Кузовков Ю.В. Мировая история коррупции
Подождите немного. Документ загружается.
411
вознаградить - стать ее правителем, независимым от Франции. А когда Конвент пресек
эти планы и присоединил Бельгию к Франции, то он тут же (лето 1793 г.) предал
революцию и с группой других «революционеров» перешел на сторону врага ([274]
pp.100-102, 105). В продажности и тайных сделках с роялистами историки обвиняют
других лидеров революции, например, Карно и Эбера ([199] p.218).
А известные французские историки Ф.Фюре и Д.Рише вообще рассматривают все
основные этапы Французской революции как борьбу разных группировок за место у
«кормушки». Сначала к власти, пишут историки, пришло «поколение 1789 г.»,
завидовавшее аристократии и стремившееся возвыситься до ее уровня. Потом оно
насытилось - и его стало выдавливать «поколение 10 августа [1792 г.]». За ним пришли
другие жадные «поколения» или группы, которые попытались урвать кусок власти и
связанных с ней материальных благ у предыдущего «поколения». И так до бесконечности
([199] pp.213, 217).
Возможно, это преувеличенно негативный взгляд на Французскую революцию, но
факты говорят о том, что группа людей в Конвенте, выдвигавших сколько-либо глубокие
и последовательные идеи, была чрезвычайно мала. Эта группа включала в основном
Робеспьера и его окружение, и они как раз были из числа тех немногих, которые пытались
осуществлять идеи Руссо и Вольтера. При этом Р.Палмер отмечает, что группе
Робеспьера, ввиду ее малочисленности, в течение года удавалось навязывать свои идеи
Конвенту лишь путем запугивания, убеждения, исключения несогласных из его состава и
призывов к чрезвычайным мерам – в Конвенте не было никакой реальной поддержки этих
идей ([274] p.111).
Арест Робеспьера. Рисунок Арье эпохи революции.
Во время переворота 4 термидора 1794 г. Робеспьер и его соратники были схвачены и вскоре
казнены.
А какие идеи вообще волновали Конвент, кроме тех, которые пытался ему навязать
Робеспьер? Ж.Ленотр пишет о том, что подавляющее большинство речей революционеров
и поднимаемых ими тем поражает своей бессмысленностью. И приводит массу примеров
– начиная от предложения всем членам Конвента воздержаться от употребления сахара,
чтобы помочь голодающему народу, и кончая обсуждениями того, что делать с телом
Людовика XVI после его казни: предлагалось разрезать его на куски и отправить по куску
в каждую французскую провинцию ([65] с.245-249, 266).
412
Альтруистические идеи членов Конвента не очень сильно волновали, зато их
весьма волновали другие, материалистические, идеи. Как с горечью говорил Сен-Жюст,
ближайший соратник Робеспьера, никто во Франции не хочет быть бедным и
добродетельным - все хотят быть богатыми и не слишком добродетельными ([199] p.223).
Да и почему, собственно говоря, Робеспьер получил прозвище Неподкупный – не потому
ли, что все другие вокруг него легко подкупались? Если бы таких, как он, было много, то с
какой стати этим именем стали бы называть лишь его одного?
Позиция революционеров по ключевым вопросам свидетельствует об отсутствии у
них реального понимания интересов французского народа – а именно в этом и должна
проявляться основная альтруистическая идея. Взять хотя бы вопросы внешней политики.
Как отмечает Р.Палмер, ни один революционер, опять за исключением Робеспьера и его
маленькой группы, не выступал против ведения войн за пределами Франции. Все
остальные, без исключения, либо их приветствовали, либо были их ярыми
пропагандистами ([274] pp.76, 122). В итоге – именно Франция первой объявила войну
Австрии 20 апреля 1792 г., хотя, возможно, войны удалось бы избежать. И в дальнейшем
именно она все время продолжала ее на чужой территории, захватывая Бельгию,
Голландию, левый берег Рейна, и т.д. - еще до Наполеона. Поэтому наполеоновские войны
были лишь продолжением того, к чему стремились и за что агитировали все «поколения
революционеров» с 1789 по 1795 гг., за исключением одного лишь Робеспьера и его
соратников.
