Кузовков Ю.В. Мировая история коррупции
Подождите немного. Документ загружается.
421
английский историк, партия вигов перестала быть партией, противостоявшей олигархии
([212] p.179).
Тем не менее, этот олигархический закон был отменен в 1746 г., после
перестановок в правительстве и парламенте, по-видимому, ввиду осознания обществом
его пагубности ([212] p.179)
1
. Кроме того, мы еще не раз видим в течение XVIII в., как
отдельные яркие личности, поддерживаемые основной массой населения, на волне
критики правительства и народного возмущения, добивались прогрессивных перемен,
несмотря на противодействие со стороны парламента и даже короля. Одним из таких
примеров может служить деятельность Уильяма Питта, который с 1746 г. по 1755 г.
занимал одно из высших мест в правительстве, потом из-за своей честности и
принципиальности был отправлен в отставку, но под давлением широких слоев населения
и бизнеса в 1757 г. был возвращен в правительство и стал его главой ([212] p.180). Как
писал Д.Грин, «со времен реставрации он [Питт] был первым политическим деятелем,
представлявшим пример чистого патриотизма… Его настоящая сила заключалась не в
парламенте, а во всем народе» ([29] 2, с.432-433). Другим примером может служить Джон
Уилкс, который резко критиковал парламент в 1760-е годы и поднял такую волну критики
и недовольства, что она заставила парламент согласиться на введение практики открытой
публикации текстов парламентских дебатов, чему парламент до этого упорно
сопротивлялся ([212] p.180).
Уильям Питт (старший), граф Четем. Источник: [17]
Но все эти всплески демократии не могли противостоять медленному и
постепенному наступлению сил коррупции. В правление Георга III (1760-1820 гг.)
парламентская коррупция приняла невиданные до того размеры. Как указывает Д.Грин, в
казначействе было открыто особое отделение для подкупа депутатов парламента, и на
подкуп при голосовании (из казны) тратилось до 25 000 фунтов в день. Сам король
активно участвовал в этой пирамиде коррупции. Как пишет историк, «день за днем Георг
III сам рассматривал списки голосовавших в обеих Палатах и распределял награды и
наказания сообразно тому, как голосовали члены, - согласно его воле или нет. “Друзьям
короля” доставались повышения в гражданской службе… давались чины в армии» ([29] 2,
с.454). Все более становилось очевидным, что парламент и другие властные структуры не
отражают интересов народа, о чем открыто говорили и писали. Так, Юниус в 1771 г. писал
о «проституирующей палате общин» ([281] pp.323-324). А в 1769 г. сам мэр Лондона и его
именитые граждане ходатайствовали перед королем о роспуске парламента, и в
подготовленной по этому поводу петиции Лондона и Вестминстера говорилось: «Бывает
время, когда становится ясным, что люди перестают быть представителями народа. Такое
1
Судя по всему, этот закон явился основной причиной экономического спада, начавшегося в Англии вскоре
после его принятия в 1724 г. и продолжавшегося до 1750-х годов. См.: [293] pp.80-84
422
время наступило теперь. Палата общин не представляет народа» ([29] 2, с.466). Таким
образом, уже спустя 80 лет после Славной революции, или даже еще раньше, власть опять
оказалась в руках олигархии. Но в стране действовала свобода печати, информация о
решениях парламента и правительства быстро распространялась в обществе, вызывая
ответную реакцию. Кроме того, благодаря длительной работе пуритан, вигов, методистов
и других общественных движений в стране была сформирована определенная система
взглядов и нравственных ценностей, а также другие атрибуты гражданского общества.
Поэтому олигархия еще очень долго, до начала XIX века, не решалась идти в открытое
наступление и готовилась к тому, как ей одолеть демократию и сложившуюся систему
взглядов и ценностей английского общества.
Помимо проникновения в парламент и подкупа парламента и правительства,
другим направлением главного удара олигархии стала внешняя политика страны. Если
Стюарты намеревались подчинить Англию другим государствам (Яков I и Карл I -
Испании, а Карл II – Франции, см. главу XII), то новая элита Англии в XVIII веке с
возмущением отвергла бы любые подобные идеи. Но вместо того, чтобы удовлетвориться
тем, что никто более не хочет затащить ее под чью-либо власть, и строить на равных
отношения с другими нациями и народами, она прониклась идеей национального величия.
