Лотман Ю.М. Сборник работ (Ю.М. Лотман и тартусско-московская семиотическая школа)

Подождите немного. Документ загружается.

Часть IV. Ю.М. Лотман — лектор, собеседник, коллега 481

вал и забраковывал очередные варианты; наконец, поэты дога-

дались, что нет строк во славу комдива, вставили, текст был

тотчас же утверждён.

Не смешно, однако, а грустно, что мы никогда не прочтём

книги воспоминаний Ю.М.Лотмана. Но он её и не собирался

писать, это я его безуспешно агитировал. А вот то, что не осу-

ществились некоторые его собственные планы, ещё грустнее. У

Ю.М. явно не реализовались в полной мере литературно-худо-

жественные наклонности: они иногда проявляются в изуми-

тельных образах, в остроумных очерках его частных писем;

иногда Ю.М. взрывается ярким трагическим стихотворением.

Эти тексты зафиксированы, их публикациям ещё наступит

свой черёд. Но два замысла художественных произведений

(ещё не ясно было, в каком жанре: то ли повести, то ли пьесы),

увы, целиком остались в проектах.

Это были замыслы произведений хотя и художественных, но

на социально-политическую тему: показать, как бы развива-

лась русская история, русская общественная жизнь, если бы в

1825 году победили декабристы, а в начале 1860-х годов стра-

ной завладела бы партия Чернышевского. Вырисовывались ин-

тересные сюжеты о борьбе Пестеля с северянами за власть, по-

беда Пестеля, причудливая смесь демократических и деспоти-

ческих принципов, агрессивная внешняя политика, обласкива-

ние,

а потом жестокое отталкивание не поддающегося власти

Пушкина. А в шестидесятых годах — Писарев с Зайцевым во

главе русского просвещения, разгон университетской профессу-

ры,

варварская, похлеще николаевской, цензура, потом сбрасы-

вание, как слишком мягкотелых, вождей Нечаевым и установ-

ление сталинского режима в России за 60 лет до Сталина. По-

лучились бы занимательные произведения, на конкретном ма-

териале показывающие типологическую общность всех заговор-

щических революций, неумолимо приходящих к деспотии

(кстати, советую не знающим прочитать интереснейшие воспо-

минания болгарского революционера Ивана Хаджийского,

блистательно показавшего ту же типологию в истории болгар-

ского освободительного движения: мужественные и благород-

ные романтики, начинающие революционный путь и вначале

вершащие события, оттеснение их жёсткими наполеончиками,

создание тоталитарного режима...)*

Много других замыслов погибло на корню, в том числе и сов-

местных. Не написали мы полусерьезную, полуюмористичес-

16-26

482

Б.Ф.Егоров. Полвека с Ю.М.Лотманом

кую,

но для тех застойных лет очень бы полезную, книгу-посо-

бие для научных смельчаков «Как реабилитировать реакционе-

ров и идеалистов» (первый приём там был под названием «на-

вешать собак»: надо было найти ещё более матёрого реакционе-

ра, чем свой собственный объект, очернить того, как только

можно, и тогда свой выглядел бы чуть ли не прогрессистом). Не

удалось нам пешком пройти по стопам Радищева от Петербур-

га до Москвы — вынашивали такой замысел, хотели изучить

жизнь именно радищевских сёл и городов почти два века спус-

тя,

подолгу останавливаясь в них — и затем описать в путевых

очерках.

Выше я уже говорил о гуманизме ц помощи людям. На эту

тему можно многое вспомнить. Терпимое, христиански «про-

щальное» отношение к озлобленным людям, наносившим

Ю.М.Лотману существенные нравственные уколы. Постоянное

снисхождение к нерадивым студентам и аспирантам. Постоян-

но открытый кошелёк для разных воспомоществований: от се-

рьёзно нелегальных (сборы в помощь политическим заключён-

ным или выгнанным с работы) до бытовых подношений нуж-

дающимся коллегам и знакомым (кошелёк так быстро пустел,

учитывая ещё и немалые траты на растущую семью, что до-

вольно часто Лотманы сами нуждались в помощи: не в безвоз-

мездной, конечно, но в долгах). Я делю людей на две катего-

рии по поведению при необходимости раскошелиться в трам-

вае,

музее, буфете, если присутствует несколько человек своих

и неудобно из-за мелкой суммы расплачиваться каждому за се-

бя:

одни в таких случаях бросаются вперёд, спеша расплатить-

ся за всех, другие, наоборот, любым способом замедляют ход,

рассчитывая на альтруистов; ясно, что Ю.М. принадлежит к

первой категории, к самой «бросающейся» её части.

