Михайлов Н., Кузьменко Н. Легены Хортицы: литературно-художественное издание

Подождите немного. Документ загружается.

Пропал черт. Пропала коза. А у монаха опять слеза:

— Бывают на свете добрые люди!

Выкурил пустынник трубку. Сделал на дубе зарубку. И пошел про-

гуляться. Искупался в реке, повалялся в песке. Воду помутил, опять

покурил. Стало ему еще веселее.

На третий день опять приходит черт ряженый — припудренный,

напомаженный. А пса как будто сглазили — из ушей рога повылази-

ли, на все четыре лапы хромает, мекает — не лает. А монах ничего

не замечает. С купцом балагурит да трубку вишневую курит.

— Ну, как? — спрашивает черт. — Хорошего товарища я тебе подарил?

— Хорошего, — отвечает монах. — Шоб я так жил! Будто не один

я теперь, а втроем!

— На тебе еще одно волшебное средство, — говорит черт. — На-

питок — первый сорт! Выпьешь кружку — тут тебе и друг, и подруж-

ка, и целая веселая компания. На всю жизнь забудешь печали. Забу-

дешь даже, как мать с отцом звали...

Провал черт. Пропала коза. У монаха опять слеза?

— Бывают же на свете добрые люди!

Выпил пустынник кружку зелья. И стало ему такое веселье! Свист-

нул в кулак. Сплясал гопак. Гонялся за птицами, бабочками и лиси-

цами. Лаял без умолку в морду серому волку. Разговаривал с карасем

о том, о сем. Песни пел. Затем упал под дуб и захрапел...

Добрый купец был на выдумки хитрец. Черт лукавый ради забавы

принес пустыннику табак и горилку. Так и повелось с той поры от

Киева до самой дальней заставы: люлька у казака — для игры, а го-

рилка — для забавы. Так легенда гласит. Люди здесь не причем. Черт

всему виной. И пустынник...

Характерство

ного разного люда думу гадают — откуда на Запорожье

сила прибывает? И парубки здесь родятся плечистые, и

дела творятся нечистые. То ли — от глубоких вод реки?

То ли — от пряных трав степи? То ли — от бескрайнего

неба? То ли — от душистого хлеба?

И жизнь здесь текла по-своему: не царь решал — кому быть воином,

кому землю пахать, кому без головы лежать. Сам народ управлялся, ни

Бога, ни черта не боялся. Точнее — Бога уважал, но черта про запас

держал. Все было просто, как зрелое просо: сегодня — к колдуну, зав-

тра — на войну, у соседей слева — крестины, справа — именины, а кто

из товарищества преставился, о том память останется.

Всякого рода колдуны не ведали за собой никакой вины. Жили ед-

ва ли не в каждом хуторе — характерники, галдовники, химородни-

ки — как кузнецы или плотники. Ну, профессия у них такая — с не-

чистой силой знаться, колдовством забавляться. Такое у них воспи-

тание — ворожбой добывать пропитание.

Да и в бой с собой казаки охотнее брали галдовника, вместо пуза-

того полковника. Полковник тактикой козыряет, а галдовник врагу

глаза застилает.

Вот был случай. Пошел враг на нашу землю тучей. И не было ни-

какого резона удержать оборону. Орда из пушек стреляет, стальной

стеной наступает. Стало совсем худо, но тут случилось чудо — от-

куда ни возьмись, прискакал к нашему войску казак:

— Что приуныли? — спрашивает.

— Так, мол, и так, — отвечает воевода. — Лезет басурман, как на-

зойливая муха в стакан. Что делать — не знаем. Храбро бьемся, но

отступаем. Велика его сила ...

— Одна баба сено косила, — лукаво говорит казак. — Своей косой,

что на голове, елозила по траве. А траве той — трынь, и ты, воево-

да, остынь. Есть у них сила, вижу. Да наживут себе грыжу. На своей

земле у нас и сила вдвойне. А ну, стрельните по ним лучше, пусть и

они пальнут из своих пушек.

Загрохотала канонада. А казаку этого и надо. Поймал он в руку

вражье ядро, сунул трижды в пустое ведро и с криком: «Чтоб вам пу-

сто было!» запустил ядро, что есть силы, во вражье войско.

И пошел в Орде переполох — вражье войско перессорилось, пере-

ругалось. Так друг друга саблями изрубили, что мало кого осталось...

