,

основу ее благополучия.

Но большинству европейских народов, участвовавших в войне против

габсбургской коалиции, все же удалось отстоять свою независимость и свои ценности –

большинству германских государств, Нидерландам, Франции, Англии, Дании. Во многом

этот результат был предопределен активным участием в войне даже тех государств,

которым война на первом ее этапе вроде бы не угрожала (Швеция, Франция), но которые

понимали, что в случае успеха Габсбургов в покорении других стран Европы следующими

на очереди будут они сами. Помогла и помощь добровольцев – так, многие английские

добровольцы сражались за свободу голландцев, голландские и шотландские - за свободу

чехов и т.д. Поэтому европейские народы спасла их солидарность в борьбе и осознание

общей опасности, которое, как мы видели, было настолько сильным, что даже в течение

многих лет после окончания Тридцатилетней войны не покидало наиболее активных

борцов с «мировой монархией».

Как было показано выше, Тридцатилетняя война была кульминацией в борьбе

народов Европы против мировой олигархии – борьбе, длившейся полтора столетия, с

начала XVI в. до середины XVII в. Поэтому именно победа в Тридцатилетней войне,

332

окончательно сломавшая хребет этой олигархии, позволила части европейских наций

совершить прорыв в борьбе не только с внешней коррупцией, навязываемой им извне, но

и в борьбе с внутренней коррупцией. Именно она позволила им впервые в истории

совершить уникальную в своем роде социальную революцию, революцию в области

экономики, демократии, свободомыслия и гуманизма, придавшую небывало мощный

импульс их последующему развитию в XVIII-XIX веках. В свою очередь, именно эти

революции, произошедшие преимущественно на Севере Западной Европы, определили и

будущее всей Европы.

11.5. Почему Реформация победила на Севере и не смогла победить на Юге Западной

Европы

Самое время теперь вернуться к тому вопросу, который был задан в конце

предыдущей главы – каким образом отсталый и малонаселенный Север Западной Европы

(Англия, Германия, Скандинавия) после «кризиса XVII века» вдруг резко вырвался вперед

и за последующие полтора-два столетия обогнал высокоразвитые и густонаселенные

страны Юга: Испанию, Италию и Францию. Ответ на него теперь нам должен быть ясен –

это случилось благодаря Реформации, которая была величайшей социальной революцией

в истории Европы. Она принесла протестантским странам, странам Севера, освобождение

не только от коррупции церкви, но и от коррупции государства, которое перестало

служить интересам олигархии в ущерб интересам народа, а стало, наоборот, учитывать

интересы широких масс населения. Почти повсеместно Реформация сопровождалась

также массовым переделом собственности, конфискованной у католической церкви и у

магнатов типа Валленштейна, воевавших против протестантских государств или

сочувствовавших их врагам. Все это способствовало успешному преодолению кризиса

коррупции в протестантских странах. Кроме того, почти во всех этих странах (за

исключением Голландии), начиная со второй половины XVII века и вплоть до середины

XIX века, проводилась протекционистская политика, и не просто как политика, а как

целостная протекционистская экономическая система и идеология – часть идеологии

победившей социальной революции. Благодаря всем этим мерам западноевропейскому

Северу удалось не только преодолеть кризис коррупции, достигший апогея в XVII веке,

но и на целых полтора или два столетия вырваться из циклов коррупции – вплоть до

середины XIX века, когда началась новая европейская глобализация и новый

общеевропейский цикл коррупции.

Ничего этого не произошло на Юге. Испания и Италия в течение XVI-XVIII вв.

пришли в сильный упадок, что является общеизвестным историческим фактом. И хотя там

в этот период был целый ряд народных бунтов и восстаний, но не было ничего похожего

на революцию или осмысленную реформу по выходу из кризиса коррупции. На юге

Франции мы видим в XVI в. гугенотскую революцию, подобную тем протестантским

революциям, что были на Севере. Но на остальной территории Франции не было ничего

подобного, а в XVII веке и гугеноты были задавлены французским абсолютизмом в лице

кардинала Ришелье, гугенотская республика была уничтожена, многим гугенотам

пришлось эмигрировать из страны. Таким образом, все эти страны: Испания, Италия,

Франция, - так и не смогли преодолеть кризис коррупции, который был либо

искусственно «законсервирован», как это было во Франции (см. главу XIII), либо

продолжал углубляться, как это было в Испании и Италии, вызывая все больший упадок

этих стран. Фактически к XIX веку Испания оказалась в положении экономической

колонии Великобритании (см. главу XIV), Италия превратилась в «периферию» Европы,

оставшись частично протекторатом Австрийской империи, а Франция к XIX в. утратила

свой статус самой экономически развитой европейской державы и стала, в терминологии

И.Валлерстайна, «полупериферийным государством» ([311] p.122).