Вы спросите – чем плоха эта идея? Она плоха, потому что идея величия – это тщеславие, а
тщеславие с точки зрения христианства является одним из самых страшных грехов. И
если христианское учение для Вас не является авторитетом, то можно обратиться к
классикам мировой философии и морали. Как писал Лев Толстой, «когда действие уже
явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью,
является… спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность
меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть
поставлен в вину тому, кто велик. … И никому в голову не придет, что признание
величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей
ничтожности и неизмеримой малости» ([110] IV/3, XVIII).
Эта идея национального величия, воспринятая английской элитой, была сразу же
использована олигархией для того, чтобы внушить и этой элите, и всей английской нации
идею о необходимости господства Англии над другими странами и народами. И в течение
XVIII века мы видим, как Англия все больше втягивается и в колониальные захваты
чужих территорий, и в войны с соседними европейскими государствами за передел сфер
влияния и господства. Единственный период, когда мы еще не видим ни таких захватов,
ни таких войн – это все те же первые 30-50 лет после свержения Стюартов, когда страной
правили победившие в революции виги. За все это время Англия вела лишь одну
серьезную войну - против агрессивной политики французского короля Людовика XIV в
составе Великой коалиции европейских народов, войну с благородными целями. А после
ее окончания английское правительство в течение долгого времени воздерживалось от
участия в любом военном конфликте, и глава правительства Уолпол ставил это себе в
заслугу, утверждая, что «самое гибельное состояние для нашей страны – война» ([29] 2,
с.400).
Но как только умами овладела идея национального величия, политика сразу
изменилась. Этому способствовал и рост жадности английской правящей верхушки,
которая разжигалась от сознания того, как много в мире есть богатств, которые ей еще не
принадлежат. Собственно говоря, поскольку обе эти тенденции – величие и жадность – в
Англии развивались параллельно, то первая, очевидно, и была придумана для того, чтобы
скрыть вторую, точно так, как об этом пишет Лев Толстой. В 1744-1761 гг. Англия
втянулась в серию войн за овладение Индией, которые она вела одновременно и против
своего конкурента - Франции, и против непокорных индийских князей. В итоге Индия
постепенно теряла свою независимость и в начале XIX в. окончательно превратилась в
колонию Англии. Все это сопровождалось неслыханным ограблением страны, вывозом из
нее огромного количества драгоценных камней и других богатств, о чем сами английские
423
историки отзываются не иначе как о «грабеже Индии» ([212] p.177). По оценкам, только
расхищение в 1757-1765 гг. государственной казны Бенгалии, одного из индийских
государств, покоренных Англией, принесло англичанам более 5 миллионов фунтов ([19]
14, с.307). И за этим последовали почти два столетия жестокой колониальной
эксплуатации Индии.
Долгое время английская правящая верхушка завидовала голландской, которая
захватила португальские колонии в Западной Африке и развивала работорговлю – самый
прибыльный в то время вид торговли. Цены африканских рабов в американских колониях
были в 5 раз выше, чем на западном побережье Африки, поэтому одна лишь их перевозка
через океан приносила работорговцу до 300-400% прибыли за одну поездку. Правда, при
перевозке в антисанитарных условиях погибало порядка 20% негров, но это мало кого
волновало. Во второй половине XVII в. – первой половине XVIII в. английские частные
компании пытались перехватить у голландцев первенство в работорговле, но безуспешно.
И тогда к этому подключилось все английское государство. В 1758 г. Англия,
воспользовавшись начавшейся войной с Францией, захватила две французские колонии в
Западной Африке – Сенегал и Горею, которые стала использовать как основные базы для
работорговли ([212] pp.185-186); позднее в Африке захватывались все новые и новые
территории, превращаемые в британские колонии. Завоеванием Индии и французских
колоний в Западной Африке в середине XVIII в. было положено начало тому, что в
дальнейшем будут называть Британской колониальной империей.
Корабль с рабами. Продажа раба. Старинные рисунки (http://tangra.ucoz.ru)
Одновременно с идеей национального величия англичанам внушили, что они –
выше всех других наций и поэтому имеют полное право эксплуатировать жителей
колоний и относиться к ним как ко второму сорту, унижать или просто истреблять без
всякого сострадания. Примеров подобного поведения англичан в колониях имеется такое
множество, что только перечисление этих примеров может составить отдельную книгу.
