Кузовков Ю.В. Мировая история коррупции

Подождите немного. Документ загружается.

351

боролся с какой-то старой потомственной аристократией, сохранившейся со времен

средневековья и тем более – со времен феодализма. Основную часть этой так называемой

«аристократии» составляли купцы и нувориши, разбогатевшие и купившие себе титулы

дворян или лордов в течение второй половины XVI – первой половины XVII вв. Поэтому

марксистский тезис о том, что события 1641-1688 гг. были «буржуазной революцией», в

ходе которой была свергнута власть «феодальной аристократии», не имеет под собой

никакой реальной основы. Если в Англии и была еще такая «феодальная аристократия» в

начале XV в., то она была свергнута и уничтожена намного ранее, в период революции

Йорков-Тюдоров в 1450-1603 гг.

Это подтверждают и другие данные, приводимые английскими историками,

свидетельствующие о кардинальной смене в течение эпохи Тюдоров состава правящей

верхушки страны, включая слой самых богатых и влиятельных персон. Как указывает

Д.Тревельян, при Тюдорах никто из старой знати уже не имел высокого положения. Все,

кто его достиг – Расселы, Кавендиши, Сеймуры, Бэконы, Дедли, Сесили, Герберты – были

новыми людьми, не принадлежавшими к старой знати времен Ланкастеров. Последние

представители старой «феодальной» знати, пишет историк, – семейства Перси, Невилли и

Дакры, сохранившие свои земли и власть на севере Англии со времен Ланкастеров – были

уничтожены королевой Елизаветой I в 1570 г. в ходе подавления их восстания ([111]

с.134, 168).

Впрочем, даже если кто-то из потомков старой знати, сохранившейся со времен

Ланкастеров, и смог дожить до 1641 г. и приобрести вновь богатство, конфискованное

Йорками и Тюдорами, то сделать это он мог лишь путем торговли или олигархических

методов господства над обществом, реанимированных вновь в середине XVI – начале

XVII вв. Так, уже Джон Леланд в середине XVI в. писал, что вся соляная промышленность

графства Дройтвич находится под контролем нескольких помещиков, которые получают

огромные прибыли, а горожане выполняют всю тяжелую работу по добыче и

приготовлению соли, получая за нее гроши. Аналогичный пример имеется, например, в

отношении города Киркби Стефен, где граф Камберленд контролировал всю городскую,

рыночную и ярмарочную торговлю ([212] p.37). Как видим, в обоих случаях речь идет о

захвате местной монополии – типичном приеме олигархии на ранней фазе ее

формирования.

Приводимые английскими историками факты – о «хищнической внешней

торговле», начавшейся в эпоху Елизаветы I (1558-1603 гг.), и о местных монополиях,

захваченных помещиками и лордами – свидетельствуют о «естественном отборе

олигархии», который опять начался в Англии где-то с середины XVI века. Новую

олигархию формировали купцы-грабители, которые не гнушались никакими приемами

для увеличения своих прибылей, включая искусственные дефициты продовольствия, и

помещики-монополисты, которые делали в сущности то же самое и выделялись благодаря

этому из общей массы джентри.

Соответственно, все те джентри и другие представители среднего класса, которые

не желали или не могли прибегать к олигархическим приемам

, а пытались заниматься

развитием сельского хозяйства или вести честную торговлю, оказались в самом

невыгодном положении и не прошли «естественного отбора олигархии». Поэтому

типичным явлением конца XVI - начала XVII вв. стало обнищание английских средних и

мелких помещиков. Как писал английский историк Х.Тревор-Ропер, «более 2/3

английской аристократии в 1600 г. не просто жили не по своим средствам, а находились

на пороге финансового банкротства» ([309] p.238). Этому способствовал рост цен в золоте

и серебре, который опять возобновился вместе с началом новой эпохи глобализации, а

Эти приемы в принципе доступны лишь узкому кругу лиц, так как монополия может быть только одна,

потому они и «олигархические» (олигархия – буквально означает власть немногих). И достигается такая

монополия чаще всего путем устранения конкурентов, в том числе физического, для чего требуется сила и

отсутствие моральных принципов.

352

также безудержные товарные спекуляции, от которых обогащалась олигархия, но которые

ложились тяжелым бременем на всех потребителей, включая джентри

Поскольку Тюдоры старались править в интересах всего общества, то эти вновь

возникшие проблемы, должно быть, представляли для них большую головную боль. Но

они не всегда знали, а иногда и совсем не знали, как с ними бороться. В чем-то их меры по

борьбе с коррупцией напоминают меры императоров Диоклетиана и Константина в

поздней Римской империи и византийских императоров, начиная с Ираклия, о которых

говорилось в Разделе I. Сначала Тюдоры, как когда-то Диоклетиан, попытались для

борьбы с разгулом спекуляции заморозить цены на продовольствие – но эти меры не дали

никакого результата ([271] p.56). Потом были приняты законы, сильно ужесточавшие

цеховые правила, которые должны были препятствовать установлению контроля над

местной торговлей, промышленностью и ремеслами со стороны олигархии. Кроме того, в

течение всего XVI в. Тюдоры многократно принимали законы и специальные меры против

огораживаний – то есть против захватов земельной собственности. Было также запрещено,

например, иметь в собственности (одному лицу) более 2400 овец ([212] pp.71-72, 51), что

должно было воспрепятствовать попыткам восстановить прежнюю баронскую монополию

на производство и экспорт шерсти.