333

Следует также отметить, что, хотя период после окончания Тридцатилетней войны

(1648 г.) и до начала XIX в. историки называют «эпохой меркантилизма»

(протекционизма), но политика протекционизма в странах западноевропейского Юга, в

отличие от Севера, не проводилась. Либо, если она проводилась, как это было во

Франции, то формально и бессодержательно (см. главу XII, п. 12.6). Причину данного

феномена также легко понять: если власть олигархии сохраняется, то она вряд ли будет

проводить внятную протекционистскую политику. Такая политика направлена на защиту

интересов населения и национального производителя, а это интересует олигархию в

последнюю очередь, в первую очередь ее интересуют торговые и спекулятивные прибыли,

получению которых способствует не протекционизм, а противоположная ему политика -

политика свободной торговли.

Итак, если с этим вопросом мы разобрались, то тогда, естественно, возникает еще

один вопрос – а почему, собственно говоря, Юг не смог осуществить в XVI-XVII вв.

такую же социальную революцию, какая произошла на Севере? Почему там хотя и были

сторонники Реформации, но она нигде не приняла действительно массового характера,

как это было в Германии и Англии, и почему, кроме гугенотской республики на

французском юге, ни во Франции (до революции 1789 г.), ни в Италии, ни в Испании не

было предпринято ни одной действительно серьезной попытки социальной революции и

социальных реформ, несмотря на продолжающийся кризис коррупции и упадок?

Как представляется, ответ на данный вопрос состоит в том, что страны

западноевропейского Юга слишком рано и слишком усердно увлеклись колонизаторской

политикой и участием в первой европейской глобализации. Мы видели ранее (см. главу

IV), что Генуя, Венеция и другие итальянские города-государства в XII-XIV вв. не только

контролировали всю международную торговлю в Средиземном и Черном морях, но

фактически установили свой контроль над Византией, превратив ее в свою

экономическую, и отчасти политическую, колонию (которой диктовали условия и

которую морили голодом). По всему Средиземноморью, от Крыма до Северной Африки,

были раскиданы итальянские крепости-фактории, занимавшиеся торговлей, грабежом и

войнами; многие острова и целые регионы: Далмация, Крит, Кипр, Корфу, Евбея,

Киклады и другие, - были превращены в непосредственные колонии Венеции и Генуи или

в зависимые от них территории. Как писал Ф.Успенский о венецианской колонизации

Средиземноморья, «создано было неслыханное колониальное царство, прообраз

английской империи» ([113] 5, с.156).

Активно поучаствовала в грабеже Византии в XIII-XIV вв. и Франция. Французы и

итальянцы сначала разграбили Константинополь, увезя с собой все его неслыханные

богатства, а затем поделили между собой всю Грецию и часть Фракии, и в течение

полутора столетий жили как господа на иждивении греческих крепостных крестьян. Там

были созданы целые феодальные государства, и в этой колонизации участвовала наиболее

активная часть французского и итальянского общества. Например, как указывает

Ф.Успенский, при дворе французского феодального магната Гильома Вильгардуэна в

Морее в Греции в середине XIII в. жило около 1000 одних только конных французских

рыцарей, не считая их родственников, челяди, оруженосцев и пеших французских солдат

([113] 5, с.139). Вильгардуэн был лишь один из многих десятков французских и

итальянских феодальных правителей, поделивших между собой Византию после ее

захвата в 1204 г., поэтому в сумме число одних только французских и итальянских

рыцарей, проживавших в XIII-XIV вв. на бывшей византийской территории, судя по

всему, исчислялось десятками тысяч. Что касается итальянских торговых факторий на

побережье Средиземного и Черного морей, то в некоторых из них проживали десятки

тысяч итальянцев, а в общей сложности, очевидно, сотни тысяч

Только в латинском квартале Константинополя накануне разгрома, учиненного при Андронике Комнине в

конце XII века, проживало около 60 тысяч итальянцев и других западноевропейцев.