Расстрел повстанцев 3 мая 1808 г. в Мадриде. Картина Ф.Гойя
На картине показан эпизод народной войны в Испании (герильи) против французских
завоевателей. «Революционные войны», начавшиеся с захвата Бельгии, Голландии и левого берега
Рейна, при Наполеоне продолжились завоеваниями Египта, Испании, Италии, Австрии, Пруссии и
других стран.
И что же это была за идея? Можно ли считать идею внешних завоеваний глубокой,
или народной, или альтруистической идеей? Сущность этой идеи прекрасно показал Лев
Толстой, который приводит в «Войне и мире» следующий эпизод. Если меня сделают
413
губернатором Индии, - кричали друг другу офицеры наполеоновской армии, переходя
через Неман в июне 1812 г., - так и быть, я тебя сделаю министром Кашмира ([110] III/1,
II). Переходя границу России и начиная непредсказуемую и опасную военную авантюру,
они думали уже о том, как завладеют богатствами Индии и всего мира. И точно известно,
что об этом же думал и Наполеон со своим окружением. В конце русской кампании 1812
года, пишет Толстой, убегая из России впереди своей гибнущей армии, все эти офицеры и
генералы, включая самого Наполеона, «чувствовали, что они жалкие и гадкие люди,
которые наделали много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться» ([110] IV/3,
XVI.
Итак, можно ли считать глубокой или народной идею внешних завоеваний, за
которую самому народу приходится расплачиваться: убитыми и умершими в дальнем
походе, грабежом и насилием со стороны соседей, пришедших мстить за свои поруганные
земли, тяжелыми контрибуциями. Так и выдохлась энергия революции, частично
растраченная на переделы имущества между рвущимися к власти, частично ушедшая в
болтовню, а остаток - в бесконечные войны, шедшие почти без перерыва более 20 лет и
приведшие к чудовищным демографическим потерям для страны
1
. И все это явилось
следствием идей французского образованного общества, его элиты – вернее, следствием
их отсутствия. Отсутствия сколько-либо глубоких идей, сколько-либо глубоко в нее
засевших. На этом фоне выделялись лишь маленькие группы людей, искренне веривших в
такие идеи, но не сумевших донести их до масс
2
.
________________________________________________________________
13.9. Общие выводы и замечания к Разделу 4 (Коррупция в Западной Европе в эпоху
раннего капитализма)
1. Как было показано выше, в эпоху раннего капитализма в Западной Европе
происходили такие же процессы и действовали в целом такие же закономерности, что и в
древних обществах. Как только началась глобализация (середина XII в.), сразу же
начались и циклы коррупции, исчезнувшие в большинстве стран Западной Европы в
период с VIII по XI вв. Следствием стали глобальные западноевропейские кризисы
коррупции, пики которых пришлись на XIV и XVII вв.
2. История Западной Европы подтверждает и другую закономерность. Если начался
цикл коррупции, то он неизбежно приводит не только к экономическому, но и к
социальному кризису – к гражданским войнам и революциям. В этом смысле можно
говорить о предопределенности социальных явлений и о возможности прогнозировать
революции и социальные потрясения.
Если мы не видим революции или гражданской войны в конце кризиса коррупции,
то на это должна быть причина. Она может заключаться в том, что: а) историки скрывают
от нас гражданскую войну, как в случае с «войной Алой и Белой Розы» в Англии в XV в. и
с «религиозными войнами XVI-XVII веков» на территории Западной Европы; б)
революция произошла, но мирным путем, как в случае с «революцией Тюдоров»; в)
кризис коррупции перешел в латентную (скрытую) форму, как в случае с формированием
режимов восточной деспотии, примером которых служит «старый режим» во Франции в
1
С 1789 по 1815 гг. только от революционного террора во Франции погибло до 2 млн. гражданских лиц, и
еще в войнах погибло до 2 млн. солдат и офицеров. Таким образом, погиб каждый шестой француз ([54] с.
974). Но эти цифры не включают умерших от голодоморов и эпидемий, число которых, как показывает опыт
других гражданских войн, могло быть еще больше.
2
Тем не менее, идеи, рожденные Французской революцией, активно использовались в ходе революций XIX
в. во многих странах, а также во время Русской революции. В 1918 г. возле Кремля был поставлен памятник
Робеспьеру, что должно было символизировать преемственность идей большевиков по отношению к его
идеям.
