Михайлов Н., Кузьменко Н. Легены Хортицы: литературно-художественное издание

Подождите немного. Документ загружается.

О чем на Хортице

травы шепчутся

стародавние времена люди много дивных истории зна-

ли. А все потому, что слушать хорошо умели, о чем травы

под ветром пели. Уж они-то много тайн и баек знали, о

каких люди не ведали.

Кому известно, что для подснежников, радующих наш взгляд по

весне, земля — мачеха злая? Поэтому и выгоняет она их на свет бе-

лый первыми, а они плачут белыми слезками, клонятся к долу, жа-

луясь на свою горькую судьбинушку

Ведуны и ведуньи, знающие язык растений, могут подслушать

секрет, как найти талисман заветный — разрыв-траву. Кто им

завладеет, о том не пожалеет: он все замки открывает, оковы

разбивает, двери распахивает, даже звери лютые в ягнят беспо-

мощных обращаются. А разрыв-траву так можно отыскать: под-

караулить, где черепаха свои яйца откладывает и оградить мес-

то веточками. Когда же прийдет она деток своих высиживать и

увидит, что к гнезду не подступиться, то поползет за заветным

листочком. Когда же вернется и к веточкам разрыв-травой при-

коснется, — разлетятся они в разные стороны. Тогда нужно

проследить, куда волшебная травка упала, ее подхватить и, не

оглядываясь, домой спешить. Потом можешь никого и ничего

не бояться.

Много сказок чудных знают травы хортицкие! Вот какую историю

подслушал как-то мой прадед, любивший в летние дни дремать на

хортицких полянах.

Давным-давно в одном из приднепровских сел, то ли в Разумов-

ке, то ли Бабурке или Вознесеновке, жила дивчина по имени Ма-

рийка. Красавица была писанная: коса — до пят, очи — огнем горят,

брови — коромысла, губы — леденцы. Много парней сохло по ней!

А она — хоть бы хны: пошутит-посмеется, песню споет — и одна

домой вернется, от назойливых — косой отмахнется.

Любила Марийка в отцовой лодке на Хортицу плавать: цветы со-

бирала, веночки сплетала — по воде пускала. Вот однажды она, как

обычно, гуляла меж деревьев и кустов, слушала птичьи разговоры

как вдруг почувствовала, что кто-то смотрит на нее пристально.

Оглянулась — стоит неподалек молодой рыбак, и такой красивый,

что дух захватывает! Встретились молодые глазами — и навек

влюбленными стали.

Зарумянилась Марийка, словно зорька утренняя, застеснялась, вы-

пустила из рук букет. Парень поднял его, улыбнулся, в глаза ей за-

глянул, но ни слова не вымолвил. Постоял рядом — да и ушел.

И стала Марийка после той встречи частенько на остров на-

ведываться, с рыбаком встречи искать. Тот тоже приплывал на

остров, но к девушке не подходил и речей не заводил, лишь

влюбленным взглядом за ней следил. А если, бывало, и подой-

дет, постоит чуть, да глаза отведет.

Кто знает, долго бы еще молодые играли в молчанку, да Марийка

догадалась наконец, что ее возлюбленный — немой от рождения.

Вот беда-то какая! Что делать? Как помочь ненаглядному? Как-то

села она в лодку, задумалась горько и не заметила, как течение бы-

строе понесло лодку на скалистые пороги, ударило ее о камни ост-

рые и разбило вдребезги. Откуда ни возьмись — молодой рыбак,

подплыл к девушке, подхватил ее и вынес почти бездыханную на

берег. А когда Марийка очнулась и любимому усмехнулась, он так

обрадовался, закричал во весь голос, а хортицкий лес в ответ зашу-

мел. Пропала, как сон дурной, его немота. От счастья песню моло-

дята запели, а скалы хортицкие в ответ загудели.

Вот с тех пор и говорят люди — от взгляда любящего камни ожи-

вут и даже песню споют. Знал ту песню о любви верной и прадед

мой и пел не раз жене родной.