Но, пожалуй, самой любопытной мерой, демонстрирующей, какого разгула

достигли товарные спекуляции в эту эпоху глобализации, является целая серия законов о

хлебной торговле и об экспорте хлеба. Так, начиная с 1555 г. начало действовать правило,

по которому, в случае возникновения даже небольшого дефицита хлеба и повышения его

цены внутри страны, вводился полный запрет на его экспорт из Англии – для того, чтобы

предотвратить возникновение массового голода

. Известно, что такие запреты вводились

много раз в течение следующих 50 лет и продолжали вводиться в XVII веке ([271] pp.37-

39; [270] p.389).

Другая мера, введенная впервые в 1586 г., была более радикальной и

подразумевала решительное вмешательство государства в процесс торговли хлебом. Она

состояла в том, что при возникновении дефицита хлеба и повышении его цены выше

нормы государство начинало активный поиск любых имеющихся запасов зерна, которые,

при их обнаружении, подлежали насильственной продаже на рынке под наблюдением

правительственных чиновников – уже по нормальной, не спекулятивной, цене ([271]

pp.40-41). Такие принудительные продажи в дальнейшем осуществлялись неоднократно –

вплоть до 1630 г. В чем-то эти меры напоминают продразверстку, введенную

большевиками в период Гражданской войны в России, с той разницей, что английские

владельцы хлебных запасов и хлебные спекулянты все же получали достаточно

справедливую цену за хлеб, хотя и ниже той, на которую могли рассчитывать. Но в

сущности принудительные продажи хлеба, введенные королевой Елизаветой I, были

прямой реализацией указаний протестантских идеологов и проповедников. Так, еще

Мартин Лютер в 1524 г. призывал «князей» к тому, чтобы «надлежащей властью

наказывать [купцов] за столь неправедную торговлю и принимать меры, чтобы купцы не

обдирали так бессовестно их подданных» ([70] 25/1, с.364). Поэтому эти меры явились

отражением того понимания общественной справедливости, которое содержалось в

протестантской идеологии.

Иногда современные английские историки ругают Тюдоров за несовершенство их

законов, которые якобы тормозили развитие капиталистических отношений, в том числе

их законы по ужесточению цеховых правил и иному регулированию торговли и ремесел

По данным экономических историков, средний уровень цен, выраженных в серебре, в западноевропейских

странах в течение второй половины XVI в. – первой половины XVII в. увеличился примерно в 3 раза ([206]

pp. 250-251).

Такую практику было бы полезно в то время перенять России, где, например, в период массовых

голодоморов начала XVII в. (при Борисе Годунове), когда цена выросла в 80 раз (!) по сравнению с

нормальным уровнем, продолжал экспортироваться в больших объемах русский хлеб. См.: [309] pp.274-275

353

([212] pp.71-73). Конечно, эти законы были несовершенны. Тюдоров можно сравнить с

добросовестным студентом-первокурсником, которому инженер поручил понаблюдать за

работой парового котла, а сам уехал в отпуск, думая, что ничего экстраординарного за это

время не случится. Но внезапно в котле начало расти давление, и возникла угроза взрыва.

И вот студент в отчаянии, не зная, что нужно делать в такой ситуации, пытается

применить весь арсенал методов, которые он только может придумать – но бóльшая их

часть оказывается малоэффективной. Однако несмотря на низкую эффективность

принятых Тюдорами мер, нельзя согласиться с тем, что они тормозили развитие

капитализма и экономический рост. Если они что-то и тормозили, то рост силы и влияния

олигархии, которая, не будь этих мер, могла бы сожрать с потрохами и всю Англию, и все

ее население, как это случилось в России в начале XVII века

, и как это ранее произошло в

Византии.

Тем не менее, все эти меры не могли предотвратить постепенное «погружение»

страны в новый кризис коррупции. Каким критическим было положение средних и

мелких помещиков Англии, находившихся на рубеже XVI-XVII вв. на грани финансового

банкротства, выше уже говорилось. Но еще хуже было положение простого народа.

