Кузовков Ю.В. Мировая история коррупции

Подождите немного. Документ загружается.

451

самостоятельную партию в мировой политике. А единственный путь к быстрой

индустриализации состоял во введении жесткого протекционизма.

Судя по всему, аналогичные соображения были и у правительств других

европейских государств. Диктат Великобритании сначала во время Крымской войны, а

затем во время русско-турецкой войны 1877-1878 г. был слишком очевиден, он слишком

сильно шел вразрез с европейским общественным мнением, с позицией, которую имели

по балканскому вопросу не только Россия, но и, например, Германия и другие

государства

. Непонимание британской политики могло вызывать у европейских

государств лишь недоумение и страх – какой еще прыжок или кульбит совершит

британский лев, какой еще демарш предпримет британская дипломатия или британская

армия и военно-морской флот вопреки европейскому общественному мнению, гуманизму

и здравому смыслу. Поэтому необходимость быстрой индустриализации в целях

экономической и военной самостоятельности по отношению к Великобритании стала для

большинства европейских государств совершенно очевидной. Продолжение британской

военной агрессии по всему миру могло лишь усилить осознание этой необходимости,

теперь уже и у тех государств, которые не стремились, как Германия и Россия, к

самостоятельной политической игре – всем стало ясно, что надо иметь сильную

промышленность и сельское хозяйство, чтобы иметь возможность при необходимости

себя защитить. Именно в этот период мы видим новую волну колониальных захватов:

введение британских войск в Египет в 1882 г., захват британской армией Судана в 1882-

1885 гг., Бечуанленда (Зимбабве) в 1885 г., Бирмы в 1886 г., окончательное покорение

Францией в начале 1880-х годов Индокитая, захват ею Туниса, вызвавший озлобление

Италии ([39] 4, VI, 3). Весь этот империалистический шабаш мог лишь ускорить поворот

остальных европейских государств в сторону протекционизма и индустриализации,

который мы видим во второй половине 1880-х годов, после первой волны конца 1870-х гг.

В США мотивы для перехода к жесткому протекционизму были похожими, но за

него развернулась нешуточная борьба. Дело в том, что стремление северных штатов США

к введению протекционизма было одним из двух основных вопросов, из-за которых

разразилась Гражданская война 1861-1865 гг. [128] В этой войне страна потеряла убитыми

более 600 000 человек, и еще полмиллиона было ранено или покалечено. Если учесть, что

население США в то время составляло 30 миллионов, то примерно каждый седьмой

американец, способный держать оружие, был либо убит, либо ранен и покалечен. Второй

вопрос, из-за которого сражались и гибли эти массы людей в гражданской войне, был

вопрос о запрещении рабства. Но дело было вовсе не в желании белых американцев

помочь несчастным негритянским рабам – на самом деле их судьба волновала не слишком

многих. Даже среди самих аболиционистов (борцов за отмену рабства) было немало тех,

кто предлагал выселить всех негров либо обратно в Африку, либо в резервацию на

территории США ([130] pp.367-383). Что действительно волновало миллионы

американцев – ввоз негров в Америку подрывал американский рынок труда, лишал

работы белых и обваливал их заработную плату, так как все больше и больше работ, за

которые раньше платили нормальные деньги, теперь выполнялись дешевым рабским

трудом негров, и за них никто уже не хотел платить нормальную зарплату, а

соответствующие профессии теряли всякий престиж. То есть ввоз чернокожих рабов в

США был сравним по своим последствиям с тем, что мы имеем сегодня в связи с

наплывом в развитые страны нелегальных иммигрантов. Таким образом, взявшиеся за

Выше говорилось о Берлинском меморандуме, принятом 13 мая 1786 г. Германией, Францией и Россией

накануне русско-турецкой войны, с ультимативными требованиями к Турции о предоставлении

политических свобод балканским народам. Великобритания его проигнорировала и высказалась в

поддержку Турции, которая, ободренная такой поддержкой, продолжила свои репрессии; в ответ Россия

объявила Турции войну. Берлинский меморандум был не единственным документом – подобных

международных дипломатических документов, касающихся положения покоренных народов в Турции было

множество, и почти все они игнорировались Великобританией ([39] 4, VI, 2).

452

оружие северяне сражались в Гражданской войне 1861-1865 гг. не за мифическую свободу

негров, как это порой пытаются представить, а за свои собственные интересы, за

избавление от нечестной конкуренции – конкуренции со стороны дешевого рабского

труда.

Ну и другая цель, как уже было сказано, состояла в том, чтобы избавиться от

засилья импортных британских товаров, которое также лишало миллионы американцев

возможности нормально жить и работать и грозило опять превратить США в

экономическую колонию Великобритании. Необходимо было поставить этому импорту

надежный заслон в виде импортных пошлин и строить свою американскую

промышленность. Обе эти цели были достигнуты к 1865 г., к моменту окончания

Гражданской войны: рабство было запрещено, а импортные пошлины почти по всем

товарам были повышены до 45-50% ([153] p.141). После этого начался необыкновенный

расцвет и подъем Америки, сделавший ее самой сильной державой мира.