414
XVII-XVIII вв. В последнем случае при помощи серии специальных мер в стране может
поддерживаться относительная социальная стабильность, и это может продолжаться
достаточно долго. Однако такие общества, как правило, не способны к самостоятельному
развитию, а любое изменение внешней или внутренней ситуации может нарушить
хрупкое социальное равновесие и вызвать социальный взрыв.
3. Как мы успели уже не раз убедиться, большинство используемых историками
марксистских терминов (буржуазный, рабовладельческий и т.д.) ошибочны и вводят в
заблуждение, а большинство исторических выводов Маркса – ложно и противоречит
фактам (подробнее см. главу XVIII). Но кое-какие из них все же имеют под собой
основание: так, к ним можно отнести вывод Маркса о двух типах социальных революций.
Однако суть этих двух типов отличается от того, что придумал Маркс (буржуазные –
пролетарские революции). В действительности первый тип революций происходит не при
феодализме, где их просто не может возникнуть, а после его исчезновения, в
постфеодальных обществах – прежде всего в тех, где сложилась или начала
формироваться рыночная экономика. Во всех этих обществах мы видим систему
сословно-экономического рабства, которая приходит на смену крепостному праву. Такое
рабство, униженное положение основной массы населения, положение людей второго
сорта, мы видим и в Англии XV в., и во Франции XVII-XVIII вв., и в России конца XIX –
начала XX вв. Соответственно, основной задачей первого типа революций является слом
этой системы сословно-экономического рабства. Примерами являются революция
Йорков-Тюдоров в Англии, Французская и Русская революции.
Данный вид революций – революции рабов – самый сложный и непредсказуемый,
поскольку основную массу населения сознательно держали в состоянии неграмотности и
мракобесия и навязывали рабскую психологию. Никакая демократия здесь невозможна.
Как Моисей водил евреев 40 лет по пустыне, чтобы они забыли египетское рабство, так же
и после революции рабов национальная элита должна на какое-то время установить
диктатуру над освобожденным народом, чтобы он научился жить свободно. В Англии эту
роль выполнили Тюдоры, в России – коммунистическая партия, Ленин и Сталин. Во
Франции национальная элита оказалась слаба, и «поводыри» постоянно менялись, в ходе
промежуточных революций и реставраций (1789, 1792, 1794, 1799, 1815, 1830 гг. и т.д.).
Лишь после этого возможен второй вид революции – революция свободных. Она
должна решать дальнейшие задачи – введение реальной демократии, очищение
государства и общества от коррупции, построение эффективной экономической системы.
По мере того, как созревает очередной кризис коррупции, эти революции будут
происходить столь же неизбежно, как до этого происходили восстания народа, жившего в
условиях рабства. И пока кризис коррупции не будет преодолен, революции будут
продолжаться. Народ будет каждые 10-20 лет штурмовать Тюильри, убивать правителя,
устраивать террор в отношении богатых, менять каждые 10 лет форму правления, как это
было во Франции, начиная с революции 1789 г. и в течение почти всего XIX века. Так
может продолжаться 30, 50, 80 лет – пока, наконец, правящей верхушке не станет
очевидна вся зыбкость ее положения и она не сделает шаги навстречу народу. Или пока
действительная элита общества, национальная элита, не возьмет власть в свои руки и не
осуществит глубокие преобразования, защищающие общество от коррупции. Примером
первого является Франция XIX в., примером второго – Англия после Английской
революции.
4. По всей видимости, Англия смогла так рано и успешно осуществить и первый, и
второй этап революций лишь благодаря тому, что до этого успела сформировать сильную
единую нацию
1
. Нация – самая естественная и глубокая форма общности людей; через
принадлежность к нации массы людей осознают и могут выражать свои общие интересы;
национальное единство трудно расколоть силам коррупции. Отличие нации еще в том, что
1
Другой причиной, как уже было указано, является островное положение Англии, защищавшее ее от
внешней агрессии в революционную эпоху.
415
у нее есть национальная элита, которая понимает нужды и интересы народа и которая
может противостоять олигархии и повести за собой народ.