Зарплата в течение XVI в. все время отставала от роста цен, и основная масса населения

становилась все беднее. Так, реальная заработная плата строительных рабочих во второй

половине XVI в. составляла уже 2/3 от уровня 1510 г., а в 1590-1640 гг. составляла всего

лишь 1/2 от этого уровня, то есть за столетие упала в 2 раза ([212] p.64). С середины XVI

в. опять стал регулярным явлением массовый голод и связанные с ним эпидемии в

городах ([132] p.867; [296] p.59). А проповедники и писатели, начиная с 1580-х годов,

стали бить тревогу, указывая на мужчин, женщин и детей, умирающих от голода на

улицах Лондона ([212] p.65). Как указывает П.Слэк на основе проведенного им анализа,

высокая смертность от эпидемий чумы и других болезней в Англии в XVI-XVII вв. была

именно среди беднейших слоев населения, и наоборот, среди обеспеченных слоев она

была низкой, поэтому рост смертности в Англии в указанный период объясняется в

первую очередь обнищанием населения ([296] pp.138-158).

Наконец, с конца XVI в. опять начались крестьянские восстания, о которых почти

забыли за предыдущее столетие, но которые сыграют важную роль в последующих

событиях Английской революции. Как отмечает английский историк Р.Аутэйт, всплеск

крестьянских восстаний начался в конце 1580-х гг. и продолжался в течение всего XVII

века ([271] pp.47-49). Эти события омрачили заключительный период в целом

благополучного царствования королевы Елизаветы I (1558-1603 гг.), последней

представительницы династии Тюдоров.

12.3. Начало царствования Стюартов и причины Гражданской войны 1640-х гг.

В 1603 г. в Англии произошла смена правящей королевской династии – на троне

оказалась династия шотландских королей Стюартов. Смена династии неизбежно всегда

означает и смену идеологии правителей. Преемственность в идеологии может переходить

от отца к детям или сохраняться между единомышленниками, принадлежащими к одной

партии. Но Яков I Стюарт (1603-1625 гг.) не был ни тем, ни другим. При нем, и в еще

большей мере при его сыне Карле I Стюарте (1625-1649 гг.) произошло резкое изменение

характера власти в стране. Те ошибки в управлении, которые допускались при Тюдорах, в

частности, существование монополий в отдельных секторах экономики и во внешней

торговле, были при Стюартах раздуты до размеров, вызывавших всеобщее негодование.

Но наряду с этим, расцвел отвратительный фаворитизм и коррупция в верхнем эшелоне

при все более усиливавшемся пренебрежении интересами простого народа.

Это соответствует выводам, сделанным в третьей книге трилогии: [60] главы VIII-IX

354

О таком пренебрежении свидетельствует, например, тот факт, что при Стюартах

был фактически дан зеленый свет огораживаниям, то есть захватам крестьянской

земельной собственности помещиками. Как указывают Р.Аутэйт и К.Хилл, те законы и

меры против огораживаний, что в течение целого столетия принимались и применялись

Тюдорами (последний закон был принят в 1597 г.), были полностью отменены

несколькими актами, принятыми в правление Якова I с 1608 по 1624 г. ([271] pp.47-48;

[212] p.51) Это привело к настоящему наступлению крупных землевладельцев на

крестьянскую собственность – об этом можно судить по тому резкому всплеску восстаний

крестьян, протестовавших против огораживаний, который начался в конце 1620-х гг. и не

прекращался в течение последующих десятилетий ([212] p.105).

Другим примером антинародной политики Стюартов является прекращение,

начиная с 1630-х гг., государственного вмешательства в торговлю хлебом. Как

указывалось выше, эти меры по насильственному изъятию и реализации хлебных запасов

начали применяться при Елизавете в 1580-х годах в периоды хлебного дефицита и

помогали предотвратить массовый голод. Теперь эту практику прекратили – как отмечает

Р.Аутэйт, в 1637-38 гг. в Англии был сильный дефицит хлеба и массовый голод среди

населения, а правительство бездействовало ([270] pp.396-398).

Третьим примером является введение Карлом I (1625-1649 гг.) монополий на

многие товары широкого потребления в ущерб массе потребителей и государству. Как

пишет Д.Грин, «вино, мыло, соль, почти все предметы домашнего употребления попали в

руки монополистов и повысились в цене без всякого соответствия с выгодами,

получаемыми короной» ([29] 2, с.89). Один из лидеров парламентской оппозиции, Джон

Пим, подсчитал в то время, что убытки потребителей от введения винной монополии

составили 360 000 фунтов в год, а казна получила от этой монополии доход в размере

всего лишь 30 000 фунтов ([212] p.75). Таким образом, фавориты короля, получившие от

него право на эту монополию, положили в свой карман более 90% прибыли, полученной

по существу в результате грабежа потребителей.