334

Византия была не единственной территорией, которая стала объектом французской

колонизации в этот период. Фактически начиная с первых крестовых походов (1096-1189

гг.), направленных на покорение территорий Ближнего Востока, Франция играла

лидирующую роль в военной колонизации Средиземноморья, так же как Италия

лидировала в его торговой колонизации. Так называемые «франкские королевства»,

сформированные в XI в. на территории Палестины, Сирии и южной Турции в результате

первого крестового похода (1096-1099 г.), и функционировавшие в основном благодаря

постоянному притоку рыцарей и прочего активного населения из Франции,

просуществовали вплоть до конца XIII в. Кроме этого, можно упомянуть попытку

колонизации южной Италии, Сицилии и Мальты, предпринятую во второй половине XIII

в. Карлом Анжуйским, а также попытки колонизации Египта и Туниса, предпринятые

французским королем Людовиком IX во время шестого (1248-1254 гг.) и седьмого (1270

г.) крестовых походов. В общей сложности речь идет даже не о сотнях тысяч, а о

миллионах французов и итальянцев, участвовавших в XI-XIV веках в военной и

экономической колонизации Средиземноморья

Испания позже Италии и Франции начала участвовать в этой колонизационной

вакханалии – лишь начиная с XIV века

, поскольку до этого была занята Реконкистой –

освобождением Испании от мавров. Но зато по масштабам последующей колонизации

Латинской Америки и остального мира в XV-XVI вв. Испания намного превзошла своих

предшественников (см. выше).

Суть и цели военных захватов и насильственной колонизации, а также

установления торговых монополий и диктата в области внешней торговли в

рассматриваемую эпоху (XII-XVI вв.), как и в другие эпохи, были одни и те же - грабеж и

эксплуатация других народов. Фактически эти два вида деятельности (военные захваты и

международная торговля) всегда являлись двумя основными каналами распространения

международной коррупции. Величайшая иллюзия, в которую впали страны

западноевропейского Юга (Италия, Франция, Испания) в указанную эпоху, состояла в

том, что участие в этих видах деятельности рассматривалось как необыкновенное и

исключительное благо. Как писал Ф.Успенский, для французских и итальянских

крестоносцев «взятие Константинополя было небывалая удача, славный подвиг,

торжество, посланное Богом своим верным сынам… Среди крестоносцев и венецианцев

господствовала великая радость из-за этой дарованной Богом победы…», и в таком

«чрезвычайном веселии» они далее и пребывали ([113] 5, с.15-16).

На самом же деле весь этот неслыханный грабеж Византии и всего побережья

Средиземного и Черного морей был для Франции и Италии величайшим несчастьем,

поскольку он, с одной стороны, вызвал массовый отток из этих стран наиболее активной

части населения («пассионариев»), в том числе и тех людей, кто действительно

отправлялся в военные и торговые экспедиции не в целях простого грабежа, а, как им

казалось, в благородных целях (освобождение христиан от мусульманского гнета,

миссионерская деятельность, продвижение европейской культуры и т.д.). А с другой

стороны, грабеж Византии, колонизация, морская торговля в XIII-XIV вв. вызвали такой

прилив жадности и такое падение нравов среди верхушки французского и итальянского

общества, которая начала очень быстро перерождаться в олигархию, что это не могло не

привести в дальнейшем к очень серьезным последствиям. В результате в Италии мы

видим те ужасные олигархические режимы, которые сложились в Венецианской

По данным арабского летописца Имад ад-Дина, только в Иерусалиме в момент его взятия арабским

полководцем Саладином в 1187 г. находилось более 100 тысяч человек, в большинстве французов и

итальянцев, поскольку прежнее арабо-сирийское население города было практически полностью

уничтожено крестоносцами в 1099 г. ([251] р.220)

Лишь в начале XIV в. войско испанских крестоносцев – альмогавров – впервые высадилось на территории

Византии; ему удалось захватить там целый ряд земель и обосноваться в Греции, вытеснив частично оттуда

французских и итальянских феодалов.

335

республике (см. выше) и в других торговых республиках (Генуя, Пиза, Флоренция). А

Францию мы видим в XIV-XV вв. погруженной в анархию и раздираемую на части

герцогами и баронами, которые вступают в союз с англичанами во время Столетней

войны с целью превратить Францию в колонию Англии (см. главу XIII). Так колонизация

французами Средиземноморья чуть было не обернулась в дальнейшем колонизацией

самой Франции. А колонизация Средиземноморья итальянцами в XII-XIV вв. привела-

таки к превращению самих итальянских городов в последующие столетия в испанские и

австрийские «сатрапии».

Ну а в Испании мы видим точно такую же картину, но повторившуюся спустя два

столетия. Колонизация Испанией половины мира в XV-XVI вв. также обернулась в

конечном итоге не выигрышем, а огромным проигрышем. Хлынувший в Испанию поток

золота ацтеков и инков, серебра Боливии и других несметных богатств, награбленных по

всему свету, привел к формированию в самой Испании такой мощной и страшной

олигархии, стремившейся к мировому господству, что она задавила все попытки

проведения социальных реформ в стране и все попытки найти выход из того кризиса

коррупции, который ее разъедал, начиная с XVI-XVII веков. В итоге к XIX веку Испания

сама превратилась в фактическую колонию более развитых государств

западноевропейского Севера – прежде всего, Великобритании.