Если в государстве нет одной доминирующей нации, а есть несколько, то она плохо
противостоит коррупции. Примером может служить Византийская империя в VI в.,
которая смогла противопоставить императору-олигарху Юстиниану, уничтожившему
половину населения страны, лишь разрозненные бунты. То же повторилось и в XI-XII вв.,
накануне окончательной гибели Византии. Причина в том, что в Византии и тогда (а тем
более в VI веке) не было одной доминирующей нации, а было три больших нации – греки,
славяне и армяне, которых олигархия натравливала друг на друга. А вот русскому народу
хватило нескольких лет правления своего царя-олигарха, Бориса Годунова, в начале XVII
в., чтобы начать народную революцию – Смуту, уничтожившую Годунова и всю его
семью. И народ не переставал скидывать все новых и новых марионеточных царей до тех
пор, пока не посадил на трон такого царя, какой его устраивал - Михаила Романова.
Во Франции нация сформировалась очень поздно, как полагают, она только начала
формироваться при Жанне д’Арк, и этот процесс был, по-видимому, еще не совсем
закончен к 1789 г. Отсюда и слабость национальной элиты, оказавшейся плохим
«поводырем». Этим, возможно, и объясняется то, что при большей крови Французская
революция (и в целом французская революционная эпоха) привела к худшим результатам
для страны, чем те результаты, которых достигла Англия.
5. История Западной Европы XVI-XVII вв. показывает также уникальный пример
того, как революционное движение, движение против коррупции (Реформация) может
охватывать одновременно несколько стран и наций. И тогда образовавшийся союз этих
наций может обеспечить им успех в борьбе с новым явлением, возникшим в этот период –
с мировой олигархией, победить которую в одиночку каждой из этих наций было бы
весьма сложно.
416
Раздел 5. Коррупция в эпоху промышленного капитализма
(XIX в. – середина XX в.)
Глава XIV. Формирование мировой олигархии в XIX веке
Как было показано в главе XI, мировая олигархия возникла в Западной Европе в
XVI в., и ее главной силой была империя Габсбургов, поддержанная папством, иезуитами
и могущественными магнатами. Но ее планам по установлению господства над миром не
суждено было сбыться. После поражения в Тридцатилетней войне в 1648 г. и дальнейшего
экономического и политического ослабления империи Габсбургов мировая олигархия
лишилась центра силы и фактически перестала существовать, распавшись на множество
независимых друг от друга частей.
Однако это вовсе не означало, что попытки создать мировую олигархию, то есть
олигархию, претендующую на мировое господство, на этом прекратились. Наоборот, эти
попытки с того момента стали еще настойчивей, и они не прекращаются вплоть до
настоящего времени. Так, вскоре после окончания Тридцатилетней войны иезуиты
решили перенести свою главную штаб-квартиру из Испании во Францию. Как пишет
Т.Гризингер, «по мере угасания величия Габсбургов, у иезуитов блеснула новая мысль.
Идею христианской всемирной монархии не мог осуществить дом Габсбургов, и эта роль
– так решили они теперь – скорее всего, должна принадлежать Франции, почему они
немедля покинули знамена Австрии и Испании, чтобы душой и телом предаться
христианнейшему королю Людовику XIV. … Договор был заключен обеими сторонами. С
этих пор он был под полным влиянием иезуитов…» ([28] с.462). И это решение
французского короля не было случайным. Именно Людовик XIV (1643-1715 гг.), как
правитель крупнейшей страны Европы, заявил в ту эпоху свои претензии на мировое
господство. Ему удалось существенно расширить территорию Франции за счет соседних
государств, и его амбиции простирались намного дальше – вплоть до завоевания
Голландии и установления контроля над рядом германских государств, Англией и
Испанской империей. Для достижения этих целей он не останавливался ни перед чем,
начиная от широкомасштабных захватнических войн и кончая подкупом суверенных
монархов, таких как английский король Карл II Стюарт (см. главу XII). Но после победы
Английской революции в конце XVII века против Франции сформировалась мощная
коалиция, включавшая Англию, Голландию, Испанию, Австрию, Швецию, Данию и ряд
других стран. Этой коалиции в ходе длительных кровопролитных войн удалось
воспрепятствовать захватническим планам Людовика XIV
1
.
Наполеон Бонапарт в 1805-1812 гг. был намного ближе, чем Людовик XIV, к
созданию некоего подобия Римской империи на территории Европы, Азии и Африки.