15.2. «Американское чудо» XIX века и его причины

Но одних этих факторов недостаточно, чтобы объяснить тот феномен, который

произошел с США. В начале XIX века это была пустынная территория, Дикий Запад,

населенный немногочисленными индейцами, ковбоями и авантюристами, не имевшая еще

почти никакого промышленного производства и являвшаяся по существу британской

экономической колонией. А уже к концу этого столетия США превратились в

крупнейшую и самую передовую экономику мира и мировую державу. Хорошо известно,

что ключевую роль в этом процессе сыграла иммиграция из Европы, причем иммиграция

наиболее активной, деятельной и предприимчивой части европейского населения. Хотя

этот факт общеизвестен, но мало кто задумывается о том, что же побудило десятки

миллионов европейцев уехать со своей родины в Америку, а историки предпочитают

молчать на эту тему, ограничиваясь констатацией факта. Между тем, с 1821 г. по 1924 г.

из Европы эмигрировало 55 миллионов человек, половина из них - в США, половина – в

другие страны: Латинскую Америку, Канаду, Австралию и т.д. Причем, больше всего

эмигрировало из Великобритании (включая Ирландию) – 19 миллионов человек,

примерно столько же, сколько там проживало в начале этого периода ([253] р.146; [193]

р.701).

Чем можно объяснить причины столь массовой эмиграции? Если мы попытаемся

понять, что вообще вызывало массовую эмиграцию в истории, то убедимся, что причина

была всегда одна и та же – неблагоприятные условия на родине эмигрантов. Судя по

описанию древнеримского поэта и писателя Вергилия, крестьян в Древнем Риме толкала

на массовую эмиграцию из Италии в другие страны Средиземноморья крайняя нужда и

безысходность ([140] p.163). Число римлян, покинувших Италию в то время, исчислялось

миллионами человек. Тем же объяснялась, например, массовая эмиграция испанцев из

Испании в XVI веке. В главе XII приводилось мнение К.Хилла о том, что она была

вызвана засильем испанских грандов и латифундистов, захвативших все земли,

монополизировавших торговлю и перекрывших в Испании любые возможности для

нормальной деятельности или нахождения нормальной работы. Поэтому множество

испанцев предпочитало отправляться в Новый Свет, несмотря на ожидавшие их там

лишения

. Это было все-таки лучше, чем очутиться на положении нищих и умереть от

голода в своей собственной стране.

Подобными же причинами была вызвана массовая эмиграция русских в конце XVI

- начале XVII вв. Такого количества городов, которое в этот период было основано в

Как следует из записок испанского капитана Себастьяна Бискайно, написанных в начале XVII в., из 14

тысяч испанцев, приехавших на Филиппинские острова за предшествовавшие 20 лет, в живых к тому

времени оставалась лишь 1 тысяча. Остальные умерли от болезней, в сражениях или по другим причинам

([32] с.715).

453

Сибири и на Юге России, называвшемся тогда «диким полем», больше не основывалось

никогда

. Однако в местах проживания основного русского населения – в Центре и на

Северо-западе Русской равнины – указанный период был самым драматичным в русской

истории. Население этих территорий сократилось за полстолетия примерно в 5 раз,

причем, бóльшая часть умерла от голодоморов, а меньшая часть эмигрировала на Восток и

на Юг России, где и были основаны эти новые города ([60] главы VIII-IX). Это было

результатом начавшейся в России глобализации и кризиса коррупции, а более конкретно –

результатом жадности боярской олигархии, которая ради собственной наживы заморила

голодной смертью бóльшую часть русского населения. Поэтому массовая эмиграция в

Сибирь и на Юг России в этот период была не от хорошей жизни – как и испанские

конкистадоры, русские землепроходцы и казаки видели в этом единственный выход из

сложившейся жизненной ситуации.

Л.Гумилев отмечает не только массовость русской эмиграции в Сибирь в этот

период, но и тот факт, что туда отправились необыкновенно сильные и энергичные люди,

такие как Ермак или Павел Бекетов, которых он называет «пассионариями». Он полагает,

что Сибирь была освоена во многом благодаря такому массовому исходу «пассионариев»,

и проводит параллель с исходом в этот же период испанских конкистадоров в Новый свет

([32] с.397-398). Но он умалчивает о причинах этого исхода, а причины следуют из

вышеизложенного. Как и испанские конкистадоры, русские землепроходцы бежали в

Сибирь и на Юг России в силу вынужденных обстоятельств. Они вовсе не собирались

сидеть на месте и ждать голодной смерти или продаваться в кабалу боярам за кусок хлеба,

что делали многие их соотечественники. Так же как конкистадоры, они предпочли такой

постыдной судьбе покорение новых земель и борьбу за выживание в суровых условиях

Сибири и «дикого поля» южных степей. Именно поэтому эти «пассионарии», цвет

русской и испанской нации, и покинули свою Родину, которая (и Россия, и Испания)

после этого на несколько столетий погрузилась во мрак или, во всяком случае, откатилась

далеко назад в своем развитии по сравнению с тем, что она представляла собой до того

Итак, мы видим, что эмиграция, во-первых, способствует упадку той страны,

откуда она направляется, поскольку эмигрируют самые сильные и активные люди, и

соответственно, подъему той страны или территории, куда направляется поток эмиграции.