Например, в результате ограбления индийцев английскими откупщиками – сборщиками
налогов, сопровождавшегося массовым террором и голодомором, только в течение 1769-
1770 гг. погибло около 3 миллионов человек или 1/3 населения Бенгалии ([19] 14, с.310;
[221]). Даже английский историк К.Хилл сравнивает англичан, орудовавших в Индии в ту
эпоху, с испанскими конкистадорами, грабившими и убивавшими ацтеков и инков в
Америке ([212] p.193). Когда эти факты стали известны лидеру оппозиции Джон Уилксу и
его сторонникам, то они стали требовать наказания виновных в этих злодеяниях. Но
Палата общин, расследовавшая по их требованию дело Роберта Клайва, английского
правителя Бенгалии, лишь немного его пожурила и приняла постановление о том, что он
«оказал своей Родине великие и достопамятные услуги» ([29] 2, с.477).
424
Слева: Первый британский правитель Индии Роберт Клайв (http://dic.academic.ru)
Справа: Роберт Клайв встречается с Мир Джафаром после битвы при Плесси - картина
Ф.Хеймана
В битве при Плесси 23 июня 1757 г. полковник Роберт Клайв, представлявший интересы
Британской Ост-Индской компании, нанес сокрушительное поражение бенгальской армии.
Отношение как ко второму сорту появилось у англичан не только к представителям
другой расы или национальности, но и к своим собственным собратьям - англичанам,
уехавшим жить в Америку, которых теперь стали считать не настоящими англичанами, а
«жителями колоний». Как пишет американский историк Л.Лэнгли, в 1740-х годах
Великобритания начала колониальную войну против Испании, пытаясь захватить ее
острова и морские базы в Центральной Америке. В этой кровопролитной войне
участвовало много американских британцев, из которых до 90% погибло. И те из них, что
выжили, вернулись с горькими воспоминаниями о той дискриминации, которой они
подверглись со стороны британских офицеров. Они оказались на положении рабов и
должны были выполнять самую черную работу или служить «пушечным мясом», в
отличие от тех британских солдат, которые приехали не из колонии, а из метрополии, и
находились ввиду этого в привилегированном положении ([230] p.14).
Такое отношение к английским колониям и их жителям насаждалось не только в
британской армии, но и в экономической жизни, затрагивавшей интересы массы
населения. Во всех колониях, начиная от Индии и кончая Америкой и Ирландией, были
запрещены почти все промышленные и ремесленные производства, при этом даже
традиционные производства намеренно уничтожались. Так было уничтожено
англичанами, например, производство шерстяной одежды в Ирландии и производство
различных видов текстиля в Индии, теперь там продавалась лишь одежда, произведенная
в Англии ([212] p.131). Что касается американских колоний, то им запретили не только
создавать любое промышленное производство, но также, например, экспортировать
шляпы ручной работы и добывать свой уголь (заставляя его ввозить из Англии), - из
опасений, что с началом добычи угля в Америке появится своя металлургия ([310] p.265;
[212] p.192). Всем британским колониям отводилась роль исключительно поставщиков
сырья для Англии или рабов для плантаций. А чем будет заниматься остальное «лишнее»
население, которое не годилось для работы на плантациях или в рудниках, никого не
волновало: главное, чтобы перед тем, как сдохнуть, оно не буйствовало и не нападало на
«добропорядочных британских граждан», собиравших колониальные налоги или
торговавших с колониями и богатевших за их счет. Так, например, писатель Джонатан
Свифт, не последний представитель английской элиты, во время голода в Ирландии в
середине XVIII века предложил ирландцам поедать своих собственных детей, чтобы
решить и проблему голода, и заодно проблему лишнего населения ([212] p.232).
425
Разумеется, такое отношение к колониям вызывало обратную реакцию.
Провозглашение независимости Америки, война американцев против британской
колониальной армии и отделение США от Великобритании в течение 1776-1782 гг. – во
многом следствие высокомерной британской политики и снобистского отношения
англичан к другим нациям, появившихся в течение XVIII века. Но этот тревожный сигнал
никем в Англии не был воспринят – в XIX веке английское высокомерие и мания величия
станут еще бóльшими, чем во время войны за независимость Америки. И современная
политика двойных стандартов, характерная для нынешней Великобритании, во многом
является отголоском той колониальной эпохи: одни законы, справедливые и разумные,
применимы к англичанам, живущим в Англии, и совсем другие законы и правила – ко
всем остальным жителям планеты.
Как сказал английский историк С.Шама в 2004 году в одной из телепередач,
посвященных английской истории, «правильная» британская империя, империя свободы,
рожденная Английской революцией, умерла вместе с Уильямом Питтом (1708-1778 гг.) –
последним британским политиком той эпохи, искренно отстаивавшим идеи свободы. А на
смену ей пришла «неправильная» британская империя, основанная на подавлении
свободы и угнетении народов и наций по всему миру [294].