Как видим, те «великие» цели, которые навязываются обществу олигархией

(создание империй, колонизация, глобализация и т.д.) в действительности ведут к прямо

противоположным результатам, чем те, которые были обещаны. Народам, соблазненным

такими «великими» целями, следует помнить о том, что если они приняли правила игры,

навязанные олигархией, то они уже не смогут в будущем вырваться из порочного круга

этой игры. Они либо будут сами захватывать, грабить, насиловать и эксплуатировать

другие народы, либо, когда они ослабнут и уже не в состоянии будут этого делать, то

грабить, насиловать и эксплуатировать будут их самих.

Глава XII. Три столетия английских революций: XV-XVII вв.

12.1. Почему в Англии средневековье закончилось в 1485 году?

В течение длительного времени в английской историографии и английском

массовом сознании считалось (и, возможно, считается до сих пор), что средневековье в

Англии закончилось в 1485 г., когда на троне воцарилась королевская династия Тюдоров.

Во всяком случае, еще в первой половине XX века в английских школах и вузах ученики и

студенты на вопрос экзаменатора: «Когда в Англии закончились средние века?», - были

обязаны отвечать: «В 1485 году». И только такой ответ считался правильным ([111] с.102).

С этим не согласились два видных специалиста в области английской социальной истории

- Д.Тревельян и К.Хилл, которые – один в 1939 году, другой в 1960-х годах – доказывали,

что конец средневековья неправильно связывать с какой-то определенной датой, а можно

говорить о нем лишь как о неком абстрактном понятии ([111] с.101-107; [212] pp.6-7).

Для нас в данном случае не важно, кто прав в этом сугубо теоретическом научном

споре. Важно то, что в течение многих столетий смена двух великих эпох в истории

Англии в английской историографии и в представлениях всего английского общества

ассоциировалась именно с восшествием Тюдоров. Спрашивается, почему? Ведь Тревельян

и Хилл правы в том, что, к примеру, даже для Западной Европы в целом невозможно

назвать какую-то дату, определяющую «конец средних веков». Возможно, для Италии он

наступил уже в XIII-XIV вв., в эпоху Данте, Петрарки и начала Ренессанса, а в Германии –

лишь в XVI веке, с появлением Мартина Лютера и началом Реформации. Что касается

самой Англии, то всего за двести лет (с 1399 г. по 1603 г.) на английском троне сменилось

5 королевских династий: Плантагенеты, Ланкастеры, Йорки, Тюдоры и Стюарты. Почему

336

же такая особая честь англичанами была оказана восшествию лишь одной из них -

Тюдорам? Ведь с тем же успехом можно было бы считать «концом средневековья» и

любую другую дату в указанный период, когда одна династия на английском троне

сменяла другую.

Напрашивается следующее объяснение. Такая прочная ассоциация «конца

средневековья» с 1485 годом в английском массовом сознании могла означать лишь одно

– именно в момент восшествия на трон Тюдоров было уничтожено все то мрачное и

отсталое, что принято связывать с темными средними веками, и именно с этого момента в

Англии началась новая светлая и прогрессивная эпоха. Иными словами, восшествие

Тюдоров было связано с социальной революцией, и память о ней осталась в массовом

сознании и историографии в качестве события, похоронившего мрачное средневековье.

Для того, чтобы ответить на поставленный вопрос и проверить, верна ли эта

догадка, давайте взглянем на то, что происходило в Англии в столетия, предшествующие

указанному событию. Как мы видели выше (глава X), феодализм как таковой в Западной

Европе и в Англии начал исчезать уже в XII-XIII вв., когда происходило массовое

освобождение крестьян из крепостной зависимости и началось бурное развитие

капиталистических (рыночных) отношений. Тогда же начался процесс, который

И.Валлерстайн назвал образованием «мировой европейской экономики», то есть

глобализация. А вместе с ней в Западной Европе начался и первый цикл коррупции.

Англия была не в стороне от всех этих процессов, а находилась в самой их гуще – поэтому

ее первый цикл коррупции развивался более или менее синхронно с другими

западноевропейскими странами. Выше уже говорилось об обнищании населения Англии в

течение XIII-XIV вв., о голодоморах и эпидемиях XIV в. и о необычайно сильных

восстаниях английских крестьян и городской бедноты в XIV веке. Все это достаточно

ясно указывает на то, что кризис коррупции в Англии начался в XIV в., а первый пик

этого кризиса пришелся на вторую половину XIV в.