Армии Наполеона дошли до Москвы, до этого покорили почти всю Европу, Египет, он
планировал покорение Англии и даже Индии, с объединением народов этих стран под
властью французского императора. Но империя неизбежно ведет к господству олигархии,
что мы видели на целом ряде примеров: Римская империя, Византия, империя Габсбургов,
Речь Посполитая и т.д. Это происходит в силу, прежде всего, двух причин. Во-первых, в
империи нет одной доминирующей нации, она состоит из множества разных народов,
поэтому там не может сформироваться единая национальная элита, противостоящая
олигархии. Во-вторых, создание империи всегда ведет к глобализации, развитие которой
внутри империи уже не сковывается национальными границами и таможнями – а
глобализация всегда способствует росту силы и богатства олигархии и обнищанию
1
Воспоминанием о той эпохе служит песенка «Мальбрук в поход собрался». Мальбрук – это английский
герцог Мальборо, главнокомандующий силами Великой коалиции, воевавшей против Людовика XIV в
начале XVIII века.
417
населения. Поэтому если бы планам Наполеона удалось осуществиться, то Европу ждало
бы незавидное будущее, скорее всего, она повторила бы, в конечном счете, судьбу
Римской империи. Однако история на этот раз сложилась по-другому, и империя
Наполеона рассыпалась уже через несколько лет после ее создания.
Казалось бы, на этом в истории мировой олигархии можно было поставить точку.
Однако по-настоящему эта история в этот момент только началась. И главный импульс
развитию мировой олигархии пришел из Англии – той страны, которая до этого играла
важную, если не ключевую, роль в противостоянии этой тенденции.
14.1. Дракон повержен, да здравствует дракон
Как пишет К.Хилл, Славная революция 1688 г. символизировала окончание
«героического века» в истории Англии, века гражданских войн, революций и социальных
бурь ([212] p.173). Саму эту революцию облегчила одиозная политика Якова II Стюарта
(1685-1688 гг.), которая сплотила разные части английской нации в их недовольстве
королем, а также в намерении свергнуть династию Стюартов и окончательно
преобразовать королевскую власть в конституционную монархию. По словам Л.Стоуна,
очевидной причиной событий 1688 г. была «глупость, бестактность, нетерпение и
непримиримость Якова II» ([303] p.63), который продолжал насаждать в стране деспотию
и коррупцию, но уже более явно, чем Карл II, почему и сделался ненавистен почти всей
нации. Таким образом, многие английские историки видят в событиях 1688 г. некую
счастливую случайность.
Тем не менее, какими бы на первый взгляд случайными обстоятельствами ни была
вызвана Славная революция, она явилась продолжением тех процессов и той классовой
борьбы, которые происходили в Англии в течение всего XVII века. Как указывалось
выше, в течение всей эпохи Стюартов (1603-1688 гг.) не прекращались гражданские
войны и восстания населения. Даже в 1688-1689 гг. произошла серия народных восстаний,
сопровождавшихся погромами богачей в Лондоне, Норвиче и ряде других городов, что
ускорило бегство Якова II и Славную революцию ([212] p.113). В свою очередь,
свержение одиозного Якова II и воцарение справедливого Вильгельма III (1689-1702 гг.)
обеспечило приход к власти партии вигов – народной партии, продолжавшей дело
пуритан, а это дало возможность осуществить те экономические и демократические
преобразования, которые способствовали улучшению ситуации в стране (см. конец главы
XII).
Разумеется, эти преобразования не привели к немедленному изменению ситуации.