До сих пор ряд историков считает, что ограбление колоний помогло
индустриализации Англии, росту ее богатства и, следовательно, улучшило жизнь простых
англичан. По-видимому, этот же аргумент приводили и тогда, когда насаждали среди
англичан двойные стандарты: вы станете богаче, ваша жизнь станет легче и приятней,
когда на вас будут работать рабы в колониях, они будут кормить вас, а не собственных
индийских или негритянских лодырей и бездельников. Но исследования экономических
историков показали, что это не так: масса простых англичан не получила от этого
практически ничего, кроме тягот колониальных войн и дальних морских экспедиций. В
результате ограбления колоний обогатились лишь некоторые представители английской
верхушки. И как указывает К.Хилл, их колониальные доходы были в основном потрачены
на роскошную жизнь, почти ничего из этих доходов не было инвестировано в английскую
промышленность ([212] p.200). На это же указывает, например, экономический историк
Ж.Бержье применительно в целом к европейской индустриализации. Целый ряд
исследований по разным странам Европы, пишет он, единодушно опроверг тезис Маркса
о первоначальном накоплении: в действительности, вопреки Марксу, прибыли от
торговли и от ограбления колоний сыграли очень малую роль в европейской
индустриализации. Она была осуществлена почти исключительно силами малых и
средних предпринимателей, начинавших свой бизнес практически с нуля и не имевших в
начале своего пути почти никакого капитала ([191] pp.412-413).
Сомнительно и то, что ограбление и эксплуатация колоний привели к росту
богатства английского государства. Львиная часть денег от ограбления колоний оседала в
руках тех, кто непосредственно занимался грабежом, в государственную казну поступала
лишь малая часть. Зато государству приходилось нести огромные расходы по управлению
колониями и ведению колониальных войн. В частности, как указывает И.Валлерстайн,
после аннексии Индии торговля с ней перестала приносить прибыль Великобритании, так
как вся прибыль уходила на содержание колониальной администрации ([311] p.183).
Вдобавок Великобритании в течение многих десятилетий пришлось вести нескончаемые
колониальные войны – как с другими европейскими государствами, так и с местными
правителями и повстанцами в колониях. Они требовали огромных денег – на вооружение
и обмундирование, на строительство и пополнение военного флота, на содержание войск
и т.д. В результате государство не только не получало прибылей от колоний, но тратило
на их завоевание и удержание огромные средства и силы. Например, расходы
Великобритании по ведению Семилетней войны (1756-1763 гг.), которая ею велась в
основном на территории Америки и Индии (и имела цель вытеснить оттуда Францию), в
426
два раза превышали совокупные доходы государственного бюджета страны [294], что
привело к резкому увеличению государственного долга.
С начала колониальной экспансии в середине XVIII в. в течение многих
десятилетий британский государственный долг непрерывно рос и к началу XIX в. вырос
многократно. Конечно, росту государственного долга в начале XIX в. способствовали и
большие расходы по ведению войны с Наполеоном в Европе. Но одновременно с
наполеоновскими войнами велась еще целая серия колониальных войн. Так, с 1798 г. по
1818 г. Великобритания вела почти непрерывные войны с правителями различных
индийских государств и с поддерживавшими их французскими войсками, в ходе которых
ею была покорена почти вся территория Индии. А в 1812-1814 гг. шла изнурительная
война с США на суше и на море из-за территориальных споров по поводу Канады,
которая была английской колонией. Поэтому не удивительно, что после окончания этих
войн государство оказалось на грани банкротства – более половины доходов госбюджета
страны после 1815 г. уходило лишь на уплату процентов по государственному долгу [305].
Это явилось, по-видимому, основной причиной серьезных экономических проблем,
возникших у Великобритании после 1815 года.
Таким образом, ни государство, ни масса простых англичан от начавшейся в
середине XVIII в. колониальной экспансии в материальном отношении не выиграли
ничего. И этот факт был признан английским обществом и рядом политических деятелей
Англии в XIX веке, выступавших за отказ от колоний, в том числе по причине огромного
бремени для государства и общества ([291] pp.3-4). Но главная проблема для Англии,
связанная с колониальной экспансией, состояла не в том, что расходы государства росли
быстрее доходов и сводили на нет все результаты колониальной политики. Главная
проблема состояла в том, что английская правящая верхушка очень быстро в течение
XVIII в. перерождалась в олигархию, так как она интенсивно пополнялась богачами,
разбогатевшими на колониальных грабежах. Для этой колониальной олигархии в XVIII
веке придумали новое название – «набобы», и она очень быстро проникала на самый верх
английского общества. Как пишет К.Хилл, английские колониальные набобы сначала
посредством пиратства и грабежа сколачивали состояния, а потом возвращались в Англию
и становились уважаемыми членами общества, что неизбежно приводило к деградации
морали этого общества ([212] p.185). Кроме того, как уже было сказано, колониальная
экспансия сильно способствовала распространению и утверждению в английском высшем
обществе идеи собственного величия и осознания им собственной исключительности.