Во-вторых, эмиграция, как правило, является следствием кризиса коррупции, который

перекрывает возможности нормального существования для массы населения, с чем

наиболее активная его часть не хочет мириться и предпочитает уезжать.

В первой книге трилогии массовая эмиграция в разные исторические эпохи

связывалась с глобализацией, то есть с интенсивной внешней торговлей ([59] глава XI).

Это не противоречит вышесказанному, так как глобализация всегда в истории очень

быстро приводила к кризису коррупции. В частности, во всех трех приведенных выше

примерах: Древний Рим, Испания и Московская Русь на рубеже XVI-XVII вв., - массовая

эмиграция происходила на фоне глобализации. Другие примеры массовых эмиграций:

миграция миллионов китайцев с севера на юг Китая в течение I в. до н.э. - II в. н.э.,

массовый исход скандинавов (викингов и норманнов) из Скандинавии в IX-XI вв., - тоже

были связаны с глобализацией и вызванным ею кризисом коррупции.

История европейской эмиграции XIX – начала XX вв. подтверждает

вышеизложенное. Мы видим здесь и глобализацию: объемы мировой торговли с 1800 г.

по 1913 г. выросли в 25 раз ([316] p.313), - мы видим также и кризис коррупции. Как было

За 30 с небольшим лет (1586-1618 гг.) были основаны Уфа, Тюмень, Тобольск, Сургут, Пелым, Верхотурье,

Тара, Нарым, Томск, Енисейск на Востоке и Воронеж, Курск, Царицын (Волгоград), Саратов, Елец,

Белгород, Оскол, Валуйки на Юге России.

Как указывает Л.Гумилев, крах Испании в XVII в. был настолько глубоким, что даже гвозди для кораблей

испанцы не были в состоянии сами делать и закупали в Нидерландах, хотя когда-то толедским кузнецам не

было равных во всей Европе. Откат Московской Руси на столетия назад в XVII веке и ее отставание по всем

позициям от Запада – тоже феномен хорошо известный и подробно описанный историками.

454

показано выше, уже в 1820-е-1840-е годы британская олигархия повела наступление на

собственное население, что сопровождалось урезанием его прав и свобод, безработицей и

экономическим кризисом. А безработица и ухудшение условий жизни привели к началу

массовой эмиграции из Великобритании, которая продолжилась и в дальнейшем. Даже в

самый благополучный период: 1850-1870 гг., - из страны (включая Ирландию) за два

десятилетия эмигрировало почти 3 миллиона человек. Значит, далеко не всё в Британии

было благополучно и далеко не для всех британцев. Но пик британской эмиграции

пришелся на 1881-1920 гг., на эпоху экономического упадка страны, когда каждые 10 лет

ее покидало в среднем 2,5-3 миллиона человек, то есть примерно каждый десятый ее

житель ([193] p.751). В то же самое время, в условиях начавшегося застоя в британской

промышленности в 1880-х годах безработица среди рабочих - членов профсоюзов

колебалась от 10 до 13% ([135] p.230).

Однако эта официальная статистика числа безработных недостаточно полно

характеризует масштабы кризиса, с которым столкнулась в тот период Великобритания.

Реальные масштабы этого кризиса становятся понятными как раз по количеству

эмигрантов: за полстолетия страну покинул почти каждый второй житель Британии (!), - и

покинул не от хорошей жизни, как и во всех других случаях массовой эмиграции. В

частности, как указывают английские историки А.Милвард и С.Саул, основной причиной

эмиграции из Великобритании и в целом из Европы в этот период была не особая

привлекательность Америки, а именно неудовлетворенность британцев и европейцев

своей жизнью у себя на родине ([253] р.145). Таким образом, каждый второй житель

Британских островов настолько чувствовал себя плохо в своей родной стране, что решил

ее навсегда покинуть.