Уважали характерников на Запорожье. За помощью к ним шли,

за советом. За мягкой зимой и теплым летом. Но и побаивались

их, конечно. Кто у характерника может оказаться за печью? Мо-

жет, и сам сатана. А на чердаке в пыли могут спать упыри. А в ба-

не могут париться черти, заманят и захлестают хвостами до смер-

ти. А если в шабашную ночь к нему попадешь — все, считай —

пропал ни за грош. Даже если и удастся сбежать — забудешь себя,

отца и мать. Будешь до самого утра бродить по берегу Днепра, а

домой не найдешь дороги.

Их и от христианской веры в стороне держали. После смерти по-

пы характерников не отпевали. А хоронили их запорожцы сами, по

древнему обычаю, а не по общественному приличию.

Однажды на Таволжаной балке раскричались сороки и галки.

Умирал старый запорожец Довгый — великий характерник. Древ-

ний дед, сколько ему было лет, никто сказать не мог. Но кончился

его земной срок. Пора в темный мир уходить. Да чтобы бед не на-

творить, велел Довгый своему работнику позвать соседа.

— Ты, — говорит характерник, — не спеши готовить труну А спе-

ши к запорожцу Пластуну. Он знает, что делать.

А сам тут же лег на лавку и умер.

Пришел Пластун, зажег свечи. Да привязал характерника к лавке

покрепче...

Всю ночь просидел работник на крыльце, то и дело меняясь в ли-

це. Трижды характерник пытался с лавки подняться, да не мог раз-

вязаться. На утро явился Пластун с другими запорожцами. Глядят —

а у работника виски сединой запорошены.

— Ну, как? — спрашивает Пластун. — Оживал Довгый?

— Оживал, — отвечает работник. — Трижды оживал, бранился, зу-

бами скрежетал.

— Вот так, — говорит Пластун. — Если бы его веревкой не скру-

тил, он бы тебя как есть придушил и жизнь твою себе забрал.

Тут работник без чувств упал.

А запорожцы думали не долго. Выкопали яму — «Прощай, дед Дов-

гый». Усами покрутили и характерника в могилу опустили.

А у характерника один глаз открыт, и он из могилы так говорит:

— Что ж, братцы! Пришло время прощаться. Берите осиновый

кол, да будем запорожца Довгого печатать. Чтобы черная сила меня

опять не оживила. То будет лихо.

Вбили характернику осиновый кол. Кол в грудь, как нож в масло

вошел. Засыпали могилу землей. Прикрыли могилу травой, и в мол-

чании разошлись.

Кто с нечистою силой знается, тот перед Богом не кается. Добра

и зла в мире поровну. Кто из людей какую примет сторону — одно-

му Богу известно. Он рассудит.

Так что — будь, что будет.

Вовкулаки

акие только рожи не бывали на Запорожье. Кто-то скажет —

дурная сказка, которую рассказала глупая баба Параска, изве-

стная по всему Днепру своим языком. За язык и прозванная

помелом. И не поверит ни единому слову Такому невере на-

до показать корову с рыбьим хвостом и жабьими лапами. Живет та ко-

рова в плавнях, на Хортице. Ее молоко весь год не киснет, не портится.

Питается корова камышом да тиною, слывет очень дикой скотиною.

Прячется от людей в заводях и затоках. Но кому удается ее изловить, да

молока надоить, тот весь год проживет в таком изобилии и достатке, ко-

его не увидишь по селам от Ужгорода до Пятихатки.

Раньше встретить на Запорожье характерников или вовкулаков

было так же просто, как наловить ведро раков. О данной категории

рассказывали такие истории, когда галдовники сталкивались, как

полюбовники, а разлетались друг от друга, как две пивные кружки

после тоста за дорогого гостя.

Раз ехала свадьба. Все — честь по чести: жених целует ручки невесте,

родичи горилку пьют да песни поют. Впереди кортежа — ни какой-ни-

будь невежа, а самый настоящий галдовник Подъехали к водяной мель-

нице. Мельница как мельница: на берегу ручья. Вода по лотку струится,

колесо вертится. А тишина вокруг — слышно как дрожит у лошади круп.

Тут надо сказать, что мельницы на Запорожье — ни дать, ни взять —

были, что ни на есть, самые верные убежища для галдовников и ха-

рактерников. Такие люди с чертом знались, самого сатану не боялись.