Как и во все другие эпохи, неизбежной чертой первого цикла коррупции в Англии

было образование и постепенное усиление олигархии, которая пришла на смену прежней

благородной феодальной аристократии. Это сопровождалось ростом насилия и грабежей

местного населения со стороны могущественных баронов, которое также началось с

середины XII в., то есть, если верить И.Валлерстайну и другим экономическим историкам,

одновременно с началом европейской глобализации. Как писал Д.Грин об этом периоде,

«насилие феодальных баронов показало, от каких ужасов избавило Англию суровое

правление нормандских королей» ([29] 1, с.158), правивших там, начиная с 1066 г.

Согласно описаниям летописцев, во время первой вспышки баронской анархии бароны

замучили, сгноили в темницах и уморили голодом тысячи людей ([29] 1, с.158). Известно,

что именно с этого времени началось строительство огромных замков-крепостей, в

которых бароны могли себя чувствовать в безопасности, даже если их осаждал король со

всей своей армией. С этого же времени бароны начали повсюду ходить с огромным

вооруженным конвоем, включавшим, как правило, несколько сотен человек, являясь в

сопровождении такого огромного конвоя даже к королю ([29] 1, с.158).

И этот период баронского всевластия в истории Англии длился с середины XII в. и

вплоть до конца XV в. Хотя за это время Англия пережила счастливые годы правления

нескольких исключительно сильных и справедливых королей, успешно боровшихся

против власти баронов и стремившихся утвердить закон и порядок

, но после смерти

каждого из них опять наступала баронская анархия, сопровождавшаяся войнами,

грабежами и насилием.

Нет никакого сомнения, что в Англии в XII-XV вв., как и в другие эпохи,

начавшаяся глобализация создала принципиально новые возможности для быстрого

обогащения «сильных мира сего». Раньше, в условиях классического феодализма, даже

К их числу можно отнести, прежде всего, Генриха II (1154-1189 гг.) и Эдуарда I (1272-1307 гг.)

337

награбленные вещи или товары было некуда сбыть, ввиду неразвитости внешней

торговли. Теперь такая возможность появилась благодаря быстрому росту последней.

Кроме того, наплыв импортных товаров, одежды и дорогих красивых вещей из-за

границы, начавшийся вместе с глобализацией, вызывал у английской знати

необыкновенную жажду денег. А быстрое обесценение золота и серебра и

непрекращающийся рост цен на все товары (еще один неизменный спутник глобализации)

усиливали эту жажду денег и подталкивали английскую знать к поиску все новых и новых

источников пополнения своих скудеющих кошельков

Поэтому, как и в другие эпохи глобализации, многие английские бароны не нашли

ничего лучшего, чем заняться грабежом, от которого в эпоху баронской анархии страдало

все английское население. И участие в этом грабеже, как и во все другие эпохи, было

своего рода «естественным отбором олигархии». Те представители английской знати,

которые не хотели заниматься ничем подобным, постепенно нищали вследствие роста цен

или теряли свои земли в результате их захвата могущественными наглыми баронами. А

выживали и процветали только те, кто сам грабил, захватывал и насиловал, собирая под

своим началом целые армии грабителей-единомышленников.

Как говорилось выше, первый кризис коррупции в Западной Европе был смягчен

тем, что на какое-то время перестал действовать главный фактор, углублявший этот

кризис – глобализация, интенсивная внешняя торговля. Резкое свертывание внешней

торговли в конце XIV – начале XV вв. (под влиянием демографического и экономического

кризиса) привело к тому, что олигархия лишилась важного источника своих доходов –

некуда было теперь сбывать ни награбленное имущество, ни продовольствие, спрятанное

в периоды голодоморов. Это сразу привело к улучшению положения беднейших слоев

населения – как указывалось выше, реальная заработная плата в Англии в XV в. начала

повышаться, хотя до этого в течение полутора столетий она непрерывно снижалась. Одна

из причин этого феномена заключается в том, что со свертыванием внешней торговли

автоматически прекращается разгул спекуляции и прямого грабежа населения со стороны

правящей верхушки – и то, и другое возможно и имеет смысл лишь в период интенсивной

внешней торговли. Но английская баронская олигархия при этом никуда не исчезла –

«естественный отбор» уже произошел - и она искала новые возможности для реализации

своих амбиций.