График 3. Эмиграция и рождаемость в Великобритании

0,0

0,5

1,0

1,5

2,0

2,5

1851 1856 1861 1866 1871 1876 1881 1886 1891 1896 1901 1906 1911 1916

0,0

0,5

1,0

1,5

2,0

2,5

3,0

3,5

Среднее число рожденных девочек на 1 женщину (левая шкала)

Количество эмигрантов, млн. чел. за 10 лет (правая шкала)

Источники: [319] p.230; [203] pp.13,195; [193] p.751

Имеющиеся данные опровергают расхожее утверждение историков о том, что

эмиграция является следствием бурного роста населения. Мы видели уже выше, что

волны эмиграции в XVI-XVII вв. из Испании и России вовсе не стали результатом роста

455

населения, а наоборот, происходили на фоне резкого его сокращения в этих странах. То

же самое было в Древнем Риме и Древнем Китае – эмиграция сопровождалась полным

запустением Италии и северного Китая в течение античной эпохи. Похожую картину мы

видим в Великобритании в рассматриваемый период: чем более падала рождаемость, тем

мощнее был поток эмиграции (см. график 3). К началу XX века рождаемость в Англии

упала до исторического минимума, прирост населения страны почти прекратился.

Несмотря на это, самая большая эмиграция из страны за всю ее историю произошла

именно в первые два десятилетия XX века. Следовательно, массовая эмиграция не была

результатом быстрого роста населения, который, наоборот, шел на убыль. В

действительности оба этих явления: массовая эмиграция и падение рождаемости, - были

характерной чертой многих кризисов коррупции в истории и были одним из главных

последствий этих кризисов. Не стал исключением и кризис коррупции в Великобритании

и других странах Западной Европы, начавшийся на рубеже XIX-XX вв.

Разумеется, потоки миграций свидетельствуют не только о том, где населению

хуже всего живется - и по этому признаку мы можем заключить, что в конце XIX – начале

XX вв. хуже всех в Западной Европе жилось именно британцам - но и о том, где они

рассчитывают на лучшее приложение своих сил и способностей. Здесь безусловным

лидером в рассматриваемый период были США, куда направлялась приблизительно

половина всей европейской эмиграции. Спрашивается, почему таким лидером не стали,

наряду с США, какие-то другие страны – например, латиноамериканские страны,

Австралия, куда также направлялись потоки эмиграции, но неизмеримо меньшие. Ответ

очень прост – те же условия, которые важны для роста экономики, важны и для роста

населения, включая привлечение наиболее активного населения из-за границы. Ту

политику, которую проводили США: жесткий протекционизм и свобода

предпринимательства, - не проводило ни одно другое государство за пределами Европы.

Все эти государства были либо чьими-то колониями, либо странами, проводившими

политику свободной торговли, которая душила их экономическое развитие и превращала

их в сырьевые придатки развитых стран.

Даже судьба Австралии и Аргентины, которые были очень привлекательными для

европейских эмигрантов, очень сильно отличается от судьбы США. Хотя в эти две страны

эмигрировали миллионы европейцев

, способности и навыки которых были, по-видимому,

не хуже тех, что эмигрировали в США, но результат был совершенно другим. Как

указывают В.Коул и П.Дин, эти страны так и не смогли провести индустриализацию и

сформировались не как индустриальные державы, а как государства, построившие свое

благосостояние на эксплуатации природных богатств: австралийских минеральных

ресурсов и прекрасных аргентинских пастбищ для скота ([152] 1, pp.35-39). Но одна лишь

эксплуатация природных богатств не могла обеспечить действительного раскрытия

возможностей огромной массы европейских эмигрантов, не говоря уже о том, чтобы

обеспечить их занятость. Поэтому Австралия и Аргентина ни в XIX веке, ни позднее не

смогли породить даже что-то близкое к феномену США, принявших только за одно

столетие около 30 миллионов иммигрантов из Европы (это при населении страны всего 5

млн. чел. в 1800 г.) и давших им средства к существованию и раскрытию их способностей.

И поэтому эти страны к XX веку на порядок или даже более отстали от США по размерам

своей экономики, количеству и плотности населения, а также по уровню его

благосостояния, хотя начальные стартовые экономические и природно-климатические

условия у них были ничуть не хуже, чем у Соединенных Штатов.

Приток в США иммигрантов из Европы сопровождался притоком капиталов. И

здесь мы имеем дело с еще одним интересным феноменом. Так же как люди во все

исторические эпохи убегали от кризиса коррупции, точно так же от этих кризисов убегали

Например, в 1857 г. население Аргентины составляло всего лишь 1,5 миллиона человек, а с 1857 г. по 1914

г. туда иммигрировало почти 3,5 миллиона европейцев: итальянцев, испанцев, немцев, шотландцев,

англичан, русских ([152] 1, p.38)

456

и капиталы – поскольку не могли найти себе применения. В Римской империи

одновременно с бегством римлян из Италии в Африку, Галлию и Испанию вслед за ними

туда устремились и римские капиталы. В самой Италии никто не хотел никуда

инвестировать. Дело дошло до того, что для всех сенаторов ввели обязательное

требование – 1/3 их капиталов они были обязаны инвестировать именно в Италии. Но и

это не помогало, цены на итальянскую недвижимость в I в.н.э. все время падали, и

император Тиберий был вынужден наказать многих крупных землевладельцев, не

желавших инвестировать в Италии – он конфисковал их земли и имущество за ее

пределами: в Галлии, Испании, Сирии, Греции ([180] pp. 517-518). А император Нерон

вообще запретил вывоз золота, то есть по существу запретил экспорт капитала, из Италии.