Решил галдовник братьев своих удивить, свадьбу потешить-пове-

селить. Подъехали к мельнице, осадил коня, послюнявил губу и ско-

мандовал: «Тпру!». Замерло колесо, что минуту назад крутилось, во-

да в ручье будто в лед обратилась, гусеница лопнула на шелкович-

ном листе, мышь повесилась на собственном хвосте.

Вдруг на двери мельницы сам собой откинулся крючок, и на по-

роге появился седой старичок. «Тю-ю-ю», — протянул старичок. —

Шо то за дурное весилля? Волчье или кобылье?» И свистнул три ра-

за в кулак притопывая ногами — и тут же разбежалась свадьба по

лесу волками. Мельник был галдовник посильнее первого.

Так и бегает с тех пор волчья свадьба по дубравам та балкам. Доб-

рого казака боится, прячется днем, где потише. А вечерами пугает

девок да маленьких ребятишек. Не нашелся еще знахарь вернуть им

человеческий облик...

А вот с одного человека снял ворожей волчью шкуру. Была такая

история. Весьма поучительная.

Полюбились девка с парубком, как любятся только в молодые го-

ды. Каждый день бегали то в сады, то в огороды — миловались, це-

ловались, друг дружкой наслаждались и горевали только от того,

что на время расставались.

Но пойди, выспроси у кого по секрету — как так бывает, что была

любовь — и нету? То ли заговоренная вода любовь унесла? То ли бес

в душу залез? Говорят же: много бесились, потому и не поженились.

В общем, бросил парень девку, не захотел ее взять. Тогда и подговорила ее

мать: «Если и не отделаться от позора, то наказать негодного вора!». Сходи

накануне Пасхи к знахарю Иваске. Отнесешь ему две холщовых рубашки и

четыре свиные голяшки. Расскажешь о горе своем Он сам знает, что делать».

Все, что мать велела девка исполнила. Но как у Иваски была, и что он

говорил — ничего не запомнила. Вышла от знахаря глухой и слепой.

Села у плетня. Так и просидела колодой до конца дня. Шевельнулась,

лишь когда зрение к ней вернулось. А первое, что услышала — волчий

вой на краю деревни, где растут большие деревья. Точь-в-точь то ме-

сто, где недавно с милым ходила, милого любила.

Как обратился парень в волка — сам не заметил. Только что стоял на

ногах, грыз ноготь. А теперь упал на брюхо, и перед глазами — вол-

чий коготь. Не поймет, что произошло с лицом. Не знает, как управ-

ляться хвостом. Не поймет — зачем ему четыре лапы, и почему ли-

шился шляпы. Ошалел от страшной догадки и завыл раненым зверем.

Тут захлопали в хатах двери. Высыпал на улицу народ. У кого в ру-

ках топор, у кого кочерга, у кого — дымящаяся сковорода. Кто с

граблями, кто с лопатой. Погнали Вовкулака от родной хаты.

Убежал он в лес. Сошелся с волками. Стал понимать их язык и про-

мышлять волчьими делами. Охотились на мелкую дичь, да делали

набеги в села: во двор, где отелилась корова, в овчарню — за глупым

бараном, в свинарник — за свежим салом.

Так прошло два года. Совсем привык парень к волчьей жизни, дру-

гой и не мыслил.

Как-то ночью забежали стаей в слободку. Пробрался наш Вовку-

лак в овчарню, стал овец через тын перекидывать. Овцы попадают

в стаю — пикнуть не успевают — тут же их душат волчьи пасти. Но

вдруг, волкам на несчастье, заблеяла овца. Пес соскочил с хозяйско-

го крыльца. Поднял лай, разбудил слободу. А наш-то Вовкулак че-

рез тын полез, да застрял. Здесь его хозяин и застал.

А хозяин-то был знахарь. Глаз имел острый, с нечистой силой

знался. Увидел необычного волка — за бичи взялся. Стал охаживать

серого тремя бичами сразу — выгонять из людской души заразу. Бил

до тех пор, пока шкура волчья не лопнула. Как лопнула шкура — вы-

скочил из нее детина — кожа бела, голый в чем мать родила. Упал

знахарю в ноги, плачет, то крестится, то срам свой прячет.

Одели его добрые люди, покормили. Да с Богом домой отпустили.

За всякое зло человек может стать Вовкулаком. А на доброго чело-

века никакие заклятия не действуют.