Наконец, в-четвертых, правление Стюартов резко усилило деспотизм, причем

именно в отношении бедных слоев населения и среднего класса. С одной стороны, сильно

ужесточились наказания за мелкие правонарушения. Как пишет К.Хилл, в Лондоне в

правление Карла I через каждые двести метров стоял столб, на котором секли нищих за

попрошайничество на улицах ([212] p.42). С другой стороны, необычайно развилось

доносительство, поощрявшееся правительством. Но доносчики шпионили только за

простыми людьми и представителями среднего класса, на богатых и влиятельных лиц это

не распространялось. Дело в том, что за деньги можно было без труда нанять

информаторов в правительстве, которые сообщали обо всех поступавших доносах и

доносчиках ([212] pp.75-76). И если какой-то доносчик начинал проявлять излишний

интерес к какой-либо богатой персоне, то ей об этом становилось тут же известно – с

печальными последствиями для самого доносчика.

Итак, мы видим, что характер правления при Стюартах кардинально изменился –

правительство как минимум игнорировало интересы широких масс населения, а как

максимум – направляло свои действия против этих интересов. Фактически с самого

начала своего царствования на английском троне Стюарты вели политику в интересах

класса олигархии, который не только защищали и подкармливали, но и заботливо

выращивали. Яков I (1603-1625 гг.) раздавал земли, деньги и имущество поддерживавшим

его шотландцам и другим фаворитам, которые не отличились ни знатностью, ни какими-

то особыми заслугами перед отечеством. Как пишет К.Хилл, это усиливало протестные

пуританские настроения среди англичан и осознание ими того, что окружающая короля

знать паразитирует за счет государства и народа ([212] p.49).

Наряду с прямой раздачей денег и земель Стюарты практиковали и скрытую

раздачу – в виде различных финансовых махинаций, которые внешне выглядели как

нормальные взаимоотношения государства и его «частных агентов». Таким «частным

355

агентам» отдавался, например, на откуп весь сбор таможенных пошлин и других налогов

([212] p.83). В результате доходы государства резко уменьшались, так как пошлины и

налоги попадали уже не в казну, а в частный карман, и лишь часть этих денег перепадала

государству. Далее, поскольку в казне образовывалась нехватка денег, то для ее покрытия

государство брало деньги в долг у тех самых «частных агентов», которые присваивали

часть государственных налогов и пошлин. Данные операции создавали видимость

наличия денег в казне и благополучия государственных финансов. Но это благополучие

сохранялось лишь до поры до времени – ведь государству потом этот долг приходилось

отдавать, нередко путем предоставления «частным агентам» новых привилегий или

посредством влезания в еще бóльшие долги, под высокие проценты. Поскольку это еще

более суживало правительству поле для маневра, то ему ничего не оставалось делать, как

все больше и больше впадать в зависимость от денежных воротил, как местных, так и

иностранных.

Круг главных воротил, обворовывавших государство в эпоху правления Стюартов,

был не слишком велик. Как указывает К.Хилл, с 1616 по 1624 гг. главным финансистом

правительства был богатый купец Лионел Кранфилд, купивший себе титул лорда

Мидлсекса, затем вплоть до 1633 г. – итальянец Бурламаччи, после этого – целая группа

дельцов, занимавшихся сбором таможенных пошлин в английских портах ([212] p.95;

[213] p.19). Поскольку эти «главные финансисты» время от времени менялись, но

неизменным условием было сохранение расположения к ним английского короля и его

главных министров, то возникало естественное подозрение о том, что и они тоже «в

доле». Кроме существования разнообразных финансовых схем утечки денег, часть

средств из казны, похоже, просто разворовывалась министрами Карла I или

растрачивалась на непонятные нужды. Так, в 1620-е гг. в чудовищной растрате и

расхищении средств из казны оппозиция обвиняла лорда Бекингема, а в 1630-е гг. – лорда

Страффорда, который исполнял обязанности главы правительства после смерти

Бекингема и был в 1641 г. казнен за воровство и злоупотребления. Вся эта пирамида

воровства и коррупции должна была рано или поздно обвалиться, и кризис наступил как

раз накануне Гражданской войны в 1640 г., когда, по словам английского историка,

«правительство рухнуло» ([212] p.99).

Но Стюарты не только потакали разворовыванию государства и выращивали

олигархию, но и пытались превратить ее в особую неприкасаемую касту. Это делалось,

во-первых, путем раздачи аристократических титулов, и, во-вторых, путем поднятия этой

новой аристократии на высоту, недосягаемую ни для законов, ни для суда, ни для

преследований со стороны полиции, кредиторов и прочих истцов. Выше уже говорилось о

том, что титулы лордов (графов, баронов и т.д.) при Стюартах поступили в свободную и

широкую продажу. Первоначально цена за титул лорда составляла 10 тыс. фунтов – целое

состояние по тогдашним меркам, уплата такой суммы мало кому была под силу. Несмотря

на это, только с 1615 по 1628 гг. число лордов в результате массовой покупки титулов

увеличилось на 56% ([212] p.84). Однако это не принесло денег государству, а, наоборот,

легло на него дополнительным бременем – подсчитано, что за период 1603-1641 гг. от

продажи аристократических титулов государство получило 620 тысяч фунтов, а раздало

лордам в виде подарков и пожалований 3 миллиона фунтов ([212] pp.84-85). Таким

образом, распродажа титулов была на самом деле не только их бесплатной раздачей, но

еще раздачей, сопровождавшейся скрытым воровством денег из казны.