Все это происходило на фоне кризиса коррупции, поразившего в I в.н.э. сильнее всего

именно Италию

В дальнейшем эта история повторялась многократно. Во время кризиса коррупции

в Венеции, Генуе и других городах-государствах Италии в XIV-XVI вв. итальянские

предприниматели и банкиры тоже перестали инвестировать в своей собственной стране,

зато охотно ссужали другие государства и инвестировали за рубежом. Это способствовало

закату Италии и разрушению ее некогда самой развитой промышленности. Затем такая же

судьба постигла Голландию: будучи самой развитой страной в первой половине XVII

века, с конца этого столетия ее предприниматели и банкиры вдруг потеряли интерес к

инвестициям в собственной стране и начали инвестировать в Англии – создавать там

новые производства, давать кредиты английским предпринимателям и т.д. В итоге

Голландию постиг жесточайший экономический кризис и упадок, а Англия, наоборот, к

XIX веку превратилась в «мастерскую мира». Выше уже были описаны все эти явления:

они происходили в условиях кризиса коррупции и политики открытых дверей,

проводимых этими государствами – сначала итальянскими торговыми городами, а затем

Голландией. Эта политика приводила к тому, что в открытые двери выдувало не только

население, которое мигрировало в те места, где нет «сквозняков», но выдувало также и

капиталы, которые следуют тому же правилу

. Поскольку этот феномен – нежелание

инвестировать в собственной стране – был впервые замечен западной общественностью в

Голландии в XVII-XVIII вв., то он получил название «голландская болезнь», хотя как

видим, такая же «болезнь» имела место и ранее в других странах.

На рубеже XIX-XX веков указанное явление повторилось еще раз. Теперь уже

Великобритания, как раньше Голландия, открыла свою экономику, и ее капиталы вместе с

населением стали убегать за границу. Этот феномен массового вывоза капитала дал

основание Ленину писать о том, что капитализм перешел в новую стадию, стадию

империализма, и вывоз капитала – ее характерная черта. Но в действительности, это

характерная черта любой открытой экономики рыночного типа, и события

рассматриваемой эпохи опять это подтверждают. Так, в 1825 г. объем всех накопленных

долгосрочных инвестиций Великобритании за рубежом, включая все ее колонии,

составлял всего лишь 500 млн. долл. и к 1840 г. вырос лишь до 700 млн. Но мы знаем, что

до 1840-х годов Великобритания все еще жила в условиях протекционизма (хотя и не

такого сильного, как до 1825 г.), поэтому объем ее заграничных инвестиций был

незначительным – капиталы все еще инвестировались преимущественно в собственную

экономику. Зато за следующие 75 лет, когда она жила в условиях режима свободной

торговли, объем накопленных долгосрочных инвестиций за рубежом увеличился почти в

Соответственно, и классовый антагонизм в последовавшей гражданской войне 68-69 гг. н.э. был намного

сильнее в Италии, нежели в других провинциях: уничтожение богатой Кремоны с ее жителями, погромы

домов богатых римлян по всей Италии и т.д. (см. главу II)

Конечно, речь не идет о так называемых «горячих деньгах», краткосрочных спекулятивных капиталах,

которые руководствуются своими законами. Но они вообще способствуют лишь разрушению экономики,

поэтому речь идет не о них, а о капиталах, вкладываемых в производство и работающих на благо

экономики.

457

30 раз и достиг в 1915 г. 19,5 млрд. долл. ([316] p.150) Причем, основная часть этих

инвестиций направлялась в США, где создавались новые современные производства и

отрасли промышленности. А в самой Великобритании, как уже было указано, их

создавалось очень мало. Таким образом, мы видим, что с середины XIX в. британские

«пассионарии» и предприниматели не просто стали массами уезжать в США, а еще везли

с собой британские капиталы (и научные разработки) и создавали там современную

промышленность (причем, на принципиально новой научно-технической основе) – точно

так же как в XVIII веке голландские предприниматели и голландский капитал

переместились в Англию и помогли ей осуществить Промышленную революцию.