Дом и стол семьи Лотманов всегда представлял собой то ли

частную бесплатную гостиницу, то ли табльдот при гостинице:

кто-то ночует, приехавший из Москвы или Питера; за вечер-

ним чаем постоянно толчётся народ, неизвестно откуда взяв-

шийся, да и утром за столом бывают гости. Ну, а уж если ка-

кая-либо конференция в Тарту или защита диссертации, то

лотмановский стол терпит гостей с утра до вечера, невольно

обеспечивая трехразовое питание, а иногда и более того. Харак-

терный эпизод. Конференция, приезжие, живём в прекрасной

гостинице «Парк», иду я завтракать в буфет, тоже тогда пре-

красный, со свежим холодным молоком и с ароматным горя-

Часть IV. Ю.М. Лотман — лектор, собеседник, коллега 483

им кофе, встречаю в коридоре знакомого, приглашаю с собой,

а он мне откровенно: «Нет, я лучше пойду к Юрию Михайло-

вичу». Мои полуустыжающие аргументы — дескать, дайте ему

хоть утром от нас отдохнуть — увы, не помогли. Конечно, у

ЮМ. вольготнее, чем в буфете...

У Лотманов гостевали и опасные для КГБ люди. Однажды

неожиданно появился А.И.Солженицын, проездом остановился

на день в Тарту. Постоянно приезжали бывшие ученики

Г.Г.Суперфин и А.Б.Рогинский, каждый из них поплатился за

антисоветские деяния лагерем и ссылкой. Как-то я, приехав,

застал у Ю.М. немало дней уже живущую Наталью Горбанев-

екую,

московскую поэтессу, отличившуюся в 1968 году выхо-

дом на Красную площадь в числе знаменитой семёрки москов-

ских смельчаков, протестовавших против вторжения наших

войск в Чехословакию. А уж сколько перебывало гостей, при-

возивших и увозивших самиздат и тамиздат, не сосчитать.

Разумеется, семья Лотманов была под подозрением и наблю-

дением, а однажды добрые молодцы нагрянули с многочасовым

обыском; перебрали по страничке каждую книгу громаднейшей

библиотеки, ничего опасного не нашли: большая связка кра-

мольнейшего самиздата лежала на верху голландской печки,

агенты копались, стоя на стремянке, на книжном стеллаже в

двух шагах от пакета, но не додумались подняться ещё на пол-

метра и заглянуть на печку!

Можно представить, сколько мужества и самообладания нуж-

но было иметь Юрию Михайловичу и Заре Григорьевне, чтобы

внешне спокойно наблюдать за операциями гебистов у самой

опасной черты. Вообще, мужества Ю.М. не занимать. Его пове-

дение на войне, лишь отдельными штрихами намеченное фрон-

товыми друзьями и совсем затушёванно — самим Ю.М., хоро-

шо отображённое в блестящей характеристике фронтового на-

чальства, выданной при демобилизации (и умышленно поте-

рянной университетскими подонками, чтобы легче было отка-

зать Ю.М. в рекомендации для поступления в аспирантуру — а

Ю.М. не догадался снять копию!), увы, нынешними документа-

ми почти не зафиксировано. Разве что полная грудь орденов и

медалей, заработанных сержантом на передовой, а не в тылу,

красноречиво говорит о многом. Зато весь его путь последую-

щих нелегких лет от Сталина до Андропова лежит на наших

глазах, и тут вряд ли кто будет спорить, что, начиная от соци-

ально-политической выдержки (ни разу не поступиться чело-

16*

484 Б.Ф.Егоров. Полвека с Ю.М.Лотманом

вечностью, ни разу не солгать ради сохранения благонамерен-

ного статуса) и социально-политических поступков, подпадаю-

щих под статьи каких-то там советских кодексов, и вплоть до

бытового поведения (перебарывание тяжёлых недугов, физичес-

ких и нравственных, обращение с нарушителями уличного спо-

койствия и т.д.), — Ю.М. представляет собой одного из самых

стойких людей нашего времени.