Подобная практика окончательно превратила Палату лордов в клуб миллионеров и

сомнительных личностей. Если при Тюдорах еще могли существовать иллюзии

относительно «голубой крови» лордов и графов, то после массовой распродажи и раздачи

титулов нуворишам и всевозможным темным личностям, вращавшимся при дворе, эти

иллюзии окончательно исчезли.

Одновременно с этим при Стюартах резко увеличились привилегии лордов.

Сначала было установлено, что лордов нельзя арестовать и судить, например, за

356

невозвращение долга – то есть на них был распространен иммунитет по многим видам

правонарушений, который ранее имели лишь послы. Позднее этот иммунитет был

распространен уже и на их слуг (!) и вассалов. И уж совсем несоразмерные наказания

были введены в отношении любых неаккуратных действий, касающихся персоны лорда и

его людей. Так, в 1620 г. были наказаны два офицера, которые всего лишь арестовали

человека из свиты графа Оксфорда за совершенное им правонарушение. А в правление

Карла I был заключен в тюрьму и наказан огромным штрафом человек, у которого граф

Дэнби отнял его землю, - всего лишь за то, что тот назвал графа «подлым обманщиком»

([212] p.34).

Некоторые историки называют описанные выше привилегии лордов, расцветшие

при Стюартах, «феодальными привилегиями». Они действительно во многом напоминают

те, которые в средние века существовали у западноевропейского дворянства по

отношению к остальному населению. Однако мы видим, что ничего общего с

феодализмом они в данном случае не имели, равно как и сами английские лорды не были

«феодалами», а были в большинстве торговцами и финансистами. Но именно таким

образом народившаяся в конце XVI - начале XVII вв. олигархия пыталась возвыситься над

обществом и заполучить особый статус, позволяющий ей закрепить над ним свою власть.

С тем же успехом можно назвать «феодальными» те привилегии, которые заполучила

новая русская олигархия, возникшая в 1990-е годы – в виде машин с мигалками,

купленных депутатских удостоверений и фактической неприкосновенности со стороны

милиции и судов. С бóльшим основанием можно и те, и другие привилегии назвать не

«феодальными», а «буржуазными», так как речь идет не о новых феодалах, а о новой

буржуазии, хотя по-настоящему ни тот, ни другой марксистский термин здесь не годится,

так как не отражает сути явления.

Кризис коррупции в эпоху Стюартов выразился и в падении нравов, что было

особенно заметно при дворе самого короля, где распространились пьянство, разврат,

убийства или попытки убийства одних вельмож другими. Как пишет Д.Грин, «на

маскараде, устроенном при дворе, участники при всех падали в опьянении к ногам Якова

I. Скандальное дело обнаружило связи высших вельмож и сановников с мошенниками,

астрологами и отравителями. Сам Яков I не постеснялся принять деятельное участие в

разводе леди Эссекс, а последовавшая затем ее свадьба с одним из фаворитов короля была

отпразднована в его присутствии. Из-за подобных сцен благоговейное почтение, с

которым во времена Тюдоров относились к государю, превратилось в отвращение и

презрение» ([29] 2, с.43). Нарушение супружеской верности стало настолько обычным

явлением, что, когда одного женатого священника в 1636 г. в Эссексе обвинили в связи с

женщиной на стороне, то он отвечал, что «от смены пастбища появляются жирные телята,

а один раз на стороне стоит двух раз дома» ([280] p.261).

Наряду с переворотом во внутренней политике и с падением нравов, мы видим при

Стюартах и переворот во внешней политике. Они взяли курс на сближение с Испанией и

папством, которые при Елизавете были главнейшими врагами Англии и которые в начале

XVII в. еще отнюдь не утратили своих амбиций по завоеванию власти над Европой и всем

миром (см. предыдущую главу). Весь протестантский мир воевал против Габсбургов и

«католической коалиции» в начавшейся Тридцатилетней войне, сами англичане еще не

забыли об испанской Великой Армаде и о покушениях иезуитов на жизнь королевы

Елизаветы, а Стюарты уже были готовы породниться с испанскими королями и стать

лучшими друзьями папы и иезуитов. В конце правления Якова I его сын, будущий Карл I,

был послан в Испанию для сватовства за испанскую принцессу, причем ради этого брака

Яков I был готов во многом идти навстречу пожеланиям Испании и папства ([29] 2, с.54-

55). Когда это сватовство не удалось, то это, по словам Д.Грина, в Англии «вызвало взрыв

народной радости» ([29] 2, с.55). Тем не менее, Стюарты не оставляли своих планов по

сближению с «католической коалицией», и лишь упорство массы англичан, которые

ненавидели папство и испанского короля, не позволяло им этого сделать.