Причина этого явления очень проста. Любой предприниматель старается

минимизировать риск своих инвестиций. Если у него есть выбор, где начинать новое

производство – в той стране, где есть высокие импортные пошлины, или в той, где их нет,

он всегда, при прочих равных условиях, предпочтет первую страну. Так он будет уверен в

том, что не прогорит по какой-то непредвиденной причине – например, в результате

преднамеренного демпинга (импорта товаров по дешевке) из-за границы или в результате

повышения налогов, уровня зарплаты, стоимости сырья, аренды земли и недвижимости в

стране производства и т.д. Если же протекционистской защиты нет, то любое из

указанных выше событий может привести к тому, что вполне современное и

конкурентоспособное производство может вдруг оказаться беззащитным перед лицом

иностранной конкуренции и попросту исчезнуть. Разумеется, любой здравомыслящий

предприниматель стремится избежать такого риска и поэтому предпочтет страну, где есть

протекционистская защита. По тем же соображениям он всегда (при прочих равных

условиях) предпочтет ту страну и ту отрасль, где ниже уровень монополизации – потому

что вхождение в отрасль, где уже существует чья-то монополия, связано с высоким

риском

Феноменальный рост американской промышленности в XIX веке можно

иллюстрировать следующими цифрами. В 1803 г. в США было лишь 5

хлопчатобумажных фабрик, и они покрывали ничтожную долю потребности страны.

После начала протекционистской политики в декабре 1807 г., всего 2 года спустя, в конце

1809 г., в США было уже более 100 хлопчатобумажных фабрик (!), а в 1831 г. – около 800

фабрик. С 1834 г. по 1913 г. мощности хлопчатобумажной промышленности США

выросли еще в 22 раза. Таким образом, за 110 лет (1803 – 1913 гг.) они увеличились, по

меньшей мере, в 350 раз (!) при росте населения в 16-18 раз ([152] 1, p.443; 2, pp.680, 684).

Такой феноменальный рост был бы невозможен без протекционизма, с чем согласны

экономические историки. Например, американский экономический историк М.Билс,

анализируя раннюю фазу индустриализации США, делает следующий вывод: «как я

показал выше, без протекционизма промышленность [США] была бы практически

уничтожена» ([137] p.1044).

Экономические историки указывают также, что рост мощностей в

промышленности страны резко ускорялся в периоды жесткого протекционизма: в 1808-

1814 гг., 1830-е гг. и после 1865 г., - и наоборот, замедлялся в периоды слабого

протекционизма. Как отмечает, например, Д.Норт, 25%-й импортный тариф,

существовавший в период с 1816 по 1819 гг., был недостаточным для защиты еще слабой

и неконкурентоспособной промышленности США, в итоге многие предприятия в этот

период не выдержали конкуренции с импортом и просто перестали существовать ([152] 2,

p.680). Зато, как указывает А.Янгсон, после введения 45-50%-х импортных тарифов в

начале 1860-х годов был сделан резкий промышленный рывок: за 20 лет (1859-1879 гг.)

число занятых в обрабатывающей промышленности США выросло на 107% при росте

населения страны за тот же период менее чем на 60% ([152] 1, pp.176-177). Таким

образом, спрос на рабочие руки в промышленности страны в этот период увеличивался в 2

Для защиты сложившейся монополии монополисты могут прибегать к самому широкому набору средств,

вплоть до физического устранения конкурента.

458

раза быстрее, чем росло население страны, даже с учетом колоссальной иммиграции,

имевшей место в эти годы.

В целом можно заключить, что именно созданные в США условия – жесткий

протекционизм в сочетании со свободой предпринимательства – и стали основной

причиной «американского чуда» XIX века, феномена превращения страны из захудалой

малонаселенной колонии в ведущую индустриальную державу мира. Именно эти условия,

которых не было ни в Аргентине, ни в Австралии, ни в Бразилии, ни в какой-либо другой

стране, открытой для иммиграции

, способствовали привлечению туда не только рабочей

силы, но также предпринимателей и «пассионариев», принесших или привлекших туда

производственные капиталы, научные разработки и мозги. В свою очередь, эти

иммигрировавшие в США предприниматели и «пассионарии» своей неутомимой энергией

создали миф об «американском духе предпринимательства» как основной причине

процветания Америки. Как видим, этот особенный «дух предпринимательства» возник не

сам по себе, а явился следствием тех условий, которые были созданы в США. И такого же

«духа» могли бы достичь и другие страны, если бы они смогли создать у себя такие же

условия.

15.3. Кризис коррупции в Великобритании и борьба английской национальной

элиты с британской олигархией

Как было показано выше, на рубеже XIX-XX вв. в Великобритании разразился

кризис коррупции, о чем свидетельствует множество прямых и косвенных фактов

Некоторые из этих фактов уже приводились выше. В экономике страны началась

длительная стагнация, а в сельском хозяйстве – кризис и упадок, в связи с чем число

занятых в сельском хозяйстве сократилось чуть ли не вдвое ([135] p.193). Безработица

даже среди наиболее благополучной части населения, входившей в профсоюзы и

платившей профсоюзные взносы, в 1880-е годы составляла 10-13%. Резко снизилась

рождаемость (см. график 3). Усилилась эмиграция, достигшая небывалых размеров. Всего