Черногоры

ожий гнев — не бабья склока. А такого урока, который получи-

ли древние люди — никто не забудет. Вдоль Днепра лежали

дикие степи, стояли густые леса — вокруг первородная благо-

дать и краса. Воля вольная — для птиц и зверей, дорога околь-

ная — для людей. Бывшие буяны — каменные истуканы. А новый народ

земля не признает. Не пускает в Дикое поле, исполняя Божью волю.

Много лет не находилось отчаянных и отважных — людей харак-

тером железным, а не бумажным. Боялись опять прогневать Бога,

обходили Запорожье десятой дорогой. Но однажды на такой шаг

решились шестнадцать разбойников-разбышак.

Жили они выше по Днепру — где начинались пороги. Промышля-

ли разбоем на большой дороге. Жили в лесу на высоких дубах, сру-

бив себе курени прямо в ветвях, по соседству с галками и ворона-

ми. Себя называли Черногорами. Скот пасти, землю пахать не уме-

ли, но всегда сладко пили, вкусно ели.

Дорога вдоль леса гладкая, да братия лесная до добра — падкая.

Не один богатый обоз мимо Черногоров товар не провез, не за-

платив откупную.

Не все купцы — жлобы, но все пишут жалобы: так, мол, и так, на

большом тракте наличествует хулиганский факт в лице шестнадца-

ти подлецов, которые грабят честных купцов, они, де, придумали

какие-то налоги за использование дороги...

Писали купцы не зря, докатились жалобы до царя. Разгневался

царь безмерно, дернул бородой нервно и тут же издал указ.-

«Послать войско — раз. Покончить с шайкой — два». А дальше по-

следовали нецензурные слова, и даже — целые фразы, коими всегда

сопровождают такие приказы.

Царский генерал словам высочайшим внял, собрал отряд здоро-

венных ребят, взял две мортиры и покинул зимние квартиры.

Явились царские гренадеры в лес. Стоят. Слушают, как ветви шумят.

Вдруг что-то как засвистело! Стая ворон в небо взлетела. Царские

посланники головы вверх задрали, глядят — на дубах шестнадцать

мужиков сидят.

Вышел вперед генерал, из-за пояса пистолю достал. Спрашивает:

— Так вы и есть те самые разбойники и воры?

— Не-ет, — отвечает один. — Какие ж мы воры? Мы — Черногоры.

— А кто купцов обирает? Без мзды по дороге не пропускает?

— Какая ж то мзда? — говорит Черногор. — То — плата за то, что

мы охраняем дорогу от всякого супостата! Вы — христиане, и мы —

христиане. Идите себе с Богом.

— Слезайте вниз, — говорит генерал. — У меня приказ, чтобы я вас

арестовал.

— Тю! — воскликнул Черногор. — Вот так разговор. Идите, Христа

ради, не затевайте драки. Вы

же — люди, а не собаки.

Но генерал уже в позу стал.

Царские гренадеры окружи-

ли Черногоров, зарядили

пищали... Да оказалось —

для собственной печали.

Черногоры — характерни-

ки. От себя беду отведут —

пальцем не шевельнут.

На счет три скомандовал

генерал: «Пли!».

Гром прокатился по лесу.

Образовалась дымовая завеса.

Но только рассеялся дым, ви-

дит генерал — не один Чер-

ногор не упал, а из его отряда

осталось три солдата. Осталь-

ные — с пулей в теле попада-

ли, как подрубленные ели.

Испугался генерал. Пистолю

бросил и сбежал. Еле ноги

унес. А на царский вопрос ни-

чего ответить не смог — оне-

мел со страху, занемог. Вы-

просил у лекаря немощную

справку и подал в отставку.

«Экое дело, — думает царь. — Тут недолго лишиться престижа, ес-

ли я на какую-то ораву не найду управу».

Сел на коня и отправился в те края, где проживали Черногоры.