357

Как указывает английский историк Л.Стоун, много лордов в то время также были

сторонниками папства, что еще более дискредитировало Палату лордов в глазах народа

([212] p.92). Причины такой политической ориентации английской олигархии и ее

стремления войти в союз с «мировой монархией» Габсбургов вполне понятны. Во все

времена, начиная с Карфагена в античности и кончая Россией в 1990-е годы, олигархия

выступала пятой колонной, предателем национальных интересов своего государства.

Союз с «мировой империей», какой была, в частности, Римская империя в античности и

США в конце XX века, а в ту эпоху таковой являлась «католическая коалиция»

Габсбургов, сулил олигархии жирные подачки от этой «мировой империи». В дальнейшем

такой союз мог также предоставить ей возможность заняться грабежом и упрочением

власти в своей собственной стране ради утоления своей жадности и тщеславия, как такая

возможность представилась, например, чешскому магнату Валленштейну в Чехии во

время Тридцатилетней войны (см. предыдущую главу).

Не удивительно, с учетом всего вышесказанного, что основная масса англичан

подозревала в измене и глубоко ненавидела лордов. И эта ненависть, которую К.Хилл

называет «классовым антагонизмом» ([213] p.17), была готова в любую минуту вылиться в

конкретные действия. Так, в Шерборне толпа простых англичан чуть было не повесила

лорда Пулетта, который высказался за то, чтобы правительство урезало крестьянские

земельные наделы ([212] p.104). Офицер Джон Фелтон, убивший проворовавшегося лорда

Бекингема в 1628 г., стал чуть ли не национальным героем

. Как пишут Д.Грин и К.Хилл,

в стране известие о смерти Бекингема «было встречено бурной радостью», в пабах пили за

здоровье Фелтона, некоторые заявляли, что это они убили Бекингема или выдавали себя за

Фелтона, и даже армия обратилась к королю с просьбой о помиловании народного героя

([29] 2, с.67; [213] p.17). Как указывает К.Хилл, простой народ столь же сильно ненавидел

и епископов, которые являлись членами Палаты лордов и считались верными слугами

Стюартов, во всем голосовавшими по их приказу ([212] pp.103, 83).

Слева: лорд Бекингем, рисунок П.Рубенса.

Справа: английский король Карл I Стюарт (1625-1649 гг.), портрет Д.Митена

Две самые знатные жертвы Английской революции. Смерть обоих английский народ встретил с

ликованием.

Тот самый Фелтон, которого, по версии А.Дюма в «Трех мушкетерах», соблазнила Миледи, леди Винтер, и

который, якобы под действием ее чар, убил Бекингема. Покушение Фелтона было не единственной

попыткой убить лорда, ранее были другие покушения на него.

358

Именно поэтому во время начавшейся в 1640-х гг. Гражданской войны вся Англия

разделилась на два враждующих лагеря не по принципу феодалы - капиталисты, или

крестьяне - феодалы, или пролетариат - буржуазия, или по какому-то иному надуманному

принципу, придуманному марксистами, а по принципу «Двор» - «Нация». Это является

общеизвестным фактом, об этом писали современники, об этом же пишут и нынешние

историки. «Двор» включал лордов, епископов, фаворитов и фавориток короля, «частных

агентов», финансовых воротил и прочую камарилью, вращавшуюся вокруг короля,

правительства и Палаты лордов. А «Нация» включала почти всех остальных жителей

страны. При этом, пишет Л.Стоун, на «Двор» население Англии «смотрело со все

бóльшим подозрением и враждебностью, как на чужеродный нарост, а на членов Двора –

как на эгоистичных, коррумпированных, паразитирующих, экстравагантных

эксплуататоров» ([303] p.32).

К.Хилл указывает, на базе изучения множества свидетельств и исследований этого

вопроса, что на стороне Стюартов в Гражданской войне были лорды, часть помещиков

вместе с их крестьянами-арендаторами, а также «сброд». Кроме того, за них была также

часть купцов и бизнесменов лондонского Сити – та, которая имела монопольные

привилегии или другие льготы от правительства. Против Стюартов выступали горожане,

большинство крестьян, часть помещиков, часть купцов и бизнесменов ([212] pp.91-92).

Как видим, ни одна социальная группа в английском обществе, включая помещиков,

купцов и бизнесменов, не примкнула полностью к той или другой стороне – за

исключением лордов и прочих держателей громких титулов

, да и то потому, что по

существу эта группа представляла собой не «аристократию», тем более потомственную, а

клуб миллионеров и сомнительных личностей, обласканных Стюартами. Очевидно также,

что помещики, воевавшие за Стюартов, смогли привлечь в армию своих крестьян-

арендаторов, а также «сброд», то есть всяких бродяг и бандитов, не посредством

«политической агитации», а путем раздачи денег, обещаний и угроз. Иначе непонятно, по

каким таким идейным соображениям крестьяне-арендаторы шли воевать за Стюартов

вместе со своими помещиками, у которых они арендовали землю и от которых они,

разумеется, сильно зависели в своей повседневной жизни.