за 60 лет (1861-1920 гг.) из страны эмигрировало 14,6 млн. человек, что составляло почти

50% ее населения по состоянию на 1861 г. Это в несколько раз превосходило поток

эмиграции из других стран Европы. Например, из Германии за те же 60 лет эмигрировало

лишь 4,3 млн. чел., или чуть более 10% ее населения в 1861 г. ([193] p.751; [165] p.105)

Усилилось социальное расслоение общества, а по социальным контрастам страна

стала напоминать Англию XVII века накануне Английской революции. По оценке

английского социолога Чарльза Бута, проведшего в начале XX века исследование жизни

Лондона, более 30% жителей британской столицы жили в состоянии нищеты или нужды

([135] p.245). С другой стороны, пишет английский историк Д.Григг, верхние слои

английского общества, составлявшие около 0,5% населения, жили с необыкновенным

размахом и роскошью; и это нарочито-показное поведение богачей еще более

подчеркивало тот огромный социальный разрыв, который существовал между богатыми и

бедными ([208] pp.18-19).

Как и в другие периоды, кризис коррупции конца XIX - начала XX вв.

сопровождался падением нравов и моральных устоев. В литературе и других видах

искусства расцвело декадентство – писатели высмеивали добродетели и окунали читателя

в клоаку или в извращения, тем же занимались художники и поэты. Уже в конце

викторианской эпохи в английских городах процветала проституция и, как пишут

За исключением Канады, которая тоже смогла привлечь много иммигрантов и провести

индустриализацию, несмотря на суровые природные условия. Но она, как и США, проводила

протекционистскую политику, более того, она сформировала в 1867 г. конфедерацию и экономический союз

с США, подчинившись американским правилам. Таким образом, Канада в ту эпоху являлась частью или

продолжением США.

См. определение кризиса коррупции в пп. 10.3 и 21.4

459

английские историки М.Ричард и Д.Фут, «в каждом большом городе страны были

районы», кишевшие притонами, борделями и сомнительными личностями, «где любые

викторианские добродетели игнорировались или высмеивались» [305]. С началом XX века

это словосочетание - «викторианские добродетели» - прочно вошло в английский язык:

неофициальное признание английским обществом того факта, что с концом эпохи

царствования королевы Виктории (1837-1901 гг.), окончательно ушли в прошлое и

прежние добродетели. Как пишет Д.Григг, среди англичан самых разных мировоззрений,

включая и «патриотов малой родины» (Англии), и приверженцев империализма, в начале

XX века усиливалось «чувство национальной дегенерации, ощущение того, что страна

прогнила до основания» ([208] p.18).

До этого в Англии почти два столетия не было кризисов коррупции. Предыдущий

был преодолен в результате Славной революции 1688 г., и преодолен очень успешно – в

стране был создан сильный средний класс и гражданское общество, построена

промышленность, создавшая основу экономического благополучия. Хотя британская

правящая верхушка уже в первой половине XIX века опять начала наступление на

интересы населения, но ей в то же время удалось увлечь часть нации идеей британского

величия и подкупить ее в середине столетия доходами от ограбления других стран, что

уменьшило социальную напряженность (см. главы XII и XIV). Поэтому в Англии ни в

XVIII-м, ни в XIX-м веках не было ничего похожего на революцию или даже на крупное

восстание, в отличие от Франции и остальной Европы. Чартистское движение 1820-1830-х

гг. никогда не дорастало до уровня революции или восстания, это была попытка повлиять

на правительство путем мирных демонстраций. Но, так и не добившись ничего, оно

исчезло само по себе, стоило только Англии в 1840-х годах выйти из экономической

депрессии.

Кроме того, есть основания полагать, что британская правящая верхушка

осуществила в середине XIX века изощренный план по расколу европейского

демократического революционного движения, включая и ту волну этого движения,

которая едва не докатилась до Англии. Вся Европа в конце 1840-х годов была потрясена

революциями, прокатившимися по целому ряду стран: Франции, Германии, Австрии,

Италии, Венгрии, Чехии, Польши, Испании. Самым впечатляющим моментом в этих

революциях было то, что народные массы выступали широким фронтом: рабочие,

ремесленники, интеллигенция, крестьяне, мелкие и средние предприниматели. Повсюду в

Европе они свергали существующие правительства и создавали народные республики. И

хотя почти везде революции в конечном счете были подавлены, но они все же привели к

расширению политических прав населения. Самым ярким примером может служить

Франция, где на смену свергнутой в 1848 г. монархии Луи-Филиппа утвердилась

республика и всенародно избираемый президент, и где впервые в мировой истории было

введено всеобщее избирательное право. Это, в частности, привело к тому, что число

французских избирателей увеличилось с 200 тысяч до 9 миллионов человек [197]. Однако

это торжество демократии вызвало ужас не только французской, но и британской

правящей верхушки. Как пишет Р.Дэвис, Ротшильды были потрясены свержением Луи-

Филиппа и страшно боялись национализации их собственности во Франции (стоимость

которой, по некоторым данным, достигала 600 млн. франков) - тем более что во время

революционных событий не прекращались призывы экспроприировать имущество

богачей и даже конкретно Ротшильдов ([170] p.136).