И постепенно эта моральная деградация английской правящей верхушки достигла
такой степени, а ее богатство и власть так возросли, что в один не самый прекрасный день
она решила, что ни гласность, ни гражданское общество в Англии уже не могут служить
препятствием для полного захвата власти. И пошла в наступление на английскую нацию,
пребывавшую в сознании собственной исключительности и в наивной уверенности, что ее
всегда будут защищать и холить, а притеснения и унижения будут всегда доставаться
другим нациям.
14.2. «Крестовый поход» за свободную торговлю и против английского народа в XIX
веке
Как было показано в предыдущей главе, экономический либерализм, как научная
теория и как руководство к действию, был детищем французской олигархии, или, если
быть точным, французской высшей аристократии времен «старого режима». И мотивы
столь горячего его одобрения и щедрого спонсорства со стороны аристократии также
выше были выяснены – хотелось побольше денег, как и английским набобам в Индии, но,
правда, путем ограбления не индийцев, что к тому времени стало невозможным
1
, а
1
До 1750-х годов в Индии хозяйничали французские купцы и кондотьеры, а затем они были вытеснены
английскими.
427
собственных французов. Французскому народу, правда, это (почему-то) не понравилось, и
он устроил своей правящей верхушке кровопускание в виде Французской революции.
Однако идеи экономического либерализма во Франции на этом не умерли, а были
реанимированы вновь и вновь несколькими поколениями французских революционеров,
стремившихся к быстрому обогащению. Потому что, как указывал гуру современной
экономической истории И.Валлерстайн, свободная торговля хороша тем, что она служит
«максимизации краткосрочной прибыли классом торговцев и финансистов» ([309] p.213),
и, следовательно, всегда может угодить тем «революционерам», которые жаждут
быстрого обогащения.
По сравнению с мощной плеядой французских либеральных экономистов, большей
частью аристократов, включавшей Франсуа Кенэ, маркиза де Мирабо, Пьера дю Пон де
Немур, Тюрго, Мерсье де ла Ривьер, аббата Николя Бодо, аббата Рубо и других, участие в
этом движении англичан в XVIII веке выглядит более чем скромным. Да и оба британских
либеральных экономиста XVIII века: Дэвид Юм и Адам Смит, - были, собственно говоря,
не англичанами, а шотландцами, к тому же считавшими своим учителем Франсуа Кенэ и
других французских политэкономов (см. выше). Почему это играет роль? О «теплых
чувствах» шотландцев к англичанам и сегодня хорошо известно, а в ту эпоху это была
ненависть, уходящая корнями в не очень еще давнюю историю. Как писал Д.Тревельян о
XVIII веке, «шотландцы действительно смотрели на англичан с угрюмым отвращением…
Народная поэзия, традиция, история, имевшие сильное влияние на одаренную
воображением и эмоциональную расу, - все указывало на Англию как на древнего врага».
И это отношение к англичанам как к врагу у каждого шотландца имело веские личные
основания: «Едва ли в древнем королевстве, - продолжает английский историк, - найдется
селение, жители которого не могли бы рассказать, как англичане его сжигали» ([111] с.
450). Когда Карл Эдуард Стюарт, один из потомков свергнутой шотландской королевской
династии Стюартов, почти в одиночку высадился в 1745 г. в Шотландии, то к нему
немедленно сбежалось 5000 шотландцев с оружием, чтобы идти войной против
ненавистных англичан. И хотя вся эта затея не имела никаких перспектив, шотландцы
вторглись в Англию, разбили английские армии в трех сражениях и уступили в четвертом
сражении лишь намного превосходящим силам врага. Все взятые в плен шотландцы
(около 1000 человек) были почти сразу же хладнокровно умерщвлены англичанами ([18]
3, с.538-539) - свидетельство того, что и англичане к шотландцам испытывали такие же
«теплые чувства», как и те к ним. И как указывают историки, после этих событий
англичане на целых два десятилетия установили в Шотландии режим настоящего
полицейского террора.