Такая возможность, конечно, могла заключаться во внешних завоеваниях – потому

что именно они во все эпохи составляли голубую мечту олигархии. И возможности для

таких завоеваний, собственно говоря, тоже были – уже более полувека шла Столетняя

война с Францией. Но шла она очень вяло – английские короли правящей династии

Плантагенетов не очень хотели ее вести, хотя и имели все юридические права

претендовать на французский престол

. Как пишет Д.Грин, английский король Эдуард III

(1327-1377) «был втянут в войну против своего желания беспрестанными нападениями

Франции, а требование им ее короны было только средством для обеспечения союза с

Фландрией» ([29] 1, с.371). Поэтому несмотря на ряд сокрушительных побед над

французами: в частности, в сражениях при Креси и Пуатье, - Плантагенеты не стремились

к уничтожению Франции или к захвату ее территорий, а при первой возможности

заключали с ней перемирие на длительный срок и добивались подписания с Францией

постоянного мирного договора

С XII по XIV вв. золото и серебро в Англии и Западной Европе обесценилось в 3-4 раза. Так, средний

уровень серебряных цен на пшеницу в Англии с 1160-1199 гг. по 1300-1319 гг. (выраженных в граммах

чистого серебра) вырос в 3,25 раза ([267] p. 48).

Плантагенеты имели больше юридических прав наследовать французскую корону после угасшей в 1328 г.

королевской династии Капетов («проклятых королей»), чем унаследовавшая французский трон династия

Валуа, так как Эдуард III Плантагенет был внуком Филиппа IV Капета (сыном его дочери Изабеллы

Французской).

Перемирия были в 1347-1355 гг. после победы англичан при Креси, затем в 1360-1367 гг. после их победы

при Пуатье, потом также в 1375-1383 гг. и в 1389-1396 гг. А в 1396 г. был заключен мир сроком на 30 лет,

338

Но такая ситуация не устраивала английских баронов, которые в условиях

экономического и финансового кризиса искали новые источники увеличения своего

богатства и власти. И если на пути осуществления этих планов стояли Плантагенеты – то

тем хуже Плантагенетам: в 1399 г. баронами был свергнут и вскоре убит последний

представитель этой династии Ричард II (1377-1399 гг.). А на его место был посажен

Генрих IV (1399-1413 гг.) из династии Ланкастеров. Как указывает Д.Грин, «знать оказала

поддержку новому королю отчасти в надежде на возобновление роковой войны с

Францией», а «помощь церкви была куплена обещанием более строгого преследования

еретиков» ([29] 1, с.368).

Новый король действительно начал активно бороться с «еретиками», то есть с

протестантами (которых в то время в Англии называли лоллардами), чего не было при

Плантагенетах. Протестантов начали десятками сжигать на кострах, а их имущество

отбирали в пользу католической церкви и короля. Была возобновлена и война с Францией,

несмотря на заключенный ранее Ричардом II 30-летний мир. Самое интересное, что

вместе с устранением Плантагенетов у англичан пропал и формальный повод для войны –

ни Ланкастеры, ни кто-то другой из правящей верхушки Англии уже не имели

юридических прав на французский престол. Но, как известно, для ведения завоевательных

войн такие права и не требуются – Ланкастеры все равно заявили свои претензии на

обладание французской короной, как говорится, по праву сильного, и опять начали войну

на континенте.

Особенно активные боевые действия против Франции развернулись в правление

следующих Ланкастеров: Генриха V (1413-1422 гг.) и Генриха VI (1422-1461 гг.). Именно

тогда англичане захватили примерно половину всей французской территории, включая

Париж, осадили Орлеан. Речь шла по существу об уничтожении Франции как

самостоятельного государства. Жанна д’Арк, крестьянская девушка, спасшая Францию от

английской интервенции, не переставала повторять, что она взялась за меч потому, что ей

стало жаль «прекрасное королевство Францию» ([29] 1, с.384). Интересно, что английские

бароны сами же и финансировали ведение Ланкастерами войны с Францией, точно так же

как олигархическое семейство Фуггеров финансировало завоевательные войны Карла V в

XVI веке, а Валленштейн и другие чешские и немецкие магнаты – завоевательные войны

Фердинанда II в XVII веке. Как указывает Д.Грин, Глостер, один из самых

могущественных английских баронов, в период наиболее активных военных операций

против Франции ссудил английским королям до полумиллиона фунтов ([29] 1, с.392).

Бароны сами же составляли и свои собственные армии из числа своих вассалов и

наемников и отправлялись с ними во Францию в составе общей английской экспедиции.

Как известно, планам английской олигархии не суждено было осуществиться –

французы собрались с силами и выгнали их из страны. К концу Столетней войны (1453 г.)

англичане потеряли практически все свои прежние владения на территории Франции.

Первый план по созданию английской империи потерпел полное фиаско. На этом фоне и

развернулись последующие события, приведшие к сильным социальным потрясениям в

истории Англии.