Я не буду писать обо всех перипетиях, предшествовавших Гражданской войне

1640-х годов, о противостоянии короля и парламента, о том, как усиливалось народное

недовольство и как оно наконец вылилось в открытое восстание против короля и «Двора».

Все это в деталях изложено в энциклопедиях и исторических трудах, но и тех фактов,

которые приводятся в настоящей главе, достаточно для того чтобы показать, кто с кем

сражался в ходе этой Гражданской войны. Хорошо известно, что силами, объединявшими,

направлявшими и вдохновлявшими борьбу «Нации» против «Двора», стала Палата общин

(нижняя палата) парламента и пуританское движение, о котором далее будет сказано.

Что касается причин Гражданской войны и последовавших за ней событий, то они

были указаны. Большинство современных английских историков видят их именно в

обострении противоречий между узкой группой, захватившей привилегии и монополию

на власть и общественные богатства («Двор»), и остальным обществом («Нация») ([303]

pp.32, 143). Этот взгляд в корне отличается от марксистской трактовки Английской

революции. Почему мы должны следовать марксистскому взгляду на эти события как на

переход от феодального к буржуазно-капиталистическому строю? – спрашивает

английский историк Г.Элмер, - Разве у нас нет всех оснований считать их восстанием

против монополий и ограничений, которое привело к формированию более эффективного

государства, защищающего предпринимательство и права частной собственности? ([303]

p.141) Известный английский историк Ч.Уилсон также не согласен с марксистской

трактовкой Английской революции как борьбы «класса буржуазии» против «класса

феодалов» ([314] p.126). Некоторые историки, правда, до сих пор отстаивают

Впрочем, и среди них были исключения.

359

марксистский взгляд на эти события. Но эти утверждения голословны. Они не учитывают

факты, имеющиеся в нашем распоряжении – факты, которые кратко были изложены выше

и которые сегодня уже нельзя игнорировать. А потому следует предположить, что эти

историки либо не располагают всеми важными фактами, либо выполняют определенный

политический заказ (подробнее об этом см. главу XVIII).

12.4. Основные этапы и движущие силы Английской революции

Если попытаться в самом кратком виде описать ход событий 1641-1688 гг.,

называемых Английской революцией, то это можно сделать следующим образом.

«Нация» и парламент восстали в 1641 г. против «Двора» и короля, победили их в

последовавшей Гражданской войне (1642-1646 гг.), судили и казнили короля Карла I в

1649 г., а также конфисковали ряд земель, принадлежавших лордам - сторонникам короля.

Затем начались разногласия в рядах самой «Нации» и парламента; парламент не справился

с управлением страной, фактически привел правительство к банкротству – и была опять

восстановлена монархия Стюартов. Сын убитого короля Карл II (1661-1685 гг.) жестоко

расправился с людьми, судившими и казнившими его отца, отобрал у них

конфискованные земли, которые вернул лордам, и начал постепенно восстанавливать

режим, существовавший при Карле I. Но трагическая судьба его отца послужила ему

уроком – поэтому он это делал постепенно и скрытно, никогда не посягал открыто на

власть парламента, а свою антинародную и антипатриотическую политику тщательно

маскировал. Однако правивший после него Яков II (1685-1688 гг.) не обладал его умом и

начал открыто делать все то, что Карл II делал тайно. В итоге в 1687-88 гг. возникла новая

революционная ситуация, началось восстание народа, Яков II бежал за границу. Ситуацию

спас Вильгельм III Оранский (1689-1702 гг.), внук Карла I, протестант и человек

прогрессивных взглядов, живший в Голландии. По приглашению английского парламента

он высадился с небольшой армией голландцев на английском побережье, был с восторгом

принят англичанами и коронован вместе со своей женой, дочерью Якова II Марией (1689-

1694 гг.). Этот переход власти в 1688 г. – от глупого и взбалмошного Якова II к

Вильгельму III и Марии II – английские историки называют «Славной революцией».

Король Вильгельм на своем примере показал, как может работать конституционная

монархия, без попыток узурпировать власть со стороны короля, и в то же время монархия,

старающаяся править в интересах всей «Нации», а не в интересах лишь своего «Двора».

Именно Вильгельм III в сочетании с партией вигов, наследницей пуритан,

контролировавшей в ту эпоху парламент и правительство страны, смогли осуществить

целый ряд реформ, способствовавших усилению демократии и снижению коррупции как в

социальной, так и в экономической области, о которых далее будет сказано и которые

способствовали невиданному расцвету Англии. Таким образом, самые главные

преобразования, определившие дальнейшую судьбу страны, были сделаны не в ходе

революционных событий 1641-1688 гг., а после них, в годы правления Вильгельма III и

партии вигов. Но без этих революционных событий не было бы ни этого мирного

правления, ни этих мирных преобразований, которые стали продолжением и развитием

идей, возникших и ставших причиной яростной борьбы в течение 1641-1688 гг.