Великобритания счастливо избежала революций в этот период, поскольку ее

сползание к кризису было прервано начавшимся в 1840-е годы экономическим подъемом.

Но она имела очень крупную промышленность и большое число фабричных рабочих,

которые представляли собой большую социальную силу. Если бы они под влиянием

революционных идей, пришедших из-за границы, объединились с другими слоями

общества и тоже сформировали единый народный фронт, то этот фронт мог бы стать

страшной социальной силой, способной вырвать власть у олигархии и сформировать

460

народное правительство. Олигархия это прекрасно понимала. Как мы видели в

предыдущих разделах, во все исторические эпохи существовали сословия, разделявшие

общество на несколько совершенно разных групп, обособленных друг от друга. Но эти

сословия (дворяне, буржуа, ремесленники, рабочие, крестьяне, духовенство и т.д.) были к

середине XIX века сметены социальными революциями, а вместе с ними исчезли и

перегородки между разными группами людей. Впервые в истории возникла также

социальная мобильность, позволявшая представителям низших слоев переходить в

средние и высшие слои. Все это способствовало взаимопониманию и сплочению разных

слоев общества против правящей верхушки, что и продемонстрировали революции 1848-

1849 гг.

Эта ситуация была новой и непривычной для олигархии, которая во все эпохи

старалась следовать правилу: «Разделяй и властвуй». Британская правящая верхушка и не

скрывала своей тревоги по поводу сложившейся ситуации, прежде всего в самой

Британии. Бенджамин Дизраэли, представитель консервативных империалистических

кругов Великобритании, в 1845 г. выпустил книгу под названием «Сибилла или Две

нации». В ней было высказано мнение о том, что Великобритания разделилась на две

нации, «между которыми нет связей и нет симпатии; которые ничего не знают друг о

друге, о привычках, мыслях и чувствах, как будто они живут в разных зонах или на

разных планетах; которые выведены из разных пород, питаются разной пищей, ведут

разный образ жизни, и управляются одними и теми же законами». И эти две нации –

«богатые и бедные» ([281] pp.502-503).

Дизраэли не объяснил, где проходит граница между этими двумя нациями. Между

тем, это имело очень большое значение. Одно дело, если к «нации богатых» следовало

отнести всего лишь 0,5% действительно богатых британцев (см. выше мнение Д.Григга), а

99,5% населения страны следовало тогда отнести к «нации бедных». Другое дело, если к

нации богатых можно было бы присоединить значительную часть средних классов, так

называемых буржуа. Тогда «нация богатых» сразу увеличивалась, возможно, до 20% или

даже до 40% населения, и разница в численности с «нацией бедных» уже не была столь

разительной. А по силе в классовой борьбе «нация богатых» в таком случае уже явно

превосходила бы «нацию бедных» - ведь средние классы превосходят низшие классы в

образованности и уме, а в современной цивилизации образованность и ум являются более

сильным оружием, чем грубая сила. Поэтому раз уж была поставлена проблема

существования двух наций и антагонизма между ними, то было совершенно очевидно, что

спасти «нацию богатых» от намного более многочисленной «нации бедных» могли только

средние классы. Задача, таким образом, состояла в том, чтобы либо перетянуть средние

классы на сторону «нации богатых», либо вбить такой клин между ними и «нацией

бедных», который бы заставил их не доверять друг другу. Решив эту задачу, можно было

не опасаться повторения в Великобритании чего-то похожего на европейские революции

1848-1849 гг.

Эту задачу прекрасно выполнили в середине XIX века Карл Маркс и Фридрих

Энгельс – причем, выполнили ее независимо от того, ставила ее перед ними британская

правящая верхушка или нет. Как известно, ключевое положение социальной теории

Маркса и Энгельса состоит в том, что «класс пролетариата» находится в

антагонистическом противоречии с «классом буржуазии», «могильщиком» которого он

является, и его цель состоит в «свержении класса буржуазии».

Чтобы понять ту бомбу, которая была заложена этой получившей широкую

известность теорией под народным единством, давайте сначала разберемся, что в то время

называли «буржуазией». Под «буржуазией» в то время подразумевали в основном средние

классы, у которых был также свой «буржуазный» образ жизни, отличный от образа жизни

богатой верхушки (аристократии). На это указывают, например, французский историк

П.Губер ([207] 1, pp.221-222) и английские историки А.Милвард и С.Саул. Последние

подсчитали, что во Франции конца XVIII века средний уровень доходов аристократии в 10