Несмотря на то, что положение наиболее бедной части населения в Англии в XV в.

несколько улучшилось (выросла реальная зарплата), и мы уже не видим таких массовых и

отчаянных восстаний «низов», как во второй половине XIV в., но в целом ситуация в

стране оставалась тяжелой. Бароны и католические епископы, имевшие сильное влияние

на королей династии Ланкастеров, стремились к еще большему упрочению своей власти в

стране. Крупные бароны аккумулировали огромное количество земель, с которых они

сгоняли крестьян и где вместо этого разводили овец. Отсюда пошло знаменитое

выражение «овцы поедают людей». Теперь же они стремились воспользоваться

уменьшением населения в Англии (после демографического кризиса XIV в.) для того,

при этом, несмотря на все свои победы, Англия уступила Франции значительную часть ранее

принадлежавших ей территорий на континенте.

339

чтобы захватить еще больше земель – историки отмечают, что в XV в. было очень много

огораживаний, то есть превращения крестьянских земель в пастбища [305]. Все земли

Англии постепенно переходили в руки баронской олигархии. Как указывает К.Хилл,

крупные бароны и монастыри совместно с итальянскими купцами монополизировали в

своих руках весь экспорт шерсти и осуществляли прямые оптовые поставки шерсти в

Европу, стараясь не допустить в этот прибыльный сегмент представителей среднего и

мелкого дворянства или, тем более, крестьян и городского купечества ([212] p.68). Засилье

«торговой мафии» вызывало неоднократные восстания народа, во время которых больше

всего доставалось конторам итальянских и прочих иностранных купцов – такие погромы

произошли, например, в Лондоне в 1439 и 1455 гг. ([175] p.17) При этом самым крупным

олигархом была, судя по всему, католическая церковь Англии, владевшая наибольшим

количеством земель и другого имущества. По данным К.Хилла, ее годовые доходы в то

время в 2 раза превышали доходы королевской казны ([212] p.21), и она продолжала

аккумулировать в своих руках все новые земли и доходные предприятия.

Одновременно с этим экономическим наступлением олигархии шло ее наступление

в культурной и духовной сфере. Сжигая в кострах «еретиков»-протестантов и

«еретические» произведения, Ланкастеры и католические епископы истребляли и всякое

свободомыслие, а вместе с ним и всякое творчество. Историки М.Хастингс и М.Прествич

отмечают, что в XV в. в Англии происходил упадок культуры – исчезли даже

исторические летописи, которые ранее выпускались регулярно при монастырях, не

появлялось больше ни одного поэта или писателя, достойного какого-либо внимания

[305]. Как писал Д.Грин, «казалось, с истреблением лоллардов была подавлена всякая

духовная жизнь. Никогда английская литература не падала так низко. Несколько скучных

моралистов только и сохраняли имя поэтов. История превратилась в самые сухие и

большей частью ничего не стоящие отрывки и летописи. Даже религиозный энтузиазм

народа, казалось, иссяк или был задушен епископскими судами. В то время только и

верили, что в колдовство и чародейство… Единственная чистая личность,

возвышающаяся над жадностью, развратом, эгоизмом и неверием эпохи, это Жанна д’Арк,

на которую судившие ее доктора и духовные особы смотрели как на колдунью» ([29] 1,

с.382)

Наступление тьмы шло также в повседневной и общественной жизни людей.

Предыдущий, XIV-й век был характерен распространением разврата среди английской

светской и духовной верхушки. Известный английский писатель XIV века Чосер описывал

настоятельниц женских монастырей, носивших брошь с девизом, прославлявшим

свободную любовь, и не стеснявшихся демонстрировать окружающим таким образом свои

далеко не монашеские пристрастия ([29] 1, с.335). Католические монахи и монахини стали

стойко ассоциироваться с развратом. Английские короли и вельможи открыто появлялись

со своими любовницами и выказывали к ним при всех свое влечение. По описаниям

летописцев, на всех рыцарских турнирах вдруг начали в большом числе, иногда до 40-50

человек, появляться красивые и роскошно одетые женщины, которых мы сегодня назвали

бы элитными проститутками. Эти женщины так себя вели, писал английский летописец,

«как будто они [сами] принимали участие в турнире… и так тратили и расточали

имущество и терзали свое тело непристойным беспутством, что повсюду слышался говор

в народе, но они не боялись Бога и не стыдились скромного народного голоса» ([29] 1,

с.335).