Благосостояние народа хотя и росло в течение XVIII в., но не слишком быстро, и
социальные различия продолжали оставаться очень сильными. Тем не менее, например,
средняя реальная заработная плата английских плотников уже к 1721-1745 гг. выросла на
35% по сравнению с серединой XVII в. ([309] p.80) Но, возможно, более важными
результатами проведенной экономической реформы, чем некоторый рост уровня
заработной платы, стало снижение безработицы и сглаживание региональных
диспропорций в экономическом развитии Англии. А ведь именно они были факторами,
усугублявшими социальную напряженность в XVII в. Теперь же, как отмечает Ч.Уилсон,
промышленность начала быстро развиваться и на прежде отсталом севере Англии, где
ранее была очень низкая зарплата и где она теперь подтягивалась к уровню богатого юга
страны ([314] p.344). Как указывает английский экономический историк Л.Шварц,
безработица в Англии не просто исчезла к концу XVIII в. – началу XIX в., но ощущался
острый дефицит рабочей силы: для того, чтобы набрать милицию Лондона, добровольцам
сразу выплачивали 8-месячную среднюю зарплату рабочего (21 фунт) и все равно не
могли найти достаточное число желающих; значительную часть среди представителей
рабочих и ремесленных профессий составляли женщины и даже подростки, поскольку
мужчин не хватало ([293] pp.100, 226). И это при той исключительно высокой
418
рождаемости и молодом составе населения, какие были тогда в Англии! Основная
причина такой высокой занятости среди мужчин и женщин состояла в быстром
экономическом росте на фоне отсутствия спадов и кризисов. Наверное, ни одна страна в
истории до этого не имела такого быстрого экономического роста, как Англия в конце
XVIII в. – начале XIX в. Даже огораживания стали меньшим злом, чем они были ранее,
поскольку после приобретения земель помещик не устраивал там пастбища для овец,
которые «пожирали людей», а старался организовать интенсивное растениеводство и
животноводство, требовавшее рабочих рук. Соответственно, жители деревень после
огораживаний не шли бродяжничать, как это было ранее, а, как отмечает К.Хилл, во
многих случаях оставались на месте и находили работу у себя в деревне ([212] p.223).
Все эти изменения стали проявлением того экономического «бума XVIII века»,
пришедшего на смену «упадку XVII века», о которых пишут историки. И они произошли
не потому, что в XVIII веке вдруг по мановению волшебной палочки произошло чудо,
которое до этого все никак не происходило, а потому что был создан экономический
механизм, препятствовавший развитию спекуляции, коррупции и деградации в экономике
и способствовавший, наоборот, развитию производства. И этот механизм, который был
создан не только в Англии, но и в большинстве германских и скандинавских государств и
который получил название «меркантилизм» (протекционизм), медленно и постепенно
вызывал улучшения в экономической и социальной жизни общества, получившие
впоследствии название «Промышленная революция». А там, где этот механизм не был
создан, например, в Голландии, придерживавшейся либеральных принципов свободы
торговли, там и в XVIII веке продолжался экономический упадок и социальный кризис,
что подробно описано экономическими историками ([310] pp.60, 63-64; [184] p.245)
1
.
Так же медленно и постепенно менялось и состояние нравов английского общества,
сильно ухудшившихся за период правления Стюартов. Как пишет Д.Грин, «большинство
выдающихся политиков эпохи [конца XVII] … вели грубый и безнравственный образ
жизни… Целомудрие и верность брачному контракту осмеивались как вещи старомодные.
… На другом конце общественной лестницы стояли массы бедняков, отличавшиеся
такими невежеством и грубостью, какие трудно себе представить…» ([29] 2, с.411). Но в
этот период в Англии возникли новые движения, которые по существу являлись
продолжением пуританства и которые, как и пуританство, стремились к исправлению
пошатнувшихся нравов и укреплению христианских добродетелей как в бизнесе, так и в
повседневной жизни. Последователям самого крупного из этих движений в XVIII веке
дали насмешливое прозвище - «методисты» (за проповедь методически-регулярной
жизни), но, как отмечает Д.Грин, со временем это движение приобрело такую силу и
популярность, что в XIX веке в Англии и Америке охватывало миллионы людей ([29] 2,
с.416). В итоге, пишет историк, «во всем народе появился новый нравственный подъем,
нередко представлявшийся суровым и педантичным, но оказавший благодетельное
влияние на общество; под его влиянием исчезло беспутство, со времени Реставрации
позорившее высшие классы, и безнравственность, наводнявшая литературу. Еще более
важным следствием религиозного возрождения явилось… упорное стремление ослабить
преступность, невежество, физические страдания и общественную приниженность
преступников и бедняков» ([29] 2, с.416-417). Видимым результатом этих общественных
движений явилось появление многочисленных благотворительных обществ, обществ
помощи бедным, исправления нравов, возник общественный контроль за состоянием
больниц, школ и тюрем, появились общества защиты интересов потребителей и много
других институтов, характерных для современного гражданского общества.