Гуманизм и мужество как ведущие черты характера хорошо

проявились в мировоззрении учёного и в избирательном его ин-

тересе к соответствующим темам. В самые застойные брежнев-

ские годы, когда культивировалась классовая ненависть, Ю.М.

открыто истолковывал «Капитанскую дочку» как произведе-

ние о милосердии, о внеклассовой, человечной подкладке в чув-

ствах и поступках персонажей, включая Пугачёва и императ-

рицу. А в смысле мужества отметим постоянное внимание

Ю.М. к Радищеву, декабристам, Пушкину-человеку.

Отражение мировоззренческих и психологических особеннос-

тей учёного в его научных трудах — значительная и мало изу-

ченная тема. По отношению к Ю.М.Лотману она тоже достой-

на специального обширного исследования; замечу лишь, что

интерес его к естественным, первозданным свойствам жизни, к

«цыганщине» и, соответственно, к творчеству Руссо, Пушкина,

Гоголя, Тютчева, Толстого, Блока связан с заветной, но недо-

стижимой в условиях городской цивилизации идеальной про-

стотой бытия, а теоретический комплекс структурно-семиоти-

ческих работ Ю.М.Лотмана выглядит как сопротивление, от-

талкивание от чуждого, навязываемого метода, как убедитель-

ный противовес «социологическому импрессионизму» (термин

Ю.Г.Оксмана), господствовавшему в советские годы, якобы

строго научному, а на самом деле, крайне субъективистскому,

шаткому, меняющемуся по злобе дня методу и меняющейся

шкале ценностей. А с другой стороны, теоретические путы, воз-

можно, были необходимой преградой, сдерживающей рвущую-

ся на свободу первозданного бытия лавину духовных и душев-

ных сил...

Петербург, июль 1993 г.

S*K

Вверху

Ю.М.Лотман

и Б.Ф.Егоров;

справа

Ю.М.Лотман;

март 1985 г.,

филфак ЛГУ

(на защите

чьей-то дис-

сертации).

Вверху

М.К.Трофи-

мова

Ю.М.Лотман

справа

Е.М. Меле-

тине

кий и

Ю.М.Лотман.

Ю.М.Лотману 30 лет (автошарж)

Автошарж Ю.М.Лотмана

'".—

/ ;

^>. jy.®^

/ .

х:./--'

^'/%

28 октября 1993 года, не приходя в сознание, после тяжелой

болезни, Юрий Михайлович Лотман скончался. С ним ушла

целая эпоха в истории русистики Тартуского университета, да

и в истории всей отечественной науки. Смерть бывает чаще все-

го неожиданной, а иногда, увы, и предвиденной. Сам Юрий

Михайлович, терзаемый большим пучком болезней, относи-

тельно спокойно и смело подводил итоги и исподволь готовился

к уходу — уже несколько месяцев, если не лет: писал прощаль-

ные письма, торопился работать, полный научных замыслов...

Но всегда кончина близкого человека не ждётся, она потрясает,

переворачивает душу; очень трудно освободиться от смятенного

состояния. Да я и не хочу. Не хочу исправлять очерки, напи-

санные при жизни Ю.М. и полные всё-таки оптимистического

задора, надежды на будущую творческую активность Ю.М.

Сейчас они создавались бы в совсем ином ключе, но пусть они

будут документом той эпохи, оставшейся за чертой, за тем ти-

ре,

о котором неплохо сказал С.Щипачев:

Я знаю — смерть придёт, не разминуться с ней.

Две даты наберут под карточкой моей.

И краткое тире, что их соединит,

В какой-то миллиметр всю жизнь вместит.

Мы ещё близко стоим у этого тире, может быть, мы слишком

субъективны, ошибаемся в своих пристрастиях, но в целом, ду-

маю,

наши представления о масштабах личности и деятельнос-

ти Ю.М.Лотмана не ошибочны, не преувеличенны. Ушёл из

жизни великий учёный — и не менее великий человек, храни-

тель лучших традиций петербургской культуры, человек му-

жественный, рыцарственный, всегда отдававший себя ближ-

ним. И ближние никогда его не забудут.

Петербург, 4 ноября 1993 г.

Б.Ф.Егоров