Все эти события происходили в течение жизни шотландцев Юма и Смита,
писавших в Шотландии свои сочинения, направленные против английской системы
протекционизма. Поэтому стоит ли удивляться их яростной и предвзятой критике этой
системы (см. главу XVIII): ведь это была английская система, защищавшая англичан и
направленная против всех остальных наций, угнетаемых и истребляемых англичанами
1
.
Возможно, деньги, уплаченные Адаму Смиту герцогом Баклю за его работу, сыграли в
данном случае даже меньшую роль, чем желание истинного шотландца насолить
англичанам. Поэтому, хотя и существует миф об английской буржуазной классической
(либеральной) политэкономии, внедренный Марксом, но вплоть до XIX века мы совсем не
видим ни, собственно говоря, английской либеральной политэкономии (а лишь
французскую и шотландскую), ни, тем более, буржуазной. Ведь вся она была создана
отнюдь не буржуазией, а аристократией: либо самими аристократами, ставшими
1
Надо полагать, Юм и Смит не случайно сблизились с аристократическим кружком политэкономов Франсуа
Кенэ в Версале. Французская аристократия активно спонсировала антианглийские настроения среди
шотландцев и военные операции против Англии шотландских королей Стюартов, свергнутых с британского
трона в 1688 году.
428
либеральными «экономами», либо под непосредственным патронажем и спонсорством
знатных герцогов и маркизов.
Что касается английской правящей верхушки, то она во второй половине XVIII
века была занята увлекательным грабежом своих колоний и, надо полагать, не очень
беспокоилась об экономических теориях. Но с наступлением XIX века ее аппетиты и
жадность возросли, а тут еще, как назло, колонии начали проявлять строптивость и
восставать против своих хозяев. Сначала отпали британские колонии в Америке и
образовали США, потом произошло восстание негритянских рабов на французском Гаити,
образовавших свою республику и показавших пример всем остальным. И вслед за этим,
возмущенная неумеренными притязаниями и требованиями со стороны Испании, восстала
вся Латинская Америка, которая после долгой национально-освободительной войны
также добилась независимости от Испании в начале XIX века.
Было от чего занервничать британским правящим кругам: колониальная система во
всем мире начинала трещать по швам и разваливаться, и такая же опасность грозила
Британской колониальной империи, которая обеспечивала львиную часть доходов
британской правящей верхушки. Было ясно, что рано или поздно Индия и Африка, вслед
за Северной и Южной Америкой, попытаются освободиться от колониальной
зависимости. Кроме того, как уже говорилось, в самой Англии появилась большая группа
политиков и публицистов, рассматривавших колонии как лишнее бремя для государства и
выступавших за отказ от них. Надо было создавать альтернативную систему, которая
обеспечила бы британской правящей верхушке такой же надежный приток легких денег,
какой обеспечивали колонии. И тогда вспомнили о французской либеральной школе
политэкономии и решили воспользоваться ее наработками.
Но ссылаться на французских аристократов по идеологическим соображениям
было неправильно, английская публика такую школу могла высмеять. Поэтому
основателем школы политэкономии был объявлен не Кенэ и его последователи -
французские маркизы и аббаты, как это было на самом деле, а Адам Смит. Именно этим
можно объяснить такую неожиданную популярность этого экономиста, возникшую в
Англии во второй четверти XIX века. Полвека после публикации своих работ Адам Смит
пробыл фактически в безвестности, а затем вдруг был объявлен основателем школы
политэкономии и вообще гением, хотя ничего особенно «гениального» в его работах не
было
1
. Пушкин с иронией писал в 1830 г. в «Евгении Онегине» о моде на Адама Смита,
появившейся среди бездельничавших русских аристократов. Именно тогда, через 50 с
лишним лет после публикации его основной работы («Богатство народов») и через 40 лет
после его смерти, был создан ореол гениальности Адама Смита, и он внезапно стал
модным писателем и в Лондоне, и в петербургском свете, который всегда трепетно следил
за тем, что модно в нынешнем сезоне в Лондоне и Париже
2
.