Заехал в лес. С коня слез. И говорит:

— Выходи, кто тут есть! Для серьезного разговора и подписания

договора.

Вышли к нему Черногоры. Царь было схватился за пистолю, что-

бы доходчивей объяснить свою царскую волю. Да вдруг рука его за-

немела, ноги в землю вросли, и все тело окаменело.

Царь ресницами хлопает, щеки раздувает, и что же? — Ничего по-

делать не может.

— Отпустите, — говорит, братцы! Ваша сила. Забудем все, что бы-

ло. Подпишем мировую.

— Ладно, — говорят Черногоры. — Ты — царь. Мы тебя уважаем.

Но видишь, в каких условиях проживаем? Уважь и ты нас. Отведи

землю для нашей братии. Да не где-нибудь в Хорватии, а здесь —

на Днепре. Чтобы жили мы на своей земле. И кто границу нашу пе-

рескочит, с тем поступать будем, как товарищество захочет.

Ударили по рукам. Царь в один момент состряпал документ: «С

этого моменту, согласно документу, сто верст выше порогов и сто

верст ниже порогов является казацкой землей...» Месяц — такой-то.

Год — такой. Печать заверена царской рукой...

Так определился казацкий край — запорожский. Скоро людей в

нем появилось сотни и тысячи. И всех стали называть запорожцами.

Искушение

ерьте или не верьте... Но тому свидетели — черти. Ког-

да-то, в давние времена, жили на Запорожье без табака и

вина. Как веселились? — На конях резвились. Бегали за

девчатами. Рубились с супостатами. Охотились. Рыбу до-

бывали. По степи казаковали... Но табак не нюхали. Трубку не кури-

ли. В браге усы не мочили...

И вот поселился в запорожских пущах отшельник, пустын-

ник. Монах — как монах. Искал жизнь в небесах, Бога — в ду-

ше, зерно — в лапше. Откуда он взялся — никто не знает. С

виду не стар, а борода — до пуза. Ростом — с кролика, а кула-

ки — два арбуза. Березу в руки брал — сок, как пот из рубахи,

отжимал. Дубы на дрова ногтем колол, пшеницу в муку в ла-

донях молол.

То ли вид его людей отпугивал? То ли сила в руках страшенная? И

хоть смирный был монах, никого не трогал, но обходили его деся-

той дорогой.

Лето — за летом, зима — за зимой, пролетел срок большой. Может —

десять лет. А может — и сорок Заскучал пустынник, как брошенный

именинник. Гостям бы рад, да никто не идет. В веселье — хват, да ни-

кто не зовет. Аппетит пропал. От молитв устал. Сидит, горюет, на оду-

ванчики дует.

Тут к нему черт на хромой козе и подъехал. Сам то черт не ду-

рак — монаху в своем облике показываться. Прикинулся купцом,

а козу нарядил псом.

Что, пустынник не весел? Чего бороду повесил?

— Скучно, — говорит монах. — Сижу тут один в лесу. От людей

прячусь, с волками собачусь.

— А на тебе каламарьчик с порошком, — говорит черт. — Хоро-

шее зелье. Понюхаешь порошок — прибудет веселье. Будто не один

ты уже будешь, а вдвоем...

Пропал черт. Пропала коза. А у монаха навернулась слеза:

— Бывают на свете добрые люди!

Порошку нюхнул. Шмыгнул носом, чихнул. И правда — стало

ему веселее.

На другой день опять пришел нечистый. Внутри — жабы, а свер-

ху — белый, пушистый. И коза при нем — добрейшим псом. Хвос-

том виляет, а из уха рог вылезает.

Ну, как? — спрашивает черт. — Прошла грусть-тоска?

— Прошла, — отвечает монах. (А у самого огонек в глазах — чего

ради опять пришел купец?)

— Для пущего веселья, — говорит черт, — на тебе другое зелье. А

к нему — трубку. Покуришь, тоску совсем забудешь. Будто не один

ты теперь, а втроем...