64
Раздел I
ко,
мы можем думать, что определенное постижение слова в литератур-
ном творчестве могло сохранять свою силу в течение почти двух с поло-
виной тысяч лет. В конце концов это куда более слабое допущение — по
сравнению с предположением, будто определенное постижение слова
может существовать и существует вечно
26
.
Когда же риторика, риторическое постижение слова пали, были
сломаны, ниспровергнуты, тут зато и наступает время настоящего пере-
хода — настоящего, коль скоро рушатся вековые основания культуры,
основополагающее (не только ведь для литературы, для поэтики!) пости-
жение слова. Риторика, целая система риторической культуры, моно-
литная, притом издавна, по всем направлениям, подтачиваемая изнут-
ри
27
,
рушится сразу и рушится быстро, — можно сказать, что весь XIX
век в литературе и поэзии забит осколками риторического, которые, од-
нако,
почти никогда не выступают системно. То, что наступает при раз-
рушении риторической системы, — это не сразу же новый порядок и
новое основание, т. е. новое постижение слова, но состояние хаоса.
Если бы — за невозможностью дать настоящее определение роман-
тизма — позволительно было обрисовать его, то и можно было бы ска-
зать:
романтизм — это наступившее после периода долговечного поряд-
ка состояние хаоса; из хаоса только еще предстоит сложиться новому
порядку, совсем новому, все строительные заготовки для которого уже
налицо, как это выяснится позднее, так что недостает только решитель-
ного слова, чтобы все упорядочилось: хаос еще сильнее от того, что наря-
ду с романтизмом (который, таким образом, взял на себя все тяготы и
26
Не думая сейчас судить об * Общей риторике» и выносить ей оценку, могу
только сказать, что для исторически ориентированной поэтики эта теория по
самим своим основаниям может быть, видимо, лишь примером мнимого обоб-
щения. Отражается ли в ней исторический материал? Очевидно, да — в виде
частных случаев; соположенность и рассыпанность на месте последовательного
развития, разворачивания материала.
27
Напрасно думать, что что-либо частное, как то пробуждение личностного
чувства и самоутверждение человеческого «я», как у Руссо, или что-то еще мог-
ло само по себе выходить или выводить (читателя) за пределы риторической
системы, пока прочно стояло целое. Прочность риторического слова испокон
века строила мосты над всемирно-историческими катастрофами. Ясно, что рас-
палось оно не от внутренней слабости. «...Ни крушение античной цивилизации,
ни приход христианства, ни подъем европейского феодализма, ни его кризис, ни
духовная революция Ренессанса не смогли изменить столь радикально статуса
простейших реальностей литературы, их объема и границ, то есть „само собою
разумеющихся" ответов на „детские" вопросы: „что есть литература?", „что есть
жанр?",
„что есть авторство?" и т. д. Изживание достигнутой греками стадии
рефлективного традиционализма совершается не раньше, чем Новое время окон-
чательно находит себя, чем выявляются те самые „вечное движение" и „непре-
рывная неуверенность", которые, по известному замечанию в „Манифесте Ком-
мунистической партии", отличают индустриальную эпоху „от всех других"» (Аве-
ринцев С. С. Древнегреческая поэтика и мировая литература // Поэтика древ-
негреческой литературы, с. 6).