Одновременно с этим возвеличиванием Смита и школы либеральной
политэкономии в Европе была начата кампания (или, как пишут многие историки,
«крестовый поход») за свободную торговлю, которая проводилась англичанами особенно
интенсивно в течение 1830-х – 1850-х гг., но продолжалась и в дальнейшем. Как видим,
неожиданная популярность Адама Смита в высшем свете Лондона и других европейских
столиц и «крестовый поход» за свободную торговлю начались почти одновременно, и это
не могло быть случайным совпадением. За всем этим стоял очень сильный и властный
дирижер, манипулировавший десятками и сотнями людей, действовавших по единому
плану. Только так можно было вдруг, ни с того ни с сего, создать популярность Адаму
Смиту в высшем свете, и только так можно было вести «крестовый поход» по всей
1
Так, по мнению ряда современных западных экономистов, учение Смита о трудовой стоимости лишь
запутало экономическую науку и завело ее в тупик, из которого она не могла выйти целое столетие. См.:
[19] 16, с.142. О предвзятости в его критике протекционизма и подтасовке им фактов см. главу XVIII.
2
Евгений Онегин у Пушкина не мог ямба от хорея отличить, «хранил молчанье в важном споре» и вел
совершенно праздную жизнь, зато читал Адама Смита и был «как dandy лондонский одет».
429
Европе. Как отмечает экономический историк П.Байрох, в рамках этого «крестового
похода» повсюду в Европе были образованы «группы давления» и общества свободной
торговли, как правило, руководимые англичанами, но состоявшие в основном из местных
кадров. В итоге, пишет историк, «именно под нажимом этих национальных групп
давления и иногда также под более прямым воздействием со стороны Великобритании,
большинство европейских государств снизило таможенные тарифы» ([153] pp.28-29).
Если не употреблять столь любимые историками эвфемизмы, а называть вещи своими
именами, то имели место «промывка мозгов», подкуп представителей европейской
верхушки и европейских государств и давление на эти государства с целью изменить их
экономическую политику. Другими словами, мы имеем дело с достаточно очевидным
примером международной коррупции.
Однако прежде чем начинать «крестовый поход» в Европе, Великобритания
должна была продемонстрировать другим странам и свою готовность снижать тарифы. А
ведь до этого, в течение всего XVIII в. и вплоть до 1820-х гг., они были самыми высокими
в Европе. Английский генеральный тариф составлял 50% (взимался с большинства
товаров при импорте), а на ряд импортных товаров тариф был еще выше. Но уже в 1823 г.
Великобритания снизила генеральный тариф с 50 до 20%, демонстрируя свою
приверженность либеральным принципам свободной торговли ([291] p.136). Это сразу
привело к резкому и продолжительному спаду в экономике страны, длившемуся почти без
перерыва с 1825 г. по 1842 г., в некоторых промышленных центрах Англии в этот период
было уволено или оставалось без работы до 60% и более от прежнего числа занятых в
промышленности ([135] pp.35, 153). В свою очередь, экономический спад и массовая
безработица стали основной причиной резкого роста протестного рабочего движения в
Англии, получившего в то время название «чартизм».
Разумеется, либеральные экономисты отрицали всякую связь между снижением
импортных пошлин в 1823 г. и последовавшим экономическим спадом и безработицей,
выдумывая другие причины, хотя никто из современных экономических историков не
может назвать других веских причин такого длительного спада, произошедшего после
150-летнего подъема экономики Англии (называемого Промышленной революцией). А
чтобы отвлечь внимание от обсуждения этого вопроса и направить волну народных
волнений в ложное русло, была вброшена другая идея: что основная причина всех
нынешних бед населения состоит в высоких ценах на хлеб, а чтобы их снизить, нужно
ликвидировать протекционизм в сельском хозяйстве, включая пошлины и систему
государственной поддержки фермеров. Для распространения этих идей в 1838 г. в
Манчестере была образована Лига за отмену хлебных законов, которая занялась
пропагандой принципов свободной торговли среди английского населения и организовала
в этих целях сотни митингов, демонстраций и множество «правильных» публикаций в
печати на заданную тему. Как указывает английский историк Б.Семмел, хорошо
известный современным экономистам английский журнал Economist был основан в 1843
г. именно для того, чтобы «вести битву за свободную торговлю» ([291] p.150).
Как видим, работа шла на два фронта: надо было одновременно убеждать и
Европу, и собственное население, столкнувшееся со спадом и безработицей, о которых
оно уже успело забыть за предшествовавшее столетие, и с недоверием воспринимавшее
либеральные экономические идеи. Да и многие английские предприниматели, отмечает
историк Д.Белчем, вовсе не разделяли эти идеи и выступали за продолжение политики
протекционизма ([135] p.143). Поэтому в самой Англии английская олигархия прибегла и
к более конкретным методам убеждения, предназначенным для «внутреннего
пользования». Сегодня мы знаем об этом благодаря тому, что английские парламентские
дебаты стенографировались и публиковались, и эти публикации до сих пор хранятся в
архивах. Так вот, в отличие от тех красивых наукообразных аргументов, которыми щедро
сыпали английские экономисты и торговые представители на переговорах с их
европейскими коллегами, убеждая их согласиться на снижение таможенных тарифов,
430
аргументы для собственных членов парламента были куда проще и доходчивей.