На этом фоне необыкновенно выросла средняя рождаемость, которая во второй
половине XVIII в. составляла более 5 детей на одну женщину (см. график 1 в конце
предыдущей главы) и которая, безусловно, являлась отражением экономического,
1
Такой же упадок и кризис происходили и в других странах, где в XVIII в не было протекционизма,
например, в Испании и Италии, о чем уже говорилось.
419
социального и нравственного благополучия, достигнутого английской нацией.
Иностранцы с удивлением писали об Англии той эпохи. Монтескье, посетивший ее в 1739
году, писал: «Я тут оказался в стране, совершенно не похожей на всю Европу».
Французский историк и мыслитель А.Токвиль, живший в начале XIX века, писал, что еще
более удивительным достижением Англии XVIII века, чем свобода, гласность и суд
присяжных, стало уничтожение неравенства: «Англия стала единственной страной, где не
просто перекроили, а по-настоящему уничтожили кастовую систему. Дворяне и
простолюдины здесь занимались одними и теми же делами, выбирали одни и те же
профессии и, что еще более показательно, заключали между собой браки» ([109] с.80).
Но все эти положительные сдвиги происходили на фоне жесткого противостояния
двух элит – национальной элиты, представленной на рубеже XVII-XVIII вв. партией
вигов, и олигархии (представленной партией тори), которая была повержена и потрепана в
ходе революции, но отнюдь не уничтожена. Как пишет Л.Стоун, «глубокий разрыв между
Вигами и Тори после 1701 г. был достаточно очевиден современникам, равно как и
историкам, жившим в более позднее время. ... Не может быть никакого сомнения в том,
что ведущие деятели в партиях Вигов и Тори не обедали и не выпивали вместе, и очень
часто они не разговаривали друг с другом…» ([303] pp.75-76). Как писал в ту эпоху
Даниель Дефо (годы жизни: 1660-1731), «Тори – это тот, кто грабит свою страну,
преследует людей за религиозные убеждения, учиняет кровавые преступления и
беззакония, предает свободу, это тот, кто готов выдать свою нацию папству и деспотии,
под личиной пассивного послушания и отказа от сопротивления» ([303] p.76). Как видим,
знаменитый английский писатель верно охарактеризовал те качества олигархии, которые
мы уже много раз видели в истории и которые из века в век оставались практически
неизменными: жадность, низкие моральные принципы и лицемерие.
Однако уже к середине XVIII века эти резкие различия между двумя ведущими
английскими партиями: тори и вигами, - исчезли, а их противостояние прекратилось;
исчезли и их идеологические расхождения, что с удивлением и недоумением констатирует
Л.Стоун ([303] pp.81-82). В чем причина этого феномена? По-видимому, основная
причина состоит в том, что те экономические и социальные реформы, которые были
осуществлены после 1688 г., к середине XVIII века дали первые плоды, выросли доходы
нижних и средних слоев населения, уменьшилась безработица, и кризис коррупции в
Англии был в целом успешно преодолен. Это, в свою очередь, сильно ослабило тот
классовый антагонизм, который мы наблюдали в английском обществе в течение всего
XVII века
.
Другая причина, возможно, не менее важная, чем первая, состоит в особенностях
общественного и вообще человеческого сознания, которое стремится сохранить в памяти
только приятные воспоминания о прошлом и поскорее забыть все неприятное, особенно
когда на смену одному поколению приходит другое. Поколение Даниеля Дефо прекрасно
понимало, в какую пропасть могло завести Англию правление Стюартов и
поддерживавшей их олигархии, и воспринимало тори как своих злейших врагов,
продолжая их ненавидеть еще спустя десятилетия после революции
1
. Как писал Д.Грин, в
течение 30 лет после свержения Стюартов «все виги как один человек стояли за начала
революции 1688 года и подчинялись великим деятелям, проводившим их на деле» ([29] 2,
с.392). Но новому поколению взгляды отцов должны были казаться уже устаревшими и
смешными. О какой угрозе со стороны папства можно было еще думать в середине XVIII
века (о которой незадолго до этого писал Дефо), когда папство уже давно к тому времени
рассталось с мечтой о мировом господстве, а власть католической религии над умами
людей с ростом просвещения неуклонно уменьшалась? И когда даже орден иезуитов под
давлением общественности был уничтожен самим папой в 1773 г.? А то, что олигархия
очень быстро приспосабливается к меняющейся обстановке и меняет направления своего
1
Сам Дефо лично участвовал в восстании против Якова II в 1685 г., которое закончилось поражением в
крупном сражении при Седжмуре и жестокими казнями и репрессиями участников восстания.