В XV веке разврата вряд ли стало меньше, просто в Англии уже не стало

летописцев и писателей, способных его описать. Но, судя по всему, еще дальше, чем в

предыдущем столетии, зашел произвол в повседневной жизни со стороны всемогущих

баронов, а также теперь уже и со стороны государственных чиновников. Как пишет

Д.Тревельян, беспорядок в стране в XV в. увеличился по сравнению с предыдущим

Жанна д’Арк вследствие предательства попала в руки англичан, которые ее судили как ведьму и еретичку

и сожгли на костре.

340

столетием вследствие «терроризирования честных людей слугами магнатов, продажности

и вымогательств королевских судов и даже самого Тайного совета» ([111] с.66), в который

входили крупные бароны. Согласно описанию Д.Грина, созывавшиеся время от времени

парламенты «походили на военные лагеря, куда крупные вельможи являлись в

сопровождении больших отрядов. Парламент 1426 года получил название “дубинного

парламента” ввиду того, что когда было запрещено ношение оружия, вассалы баронов

явились с дубинами на плечах. Когда были запрещены дубины, они стали прятать под

платьем камни и свинцовые шары. Распутство, против которого прежде возвышали свой

негодующий голос лолларды, царило теперь без удержу» ([29] 1, с.381).

Но особенный разгул анархии и произвола начался в 1450-е годы, когда баронские

армии, воевавшие во Франции и несколько десятилетий подряд грабившие ее города и

деревни, вернулись назад в Англию после поражения в Столетней войне. Наверное, они и

сами были не рады этому возвращению, но деваться им было уже некуда – французы их

преследовали и изгоняли со всего побережья Франции. Некоторые бароны пытались найти

новые объекты для внешних грабежей и завоеваний. Так, после поражения под Орлеаном

два крупных английских барона – Глостер и Бедфорд – составили из своих вассалов и

наемников целую армию и отправили ее в составе крестового похода против гуситов в

Чехию ([29] 1, с.392). Но, как известно, их надежды на то, чтобы стать господами в Чехии

или захватить там богатую добычу не оправдались; и остаткам этих армий также

пришлось убираться восвояси не солоно хлебавши – назад в Англию.

И вот, когда все эти банды головорезов вернулись на английскую землю – а делать

они ничего не умели, кроме войны, грабежей и насилия – то тут все английское население

поняло, что раньше были еще цветочки, а теперь будут ягодки. Как пишет Д.Тревельян,

«армии, набранные частными лицами, вытесненные обратно через Ла-Манш, … стали

вооруженными свитами магнатов и … вносили беспорядок в мирную жизнь страны»

([111] с.66). На этом фоне во второй половине XV в. типичным явлением стали уже не

только огораживания земель, принадлежавших крестьянским хозяйствам или деревням, а

захват земель, принадлежавших рыцарям-дворянам средней руки, вместе с замком самого

рыцаря. В качестве типичного примера такого грубого захвата историк приводит осаду в

1469 г. замка Кейстер наемной армией в 3 000 человек, собранной герцогом Норфолкским

([111] с.70). «Техника неожиданного захвата владений, - пишет Д.Тревельян, - включала

оскорбление действием или открытые убийства, часто совершаемые в общественном

месте, среди бела дня – для более сильного впечатления, потому что не только соперник,

предъявляющий свои права, но и присяжные в суде должны были трепетать за свою

жизнь. Нельзя было ожидать от присяжных справедливого решения, нельзя было

надеяться, что они будут руководствоваться только существом дела. Ливрея

могущественного лорда или рыцаря давала ему свободу не только срезать безнаказанно

кошельки, но и перерезать глотки» ([111] с.70).

Разгул произвола со стороны баронов и их головорезов, а также со стороны самого

короля и его чиновников, вынудили самые разные слои населения подумать о

вооруженной борьбе и об объединении своих сил. Уже в 1450 г. в Кенте вспыхнуло

восстание под руководством Джэка Кэда, чуть не переросшее в народную революцию. Его

армия насчитывала 20 тысяч человек и включала как крестьян и бедняков, так и

значительное число рыцарей-дворян, чем это восстание принципиально отличалось от

предыдущих, включавших исключительно бедноту. Можно сказать, что впервые в

истории Англии на борьбу с правящей кликой поднялись самые широкие слои общества –

и бедные, и зажиточные, и богатые. Восставшие разгромили армию короля Генриха VI в

сражении при Севеноке и вошли в Лондон, где представили свои требования ([29] 1,

с.394). Как отмечают М.Хастингс и М.Прествич, эти требования включали возвращение

земель, которые король раздарил крупным баронам, и осуществление целого ряда мер по

борьбе с произволом и коррупцией, а также передачу фактической власти герцогу

Йоркскому, который должен был стать регентом (то есть фактическим правителем) при