Каковы же были основные движущие силы Английской революции? И были ли

они? Ведь очень часто в истории мы видим стихийные восстания и свержения

действующей власти, которые трудно назвать революцией, а скорее можно назвать

бунтом, бессмысленным бунтом, не имеющим ясной цели и являющимся лишь

проявлением народного недовольства и отчаяния. Но в эпоху Английской революции мы,

наоборот, видим и ясные цели – демократизация общества и искоренение коррупции, – и

движущие силы. Историки иногда называют первый этап революции (1641-1660 гг.)

«пуританской революцией», а второй этап (1679 г. – начало XVIII в.) - «революцией

вигов». При этом, как отмечает Д.Тревельян, виги были союзниками пуритан и их

360

«сыновьями» ([111] с.277). Следовательно, мы видим одну и ту же группу людей,

называвшихся сначала пуританами, затем вигами, но сохранявших идейную

преемственность в течение всего XVII в. Именно эта группа и была основным идейным и

организационным двигателем революции и связанных с ней преобразований.

В предыдущей главе упоминалось, что основным содержанием идеологии пуритан

в ее первоначальном виде была борьба за очищение общества, откуда и само название

пуритане (от слова pure – чистый); а необходимыми личными качествами они считали

честность и порядочность. Пуритане как общественное явление появились еще в конце

XVI в. при Елизавете I, но лишь в эпоху правления Стюартов они подверглись сильным

гонениям. Эти гонения начались не сразу, при Якове I их еще практически не было. Но

рост коррупции и падение нравов среди правящей верхушки вызывали среди пуритан все

больший протест; лидеры пуританского движения, выдвинутые в парламент (Пим, Элиот

и другие), все чаще выступали с разоблачениями политики короля, коррупции и падения

нравов среди его вельмож. Постоянные коррупционные скандалы, которые предавались

гласности благодаря парламенту и которые показывали в неблаговидном свете короля и

его окружение, приводили к тому, что Стюарты все чаще пользовались своим правом

роспуска парламента. Карл I (1625-1649 гг.) за первые четыре года своего правления три

раза распускал парламент, а после третьего роспуска в 1629 г. посадил в тюрьму наиболее

активных деятелей парламентской оппозиции и вообще не созывал парламент в течение

11 лет.

Эти 11 лет, как отмечает Д.Грин, стали периодом самой мрачной реакции в истории

Англии ([29] 2, с.71). Наиболее активных, открыто и публично высказывавших свои

взгляды пуритан сажали в тюрьму, а иных даже казнили, пуританским священникам

запрещали проповедовать. Тысячи пуритан ввиду этих гонений уехали в Америку и

основали там целые пуританские колонии. Другие, как Джон Мильтон, удалились в

деревню и писали там стихи. Третьи, как Оливер Кромвель, подумывали о самоубийстве

([29] 2, с.12). Но именно пуританская идеология, идеология очищения, сыграла

решающую роль в ходе последовавшей революции. В 1640 г. Карл I был вынужден снова

созвать парламент – к этому его вынудили финансовое банкротство его правительства и

необходимость резкого увеличения армии для борьбы с начавшимся восстанием в

Шотландии. Но лидеры пуританской оппозиции в парламенте (Джон Пим, Оливер

Кромвель и другие) сразу потребовали не только ареста почти всех членов королевского

правительства (Страффорда, Лода, Уиндебека, Финча) и суда над ними, что и было вскоре

сделано, но и подготовили длинный перечень злоупотреблений самого Карла I за годы его

правления (так называемая Великая ремонстрация или Великий протест), фактически

обвинив его в насаждении коррупции и предательстве национальных интересов. Все это

настолько обострило отношения между королем и парламентом, что сделало неизбежной

последовавшую Гражданскую войну 1642-1646 гг.

После бегства короля из Лондона в начале 1642 г. наступила революционная

эйфория. Как указывает К.Хилл, к зданию парламента в те дни ежедневно стекались

толпы демонстрантов, выражавших поддержку революции ([212] p.18). Воодушевление

народа было столь велико, что, когда парламент объявил общественный заем (казна была

совершенно пуста), то, как пишет Д.Грин, женщины в Лондоне жертвовали даже свои

обручальные кольца – настолько велика была поддержка парламента со стороны

населения. Но в течение 1642-1643 гг. стало ясно, что сопротивление короля и его партии

не сломлено. Карл I мобилизовал все имевшиеся силы и выставил сильную армию, при

этом многие лорды нанимали или приводили с собой целые армии, составленные из

«сброда» и зависимых от них крестьян-арендаторов. С другой стороны, армия парламента

тоже была поначалу преимущественно наемной, и в ней оказалось немало перебежчиков и

предателей, на которых было невозможно положиться.