420
главного удара, это не было достаточно известно даже отцам, не говоря об их детях, не
прошедших школы Английской революции.
Такими новыми направлениями главного удара со стороны сил коррупции в
Англии в XVIII веке стали парламентская демократия и внешняя политика Англии. И это
были менее заметные внешне, но, в конечном счете, более разрушительные удары, чем те,
что предпринимались в течение XVII века. Действительно, зачем надо было бороться
против парламента, как это делали «глупые» Карл I и Яков II, за что и были свергнуты,
если можно было замечательным образом разлагать этот парламент изнутри, а то и вовсе
купить его с потрохами. Хорошо известно, что купля-продажа мест в парламенте, включая
Палату общин, в течение XVIII в. становилась в Англии все более распространенным
явлением, и на места в нижней палате даже установилась устойчивая такса, которая, по
данным К.Хилла, составляла 1500 фунтов в начале столетия и 5000 фунтов в его конце
([212] p.177; [29] т. 2, с.454). Вы спросите - как это могло сочетаться с демократической
процедурой выборов в парламент? Этому способствовало несовершенство избирательного
закона: много депутатов выбиралось от так называемых «гнилых местечек», где не
существовало такого понятия как демократия. Кроме того, этому способствовал тот факт,
что избирательного права в то время были лишены нижние слои английского общества.
Ну, и наконец, уже тогда в Англии начали использоваться специальные («грязные»)
политические технологии, о которых хорошо известно сегодня во всех странах, где
функционирует система широких выборов в органы власти.
Поскольку места в английском парламенте, а следовательно, и в правительстве,
формируемом парламентом, стали объектом купли-продажи, то парламентарии и
чиновники, подобно тому как мы это видели во Франции при «старом режиме», начали
стремиться к тому, чтобы окупить произведенные ими затраты на покупку мест во
властных структурах. Поэтому мы видим все более частые примеры того, как за деньги
покупаются голоса парламентариев или протекция со стороны членов правительства. Так,
в 1711 г. была основана Южноокеанская компания, получившая право вести внешнюю
торговлю с Латинской Америкой, а позднее – право на операции с государственным
долгом Англии, и обещавшая своим акционерам баснословные прибыли. Эти обещания
были подкреплены заявлениями членов правительства и парламентариев, создавших
компании исключительно привлекательный имидж. В итоге все население бросилось
покупать ее акции, что вызвало настоящий ажиотаж, достигший пика в 1720 г., когда курс
акций за первые 8 месяцев года вырос более чем в 8 раз. Однако уже в сентябре 1720 г.
произошло банкротство компании, вкладчики потеряли свои деньги, а расследование
выявило страшную коррупцию. Оказалось, что многие члены правительства и парламента
были подкуплены компанией для прикрытия ее махинаций; на выплаты взяток ею была
израсходована баснословная сумма – 1,5 миллиона фунтов, а вся затея с созданием
Южноокеанской компании и ее последующими операциями выглядела как афера,
специально придуманная для того, чтобы выкачать побольше денег из доверчивого
населения. По итогам расследования некоторые из членов правительства были посажены в
тюрьму, но это не помогло акционерам вернуть потерянные деньги ([212] pp.176, 186; [29]
2, с.399).
Вследствие распространения практики покупки мест в Палате общин английский
парламент в течение XVIII в. все менее отражал интересы и мнения народа. Поэтому уже
в 1720-х годах мы видим первые попытки со стороны парламента уничтожить завоевания
Английской революции. Так, в 1726 г. были запрещены профессиональные и иные союзы
рабочих, то есть началось наступление на их интересы. А двумя годами ранее, в 1724 г.
был принят закон, по которому, как указывает К.Хилл, 3000 мелких независимых
компаний и индивидуальных предпринимателей были лишены права самостоятельно
вести бизнес – то есть того самого права свободы предпринимательства, которое было
одним из основных требований в ходе Английской революции. С этого момента, отмечает