Вследствие свободной торговли, говорил представитель партии вигов
1
в английском
парламенте в 1846 г., Англия превратится в мастерскую мира, а «иностранные
государства станут для нас ценными колониями, при том, что нам не придется нести
ответственность за управление этими странами» ([291] p.8) (выделено мной – Ю.К.).
Итак, мы видим, чему на самом деле служила вся кампания по пропаганде
свободной торговли и вся школа либеральной политической экономии со всеми ее
наукообразными рассуждениями – тому, как получше ограбить другие страны в пользу
английской правящей верхушки, да так, чтобы Великобритании не пришлось при этом
нести обременительных военных и управленческих расходов, которые неизбежно
возникали в колониях. Как указывает Б.Семмел, с самого окончания наполеоновских войн
(1815 г.) и в течение многих десятилетий английским предпринимателям вбивалась в
голову эта мечта – мечта о том, что Англия станет мастерской мира (а все страны, которые
еще не стали ее колониями, лишатся своей промышленности и станут ее сырьевыми
придатками), и это осуществится благодаря свободной торговле ([291] p.146). Таким
образом, англичан опять покупали идеей величия и обогащения Англии за счет других
народов, а англичане охотно на эту идею покупались.
Спрашивается – неужели британская верхушка не понимала, что введение
свободной торговли рано или поздно ударит и по экономической мощи самой Англии?
Мы видели выше на целом ряде исторических примеров, что свободная торговля никому
не обеспечила долговременного процветания. Во все эпохи свободная торговля и
вызванная ею глобализация приводили к упадку не только периферии, но в конечном
счете и центра глобальной экономической системы: Италии в Римской империи в I-III вв.
н.э., Византии в черноморско-средиземноморской зоне свободной торговли в X-XII вв.,
Венеции и Генуи в европейской зоне свободной торговли в XIII-XV вв., Испании в
Испанской империи в XVI-XVIII вв. и т.д. Об опасности для Англии утратить свое
экономическое превосходство вследствие введения режима свободной торговли
предупреждали некоторые известные английские экономисты того времени, такие как
Д.Такер ([291] p.18). Многие предрекали также крах английского сельского хозяйства (что
и произошло впоследствии). После отмены системы хлебного протекционизма в Англии в
1846 г. глава правительства тори Р.Пиль был отправлен в отставку, так как 2/3 членов
партии тори, в отличие от вигов, не поддержали эту меру; но было поздно – закон о
свободной торговле хлебом был уже принят парламентом ([153] p.13). Судя по всему,
значительную часть правящей верхушки страны не волновала судьба Англии, тем более в
отдаленной перспективе, ее больше интересовала «максимизация краткосрочной
прибыли», которую ей лично могла обеспечить именно свободная торговля.
Имеются основания полагать, что часть английской верхушки даже вполне
сознательно шла на то, чтобы остудить рост английской экономики и улучшение
благополучия ее населения, продолжавшиеся до 1820-х годов, что ее совершенно не
устраивало. И что, наоборот, ее вполне устраивал экономический спад и безработица
1825-1845 гг., причину которых, при желании, понять было не очень сложно, и не поздно
было устранить. В особенности ситуация в Англии, надо полагать, не устраивала
колониальных набобов, игравших уже значительную роль в верхнем эшелоне страны.
Хорошо известно, что английские набобы, включая даже губернаторов Индии Клайва и
Гастингса, в основном клали прибыли в свой карман, и лишь небольшую часть отдавали в
английскую казну ([212] p.193). Поэтому они стали баснословно богатыми. Вернувшись в
Англию, они, как правило, покупали себе сначала место в парламенте, затем титул лорда,
и благодаря своим огромным капиталам и положению входили в узкий круг лиц,
вершивших судьбы страны. Но вряд ли их устраивало то, что они видели вокруг себя. Для
1
Виги XIX века ничего общего не имеют с вигами начала XVIII века. К этому времени программа и состав
партии вигов полностью изменились; частично изменилось и название – она стала Либеральной партией
вигов.